Электронная библиотека » Тэд Уильямс » » онлайн чтение - страница 11


  • Текст добавлен: 7 ноября 2023, 18:20


Автор книги: Тэд Уильямс


Жанр: Героическая фантастика, Фантастика


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 11 (всего у книги 50 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Мэйфвару рассмеялся низким утробным смехом:

– В самом деле? Иди отсюда, женщина, пока я не приказал кому-нибудь пустить в тебя стрелу.

Когда муж оттаскивал ее прочь, Галлэйн повернулась и посмотрела на Мириамель полными слез глазами:

– Простите, леди. Они снова нас поймали. И заставили…

Сердце Мириамель оставалось холодным, как камень.

– Что ты хочешь от нас, трус? – резко спросил Саймон.

Мэйфвару снова рассмеялся, теперь с легким присвистом:

– Не имеет значения, чего мы хотим от тебя, юноша. Вопрос в том, что желает Король Бурь. И мы это узнаем ночью, когда передадим тебя ему. – Он махнул рукой в сторону остальных фигур в белом. – Свяжите их. До полуночи нам еще многое нужно сделать.

Когда первые Огненные танцоры схватили Саймона за руки, он повернулся к Мириамель, и его лицо было полно гнева и отчаяния. Она знала, что он хотел драться, чтобы они его убили, но боялся за нее.

Мириамель ничего не могла ему предложить. У нее внутри остались лишь пустота и удушающий ужас.

34. Признание
 
– Он к ней пришел, пришел, —
 

пела Мегвин.

 
Юноша, одетый в черный траур,
С золотыми кудрями на голове
И шелковым капюшоном, откинутым назад.
 
 
«Чего бы ты хотела, прекрасная леди? —
Спросил золотой юноша и улыбнулся. —
Какой редкий дар я могу тебе предложить,
Чтобы ты стала сегодня моей невестой?»
 
 
Девушка отвернулась.
«Нет такого дара, столь богатого и столь чудесного,
Который я могла бы дать тебе в ответ,
Той редкой вещи, что принадлежит лишь мне».
 
 
Юноша лишь тряхнул золотой головой,
Рассмеялся и сказал: «О прекрасная дева,
Ты можешь сегодня отвергнуть меня,
Но скоро узнаешь, что не можешь сказать “нет”.
Мое имя Смерть, и вы все рано или поздно
Придете ко мне…»
 

Все бесполезно. На фоне ее собственной песни она по-прежнему слышала странные стоны, которые, казалось, предвещали ужасные беды.

Мегвин смолкла и посмотрела на пламя костра. Пение причиняло ей страдания из-за потрескавшихся от холода губ, уши жгло, болела голова. Все было не так, как должно быть, – ничто не оправдало ее ожиданий.

Сначала все шло как надо – так Мегвин думала. Она была законопослушной дочерью богов: стоило ли удивляться, что после ее смерти ее воскресили, чтобы она жила с ними – не как равная, конечно, но доверенная и любимая служанка. Боги оказались поразительными существами, с нечеловеческими, сиявшими глазами, радужными доспехами, в яркой одежде. Даже их земля напоминала ее любимый Эрнистир, только лучше, чище и красивее. Небо здесь было более высоким и голубым, снег белее, а трава такой зеленой, что болели глаза. Даже граф Эолейр, также умерший и пришедший в прекрасную вечность, стал более открытым и доступным, и она сумела сказать ему без страха и смущения, что всегда его любила. Эолейр, освобожденный, как и она, от бремени смертного, выслушал ее с некоторой тревогой – почти как бог!

Но потом все пошло не так.

Раньше Мегвин думала, что, когда она и другие живые эрнистирийцы встретили своих врагов и благодаря этому привели богов в мир, они каким-то образом изменили баланс сил. Боги так же воевали между собой, как и эрнистирийцы, но в их войне никто не одержал победу. Худшее, как казалось, было впереди.

И потому боги скакали по огромным белым полям Небес в поисках Скадаха – дыры во внешний мрак. Они ее нашли, холодную, черную, закованную в камни, добытую из темных ниш вечности, как учили ее легенды, населенную самыми жуткими врагами богов.

