Текст книги "Башня Зеленого Ангела. Том 2"

Она задавала один вопрос за другим, и на многие из них Саймон не знал ответа, как ни напрягался, пытаясь вспомнить, что ему говорили Эйстан, Слудиг и Камарис, когда его учили. Ему было трудно признать, что он, рыцарь, чего-то не знает, но после крайне неприятного обмена репликами Саймон забыл о гордости и откровенно признался, что понятия не имеет, почему рукоять меча выступает только с двух сторон, а не защищает всю кисть – она просто такая, какая есть. Мириамель такой ответ понравился гораздо больше, чем предыдущие попытки Саймона напустить на себя таинственность, и оставшаяся часть урока пошла быстрее и приятнее.

Мириамель оказалась неожиданно сильной для своих размеров, впрочем, когда Саймон узнал, через какие испытания она прошла, его удивление заметно уменьшилось. Кроме того, природа наградила ее превосходной реакцией и чувством равновесия, хотя она слишком сильно наклонялась вперед, что могло стать фатальным во время настоящей схватки, ведь практически у любого ее противника руки будут длиннее. В целом Мириамель произвела на него впечатление. Он чувствовал, что очень скоро исчерпает запас новых приемов и им останется лишь оттачивать новые для нее навыки до автоматизма. Кроме того, он радовался, что они тренировались на длинных палках, а не на настоящих клинках, за утро Мириамель умудрилась нанести ему несколько исключительно болезненных ударов.

Затем они сделали большой перерыв, чтобы отдохнуть и утолить жажду, и поменялись местами: Мириамель рассказала Саймону, как ухаживать за луком, уделяя особое внимание тетиве – ее следовало держать в теплом и сухом месте. Он улыбался собственному нетерпению. Как и Мириамель, не желавшей слушать указания о работе с мечом, ему не терпелось показать, на что он способен с луком в руках. Но она оставалась непреклонной, и до конца дня Саймон учился правильно натягивать тетиву. К тому моменту, когда тени стали длиннее, у него покраснели и отчаянно болели пальцы. Он уже начал подумывать о том, где бы раздобыть кожаные колпачки для пальцев, как у Мириамель, если уж он всерьез собирался стрелять из лука.

Затем они приготовили ужин из хлеба, луковицы и вяленого мяса, после чего оседлали лошадей.

– Твоей лошади необходимо имя, – сказал Саймон, застегивая подпругу на животе Искательницы. – Камарис говорит, что лошадь является частью тебя, а также одним из созданий Господа.

– Я подумаю, – ответила Мириамель.

Они в последний раз окинули взглядом лагерь, чтобы убедиться, что не оставили следов своего присутствия – засыпали костер и длинной веткой поправили примятую траву, – после чего в сгущавшихся сумерках двинулись дальше.

– Там старый лес, – с довольным видом сказал Саймон и прищурился, защищаясь от первых лучей встававшего солнца. – Темная линия.

– Да, я вижу. – Мириамель направила лошадь в сторону от дороги, на север. – Сегодня мы не станем останавливаться и постараемся проехать как можно больше – я намерена нарушить собственное правило и продолжать ехать днем. Здесь, как мне кажется, мы в безопасности.

– Значит, мы не возвращаемся на Сесуад’ру? – спросил Саймон.

– Мы едем к Альдхорту – во всяком случае, пока.

– То есть к лесу – зачем? – удивленно спросил Саймон.

Мириамель смотрела вперед, она сбросила капюшон, и ее волосы озарили лучи солнца.

– Потому что дядя наверняка послал за мной отряд, – ответила Мириамель. – Они не сумеют нас найти, если мы будем в лесу.

Саймон прекрасно помнил, как он путешествовал по огромному лесу, и эти воспоминания были далеко не самыми приятными.

– Но путешествие через лес будет очень медленным, – возразил он.

– Мы не останемся там надолго, – ответила она. – Ровно на столько, чтобы они окончательно потеряли наши следы.

Саймон пожал плечами. Он понятия не имел, куда направлялась принцесса, но у нее явно имелся план.

Они ехали в сторону далекой линии леса.

Сильно после полудня они добрались до границы Альдхорта. Солнце уже клонилось к горизонту, и заросшие травой холмы окрасили косые лучи заходившего солнца.

