Текст книги "Гора из черного стекла"

– Я не понимаю, – тихо сказала Пенелопа. Ее огромные глаза неотрывно следили за Полом, будто бы он был диким зверем. – Что ты делаешь? Почему я здесь?

– Ты думаешь, что не знаешь меня, – ответил Пол.

Он старался говорить ровным голосом, но начал ощущать странное возбуждение, чего никак от себя не ожидал. Явление бедного мертвого Гэлли во сне, потрескивающий огонь костра на ветреном берегу, женщина, чье лицо так долго было его единственным талисманом, сидевшая напротив у огня, – все вместе вызывало ощущение, что Пол наконец приблизился к чему-то реальному, чему-то очень важному.

– Тебе так кажется, но боги вернут твою память.

Сейчас он был уверен, что все делает правильно. Сознание Пола прояснилось. Он не будет больше плыть по течению, он подчинит симуляцию ее же правилам и заставит работать на себя.

– Они пошлют кого-нибудь, кто поможет тебе вспомнить.

– Ты пугаешь меня.

Она повернулась к Евриклее. Пол был уверен, что та переубедит Пенелопу, но рабыня выглядела столь же несчастной, как и ее хозяйка.

– Тогда просто расскажи, что мне нужно знать. – Пол отступил от костра и распростер руки. Ветер развевал его легкое одеяние, но Пол чувствовал только жар от огня.

– Кто ты такая? Как мы сюда попали? Где находится черная гора, о которой ты мне говорила?

Пенелопа смотрела на него, как загнанный в угол зверек.

Так трудно было сохранять спокойствие, когда хотелось кричать. Пол ждал слишком долго, его швыряло, трепало и носило с места на место, а он был лишь объектом и никогда действующим по своей воле человеком. Он беспомощно наблюдал, как на его глазах убивали единственного во всей вселенной друга. Но теперь беспомощности пришел конец.

– Тогда расскажи мне хотя бы о черной горе. Как ее найти? Ты помнишь? За этим я пришел сюда. За этим ты послала меня сюда.

Она склонилась еще ниже. Фонтан искр вырвался из костра и унесся с ветром.

– Не помнишь? Тогда мне придется спросить богов.

Пока он опускался на песок, Евриклея нервно пискнула:

– Это, конечно, мясо овцы, мой господин? Черной овцы, мой господин?

Он принялся постукивать ладонями по песку в медленном ритме, а Евриклея пыталась сообразить.

– Это баран. Спокойно, сейчас вспомню.

В ней чувствовалась тревога и озабоченность.

– Это, должно быть, жертва…

– Тихо. – Он замедлил ритм ударов по земле и принялся декламировать нараспев:

 
Приветствую тебя, Аид незримый, сын Крона старого.
Брат Зевса-Громовержца.
Приветствую!
Приветствую тебя, хозяин темноты,
Гадес, монарх подземный, Король немого королевства.
Приветствую!
Прими ты плоть, о господин глубин бескрайних.
Прими ты жертву
И услышь мою молитву.
 

Пол замолчал. Он вызывал бога Смерти, там, где находился, это было не хуже и не лучше, чем кладбище или умирающий мальчик-неандерталец.

– Пришли мне женщину-птицу! – воскликнул он, продолжая отбивать дробь по песку. – Скажи ей, что я хочу с ней поговорить, я хочу, чтобы эта женщина – Пенелопа – увидела ее!

Слова прозвучали неуклюже, без той поэтичности, что звучала в молитве, тут он заговорил словами женщины из сна:

– Приди к нам! Ты должен прийти к нам!

Тишина. Ничего не произошло. Рассерженный Пол начал отбивать другой ритм.

– Приди к нам!

– М-м-мой господин, – Евриклея начала заикаться. – Я думала, ты хочешь попросить помощи у Афины-Защитницы, которая с давних пор благоволит к вашей семье, или у великого Зевса. Я могла предположить, что ты попросишь прощения у повелителя океана Посейдона, которого, как говорят, ты обидел, за что он не давал тебе вернуться домой. Но это, это, хозяин!..

Пол почувствовал отзыв на последние удары по песку – эхо было беззвучным, но Пол ощутил, как звук идет вглубь. Свет костра стал тусклее, будто Пол смотрел на него через толщу воды или будто изображение передавалось с искажением.