Мегвин никогда не верила, что подобные вещи существуют, порождения чистого зла, сияющие сосуды пустоты и отчаяния. Но видела одно противостояние на лишенной возраста стене Скадаха, слышала безжизненный глас пророчества, предрекавший уничтожение как богов, так и смертных. Все неправильное находилось за той стеной… и теперь боги пытались ее разрушить.

Мегвин могла бы догадаться, что пути богов окутывает тайна, но даже не представляла, насколько они загадочны.

Она снова запела, все еще надеясь, что сможет прогнать беспокоивший ее шум, но уже через несколько мгновений сдалась. Сами боги пели, и их голоса были намного сильнее, чем голос Мегвин.

Почему они не останавливаются? – с отчаянием думала она. – Почему не оставят стену в покое?!

Но задавать вопросы не имело смысла. У богов свои причины. Всегда.

Эолейр уже давно отказался от попыток понять ситхи. Он знал, что они не боги, что бы ни представлялось бедному лихорадочному разуму Мегвин, но их поведение оставалось для него столь же непонятным, как действия Властелинов Вселенной.

Граф отвернулся от огня и оказался спиной к Мегвин. Она пела для себя, но теперь смолкла. Ее нежный голос на фоне пения Мирных звучал тонко и немелодично. В том не было ее вины. Ни один голос смертного не мог сравниться… с этим.

Граф Над-Муллаха содрогнулся. Хор голосов ситхи снова взмыл вверх, их пение, как и кошачьи глаза, когда они на тебя смотрели, было невозможно игнорировать. Ритмичная песня набирала силу, пульсируя, точно команды рулевого гребцам.

Ситхи пели уже три дня, собравшись перед блеклыми стенами Наглимунда, под непрерывно падавшим снегом. К чему бы они ни стремились, норны в замке не игнорировали их: несколько раз они поднимались на стены и выпускали стрелы. Во время атак несколько ситхи погибло – но у них имелись свои лучники. Всякий раз норнам приходилось отступать, и голоса ситхи вновь взмывали вверх.

– Я не знаю, смогу ли выдерживать это еще некоторое время. – Из клубившегося тумана появился Изорн, борода которого покрылась инеем. – Мне пришлось отправиться на охоту, чтобы хоть немного отвлечься, но я их слышал, даже когда довольно далеко отъехал от замка. – Он бросил на землю рядом с костром зайца. Из раны у него на боку на снег вытекала красная кровь. – Добрый день, леди, – сказал сын герцога Мегвин.

Она перестала петь, но не повернула головы в его сторону. Казалось, она видела только танцевавшее пламя.

Эолейр посмотрел на Изорна и пожал плечами:

– На самом деле это не так уж и ужасно.

Риммер приподнял брови:

– Даже по-своему красиво. Но для меня слишком красиво, сильно и странно. Я чувствую себя больным.

Граф нахмурился:

– Я знаю. Остальные также встревожены. Даже более того – напуганы.

– Но зачем ситхи так поступают? Они рискуют своими жизнями – вчера убили еще двоих! Если это какая-то магическая церемония, которую необходимо провести, почему они не могут петь на достаточном расстоянии от стен, чтобы норны не могли в них попасть из лука?

Эолейр беспомощно покачал головой:

– Я не знаю. Пусть меня укусит Багба, я ничего не знаю, Изорн.

Голоса ситхи проносились по лагерю, точно нестихавший океанский прибой.

Перед рассветом, когда было еще темно, пришел Джирики.

– Сегодня утром, – сказал он и присел на корточки, глядя на тлеющие угли. – До полудня.

Эолейр потер глаза, пытаясь полностью проснуться. Ему удавалось спать урывками, но все же он спал.

– Сегодня… утром? Что вы имеете в виду?

– Начнется сражение. – Джирики повернулся и посмотрел на Эолейра – про другое, более понятное лицо можно было бы сказать, что на нем появилась жалость. – Это будет ужасно.

– Но откуда вы знаете, что сражение начнется утром? – спросил Эолейр.

– Потому что мы к этому шли. Мы не можем организовать осаду – нас слишком мало. Тех, кого вы называете норнами, еще меньше, но они сидят внутри каменной оболочки, а в нашем распоряжении нет механизмов, которые смертные используют для подобных сражений, или времени, чтобы их построить. Поэтому мы сделаем по-своему.

– И это как-то связано с пением? – спросил Эолейр.