Саймон думал, что они разобьют лагерь на опушке леса – в конце концов, они ехали почти целый день без остановок, хотя иногда им удавалось немного подремать в седле, – но Мириамель твердо решила углубиться подальше в лес, чтобы их не нашли даже случайно. Они пробирались между деревьями. Лес становился все гуще, вскоре им пришлось спешиться, и дальше они повели лошадей в поводу. Так они преодолели еще четверть лиги. Когда принцесса наконец отыскала место, которое ей понравилось, лес уже погрузился в сумерки, и мир под плотной листвой приобрел самые разные оттенки синего цвета.

Саймон сразу принялся разжигать костер. Когда огонь разгорелся, они занялись лагерем. Мириамель выбрала это место из-за близости небольшого ручья. Пока она готовила ужин, Саймон пошел напоить лошадей.

Несмотря на то что он провел весь день в седле, Саймон не чувствовал усталости, казалось, его тело забыло, что такое сон. После того как они с Мириамель поели, оба устроились возле костра и заговорили о текущих проблемах, впрочем, темы выбирала Мириамель. Саймона беспокоили другие вещи, и он считал странным, что она так серьезно обсуждала будущего ребенка Джошуа и Воршевы и просила его рассказать о сражении с Фенгболдом, когда оставалось столько открытых вопросов об их нынешнем путешествии. Наконец он не выдержал и поднял руку.

– Хватит об этом. Ты обещала рассказать мне, куда мы направляемся, Мириамель.

Некоторое время она молча смотрела в огонь.

– Ты прав, Саймон. Я поступила с тобой нечестно – так далеко увезла, воспользовавшись твоим доверием. Но я не просила тебя ехать со мной.

Он почувствовал обиду, но постарался ее скрыть.

– Однако я здесь. Так скажи мне – куда мы едем?

Она сделала глубокий вдох, а потом выдохнула:

– В Эркинланд.

Он кивнул:

– Да, я и сам догадался. Это было не так уж сложно тому, кто внимательно слушал тебя во время Раэда. Но куда именно в Эркинланде? И что мы там будем делать?

– Мы едем в Хейхолт. – Она пристально на него посмотрела, словно предлагая возразить.

Да смилуется над нами Эйдон, – подумал Саймон.

– Чтобы забрать Сияющий Коготь? – спросил он.

И, хотя даже думать о таком было чистейшим безумием, он почувствовал некоторое возбуждение. Ведь он – не без помощи, конечно, – отыскал и завладел Шипом, разве нет? Быть может, если он сумеет привезти Сияющий Коготь, то… Он не осмелился даже мысленно произнести эти слова, но перед глазами у него внезапно возникла картина: он, Саймон, рыцарь-из-рыцарей, который даже имеет право ухаживать за принцессами…

Мириамель продолжала внимательно на него смотреть.

– Может быть.

– Может быть? – Он нахмурился. – Что ты имеешь в виду?

– Я обещала рассказать тебе о том, куда мы едем, – ответила Мириамель. – Но не говорила, что открою все мои планы.

Саймон, которого охватило раздражение, взял ветку, сломал ее пополам и бросил в костер.

– Клянусь проклятым Деревом, Мириамель, – прорычал он, – почему ты так себя ведешь? Ты сказала, что я твой друг, но обращаешься со мной, точно я ребенок.

– Я не обращаюсь с тобой, как с ребенком, – с жаром ответила Мириамель. – Ты настоял на том, что должен поехать со мной. Ладно. Но у меня есть собственная задача, и не важно, намерена я забрать меч и вернуться или направляюсь за парой туфель, которые забыла в замке.

Саймон все еще сердился, но не смог сдержать смех:

– Наверное, так и есть, ты возвращаешься за туфлями, платьем или еще чем-то вроде того. Такова уж моя удача – погибнуть в Эркинланде во время войны из-за неудачной попытки украсть туфли.

Часть неудовольствия Мириамель исчезла.

– Вероятно, ты украл немало вещей, и тебе все сошло с рук, когда ты жил в Хейхолте. Так что это будет честно.

– Украл? Я?

– Ну, в кухне ты что-то постоянно воровал. Ты мне рассказывал, хотя я и сама знала. А кто утащил лопату церковного сторожа и вложил ее в латную рукавицу доспехов в Малом зале, чтобы казалось, будто сэр Некто отправляется копать отхожее место?