– Что ты сказала? – Внезапная тревога усмирила его нетерпение – страх рабыни был неподдельным и сильным. Ее хозяйка Пенелопа уже ничего не чувствовала, на изможденном, неподвижном, белом как саван лице живыми были только лихорадочно блестевшие глаза. – Что ты хочешь сказать, женщина?

– Господин, ты не должен возносить молитвы… этому… подземному! – Евриклея задыхалась. – Неужели годы странствий… в дальних странах лишили тебя… твоей памяти?

– А почему нельзя? Разве Гадес не бог? Разве люди ему не молятся? – Пол вдруг почувствовал, что у него противно похолодело внутри.

Старая служанка всплеснула руками, похоже, она потеряла дар речи. Земля под ногами Пола стала упругой, как барабан, и пульсировала в медленном, сдержанном ритме. Но удары становились все сильнее.

«Это не просто так, я знаю, это не просто так… или?..»

Ее двойник – Пенелопа – с трудом поднялась на ноги и пошатнулась, когда песок под ногами вдруг стал зыбким, а женщина-птица стала появляться из дыма в виде одноцветного, полупрозрачного серого ангела, крылья которого исчезали в дымке. Лицо видения было странно бесформенным, как у размытой дождем статуи Подземного Владыки, стоящей в нише на другом конце острова. Судя по потрясенному выражению ее лица, Пенелопа узнала свой образ даже в такой бледной копии.

Бесплотное лицо повернулось к Полу:

– Что ты наделал, Пол Джонас?

Он не знал, что ответить. Все, что он планировал, все, на что надеялся, рухнуло. Поверхность земли превратилась в тонкую оболочку над невероятно глубокой ямой, в которой шевелилось нечто огромное и неизбежное, как раскаяние.

Ангел затрепетал, отчего дым заклубился. Даже в призрачном виде Пол ясно различал очертания женщины-птицы из замка великана, и, несмотря на ужас, его влекло к ней.

– Ты вызвал того, кто зовется Иным, – промолвило видение. – Теперь он ищет тебя.

– О чем ты говоришь?

– Ты вызвал его. Того, кто все это создал. Зачем ты сделал это? Он ужасен!

Несмотря на смятение, Пол отметил, что слышит, как Пенелопа стонет от ужаса. Она лежала на земле и посыпала себе голову песком, словно хотела зарыться в него. Пол поставил ее на ноги, отчасти потому, что хотел помочь, отчасти оттого, что разозлился на упрямство царицы, которое и привело их сюда.

– Ну, посмотри! Это – она! – крикнул он призрачному ангелу. – Ты послала меня к ней, но она не могла сказать мне, куда идти. Я хотел, чтобы она сказала, где находится черная гора.

Ни видение, ни Пенелопа не хотели смотреть в глаза друг другу. Когда Пол подтолкнул свою жену к ее другому воплощению, ангел задрожал, рябь прошла по бесплотному телу, а крылья затрепетали.

– Нам нельзя… – Лицо ангела из дымки исказилось. – Нам не следует…

– Просто заставь ее сказать. Или скажи сама! Я больше не могу жить, не понимая, что происходит.

Пол все отчетливее чувствовал, что под землей, прямо у него под ногами, кто-то есть, невидимый. Даже воздух, казалось, готов взорваться. – Где эта чертова черная гора?

Он снова подтолкнул Пенелопу в сторону видения, но результат был, как при попытке соединить два магнита. Пенелопа вырвалась с яростью зверя и свалилась на песок, рыдая.

– Объясни! – потребовал Пол от ангела. – Почему она не говорит?

Призрак начал растворяться в воздухе.

– Она говорила тебе. Она сказала тебе все, что знала, единственно возможным способом. Поэтому я тебя к ней послала. Именно она знает, что тебе делать дальше.

Пол схватил воздух руками, но ангел на самом деле был бесплотен: женщина-птица таяла в его руках.

– Что это значит?

Пол повернулся и схватил Пенелопу. Он стал ее трясти, его гнев искал выхода, от огромного напряжения ночи голова готова была лопнуть.

– Куда мне нужно идти дальше?