Джирики кивнул – странно, по-птичьи.

– Да. Пусть ваши люди будут готовы. И скажите им: что бы они ни увидели, им предстоит сражаться с живыми существами. Хикеда’я такие же, как вы и мы, – у них идет кровь. Они умирают. – Он посмотрел на Эолейра золотыми глазами. – Вы им скажете?

– Скажу. – Эолейр вздрогнул и наклонился ближе к огню, согревая руки над тлевшим углями. – Завтра?

Джирики снова кивнул и встал:

– Наши шансы будут максимальными, когда солнце окажется в высшей точке. Если нам повезет, все закончится до наступления ночи.

Эолейр не мог представить, что мощный Наглимунд может быть побежден так быстро.

– А если сражение не закончится? Что тогда?

– Тогда будет… трудно. – Джирики сделал шаг назад и исчез в тумане.

Эолейр еще некоторое время сидел у костра, стиснув зубы, чтобы они не стучали. Когда он больше не сомневался, что не опозорит себя, он пошел будить Изорна.

* * *

Под натиском свежего ветра серо-красный шатер на вершине горы выглядел, точно корабль на гребне высокой волны. Рядом стояло еще несколько палаток, множество было разбросано по склону и спускалось в долину. Дальше находилось озеро Клоду, огромное сине-зеленое зеркало, спокойное, точно сытый зверь.

Тиамак стоял перед палаткой и медлил, несмотря на холодный ветер. Столько людей, вокруг непрерывное движение, всюду кипит жизнь! Он с тревогой смотрел на огромное живое море, понимая, что находится рядом с жерновами Истории, и никак не мог отвернуться. Его собственную маленькую историю почти поглотили грандиозные легенды современного Светлого Арда. Иногда ему казалось, что кто-то разом опустошил мешок, наполненный могущественными снами и жуткими кошмарами. И собственные мелкие страхи, достижения и желания Тиамака будут проигнорированы – в лучшем для него случае. С тем же успехом они могут быть растоптаны.

Слегка вздрогнув, он наклонился и вошел в палатку.

Оказалось, как он и опасался, что Джеремия передал ему приглашение принца на военный совет. Подобные встречи заставляли Тиамака чувствовать себя совершенно бесполезным. В шатре собралось всего несколько человек: Джошуа, сэр Камарис и герцог Изгримнур сидели на стульях, Воршева лежала в постели, опираясь спиной о подушки. Рядом с ней, на полу, скрестив ноги, устроилась ситхи Адиту. Кроме них в шатре находился только юный Джеремия, у которого выдалось очень напряженное утро. Сейчас он, тяжело дыша, стоял перед принцем и старался выглядеть внимательным.

– Спасибо за быстроту, Джеремия, – сказал Джошуа. – Я все понимаю. Пожалуйста, вернись к Стрэнгъярду и передай ему, чтобы он пришел, как только сможет. После этого ты свободен.

– Да, ваше высочество. – Джеремия поклонился и вышел из палатки.

Тиамак, который продолжал стоять у входа, улыбнулся юноше:

– Я не мог спросить раньше, Джеремия: как Лелет? Есть изменения?

Юноша покачал головой. Он пытался говорить спокойно, но ему не удалось скрыть боль.

– Все без изменений. Она не просыпается. Иногда пьет немного воды. Но не ест. – Он сильно потер глаза. – Никто ничего не может сделать.

– Я сожалею, – мягко сказал Тиамак.

– Тут нет вашей вины. – Джеремия переминался с ноги на ногу. – Я должен идти за отцом Стрэнгъярдом.

– Конечно. – Тиамак шагнул в сторону.

Джеремия тут же выскочил из шатра.

– Тиамак, – позвал его принц, – присоединяйся к нам. – Он указал на пустой стул.

Когда вранн сел, Джошуа оглядел собравшихся.

– Это очень сложно, – наконец сказал он. – Я собираюсь сделать ужасную вещь и приношу свои извинения. Только сила необходимости объясняет мои действия. – Он повернулся к Камарису. – Мой друг, пожалуйста, простите меня. Если бы я мог поступить иначе… Адиту считает, что нам следует знать, бывали ли вы в Джао э-Тинукай’и, и если да, то по какой причине?

Камарис поднял усталый взгляд на Джошуа.