Удивленный тем, что она такое помнит, Саймон с довольным видом улыбнулся:

– Ну, мне помогал Джеремия.

– Ты его вовлек в это безобразие. Без тебя Джеремия никогда бы на такое не отважился.

– Но как ты узнала? – спросил Саймон.

Мириамель бросила на него презрительный взгляд:

– Я уже тебе говорила, идиот. Я целыми неделями за тобой следила.

– Да, говорила. – Слова принцессы произвели на него впечатление. – И что еще ты видела?

– Главным образом ты убегал куда-нибудь, чтобы предаваться мечтаниям и ничего не делать, – насмешливо ответила она. – Вот почему Рейчел надирала тебе уши до синяков.

Саймон оскорбленно расправил плечи:

– Я убегал для того, чтобы провести немного времени в одиночестве. Ты не представляешь, каково это – жить вместе со слугами.

Мириамель посмотрела на него, и выражение ее лица стало серьезным и даже печальным.

– Тут ты прав. Но и ты не знаешь, как быть мной. Мне также почти не выпадало возможности остаться наедине с собой.

– Может быть, – упрямо ответил Саймон. – Но я могу спорить, что в твоей части Хейхолта кормили гораздо лучше.

– Нет, точно так же, – парировала Мириамель. – Мы просто ели с чистыми руками. – И она бросила выразительный взгляд на его перепачканные в пепле руки.

Саймон расхохотался:

– Ага! Значит, разница между поваренком и принцессой заключается в чистоте рук. Я должен тебя разочаровать, Мириамель, после того как я половину дня проводил с руками по локоть в мыле, мои руки были очень чистыми.

Она насмешливо на него посмотрела:

– Значит, между нами нет никакой разницы?

– Я не знаю. – Внезапно Саймону стало не по себе, он понял, что ступил на тонкий лед. – Я не знаю, Мириамель.

Она почувствовала, как что-то изменилось, и замолчала.

Вокруг музыкально стрекотали насекомые, а темные деревья склонялись над ними, словно пытались подслушать их разговор. Как странно снова оказаться в лесу, – подумал Саймон. Он успел привыкнуть к огромным пространствам, которые открывались с вершины Сесуад’ры, а также бесконечным лугам земель Высоких тритингов. После таких картин Альдхорт казался тесным. Впрочем, как и замок, но замок защищал от врагов. Быть может, Мириамель права: на некоторое время лес станет для них наилучшим укрытием.

– Я иду спать, – неожиданно заявила Мириамель.

Она встала и направилась к тому месту, где приготовила себе постель, и Саймон обратил внимание на то, что она постаралась устроиться подальше от него.

– Как хочешь. – Он не понимал, рассердилась она на него снова или нет. У него часто возникало такое ощущение, когда они обсуждали всякие мелочи. О серьезных вещах говорить было еще сложнее, такие темы смущали… и пугали. – А я еще немного посижу у костра.

Мириамель завернулась в плащ и легла. Саймон смотрел на нее сквозь пламя костра. Одна из лошадей негромко заржала.

– Мириамель?

– Что?

– Я говорил серьезно в ту ночь, когда мы сбежали. Я буду твоим защитником, даже если ты не расскажешь мне, от чего тебя следует защищать.

– Я знаю, Саймон. И спасибо тебе.

Снова наступила тишина. Через некоторое время он услышал тихую мелодию – Мириамель что-то напевала.

– Что это за песня? – спросил Саймон.

Она зашевелилась и повернулась к нему:

– Что?

– Что ты пела?

Мириамель улыбнулась:

– Я не заметила, что стала ее напевать. Она весь вечер звучала у меня в голове. Ее пела мне мать, когда я была совсем маленькой. Я думаю, это песня эрнистирийцев, которая дошла от моей бабушки, но слова почему-то на вестерлинге.

Саймон встал и подошел к своей постели.

– Ты мне споешь? – спросил он.

Мириамель колебалась:

– Даже не знаю. Я устала, и у меня нет уверенности, что я помню все слова. К тому же это печальная песня.

Он лег и накрылся плащом, внезапно почувствовав, что дрожит. Ночь обещала быть холодной, и ветер шуршал в листве.