Пенелопа вскрикнула от ужаса и боли:

– Почему ты так со мной поступаешь, муж мой?

– Куда я должен идти?

Пенелопа плакала, ее била дрожь.

– В Трою! Ты должен плыть в Трою, там тебя ждут товарищи!

Пол выпустил ее, шатаясь, будто его стукнули камнем по голове, сердце жгло.

Троя… Это было единственное из того, что она говорила, не связанное с концом литературной истории, единственный ответ, выпадавший из ситуации. Она все время повторяла, что ему следует делать, как Пол ни стремился сбить ее с этой мысли, но он не слушал. Вместо этого Пол притащил сюда и мучил женщину, которую так долго искал, хотя и обещал богам не причинять ей зла. Он вызвал нечто, чего Пенелопа и Евриклея боялись больше всего, а ведь она уже сказала то, о чем не знало ее другое воплощение.

Неважно, что он вызвал из темных глубин земли. Он сам и был чудовищем.

Взор его туманился от слез, Пол пошел от костра по упругому, как барабан, песку, наткнулся на съежившуюся у костра Евриклею, но даже не остановился посмотреть, жива ли она еще или мертва. Существо, напугавшее женщину-птицу, было уже совсем близко, страшно близко, как биение его собственного сердца.

«Она сказала, что Иной ищет меня. – Пол споткнулся, упал, с трудом поднялся с земли, как пьяный. – Они называли его Земляной». Пол чувствовал под ногами дыхание чего-то живого. Какая-то часть его, крошечная, далекая, вопила, что это все – иллюзия, что нужно помнить о том, что он находится в какой-то виртуальной игре, но голос этот был как свистулька в грохоте урагана. Каждый раз, касаясь земли, Пол ощущал присутствие темной твари, жуткое и мучительное, будто бежал по раскаленной сковородке.

Смутная догадка заставила его припустить по берегу в направлении рыбацких лодок. Пол схватил ближайшую и столкнул ее в воду, изрыгая проклятья, когда она застревала, пока не вышла на достаточную глубину. Пол перевалился через борт внутрь лодки.

«Нельзя касаться земли, – мысли его путались, как рассыпавшаяся по полу колода карт, – Крупная сволочь. Мерзкая тварь. Но теперь она меня не достанет».

Невероятно странно – что бы это ни было, разве может простая симуляция такое вытворять?

Он взял весло со дна лодки и начал грести в сторону темного, как старое вино, моря. Пол оглянулся, но не увидел ничего, кроме догорающего костра. Если Пенелопа и Евриклея все еще были там, их скрывала тень.

Волны становились больше, нос лодочки поднимался на каждой волне и, опускаясь, шлепал по воде. Пол отложил весло, чтобы ухватиться за борта.

«Троя… – Он раздумывал об обычных вещах, несмотря на сжимавший его ужас – Черная гора. Есть ли под Троей гора?..»

Следующая волна чуть не смыла Пола за борт, и он еще крепче ухватился за лодку. Хотя небо над ним было безоблачным и звезды сияли на небе, волны ударяли в лодку все сильней и сильней. Одна волна прошла под суденышком, лодка поднималась все выше и выше, Пол уже думал, что она перевернет лодку и вытряхнет его в океан.

Посудина, в которой он пытался спастись, вращалась на огромной высоте, откуда можно было видеть, что прямо перед ним поднимается другая волна странной формы, самая высокая из всех – темная масса, светящаяся по краям. Фигура, в десять раз выше Пола, приняла очертания бородатого человека в короне. Сначала он подумал, что тварь, которую ангел называл Иным, добралась до него, и Пол приготовился к смерти.

От громоподобного голоса у него готова была лопнуть голова.

– Коварный Одиссей, – прогремели слова, – смертный, ты знаешь, что я, Посейдон, поклялся тебя уничтожить. Но ты все-таки покинул свой родной остров и вернулся в мою стихию. Ты – дурак. Ты заслуживаешь смерти.

Огромный царь морей поднял руку. Теперь на лодку Пола шли волны размером с гору. Суденышко начало подниматься, сначала медленно, потом резко пошло вверх, и, наконец, его швырнуло в воздух.