– Разве человеку не позволено иметь тайны? – медленно заговорил старый рыцарь. – Заверяю вас, принц Джошуа, это не имеет никакого отношения к борьбе с Королем Бурь. Клянусь моей рыцарской честью.

– Но тот, кому не известна полная история нашего народа – а Инелуки однажды являлся одним из нас, – не знаком со всеми нашими легендами и кровными связями, – не дожидаясь реакции Джошуа, заговорила громко и четко Адиту. – Все здесь присутствующие ни на мгновение не усомнятся, что вы благородный человек, Камарис, но вы можете не понимать, что видели или узнали нечто полезное.

– Быть может, вы расскажете только мне, Камарис? – спросил Джошуа. – Вы знаете, что я ценю вашу честь так же высоко, как собственную. Вам нет необходимости делиться вашими тайнами со всеми, и не важно, что они наши друзья и союзники.

Камарис некоторое время на него смотрел. Казалось, его взгляд смягчился; он явно боролся с каким-то желанием, но потом решительно тряхнул головой:

– Нет. Тысяча извинений, принц Джошуа, но, к моему стыду, я не могу. Даже Законы Рыцарства не заставят меня сделать некоторые вещи.

Изгримнур сжал руки в кулаки, ему доставляли страдания затруднения Камариса. Тиамак не видел риммера таким несчастным с тех пор, как они покинули Кванитупул.

– Как же я, Камарис? – спросил герцог. – Я знаю тебя дольше, чем кто-либо из собравшихся здесь. Мы оба служили старому королю. Если это связано с Престером Джоном, ты можешь рассказать мне.

Камарис расправил плечи, но что-то продолжало его мучить.

– Я не могу, Изгримнур. Это станет большим испытанием для нашей дружбы. Пожалуйста, не проси меня.

Тиамак почувствовал, как нарастает напряжение. Старого рыцаря загнали в угол, но казалось, что никто этого не понимал.

– Почему вы не можете оставить его в покое? – хрипло спросила Воршева. Она положила руки на живот, словно хотела защитить ребенка от неприятностей и скорби.

Почему я здесь? – подумал Тиамак. – Из-за того, что путешествовал с ним, пока к нему не вернулся разум? Из-за того, что я член Ордена Манускрипта? Джелой мертва, Бинабик ушел, и Орден оказался в жалком положении. А где Стрэнгъярд?

И тут Тиамаку пришла в голову новая мысль:

– Принц Джошуа?

– Да, Тиамак?

– Простите меня. Возможно, я вмешиваюсь не в свое дело, к тому же я не знаю всех обычаев… – Он колебался. – Но у эйдонитов есть традиция исповеди, верно?

Джошуа кивнул:

– Да.

Тот, Кто Всегда Ступает по Песку, – начал безмолвно молиться Тиамак, – позволь мне выбрать правильный путь!

Вранн повернулся к Камарису. Старый рыцарь, несмотря на все свое благородство, выглядел как загнанный зверь.

– А вы не могли бы рассказать свою историю священнику? – спросил у него Тиамак. – Например, отцу Стрэнгъярду, возможно, он подошел бы для этой цели? В таком случае, если я правильно все понимаю, ваша история останется между вами и Богом. Кроме того, Стрэнгъярд знает о Трех мечах и нашей борьбе не меньше, чем любой из нас. По крайней мере, он сможет нам рассказать, следует ли нам искать ответы в каком-то определенном месте.

Джошуа хлопнул себя по колену:

– Ты истинный член Ордена, Тиамак. У тебя изощренный ум.

Тиамак решил отложить комплимент Джошуа на потом, чтобы оценить его позднее, и продолжал смотреть на старого рыцаря.

– Я не знаю, – наконец медленно заговорил тот. Его грудь медленно поднималась и опускалась после длинных вдохов и выдохов. – Я не рассказал свою историю даже во время исповеди. Это часть моего позора – но не самая главная.

– Нам всем есть чего стыдиться, каждый из нас совершал неправильные поступки, – заявил Изгримнур, терпение которого почти закончилось. – Мы не хотим вытягивать из тебя твою тайну, Камарис. Нам лишь нужно знать, смогут ли какие-то твои возможные дела с ситхи дать нам ответы на некоторые вопросы. Проклятье! – добавил он после небольшой паузы.