– Пусть ты и спутаешь какие-то слова. Мне было бы приятно тебя послушать.

– Хорошо, я попытаюсь. – Мириамель немного подумала и запела.

У нее был немного хриплый, но приятный голос.

– В Катин-Дэйре жила девушка, – начала она. Хотя Мириамель пела негромко, медленная мелодия заполнила всю темную лесную поляну.

 
В Катин-Дэйре, возле Серебряного моря,
Самая прекрасная девушка на свете.
И я любил ее, а она любила меня.
 
 
У Серебряного моря дует холодный ветер,
Растет высокая трава и всюду лежат древние камни.
Там покупаются сердца, а любовь продается.
Снова и снова звучит одна и та же история
В жестоком Катин-Дэйре.
 
 
Мы встретились, когда осенняя луна сияла в небе
В Катин-Дэйре, у Серебряного моря,
В серебряном платье и золотых туфельках
Она танцевала и дарила мне улыбку.
 
 
Когда зимний лед лег на крыши
В Катин-Дэйре, у Серебряного моря,
Мы пели у зажженного камина.
Она улыбалась и дарила мне свои губы.
 
 
У Серебряного моря дует холодный ветер,
Растет высокая трава и всюду лежат древние камни.
Там покупаются сердца, а любовь продается,
Снова и снова звучит одна и та же история
В жестоком Катин-Дэйре.
 
 
Когда весна спала в полях
В Катин-Дэйре, у Серебряного моря,
В святилище Мирчи горели свечи,
Она дала мне клятву.
 
 
Когда лето горело над холмами
В Катин-Дэйре, у Серебряного моря,
В городе объявили о свадьбе,
Но она не пришла, чтобы выйти за меня.
 
 
У Серебряного моря дует холодный ветер,
Растет высокая трава и всюду лежат древние камни.
Там покупаются сердца, а любовь продается,
Снова и снова звучит одна и та же история
В жестоком Катин-Дэйре.
 
 
Когда вновь взошла осенняя луна
В Катин-Дэйре, у Серебряного моря,
Я видел, как она танцевала в серебряном платье,
Но ее партнером был другой.
 
 
Когда зима показала свои жестокие когти
В Катин-Дэйре, у Серебряного моря,
Я покинул городские стены.
Это место больше не будет мучить меня.
 
 
У Серебряного моря дует холодный ветер,
Растет высокая трава и всюду лежат древние камни.
Там покупаются сердца, а любовь продается,
Снова и снова звучит одна и та же история
В жестоком Катин-Дэйре…
 

– Какая красивая песня, – сказал Саймон, когда Мириамель закончила петь. – Печальная. – Навязчивый мотив все еще звучал у него в голове, и теперь он понимал, почему Мириамель напевала его, сама того не замечая.

– Моя мать пела ее в саду, в Мермунде. Она всегда что-то пела. Все говорили, что у нее необыкновенно красивый голос.

Некоторое время они молчали. Саймон и Мириамель лежали, завернувшись в плащи, и каждый лелеял свои тайные мысли.

– Я совсем не знал своей матери, – наконец сказал Саймон. – Она умерла при моем рождении. Да и отца я никогда не видел.

– Я тоже.

К тому моменту, когда странность этих слов проникла в сознание Саймона, Мириамель повернулась спиной к огню – и к нему. Он хотел спросить, что она имела в виду, но почувствовал, что она больше не хотела разговаривать.

И он просто смотрел на догоравший костер, который мерцал в темноте.

29. Окна, подобные глазам

Бараны стояли так близко друг к другу, что между ними едва удавалось пройти. Бинабик пел тихую, успокаивающую пастушескую песню, пробираясь через покрытые шерстью препятствия.

– Сискви, – позвал он. – Мне нужно с тобой поговорить.

Она сидела, скрестив ноги, заново завязывая узлы упряжи своего барана. Вокруг нее несколько других троллей заканчивали последние дела, готовясь к началу путешествия – отряд принца выступал в Наббан.

– Я здесь, – сказала она.

Бинабик огляделся по сторонам.

– Ты не могла бы пойти со мной туда, где поспокойнее? – спросил он.

Она кивнула и положила упряжь на землю:

– Хорошо.