Пол вцепился в борта, лодку вертело, а в голове крутилась только одна мысль: «Я – дурак. Все правильно, проклятый жалкий дурак».

С высоты он рухнул в океан, твердый при ударе, как камень. Его лодка разбилась вдребезги, а сам Пол пошел ко дну в давящую мокрую темноту.

Часть первая ИЗГНАННЫЕ ИЗ РЕАЛЬНОЙ ЖИЗНИ

Ради людей… принадлежащих к разным типам, научная правда должна подаваться в различных формах, при этом ее следует считать одинаково научной, независимо от того, подается ли она в выразительной форме и живых красках физической иллюстрации или в простой бесцветной форме символов.

Джеймс Кларк. Обращение к секции физики и математики (Брит. ассоц. За прогресс в науке, 1870.)

ГЛАВА 1
ПОСТОРОННИЕ

СЕТЕПЕРЕДАЧА/НОВОСТИ: Сетевой овод заявляет, что цифровое неравенство по-прежнему остается проблемой.

(изображение: африканские школьники сидят перед настенным экраном)

ГОЛОС: Апсель Климер, называющий себя «старомодным оводом» и посвятивший свою жизнь противодействию экономическим и политическим властям, выдвинул очередной протест с целью привлечь внимание Комитета по телекоммуникациям ООН к проблеме цифрового неравенства, которое, по словам Климера, стало источником разногласий в мировом сообществе.

(изображение: Климер в офисе)

КЛИМЕР: «На самом деле все очень просто. В Сети повторяется мировое экономическое неравенство: разделение на имущих и неимущих. Было время, когда люди верили, что информационные технологии будут принадлежать всем. Но, очевидно, несмотря на принятые меры, в сетевом пространстве будет как везде – или ты можешь его оплатить, или нет. А если не можешь, никого это не волнует».

Над землей виднелась только рука с полусогнутыми пальцами, она торчала из грунта, как крупный розово-коричневый цветок, но Рени точно знала, что это рука ее брата.

Она наклонилась и сжала кисть, рука медленно, лениво шевельнулась в ее ладони. Рени охватило волнение – он жив! Она стала тянуть.

Стивен с трудом выходил из земли, дюйм за дюймом: сначала запястье, потом вся рука – как прочно сидящее растение. Наконец показались плечо и голова вместе с фонтаном земли. Глаза закрыты, на плотно сомкнутых губах странная улыбка. Рени стала тянуть сильнее в отчаянной попытке освободить его целиком – появились торс и ноги, но вторая рука, невидимая под землей, не давала высвободить его тело.

Она дергала изо всех сил, но не могла полностью вытащить брата на свет божий. Рени уперлась ногами, согнулась и дернула с еще большим усилием. Все тело Стивена высвободилось из земли, но снова остановилось: в руке у него была зажата маленькая рука, владелец которой был еще под землей.

Ясно понимая, что что-то идет не так, Рени продолжала тянуть, яростно желая вытащить Стивена, но из-под земли выдернулась целая цепь маленьких грязных тел – как бусы, в которые она играла в детстве, – несколько десятков маленьких детей, держащихся за руки, последний – все еще под землей.

Рени плохо видела – то ли темнело, то ли ей в глаза попала земля. Она сделала еще одно усилие, самый сильный рывок, на какой была способна, ей даже показалось, что у нее сейчас оторвутся руки. Из-под земли выскочил последний ребенок. Но и этот малыш сжимал чью-то руку, на этот раз рука была размером с легковой автомобиль и запястье торчало из земли, напоминая ствол огромного дерева. Земля вздрогнула, когда это последнее ужасное звено цепи, видимо потревоженное Рени, когда она тянула детей, начало энергично пробивать себе дорогу наверх из холодной темноты к свету.

– Стивен, – закричала Рени, – отпусти руку, ты должен отпустить руку!