На лице Камариса появилась ледяная улыбка:

– Ты всегда отличался восхитительной прямотой, Изгримнур. – Улыбка исчезла, остались лишь тоска и ужасная пустота. – Хорошо. Пошлите за священником.

– Спасибо вам, Камарис. – Джошуа встал. – Спасибо. Он молится у постели юной Лелет. Я сам за ним схожу.

Камарис и Стрэнгъярд ушли далеко по склону горы, Тиамак стоял у входа в шатер Джошуа и смотрел им вслед, размышляя, правильно ли он поступил, несмотря на похвалу Джошуа. Быть может, Мириамель была права: они оказали Камарису плохую услугу, когда вернули ему разум. А теперь еще вынуждают погрузиться в крайне болезненные воспоминания – еще один жестокий поступок.

Высокий рыцарь и священник долго стояли на продуваемом ветром склоне холма – за это время тучи успели унестись прочь, и на небе появилось бледное полуденное солнце. Наконец Стрэнгъярд повернулся и медленно пошел назад; Камарис не шевелился, он смотрел через долину на серое зеркало озера Клоду. Рыцарь казался высеченным из камня монументом, с которого время сотрет все черты, но он все равно останется на месте, даже через сто лет.

Тиамак заглянул в шатер:

– Отец Стрэнгъярд возвращается.

Священник спускался, сгорбившись из-за холода или бремени тайны Камариса – Тиамак не знал. Однако выражение его лица, когда он приблизился к Тиамаку, говорило о том, что он услышал вещи, которые ему было бы лучше не знать.

– Вас все ждут, – сказал священнику Тиамак.

Архивариус рассеянно кивнул. Он шел, опустив глаза, словно не мог идти, не глядя под ноги. Тиамак пропустил его вперед и вернулся в сравнительное тепло шатра.

– Проходите, Стрэнгъярд, – сказал Джошуа. – Прежде чем начать, скажите, как Камарис? Быть может, нам следует кого-то к нему послать?

Стрэнгъярд поднял голову, словно не ожидал услышать человеческий голос, ииспуганно, даже для робкого священника, посмотрел на Джошуа:

– Я… я не знаю, принц Джошуа. Сейчас я совсем ничего не знаю…

– Я пойду к нему, – прорычал Изгримнур, поднимаясь со стула.

Отец Стрэнгъярд поднял руку.

– Он… хочет побыть один, я думаю. – Он поправил повязку на глазу и провел рукой по редким волосам. – О, милосердный Усирис! Бедные души!

– Бедные души? – спросил Джошуа. – Что вы говорите, Стрэнгъярд? Вы можете нам что-нибудь рассказать?

Архивариус стиснул руки.

– Камарис побывал в Джао э-Тинукай’и. Так он мне сказал… после чего попросил о тайне исповеди, зная, что я поделюсь с вами тем, что узнаю. Но причина и то, что там произошло, скрыты за Дверью Спасителя. – Глаза Стрэнгъярда заметались по шатру, словно ему было больно долго смотреть в одно место. Потом его глаза остановились на Воршеве, и по какой-то причине, продолжая говорить, он смотрел на нее. – Но я думаю, что могу сообщить следующее: его опыт не имеет никакого отношения к настоящей ситуации и ничего нам не поведает о Короле Бурь, Трех Великих мечах или других вещах, необходимых для ведения войны. О, милосердный Усирис! О, Господи! – Он снова провел рукой по редким рыжим волосам. – Прошу меня простить. Иногда бывает трудно помнить, что я лишь хранитель Двери Спасителя, и не мне нести бремя, а Богу. Но как же сейчас тяжело.

Тиамак не сводил с него глаз, его соратник по Ордену Манускрипта выглядел так, словно его только что посетили призраки мести. Вранн подошел ближе к Стрэнгъярду.

– И все? – разочарованно спросил Джошуа. – Вы уверены, что его знания нам не помогут?

– Я ни в чем не уверен, кроме боли, принц Джошуа, – тихо ответил архивариус, но в его голосе появилась неожиданная твердость. – Однако я точно знаю, что такое маловероятно, и продолжать расспрашивать Камариса будет невероятной жестокостью, и не только для него.

– Не только для него? – спросил Изгримнур. – Что это значит?