Они пробрались через стадо баранов и поднялись на холм. Когда они уселись на траву, перед ними раскинулся лагерь, где кипела работа. Палатки начали складывать еще утром, и сейчас от маленького городка осталась лишь двигавшаяся масса людей и животных.

– Ты нервничаешь, – неожиданно сказала Сискви. – Расскажи мне, что тебя тревожит, любимый, – хотя мы уже видели немало печальных событий в последние дни, способных сделать людей печальными на долгое время.

Бинабик вздохнул и кивнул.

– Ты права, – ответил он. – Гибель Джелой – суровый удар, и дело не только в ее мудрости. Я скучаю по ней, Сискви. Мы никогда не увидим подобной ей женщины.

– Но это не все, – мягко сказала Сискви. – Я слишком хорошо тебя знаю, Бинбиникгабеник. Ты встревожен из-за Саймона и принцессы?

– Да, причина в них. Взгляни – я сейчас кое-что тебе покажу. – Он разделил на две части свой посох. На свет появилось длинное белое древко, которое заканчивалось сине-серым наконечником.

– Стрела Саймона. – Глаза Сискви широко раскрылись. – Подарок ситхи. Он его оставил?

– Думаю, случайно. Я нашел ее среди рубашек, которые сшила для него Гутрун. Саймон взял с собой совсем немного, но захватил мешок с самыми ценными вещами: зеркало Джирики, к примеру, камень с могилы Эйстана и кое-что другое. Я думаю, Белую стрелу он оставил по ошибке. Возможно, вытащил по какой-то причине, а потом забыл положить обратно. – Бинабик поднял стрелу так, что она засияла в лучах утреннего солнца. – Это напомнило мне кое о чем, – медленно проговорил он. – Стрела является символом долга Джирики перед Саймоном. Долга, который лежит на мне после смерти моего наставника Укекука и доктора Моргенеса.

На лице Сискви вдруг появился страх, хотя она постаралась его скрыть.

– Что ты имеешь в виду, Бинабик?

Он с тоской посмотрел на стрелу:

– Укекук обещал помочь Моргенесу. И я взял на себя его клятву – защищать юного Саймона, Сискви.

Она сжала его руку в своих ладонях.

– Ты все сделал, и даже больше, Бинабик. Ты ведь не можешь охранять его днем и ночью до конца своей жизни.

– Тут совсем другое. – Бинабик аккуратно спрятал стрелу внутрь посоха. – Дело не только в моем долге, Сискви. Саймону и Мириамель уже сейчас в пустошах грозит опасность, и она будет еще более серьезной, если они направляются туда, куда я думаю. Но они также подвергают риску и всех нас.

– Что ты хочешь сказать? – Ей пришлось очень постараться, чтобы Бинабик не уловил боли в ее голосе.

– Если Саймона и Мириамель поймают, то отведут к Прайрату, советнику короля Элиаса. Ты его не знаешь, Сискви, но я про него слышал, хотя лично не встречал. Он могущественный человек, способный безрассудно использовать свою силу, и очень жестокий. Он заставит их рассказать все, что им известно о нас, а это очень много – о наших планах, о Мечах, обо всем. Прайрат их убьет, во всяком случае, Саймона, чтобы получить нужные ему сведения.

– Значит, ты намерен их отыскать? – тихо спросила она.

Он опустил голову:

– Я чувствую, что должен.

– Но почему ты? У Джошуа целая армия!

– На то есть причины, любимая. Пойдем со мной, когда я буду говорить с Джошуа, ты их услышишь. В любом случае ты должна там присутствовать.

Сискви бросила на него дерзкий взгляд.

– Если ты отправишься за ними, я пойду с тобой, – заявила она.

– И кто тогда позаботится о наших людях в этой чужой стране? – Он указал в сторону троллей, оставшихся внизу. – Ты уже немного говоришь на вестерлинге. Мы не можем уйти оба и оставить кануков немыми и глухими.

На глазах Сискви появились слезы.

– Неужели ничего нельзя придумать? – спросила она.

– Я не вижу других вариантов, – медленно ответил он. – Я бы очень хотел их найти. – Теперь глаза заблестели у Бинабика.