Но его глаза не открывались, и он продолжал держаться за цепочку детей, даже когда земля всколыхнулась, а то, что под ней находилось, начало вылезать…

Рени села, задыхаясь и дрожа всем телом, и обнаружила, что находится в недостроенном сим-мире со слабым неизменно серым светом, а вокруг спят ее товарищи: !Ксаббу, Флоримель, Эмили 22813 из разрушающейся симуляции страны Оз, Т-четыре-Б в доспехах растянулся рядом с ними, напоминая упавший со шлема плюмаж. Движение Рени разбудило !Ксаббу, он открыл глаза, взгляд его был настороженным и умным. Как всегда, она удивилась, обнаружив этот взгляд на почти комичном лице бабуина. !Ксаббу начал было подниматься, но она покачала головой:

– Со мной все в порядке. Поспи еще.

Он взглянул на Рени с сомнением, почувствовав что-то в ее утомленном голосе, но, подумав, как-то по-обезьяньи пожал плечами и снова улегся. Рени сделала глубокий вдох, поднялась на ноги и пошла по склону холма туда, где сидела Мартина, ее слепое лицо было обращено к небу, как тарелка спутниковой антенны.

– Может, поспим по очереди, Мартина? – спросила Рени, усаживаясь. – Мне кажется, я сейчас не усну.

Полное отсутствие ветра и каких-либо звуков наводило на мысль о надвигающейся грозе, но они находились здесь уже несколько дней, а погода не менялась, и грозы не было.

Мартина повернулась к ней:

– С тобой все в порядке?

Удивительно, сколько бы Рени ни смотрела на мягкий сим-лицо своей подруги, отвернувшись, она не могла его вспомнить. В Темилюне было много похожих симов, но при этом их лица выглядели живо и индивидуально, как лицо Флоримель, и даже фальшивая Квон Ли была похожа на реального человека. А Мартина, похоже, получила свое лицо из некондиции.

– Просто плохой сон. О Стивене, – Рени дотронулась до странной на ощупь земли. – Наверное, это напоминание мне о том, как мало я для него сделала. Но сон был необычный. У меня были похожие раньше. Трудно объяснить, каждый раз у меня такое ощущение, будто я… в самом деле нахожусь там.

Мартина задумчиво кивнула:

– По-моему, у меня тоже появились такие сны с тех пор, как мы в этом сеть-пространстве, в некоторых из них я вдруг начинала видеть те вещи, которые не могла видеть до того, как ослепла. Вероятно, это вызвано изменениями в нашем сенсорном восприятии, а может, что-то менее объяснимое. Это совершенно новый мир, Рени, во многих отношениях. Немногим смертным довелось испытать такое реалистичное восприятие, но на самом деле нереальное – очень немногим, не считая сумасшедших.

Рени кисло улыбнулась:

– Что ж, значит, у нас что-то вроде длительного припадка шизофрении.

– В некотором роде да, – задумчиво произнесла Мартина. – Нечто свойственное сумасшедшим… или пророкам.

«Как !Ксаббу», – чуть не сказала Рени. Она оглянулась на своих спутников, особенно на свернувшегося калачиком !Ксаббу, тонкий хвостик которого лежал около обезьяньей морды. По его собственным критериям, он не был ни мистиком, ни ученым-теоретиком или философом, он просто действовал в соответствии с законами вселенной, как понимал их его народ.

«В конце концов, – признала Рени, – кто сказал, что они не правы, а мы правы?»

Они замолчали. Хотя странный сон никак не выходил из головы, особенно всепоглощающий ужас последнего момента, на Рени снизошел покой.

«Мы находимся в тихой заводи, – подумала она, – А что это на самом деле?»

Мартина размышляла, нахмурив лоб:

– Ты спрашиваешь, считаю ли я, что это то, на что оно похоже, – нечто незаконченное людьми из Грааля. Это наиболее правдоподобное объяснение, но… здесь я испытываю ощущения, которые невозможно описать, и я не перестаю изумляться.

– Например?

– Я же сказала, что не могу их описать. Но что бы это ни было, я впервые попала в подобное место, и поэтому мои рассуждения немногого стоят. Может быть, причина в системе, которой пользуется Братство Грааля, любой незаконченный сим-мир – некоторый… – она снова нахмурилась, – некоторый намек на энергетику места.

Мартина поднялась, прежде чем Рени спросила что-нибудь еще.

– Я ловлю тебя на слове, Рени, если предложение еще в силе. Последние дни были очень тяжелыми, и я чувствую себя совершенно разбитой. Где бы мы ни находились, мы можем позволить себе отдохнуть.