– Пожалуйста, давайте закончим. – Казалось, Стрэнгъярд охвачен гневом, хотя прежде Тиамак считал, что такое невозможно. – Я рассказал все, что вам требовалось знать. А теперь я должен уйти.

Джошуа заметно удивился:

– Конечно, отец Стрэнгъярд.

Священник кивнул:

– И пусть Господь бережет всех нас.

Тиамак последовал за Стрэнгъярдом.

– Я могу что-то сделать? – спросил вранн. – Быть может, просто пройтись с вами рядом?

После коротких колебаний архивариус кивнул:

– Да, хорошо бы.

Камарис уже ушел с того места, где стоял; Тиамак поискал его взглядом, но не нашел.

После того как они прошли некоторое расстояние по склону, Стрэнгъярд задумчиво сказал:

– Теперь я понимаю… почему люди пьют ради забвения. В тот момент мне это показалось соблазнительным.

Тиамак приподнял бровь, но ничего не сказал.

– Возможно, пьянство и сон – два пути, которые нам дал Господь, чтобы забыть, – продолжал Стрэнгъярд. – А иногда забыть – это единственный способ избавиться от боли.

Тиамак обдумал его слова:

– В некотором смысле Камарис спал в течение двух десятков лет.

– И мы его разбудили, – печально улыбнулся Стрэнгъярд. – Или, следовало сказать, Бог позволил нам его разбудить. Может быть, тому есть причина. И мы еще увидим другой результат, кроме скорби.

Однако в его голосе, – подумал Тиамак, – не прозвучало особой надежды.

* * *

Гутвульф остановился, позволив воздуху окутать его тело и пытаясь решить, какой из коридоров ведет вверх – куда его звала песня меча. Его ноздри шевелились, он надеялся уловить минимальное движение влажного воздуха из туннеля, в который хотел попасть. Пальцы, как слепые крабы, скользили взад и вперед по каменным стенам в поисках ответа.

Лишенная тела чужая речь вновь проплыла мимо него, он скорее чувствовал, чем слышал ее слова. Гутвульф тряхнул головой, пытаясь выбросить их из головы. Он знал, что это призраки, но уже не сомневался, что они не могут причинить ему вред, не могут коснуться. Они не были реальными в отличие от меча – и он его звал.

Несколько дней назад он в первый раз снова почувствовал его зов.

Когда Гутвульф проснулся в слепом одиночестве, как уже случалось с ним множество раз, нить захватывающей мелодии проследовала за ним из сна в темноту бодрствования. Это было больше, чем очередной жалкий сон: песня без слов или мелодия, что звучала у него в голове и обволакивала щупальцами желания. Она притягивала его так сильно, что он неуклюже вскочил на ноги, объятый нетерпением юного лебедя, которого призвала любимая. Меч! Он вернулся, он рядом!

Только после того, как Гутвульф окончательно проснулся, он вспомнил, что меч не одинок.

И никогда не был одинок. Меч принадлежал Элиасу, когда-то другу, а теперь смертельному врагу. Огромная часть Гутвульфа мечтала оказаться рядом с ним, окунуться в его песню, как в тепло огня, но он знал, что должен приближаться осторожно. Да, сейчас он влачил жалкую жизнь, но все же она лучше той участи, на которую он будет обречен, если Элиас его поймает – или еще того хуже, если Элиас позволит сделать с ним змее Прайрату все, что тот пожелает.

Гутвульфу даже не приходило в голову, что лучше держаться от меча подальше. Его песня была подобна плеску ручья для путешественника, умирающего от жажды. Она влекла его, и он не мог сопротивляться – он следовал ее зову.

Тем не менее у него еще осталась какая-то животная хитрость. Когда он нащупывал дорогу по уже изученным коридорам, Гутвульф понимал, что ему нужно не только отыскать Элиаса и меч, но и приблизиться к ним как можно осторожнее, чтобы его не заметили и не схватили, однажды он уже шпионил за королем, спрятавшись за скалой над литейным цехом. Он шел по зову меча, но старался сохранять дистанцию, так сокол кружит над своим хозяином. Но попытки сопротивляться зову причиняли ему страшную боль. В первый день, следуя за мечом, Гутвульф совсем забыл о том, что должен сходить туда, где женщина регулярно оставляла для него еду. На второй – для слепого графа Утаниата новый день наступал после того, как он просыпался, – призыв меча бился у него внутри, точно второе сердце, и практически прогнал все мысли о существовании места, где его дожидалась еда. Он съел нескольких ползавших существ, которые попались ему на пути, и пил из ручейков, что текли по полу. В первые недели, проведенные в туннелях, он узнал, что бывает, если пить из застоявшихся луж.