– Камни Чукку! – выругалась Сискви. – Неужели мы столько выстрадали, чтобы быть вместе, а теперь нам снова предстоит разлука? – Она сильно сжала его пальцы. – Почему ты такой прямой и благородный, Бинабик из Минтахока? Я уже проклинала тебя за это прежде, но никогда с такой горечью, как сейчас.

– Я вернусь к тебе. Клянусь, Сисквинанамук. Что бы ни случилось, я к тебе вернусь.

Сискви наклонилась к нему, прижалась лбом к его груди и заплакала. Бинабик крепко обнял ее за плечи, и по его щекам тоже побежали слезы.

– Если ты не вернешься, – жалобно сказала Сискви, – у тебя не будет ни мгновения покоя до конца времен.

– Я вернусь, – повторил он и смолк.

Они долго сидели, не размыкая печальных объятий.

* * *

– Не могу сказать, что мне нравится твоя идея, Бинабик, – сказал принц Джошуа. – Мы не можем лишиться твоих мудрых советов – в особенности сейчас, после смерти Джелой. – Принц выглядел очень печальным. – Один лишь Эйдон знает, каким это стало ударом. Все у меня внутри болит. И у нас даже нет тела, чтобы его оплакать.

– Она так хотела, – мягко сказал Бинабик. – Но, если говорить о вашей первой проблеме, полагаю, бегство вашей племянницы и Саймона может оказаться еще более серьезной, мягко говоря, неприятностью. Я уже рассказал вам о своих тревогах.

– Может быть, – не стал спорить Джошуа. – Но как быть с загадкой Мечей? Нам еще многое нужно узнать.

– Сейчас я больше не в силах помочь Тиамаку и отцу Стрэнгъярду, – ответил тролль. – Почти все манускрипты Укекука я перевел на вестерлинг. Ну, а те немногие, что остались, поможет перевести Сискви. – Он указал на свою невесту, которая с покрасневшими глазами молча сидела рядом. – К тому же должен с сожалением добавить: когда эта проблема будет решена, она заберет оставшихся кануков, и они вернутся домой.

Джошуа посмотрел на Сискви:

– Еще одна серьезная потеря.

Она молча склонила голову.

– Но сейчас вас много, – заметил Бинабик. – Наш народ также страдает, а эти пастухи и охотницы потребуются у Озера Голубой грязи.

– Конечно, – ответил принц. – Мы всегда будем благодарны вашему народу за помощь. Мы этого никогда не забудем, Бинабик. – Принц нахмурился. – Значит, ты решил идти?

Тролль кивнул:

– По многим причинам это кажется мне наилучшим образом действий. Кроме того, я опасаюсь, что Мириамель надеется добыть Сияющий Коготь, рассчитывая с его помощью положить конец сражениям. Меня это пугает, ведь если история графа Эолейра истинна, дварры уже признались приспешникам Короля Бурь, что Миннеяр сейчас находится в могиле вашего отца.

– Что, весьма вероятно, положит конец всем нашим надеждам, – мрачно сказал Джошуа. – Ведь если Элиас это знает, зачем ему его там оставлять?

– То, что известно Королю Бурь и вашему брату, совсем не обязательно совпадает, – заметил Бинабик. – Союзники часто скрывают друг от друга многие вещи. К тому же, возможно, Король Бурь не знает, что мы обладаем этими сведениями. – Он улыбнулся, показав желтые зубы. – Все очень сложно, не так ли? Кроме того, из истории, которую часто рассказывал старик Тайгер, про то, как вел себя ваш брат, когда Тайгер передавал ему меч, может следовать, что те, на ком лежит порча Стормспайка, не способны выдержать его близость.

– Остается рассчитывать, что так и есть, – сказал Джошуа. – Изгримнур? Что ты думаешь?

Герцог заерзал на своем низком стуле.

– О чем? О Мечах или намерении тролля отправиться за Мири и мальчишкой?

– Да. О том и другом. – Джошуа устало махнул рукой.

– О Мечах мне нечего сказать, но я вижу в словах Бинабика определенный смысл. Что же до остального… – Изгримнур пожал плечами. – Кто-то должен отправиться на поиски, тут нет сомнений. Однажды я сумел ее вернуть, поэтому готов вновь за ней отправиться, если ты пожелаешь, Джошуа.