– Да, конечно, поспи. Нам еще многое предстоит решить.

– Нам нужно было больше рассказывать друг другу, чтобы мы были в курсе, – Мартина криво усмехнулась. – Я уверена, что Флоримель и Т-четыре-Б не так уж несчастны, просто мы не выслушали их истории.

– Да. Но сегодняшний день мы посвятим именно этому, хотят они того или нет.

Рени вдруг обнаружила, что она пальцами прорыла маленькую траншею в напоминающей мыло земле. Вспомнив свой сон, она вздрогнула и закопала ее.

– Они обязаны рассказать нам. Я не потерплю больше подобных секретов. Может, именно это убило Уильяма.

– Да, Рени. Но только не горячись. Мы союзники, заброшенные в этот враждебный мир, и должны друг о друге заботиться.

Рени подавила в себе нетерпение.

– Да, конечно. Но тем более нам необходимо знать, кто с нами рядом.

Последними вернулись Флоримель и Т-четыре-Б. К тому времени как они появились из-за холма и медленно побрели к костру по земле, оттенки которой беспрерывно менялись, будто на ней была пролита нефть, у Рени начали появляться подозрения относительно их отсутствия. Только они двое еще хранили тайну своего прошлого. Они были очень непохожи друг на друга, что проявилось сразу, как только они вошли в лагерь, – Т-четыре-Б тут же выложил все новости, чем явно разозлил Флоримель.

– Мы видели типа зверя, – сказал он. – Нет формы, ничего себе? Ну, просто… как свет. Но весь изгибается.

На первый взгляд, сим Флоримель мало отличался от сима Мартины, женщины из мира Темилюна Атаско: крупный нос, темный, красновато-коричневый цвет лица, как у майя. Но как одинаковая одежда по-разному выглядит на разных людях, так и сим Мартины производил впечатление незаконченности, что выдавало ее тонкое чувство юмора и умение сопереживать. Напротив, небольшой сим Флоримель был полон энергии, как Цаполсон, ее лицо не выглядело незаконченным или заурядным, как у Мартины.

«Еще одна загадка, – подумала Рени устало. – Но, пожалуй, не самая важная».

– …Это было животное в полном смысле слова, – рассказывала Флоримель. – Но мы впервые встретили подобный феномен, явно не соответствующий местности. Оно было подвижным, и Т-четыре-Б прав, оно сделано из света, или мы его видели не полностью. Оно появилось непонятно откуда и носилось вокруг, будто искало что-то…

– Потом оно просто сгинуло, как будто провалилось в воздушную яму, – закончил Т-четыре-Б.

– Куда? – Рени повернулась к Флоримель за разъяснениями.

– Он хочет сказать, что оно… ну, шагнуло в воздушную яму. Оно не просто исчезло, оно… – Флоримель замолчала и пожала плечами, – Что бы там ни произошло, оно ушло.

!Ксаббу закончил разжигать костер.

– А еще что вы видели? – спросил он.

– Я видел только множество ничто, – ответил Т-четыре-Б, с трудом усаживаясь у костра. Огонь, отражаясь от его доспехов, создавал почти осязаемые узоры.

– Мы видели много таких же существ, – продолжила Флоримель, указывая в сторону склона, где они находились. – Тысяча вариаций, но все очень похожи…

– Не прикасайся ко мне! – Эмили поднялась и отсела от Т-четыре-Б.

– И не думал. Ты задавака и воображала, – недовольно проворчал он. – Я просто хотел по-дружески. И только-то.

Если можно так сказать про робота-воина, Т-четыре-Б рассердился.

Флоримель тяжело вздохнула, как бы показывая, с чем ей приходилось мириться весь день.

– Везде одно и то же: незаконченность, беспорядок, тишина. Если честно, мне это не нравится, – она повела рукой вокруг себя. – Интересно, что мы не нашли ничего похожего на реку или ручей, даже воздушной реки, как в нашем последнем месте.

– Уильяму ужасно нравилось летать в той реке, – вдруг вмешалась Мартина, – он заливался смехом. Он заявил, что это первое место во всей Сети, которое стоило потраченных денег.