Теперь, после трех снов, наполненных образом меча, он забрел далеко от знакомых мест. Его руки никогда не прикасались к здешним камням; сами туннели, если не считать постоянно звучавших призрачных голосов и неизменного зова Великого меча, казались ему совершенно чужими.

Он лишь смутно представлял, как долго ищет меч на этот раз, и в редкие моменты, когда в голове у него прояснялось, спрашивал себя, что король столько времени делает в тайных коридорах под замком.

А еще через мгновение его посетила дикая и одновременно замечательная мысль.

Он потерял меч. Он потерял его где-то здесь, и теперь меч лежит и ждет того, кто его найдет! Ждет меня! Меня!

Гутвульф и сам не заметил, что начал пускать слюни в грязную бороду. Мысль о том, что он сможет обладать мечом – прикасаться, слушать его, любить и поклоняться, – оказалась настолько чудовищно приятной, что он сделал несколько шагов и рухнул на пол, где и остался лежать, пока темнота не забрала все оставшиеся у него чувства.

После того как Гутвульф пришел в себя, он встал и продолжил свои скитания. Потом он немного поспал. А когда снова проснулся, пошел дальше и остановился перед развилкой двух туннелей, пытаясь понять, какой поможет ему быстрее подняться наверх. Что-то говорило ему, что меч находится над ним, так крот под землей знает, в каком направлении следует копать, чтобы выбраться на поверхность. В другие моменты прояснения он беспокоился, что стал слишком чувствителен к зову меча – и тот приведет прямо в тронный зал, где его, несомненно, поймают и убьют, как крота, если тот прокопает путь на псарню.

Но, несмотря на то что он упрямо продолжал подниматься наверх, Гутвульф начал с очень больших глубин и чувствовал, что подъем оказался не таким невозможным, как он опасался в самом начале. Он также не сомневался, что круговой путь уводит его от замка. Нет, прекрасный, наводящий ужас, живой, поющий клинок, который его звал, должно быть, находился где-то под землей, заключенный в камень, как и он сам. И, когда он его найдет, он перестанет быть одиноким. Ему лишь требовалось решить, какой выбрать туннель…

Гутвульф поднял руки и потер слепые глаза. Он чувствовал страшную слабость. Когда он в последний раз ел? Что, если женщина махнула на него рукой и перестала приносить тарелки с едой? Как же было замечательно…

Но если я найду меч, если он станет только моим, – мечтал он, – мне больше ни о чем не нужно будет беспокоиться.

Он склонил голову набок. Где-то у него за спиной раздался скребущий звук, словно кто-то был замурован внутри камня. Он уже слышал такое раньше – на самом деле в последнее время все чаще, – но это не имело ничего общего с тем, что Гутвульф искал.

Царапанье прекратилось, но он продолжал стоять в мучительной нерешительности перед расходившимися в разные стороны коридорами. Даже несмотря на то, что он оставлял камни, отмечая свой путь, он легко мог заблудиться, но не сомневался, что один из туннелей ведет наверх, к сердцу песни – глухой, зовущей, вынимавшей душу мелодии Великого меча. Он не хотел совершить ошибку и потом долго искать обратную дорогу. Он ослабел от голода и усталости.

Возможно, он простоял так час или день. Наконец, зародившись, точно легкий пылевой дьявол, ветер из правого прохода потянул его за волосы. Через мгновение что-то вылетело из него и промчалось мимо – духи, бродившие по темным, призрачным дорогам. Голоса эхом зазвучали у него в голове, тусклые и безнадежные.

…Водоем. Мы должны искать его у Водоема. Он знает, что делать…

Скорбь. Они призвали последнюю скорбь…

Когда щебетавшие существа пролетали мимо, слепой Гутвульф медленно улыбнулся. Кем бы они ни были, призраками мертвых или унылыми результатами его собственного безумия, они наверняка пришли из самых глубоких и древних частей лабиринта. Они пришли снизу… а он стремился наверх.