– Нет. – Принц решительно покачал головой. – Ты нужен мне здесь. И я не стану снова разлучать вас с Гутрун из-за моей упрямой племянницы. – Он повернулся к троллю: – Сколько людей ты хочешь с собой взять, Бинабик?

– Никого, принц Джошуа.

– Никого? – Принц заметно удивился. – В каком смысле никого? Наверняка тебе следует взять нескольких надежных людей, как во время путешествия на Урмшейм? Так вам будет грозить не такая огромная опасность.

Бинабик покачал головой:

– Я думаю, Саймон и Мириамель не станут прятаться от меня, но наверняка постараются ускользнуть от конного отряда солдат, который будет их преследовать. Кроме того, мы с Кантакой способны пройти там, где не сумеют даже такие опытные всадники, как тритинги Хотвига. И я могу двигаться более бесшумно. Нет, мне лучше отправиться на поиски одному.

– Мне это не нравится, – признался Джошуа. – И я вижу, что твоей Сискви тоже. Но, быть может, так будет только к лучшему: на кону стоит больше, чем моя любовь к племяннице, – есть еще и страх за Мириамель и Саймона, которые могут попасть в руки моего брата. Необходимо что-то делать. – Он поднял руку и потер висок. – Дайте мне немного подумать.

– Конечно, принц Джошуа. – Бинабик встал. – Но помните, что даже замечательный нос Кантаки не может уловить запах, если прошло слишком много времени.

Он поклонился, Сискви последовала его примеру, и они вышли из шатра.

– Какой он маленький, как и Сискви, – задумчиво сказал Джошуа. – Дело не в том, что я не хочу, чтобы они ушли. Я жалею, что у меня нет еще тысячи таких же воинов.

– Он отважен, этот Бинабик, вне всякого сомнения, – сказал Изгримнур. – Иногда кажется, что больше у нас ничего не остается.

* * *

Эолейр смотрел, как летает муха вокруг головы его скакуна. Лошадь, если не считать периодического подергивания ушами, не обращала на нее внимания, но Эолейр продолжал за ней наблюдать. А на что еще смотреть, когда ты едешь по западной части Эрнистира вдоль границы Фростмарша? Кроме того, муха напоминала ему то, о чем думать не хотелось, но требовало внимания. Граф Над-Муллаха наблюдал за двигавшейся черной точкой, пока не сообразил, почему она кажется важной.

Первая муха, которую я увидел за долгий промежуток времени, – первая с тех пор, как наступила зима, так мне кажется. Должно быть, становится теплее.

Эта самая обычная мысль вызвала другую, менее очевидную.

Быть может, все изменилось в лучшую сторону? – подумал он. – Возможно, Джошуа и его люди сумели добиться каких-то результатов, власть Короля Бурь стала слабеть, и его магическая зима отступила? – Он посмотрел на небольшую группу потрепанных эрнистирийцев, ехавших у него за спиной, и на многочисленный отряд ситхи впереди, чьи знамена и доспехи искрились разными цветами. – Неужели то, что народ Джирики вступил в сражение, каким-то образом качнуло весы в нашу сторону? Или я делаю слишком поспешные выводы из столь незначительного факта?

Он мысленно горько рассмеялся. Последний год и сопутствовавшие ему ужасы сделали его, подобно предкам времен Эрна, склонным верить в дурные предзнаменования.

В последние несколько дней мысли Эолейра постоянно возвращались к предкам. Объединенная армия ситхи и людей двигалась в сторону Наглимунда, не так давно они остановились в замке Эолейра Над-Муллах, на реке Баррейлеан. Армия провела там два дня, и к графу явились шесть десятков мужчин из окружавших замок земель, которые пожелали присоединиться к армии, – впрочем, Эолейр подозревал, что большинство привлекла возможность поглазеть на Мирных, и едва ли ими двигало чувство долга или жажда мести.

Молодые люди, согласившиеся присоединиться к его отряду, главным образом принадлежали к семьям, лишившимся своих владений во время недавнего конфликта. Те, кто все еще владел землей или у кого имелись семьи, которые нуждались в защите, не испытывали желания участвовать в новой войне, какими бы благородными ни были ее цели. Эолейр не мог отдать им приказа – так повелось еще со времен короля Тестейна.

С Над-Муллахом обошлись не так жестоко, как с Эрнисдарком, но замок пострадал от людей Скали. За то короткое время, что Эолейр в нем провел, он собрал немногих слуг, что там остались, и постарался навести порядок, решив, что, если сумеет вернуться домой после безумной войны, которая с каждым днем становилась все ужаснее, сложит бразды правления, откажется от ответственности и приведет в прежний вид любимый Над-Муллах.

Его люди долго обороняли замок против части армии Скали, оставленной для осады, но, когда они начали голодать, его кузина Гвинна, стойкая и умная женщина, открыла ворота. Многие красивые и дорогие вещи, которые находились в семье Эолейра еще со времен союза Синнаха с королем Эрлом, были уничтожены или украдены, как и другие предметы, которые сам Эолейр привез из путешествий по Светлому Арду. И все же, утешал он себя, стены замка устояли, поля, лежавшие под снегом, остались плодородными, а широкая река Баррейлеан, несмотря на войну и зиму, продолжала катить свои воды мимо Над-Муллаха к Эбенгеату и морю.

Граф одобрил решение Гвинны и сказал, что поступил бы на ее месте так же. Его слова не особенно утешили Гвинну – для нее вторжение солдат Скали стало едва ли не худшим, что могло с ней произойти.

Эти чужестранцы, возможно, из-за того, что их хозяин жил далеко от Эрнисдарка, или потому, что они не принадлежали к дикому клану Скали Кальдскрика, вели себя не так агрессивно, как захватчики в других районах Эрнистира. Они плохо обращались с пленниками, забирали ценности и крушили все, что им хотелось испортить и сломать, но не занимались насилием и пытками и не устраивали бессмысленных убийств, что было характерно для основной части армии Скали, которая вошла в Эрнисдарк.

И все же урон, нанесенный замку Эолейра, наполнял его сердце стыдом и гневом. Его предки построили замок, чтобы контролировать этот участок речной долины. А когда враг атаковал замок, графа даже не было дома. Слугам и родственникам пришлось сражаться в одиночку.

Я служил своему королю, – сказал он себе. – Что еще мне оставалось делать?

Он не находил ответа на этот вопрос, но знал, что ему придется жить с воспоминаниями о сожженных гобеленах, исчезнувших вещах, опустошенных горем взглядах людей. Даже если война и бесконечная зима закончатся завтра, огромный вред уже причинен.

– Не хотите ли еще чего-нибудь поесть, миледи? – спросил Эолейр.

Он постоянно спрашивал себя, что Мегвин в своем безумии думает о не самых лучших условиях во время путешествия в Наглимунд. Ничего другого и не следовало ожидать от страны, которая сильно пострадала от войны, но ему было любопытно, как черствый хлеб и вялый лук можно считать пищей богов.

– Нет, Эолейр, благодарю. – Мегвин покачала головой и мягко улыбнулась. – Даже в стране бесконечных удовольствий мы должны периодически от них отдыхать.

Бесконечные удовольствия! Граф не сумел сдержать улыбки. Было бы неплохо воспринимать мир как Мегвин, в особенности во время еды.

Через мгновение он отругал себя за жестокие мысли.

Посмотри на нее. Она как ребенок. Тут нет ее вины – быть может, дело в ударе, который нанес ей Скали. Да, он ее не убил, как она думает, но внес беспорядок в разум.

Он посмотрел на Мегвин. Принцесса с очевидным удовольствием наблюдала за закатом. Казалось, ее лицо испускает сияние.

Как говорят в Наббане? «Святые безумцы». Именно так она выглядит – как человек, который больше не находится на земле.

– Небо рая еще краше, чем я представляла, – мечтательно сказала Мегвин. – Возможно, это наше небо, только мы его видим с другой стороны.

И даже если существует какое-то лекарство, – вдруг подумал Эолейр, – разве я имею право забрать у нее это? – Мысль показалась Эолейру шокирующей, словно ему в лицо плеснули холодной водой. – Она счастлива – впервые с того момента, как ее отец отправился на войну, навстречу смерти. Она ест, спит, говорит со мной и с другими… пусть по большей части ее слова – полнейшая чепуха. Станет ли ей лучше, если она придет в себя и вернется в наше ужасное время?