Все замолкли. Остывшее виртуальное тело Сладкого Уильяма лежало рядом, спрятанное в углублении в дальнем конце насыпи, переливающейся разными цветами. Никто не взглянул в том направлении, но все подумали об этом.

– Значит, нет рек, – сказала Рени, – Мы с !Ксаббу тоже не заметили рек. Мы, в общем, видели то же, что и вы. Мы также не встретили никаких животных, – она вздохнула, – Это означает, что простого и очевидного пути из этого сим-мира нет.

– Мы даже не знаем, куда нам идти, – добавила Флоримель. – Нет солнца, нет ни восхода, ни заката, никакого ориентира. Мы смогли вернуться только потому, что я пометила наш путь сломанными… можно, пожалуй, назвать их палочками.

«Как хлебные крошки, – подумала Рени. – Кажется, это из „Ганзель и Гретель“? Мы живем в какой-то дьявольской сказке, только наша история, как этот мир, еще не закончена… и, возможно, мы не те герои, что „жили долго и счастливо“ с тех пор».

А вслух она сказала:

– Нам помог нос и чувство направления !Ксаббу, если честно, я слегка волновалась – для меня все вокруг казалось одинаковым.

– Вы нашли еду? – спросила Эмили. – Я страшно хочу есть. Я ведь беременна.

– Как ни странно, – сказала Флоримель и тем самым избавила Рени от необходимости что-то сказать, – мы об этом догадались.

Наконец решившись, Флоримель торопилась высказаться. Не успели они рассесться вокруг костра, как она заговорила.

– Я родилась в Мюнхене, – начала Флоримель – В начале 30-х годов во времена диктатуры. Моя мама жила в городских трущобах. Мы ютились в маленьком перестроенном складе вместе с дюжиной других семей. Позднее я поняла, что это было не так уж и плохо, потому что многие семьи принадлежали к политической оппозиции, некоторых взрослых даже разыскивала полиция за то, что они совершили во время восстания иммигрантов, и я много узнала о том, как на самом деле устроен мир. Может быть, я узнала слишком много.

Она оглянулась, ожидая вопросов, но Рени и остальные слишком долго ждали ее историю, чтобы перебивать. Флоримель пожала плечами и тут же продолжила:

– Для моей мамы край настал тогда, когда ее муж был убит во время бунта, – так объявили власти. Но на самом деле это была попытка спровоцировать и посадить в тюрьму недовольных властями, и мама сбежала из Мюнхена в долину Эльзаса, в Черный лес. Возможно, вы не помните имя Мариуса Трогота – он давно умер. Он был учителем, целителем и, как мне кажется, мистиком. Он стал знаменит благодаря волне суеверий, прокатившейся в конце прошлого века. Трогот купил последний участок старого леса, приватизированного правительством Рейцлера, и основал приют, который назвал Убежищем Гармонии.

– А это не… не помню название?.. – Рени попыталась вспомнить репортажи новостей. – Это не религия Социальной Гармонии?

Флоримель отрицательно покачала головой.

– Нет, совсем нет. Один из первых учеников Трогота отошел от него и организовал Армию Социальной Гармонии в Америке, но мы от них сильно отличались, можешь мне поверить, хотя многие называли и Убежище Гармонии религиозным культом. Неважно, как это назвать: культ, коммуна, социальный эксперимент. Моя мама принадлежала к обращенным. Она примкнула к ним, когда мне было всего несколько лет, отдав то немногое, что имела, за койку в бараке и место у ног доктора Трогота.

Несмотря на диету, состоявшую только из сырых овощей и растительной пищи, Трогот прожил там только несколько лет и умер в восьмидесятилетнем возрасте. Убежище Гармонии не свернулось и не распалось. Несколько его помощников поддерживали приют. Они периодически меняли философию, иногда на очень экстремальную. Какое-то время, когда мне было лет двенадцать, жители лагеря выступили с оружием против намерения правительства начать наступление на демократию. А в другой раз наиболее мистически настроенные члены пытались передать послание звездам. Но в основном все оставалось таким же, как при докторе Троготе. Для меня это был просто дом. Мы, дети, ели, спали вместе, вместе пели песни. Наши родители тоже жили коммуной. Но дети и родители редко бывали вместе. Детей учили, особый упор делался на философию, науку о здоровье и религию. Поэтому неудивительно, что я заинтересовалась медициной. Правда, удивительно, что Фонд Убежища Гармонии на свои деньги послал меня учиться в университет во Фрайбург. Дело в том, что люди в Убежище не доверяли докторам со стороны и традиционной медицине, и в те времена только одна медсестра оказывала медицинскую помощь почти двум сотням жителей.

Я не стану утомлять вас рассказами, как изменили меня университетские годы. Я оказалась среди молодых людей, которые не называли свою маму «сестра во Христе», которые спали в собственных кроватях в собственной комнате, и они казались мне людьми из другого мира. Конечно, я стала по-другому оценивать свое воспитание, стала более критичной к тому, чему меня учили в Убежище Гармонии, и стала меньше принимать идеи доктора Мариуса Трогота. Возможно, вам покажется странным, что после окончания университета я вернулась домой. Хотя у меня не было официальной медицинской степени, моих знаний было достаточно, чтобы стать главным медицинским авторитетом в Убежище.

Я считаю, что должна вам кое-что объяснить, иначе вы можете неправильно меня понять, как иногда бывает. Нельзя не признать, что идеи Трогота, в основном, были ерундой, и люди, которых привлекла в коммуну его доктрина, в основном, были из тех, кто не имел ни сил, ни возможностей участвовать в великой коммерческой битве за пределами Убежища. Но разве это лишало их права на жизнь? Если они были неумны, доверчивы или просто устали карабкаться по лестнице, на которой они столько раз спотыкались, разве это значит, что они ничего не стоили?

Моя мама принадлежала к таким людям. Она решила уйти от социальной борьбы, но не хотела заменять ее буржуазными ценностями. Все, чего она хотела, – это иметь постель, безопасное место, где можно воспитывать дочь, и общество людей, которые не обвиняют ее в невежестве или бесхребетности за то, что она боится выйти на улицу и швырять камни в полицию.

Люди Убежища Гармонии были моей большой семьей. Они многого боялись, но если обычно страх озлобляет, то они не дошли до этой грани. Тогда еще не дошли. Итак, после университета я занялась практикой, и хотя я больше не принимала слепо основные верования Убежища Гармонии, я не испытывала угрызений совести, помогая этим людям. И я делала их жизнь лучше, к тому же быстро. Мне повезло в университете с подругой, ее отец руководил крупной медицинской компанией, по его настоянию и к моему большому удивлению, компания пожертвовала нам кое-какое современное оборудование.

– Послушайте, – хмыкнула она. – Я что-то долго добираюсь до сути. Я начала рассказывать вам всю свою жизнь в Убежище Гармонии, потому что так вы узнаете меня лучше. Я хочу только добавить, что моя мама научилась у доктора Трогота и на собственном опыте в Мюнхене бояться современных средств связи, нереальных миров, то есть Сети. В университете я стала свободно пользоваться Сетью, но страх остался. Сеть была противоположностью тому миру, который меня учили чтить: воспринимаемому, осязаемому, живому. Когда я поняла, что иду наперекор учению Мариуса Трогота, я стала бороться со страхами, я проводила в Сети столько же времени, сколько и большинство студентов, кроме самых больших энтузиастов. Когда я вернулась в Убежище, у меня была стычка с Советом: я угрожала уйти совсем, если мне не позволят иметь хотя бы одну линию с пропускной способностью, годной не только для голоса. Я заявила, что не могу их лечить без такой линии, что было только частью правды. Мой шантаж сработал.

Таким образом, я принесла в Убежище Гармонии Сеть. Никто, кроме меня, ею не пользовался, и Совет успокоился. В конце концов все забылось, хотя мне пришлось расплачиваться за удовольствие, и недешево. Когда стало проходить чувство новизны, я стала пользоваться Сетью лишь от случая к случаю. Я поддерживала связь кое с кем из моих университетских друзей. Старалась быть в курсе последних медицинских новостей. Очень редко я просто бродила по Сети – моя работа отнимала много времени. Во многом я была оторвана от современного мира, как ты, !Ксаббу на твоей Окаванго. Мою жизнь изменили мой ребенок и мужчина по имени Анико Берг.