Он повернул и пошел по левому туннелю.

* * *

Засыпанные мусором обломки массивных ворот Наглимунда были ниже окружавшей их стены, а груды битого камня давали опоры для ног, и графу Эолейру представлялось логичным, что это место лучше других подходило для начала наступления. Однако он с удивлением обнаружил, что ситхи собрались напротив неповрежденного участка стены.

Он оставил Мегвин и встревоженных смертных воинов на попечение Изорна, а сам поднялся по заснеженному склону к Джирики и Ликимейе, которые находились внутри разрушенного здания в нескольких сотнях элей от внешней стены. Ликимейя бросила на него быстрый взгляд, а Джирики кивнул.

– Время почти наступило, – сказал ситхи. – Мы призвали м’йон раши – разрушителей.

Эолейр смотрел на собравшихся перед стеной ситхи. Они перестали петь, но не стали отходить от стены. Интересно, почему они рискуют попасть под стрелы норнов, когда то, чего они намеревались добиться пением, похоже, свершилось?

– Разрушители? – спросил Эолейр. – Вы имеете в виду тараны?

Джирики покачал головой и слабо улыбнулся:

– У нас нет истории подобных вещей, граф. Эолейр. Наверное, мы смогли бы построить подобную машину, но мы решили опираться на знания, которыми располагаем. – Он помрачнел. – Точнее, на то, что нам удалось узнать у тинукеда’я. – Он махнул рукой. – Взгляните, появились м’йон раши.

К стене приближался квартет ситхи. Хотя Эолейр их не узнал, он подумал, что они ничем не отличались от сотен Мирных, разбивших лагерь в тени Наглимунда. Все были стройными, с золотой кожей. Как и у остальных ситхи, среди них не нашлось даже двух похожих по цвету доспехов или волос, что спадали на плечи из-под шлемов; м’йон раши сияли на фоне снега, точно чудом попавшие сюда тропические птицы. Единственное различие, которое граф сумел заметить между ними и остальными соплеменниками Джирики, состояло в том, что каждый держал в руке увенчанный сферой голубого кристаллического камня темный посох из того же странного серо-черного материала, что и меч Джирики Индрейю.

Джирики отвернулся от эрнистирийца и отдал приказ. Его мать поднялась на ноги и что-то добавила. Отряд лучников ситхи окружил группу рядом со стенами, они наложили стрелы и натянули тетиву, после чего застыли, обратив взгляды к пустой стене.

Командир м’йон раши, женщина ситхи с зелеными, как трава, волосами и доспехами, подняла посох и медленно повернула его в сторону стены, словно боролась с сильным напором воды. Когда голубой самоцвет нанес удар, м’йон раши произнесли один громкий слог, и Эолейр почувствовал, как у него задрожали все кости, словно что-то огромное упало с ним рядом. На мгновение ему показалось, что земля у него под ногами переместилась.

– Что?.. – выдохнул он, пытаясь сохранить равновесие.

Стоявший рядом Джирики поднял руку, призывая его к молчанию.

Трое ситхи шагнули вперед, присоединившись к женщине в зеленом, начали что-то скандировать, и каждый по очереди направлял посох, чтобы нанести удар – образуя треугольник вокруг первого; их движения были на удивление медленными, но каждый раз удар отдавался в земле, и Эолейр, как и все остальные, чувствовал, как она вздрагивает под ногами.

Граф Над-Муллаха смотрел не отрывая глаз – на расстоянии в дюжину элей вверх и вниз вдоль стены, там, где стояли м’йон раши, с камней посыпался снег. Эолейр заметил, что четыре серо-голубые сферы на посохах стали более светлыми, словно с ними что-то происходило – казалось, они покрылись сетью мелких трещин.

Ситхи убрали посохи от стены, и их скандирование стало громче. Женщина ситхи нанесла новый удар, на этот раз она двигалась немного быстрее, и внезапно по ледяной земле прокатился безмолвный раскат грома. Остальные м’йон раши последовали ее примеру, и каждый удар подчеркивало громко произнесенное слово. Когда они атаковали в третий раз, с верхней части высокой стены посыпались камни, исчезавшие в высоких снежных сугробах.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 | Следующая
  • 3.7 Оценок: 7

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации