Текст книги "Поле неопределенности (сборник)"

Тео Ом
Поле неопределенности (сборник)

Предисловие

Настоящая книга является одной из книг единой серии книг «Теомизм», каждая из которых является ключом к пониманию теомизма. Советуем для начала прочитать книгу «Теомизм», т. к. все, что здесь написано, напрямую связано с теомизмом.

Сайт проекта: theomism.ru.

© Тео Ом, 2016

Поле неопределенности

Поле неопределенности – это гносеологическое понятие, производное от теории потенциальности как гносеологической теории. Впрочем, это же понятие используется в теомизме и в онтологическом ключе. Однако онтология, как мы предполагаем, это предположение об онтологии, т. е. все та же гносеология, но и это всего лишь предположение. И это, и это, и это. И даже это. Хотите остановиться? Не получится: из этой воронки нет выхода.

Поле потенциальности, таким образом, это гносеологическое поле потенциальности, которое маркирует ситуацию гносеологической неопределенности и нашу, как можно предположить, осознанную позицию гносеологического нейтралитета.

Проведем мысленный эксперимент. Есть фраза «на столе стоит стакан». Это очень простая фраза, она описывает очень простое событие: стояние стакана на столе. Наше воображение уже нарисовало эту картину: вот стол, вот на нем стоит стакан, все просто. Казалось бы, в этой фразе нет никакой неопределенности: она, как можно предположить, описывает единственно возможную модель реальности, в которой стакан действительно стоит на столе. А можно ли в этой фразе найти другие модели реальности? Можно ли эту фразу интерпретировать как-то иначе? Мы предполагаем, что это возможно, т. к. эта фраза, как можно предположить, только кажется определенной.

Если за основу наших рассуждений взять п.1 Теоманифеста (любое суждение есть предположение), то окажется, что фраза «на столе стоит стакан» – это вовсе не утверждение, а предположение: «предположим, что на столе стоит стакан» или «возможно, что на столе стоит стакан». Немного неопределенно, не правда ли? Возникает вопрос: так стоит стакан на столе или нет? Кот Шредингера жив или мертв?

Фраза «предположим, что на столе стоит стакан» («возможно, что на столе стоит стакан») – это то, что скрывается за фразой «на столе стоит стакан». И в этом, как можно предположить, вся хитрость мироздания. Мы предполагаем, что определенность – это лишь видимость определенности, которая скрывает в себе неопределенность. За полем определенности скрывается поле неопределенности: поле гипотез, возможностей, потенций.

Если фраза «на столе стоит стакан» формирует только одну модель реальности (в которой стакан действительно стоит на столе), то фраза «возможно, что на столе стоит стакан» формирует как минимум три модели реальности:

1. Стакан стоит на столе.

2. Стакан не стоит на столе.

3. Стакан стоит и не стоит на столе.

Все эти три модели реальности – это по сути три состояния одного и того же предположения «возможно, что на столе стоит стакан». Такое состояние (когда одно предположение одновременно указывает на несколько возможных моделей реальности) мы называем гносеологической суперпозицией. Соответственно, то гносеологическое поле, которому соответствует эта гносеологическая суперпозиция, в теомизме именуется полем неопределенности.

Интересно, что само представление о неопределенности, это ведь тоже предположение: возможно, что неопределенность. Поэтому поле неопределенности можно смело называть полем гипотетичности или полем потенциальности. Гипетичность, неопределенность, потенциальность, – все это примерно одно и то же. В конечном счете, все эти три ключевых для теомизма понятия – это просто слова, тексты, которые отсылают нас к другим словам и текстам, и так по кругу. Не означает ли это, что язык это ловушка? Вполне возможно.

Примечательно, что согласно теории потенциальности (как онтологической теории) указанные нами три модели реальности представляют собой по сути одну модель реальности, состояющую из двух других моделей.

Согласно теории потенциальности фраза «на столе стоит стакан» («возможно, что на столе стоит стакан») соответствует третьей модели реальности, когда стакан одновременно стоит и не стоит на столе. Дело в том, что согласно теории потенциальности стакан стоит на столе лишь потенциально (вечно потенциально), тогда как актуально его там нет. Так же как нет и наблюдателя – он присутствует только потенциально: как возможность самого себя.

Интересно, что фраза «на столе стоит стакан» как фраза, претендующая только на одну модель реальности (в которой стакан «действительно» стоит на столе) – это по сути гносеологически невозможная фраза, т. к. это суждение только кажется утверждением, содержащим в себе претензию на единственно возможную модель реальности, тогда как в действительности (как мы предполагаем) является предположением, скрывающим в себе несколько моделей реальности. Впрочем, посредством теории потенциальности мы все равно приходим к одной модели реальности, в которой стакан одновременно существует и не существует: потенциально он есть, но актуально его нет. Стакан невозможен.

Философия невозможна

Быть философом значит осознать, что философия как путь к истине невозможна, но она возможна как путь к возможности истины. И этот путь, как демонстрирует нам теомизм, начинается с предположения о том, что ошибаться можно всегда и во всем, без всяких исключений.

Начиная свои философские рассуждения, философ должен сказать: я могу ошибаться, ошибаться даже в том, что кажется мне очевидным. Никаких компромиссов. Никаких очевидностей. Любое суждение – предположение. Только таким путем можно придти к истине, где истина – это возможность истины, вечная возможность, т. е. невозможность.

Истина невозможна. Путь философа – это путь к Невозможному.

Теомизм и Пелевин

В сети ходят разговоры о том, что теомизм – это проект Пелевина. Дескать, Пелевину надоело быть просто писателем, развлекающим публику постмодернистскими коанами, а захотелось чего-то большего. В принципе, в этом есть определенная логика.

Как писатель Пелевин состоялся полностью и окончательно, поэтому вполне возможно, что чистое писательство ему надоело. Вполне возможно, что и дзен-буддизм, эта пустая японская игрушка, ему тоже надоел. Вполне возможно, что Пелевин решил довести концепцию абсолютной пустоты до своего логического конца, изложив ее в виде теории потенциальности, согласно которой, если говорить максимально упрощенно, Пустота это все, что есть.

Вполне возможно, что Виктор Пелевин устал быть Виктором Пелевиным и захотел стать кем-то другим. Вполне возможно, что он придумал себе псевдоним. Такой псевдоним, который совсем не похож на Виктора Пелевина, ибо нет там ни Виктора, ни Пелевина. Вполне возможно, что теперь его зовут Тео Ом, и он создатель теомизма. Возможно, это так, а возможно, нет. Возможно все. На все воля Возможного.

Ключи к теомизму

Теомизм это конверт с зашифрованным письмом. Содержание этого письма – тайна. Раскрыть эту тайну можно с помощью особых ключей. Считается, что таких ключей всего три: 1) все взаимосвязано; 2) все не то, чем кажется; 3) возможно все.

Обладая этими ключами, можно получить доступ к тайне. Но трех ключей мало, нужен еще четвертый ключ. Ибо автором предусмотрено именно четыре ключа.

Вера, сомнение, предположение и притворство

Вера невозможна, поэтому невозможно сомнение. Вера невозможна, потому что любое суждение это потенциально ошибочное суждение, т. е. предположение, гипотеза.

Допустим, кто-то говорит: я верю в Бога. Он говорит «я верю». Но так ли это? Конечно, нет, ведь этот кто-то может ошибаться, следовательно, его высказывание – это потенциально ошибочное высказывание, т. е. предположение: «предположим, что я верю в Бога», или «возможно, я верю в Бога». Всякий раз, когда кто-то говорит «я верю», можно смело ставить перед его фразой такие слова как «возможно» или «предположим, что», явным образом указывающие на гипотетический характер высказывания.

Знать, верить, понимать – невозможно, можно лишь предполагать, т. е. высказываться без всяких претензий на истину. В большинстве своем люди этого не осознают, т. к. они, видимо, забывают или не хотят вспоминать, что могут ошибаться, ошибаться всегда и во всем. Эта неосознанность формирует состояние глобального спектакля, в котором люди притворяются перед самими же собой как предполагающими субъектами. Притворяются, что они верят, знают, понимают что-то. Не осознают, что притворяются, но притворяются. Такой вот спектакль.

Фокс Малдер не столько верит в инопланетян, сколько хочет в них верить. И это «хочу верить» (I want to believe) уже ближе к истине, чем откровенно фейковое «я верю». Однако и эта позиция неустойчива, ведь всегда же можно спросить: Малдер, а что если ты ошибаешься? Это возможно? Или это невозможно? Что если тебе только кажется, что ты хочешь верить? А на самом деле ты этого не хочешь. Что если ты не осознаешь того, чего ты действительно хочешь? Что если ты не можешь сформулировать свое истинное желание? Это возможно? Или это невозможно?

Основой человеческого Эго является иллюзия уверенности. На базовом гносеологическом уровне эта иллюзия тождественна вере в существование себя и мира вокруг. Но верить невозможно, можно лишь предполагать. Когда человек осознает, что вера это замаскированное предположение, начнется новая эпоха в развитии человечества. Это будет новый мир. Мир полной и окончательной свободы. Это будет счастье.

Теомизм и наука

Теомизм объемлет собой все гипотезы и предположения, поэтому наука, будучи сборником научных гипотез, тоже является частью теомизма. Считается, что научные гипотезы могут стать научными фактами. Мы полагаем, что это не так: гипотезы всегда остаются гипотезами.

Научный метод познания основан на предположении о том, что гипотезу можно превратить в факт, если эта гипотеза подтвердится в результате серии экспериментов. Ключевое слово в этом предположении, как можно заметить, это слово «подтвердится», которое выступает связующим звеном между гипотезой, экспериментом и ученым. Однако центральным элементом всей этой композиции является все же ученый, ведь это именно он должен убедиться в том, что результаты эксперимента подтверждают правильность гипотезы.

А что значит убедиться? Убедиться, как можно предположить, это значит обрести убежденность в чем-либо. А что является основой убежденности? Какова природа убежденности? Можно ли обрести убежденность в чем-либо, не обладая всей полнотой знания? Можно ли быть убежденным, помня о том, что любое твое суждение может оказаться ошибочным? Это возможно? Или это невозможно?

Мы предполагаем, что убежденность – это сугубо психологический феномен, напрямую связанный с желанием определенности. Если убрать это желание, то исчезнет и убежденность, а останется только гносеологически нейтральное предположение: предположение о том, что результаты эксперимента подтверждают проверяемую гипотезу.

В итоге, мы приходим к выводу, что эксперимент не превращает гипотезу в факт, а лишь создает видимость такого превращения. В действительности, как мы предполагаем, гипотезы порождают лишь гипотезы («условные факты»), а это значит, что научный метод познания как метод превращения гипотез в факты – гносеологически невозможен. Ошибаемся ли мы? Возможно. Это всего лишь предположение. Одно из возможных.

Несмотря на то, что научный метод познания гносеологически невозможен, наука все же работает. Хотя и это всего лишь предположение: допустим, что наука работает. Если к этому предположению добавить чуток эмоциональности, то получится эмоциональное же «о, да! наука работает!» Слава науке.

Наука – это всего лишь инструмент, не более, поэтому она и работает. Наука не занимается вопросами реальности, онтологии и гносеологии. Этими вопросами занимается только философия, т. е. теомизм. Поэтому слова Стивена Хокинга о том, что «philosophy is dead», это, мягко говоря, очень опрометчиво. Наука – это инструмент, которым мы с радостью воспользуемся для построения нового, лучшего мира. В этом лучшем из теомиров.

Возможность желания

Согласно теории потенциальности, мы живем в вечно потенциальном, т. е. в актуально невозможном мире. В невозможном мире. Выражаясь поэтически, такое состояние можно назвать состоянием желания, которое никогда не перейдет в действие, а навеки останется желанием, несбывшейся мечтой. Желание, которое не воплотится в реальность, это желание как возможность желания, т. е. само желание per se: желание желать.

Можно представить себе этакого утонченного аристократа, лежащего в алькове на оттоманке и фантазирующего о недостижимых эротических удовольствиях. Как бы ни пытался этот неугомонный персонаж воплотить свои извращенные грезы, фантазия всегда будет слаще и совершенней, поэтому и пытаться не стоит. Лучше просто лежать и фантазировать.

Говоря метафорически, вечная потенциальность это образ невоплощенной аристократической фантазии, а теомизм это поэзия нереализованного желания. Игра воображения, да и только.

Гносеологический нейтралитет

В теомизме есть такое понятие «гносеологический нейтралитет», которое в свою очередь связано с понятием «гносеологическая нейтральность». Модель такая: нейтралитет это позиция, нейтральность это состояние. Позиция – это внешнее проявление состояния, которое является основой позиции.

Гносеологическая нейтральность – это гипотетическое (потенциальное) гносеологическое состояние, гарантирующее максимально возможную объективность интерпретации реальности. Данное состояние достигается путем осознанного исключения т. н. субъективного фактора (элемента иррациональности) из процесса интерпретации реальности. Под иррациональностью понимаются желания, эмоции и т. н. чувство уверенности (убежденности, предубежденности) в чем-либо.

Мы предполагаем следующее: знание = предположение + иррациональный элемент (чувство уверенности в том, что предположение верное). Если из этой формулы исключить иррациональность, т. е. убрать субъективность, то получится, что знание = предположение. Именно к этому уравнению, в конечном счете, и сводится т. н. гносеологическая нейтральность.

Интерпретатор, находящийся в состоянии гносеологической нейтральности, т. е. занимающий позицию гносеологического нейтралитета, не может сказать «я знаю». Такого рода фразу он может произнести лишь условно, формально. Фактически же за любым его «я знаю» стоит «предположим, что я знаю» или «я предполагаю, что я знаю».

Любое суждение гносеологически нейтрального интерпретатора (теоинтерпретатора), таким образом, представляет собой гипотезу, предположение. А сам интерпретатор пребывает в настроении приятной медитативной расслабленности, когда у субъекта отсутствуют какие-либо претензии на правильность, истинность суждений, т. к. отсутствует само желание на подобного рода претензии, а значит и сопутствующие этому желанию эмоции. В этом состоянии человек, метафорически выражаясь, становится волной: волной потенциальности, гипотетичности. Фотон это ведь не только частица, но и волна. Волна потенциальности.

На эмоциональном (поэтическом) уровне состояние гносеологической нейтральности, как мы предполагаем, лучше всего передается следующим стихотворением:

 
На столе стоит стакан.
Предположим, предположим.
А за окном уже ночь…
Возможно.
 

Теомизм и дзэн-буддизм

Согласно дзэн-буддизму: «Пока ты не знаком с учением дзэн, горы – это горы, реки – это реки; когда ты изучаешь дзэн, горы перестают быть горами, а реки – реками; но после того, как ты достиг просветления горы – это снова горы, а реки – снова реки». Примерно тоже самое можно сказать и про теомизм, но только более понятным языком.

Пока человек не знаком с теомизмом, с теорией потенциальности, он воспринимает мир как актуальное, действительное, как он к этому привык. В процессе изучения теории потенциальности и теомизма в целом такое восприятие меняется: мир видится уже не как актуальное, а как потенциальное, вечно возможное событие. Но после того, как ты достиг просветления, т. е. осознал, что теория потенциальности, теомизм – это нечто, что одновременно является, с одной стороны, еще одной интерпретацией, т. е. просто текстом, а с другой стороны – возможностью истины, все как бы возвращается на круги своя, но теперь уже на более высоком уровне. В этом смысле такое движение к просветлению больше похоже не на дзэнское возвращение к истокам, а на триадическое движение Гегеля: от тезиса к синтезу через антитезис, где восприятие мира как актуального, действительного – это тезис, восприятие мира как потенциального, невозможного – это антитезис, конечное, целостное восприятие мира после изучения теомизма – это синтез. И что самое интересное, этот гегельянский теосинтез подозрительно напоминает разгадку одного старого коана:

– Как звучит хлопок одной ладошки?

– Как хлопок одной ладошки.

Литературные миры

Литературные миры – это сны. К примеру, повесть «Шинель» Николая Гоголя – о чем эта повесть? Какой мир описан в этой повести? Ясно какой: странный, абсурдный, безумный мир. Сон. Странный, призрачный сон…

«Что-то очень дурно устроено в мире, – говорит Владимир Набоков в одной из своих лекций, – а люди – просто тихо помешанные, они стремятся к цели, которая кажется им очень важной, в то время как абсурдно-логическая сила удерживает их за никому не нужными занятиями». «В мире тщеты, – продолжает Набоков, – тщетного смирения и тщетного господства высшая степень того, чего могут достичь страсть, желание, творческий импульс – это новая шинель, перед которой преклонят колени и портные и заказчики».

Теомизм позволяет объяснить скрытую логику литературных произведений, всех этих странных фантазий-снов. Для примера рассмотрим следующие литературные сны: повесть «Хорошо ловится рыбка-бананка» Джерома Дэвида Сэлинджера, роман Виктора Пелевина «Чапаев и Пустота», роман Франца Кафки «Замок».

«Хорошо ловится рыбка-бананка»

Повесть «Хорошо ловится рыбка-бананка» («A Perfect Day for Bananafish») – это сон о самоубийстве Сеймура Гласса. Всякие попытки понять, почему произошло это самоубийство, абсолютно бессмысленны, т. к. самоубийство в этом сне – это не событие, а возможность события, вечная потенциальность. Слова «Он взвел курок. Потом подошел к пустой кровати, сел, посмотрел на молодую женщину, поднял пистолет и пустил себе пулю в правый висок» описывают не то, что произошло в действительности (литературной или внелитературной), а то, что может произойти, но никогда не произойдет, – всегда только может произойти, или могло произойти – в потенциальности, во сне.

Самоубийство Сеймура Гласса – это такое же странное сновидение, как и тот странный рассказ о рыбках, объевшихся бананами, про которых Сеймур рассказал девочке Сибилле. Впрочем, если абстрагироваться и смотреть прямо в текст, то самоубийство Сеймура Гласса – это самоубийство словосочетания, т. е. самоубийство двух слов «Сеймур Гласс». Что происходит с текстом, когда словосочетание (главный литературный персонаж) кончает самоубийством? Известно что: текст заканчивается – после самоубийства следует точка. Чем и заканчивается повесть Сэлинджера, равно как и это предложение.

«Чапаев и Пустота»

Считается, что сон Виктора Пелевина «Чапаев и Пустота» сам Виктор Пелевин описывает следующим образом: это первое произведение в мировой литературе, действие которого происходит в абсолютной пустоте. Налицо очевидный парадокс: пустота абсолютная, но действие там происходит. Теомизм этот «парадокс», как известно, уже решил. Таким решением является теория потенциальности.

«Чапаев и Пустота» – это литературное произведение, действие которого не происходит, а всегда только может произойти. В потенциальности. В абсолютной пустоте. Может, но никогда не произойдет.

Пелевин, Пелевин, нет никакого Пелевина. Виктор Пелевин – это сон, сон пустоты, одно из имен Возможного. Пелевин невозможен. Не было его, нет и никогда не будет. Все сон.

«Замок»

Землемер К. никогда не дойдет до Замка – а всегда только может до него дойти, но никогда не дойдет. Землемера К. не существует – он прообраз себя, призрачный контур, сон о себе. И это уже понятно и неинтересно. Интересно другое: есть версия, что таинственный землемер К. и граф, владелец Замка, – это одно и то же лицо. Об этом, например, может говорить следующий фрагмент кафкианского сна: «Назвать себя К. не решался, перед телефоном он чувствовал себя беспомощным, на него могли наорать, бросить трубку; К. закрыл себе немаловажный путь. Нерешительность К. раздражала его собеседника. «Кто говорит? – повторил он и добавил: – Я был бы очень обязан, если бы оттуда меньше звонили, только что нас уже вызывали». К. не обратил внимания на эти слова и, внезапно решившись, доложил: «Говорит помощник господина землемера». – «Какой помощник? Какой господин? Какой землемер?» К. вдруг вспомнил вчерашний разговор по телефону. «Спросите Фрица», – отчеканил он. К собственному его удивлению, это помогло. Но еще больше, чем этому, удивился он единству тамошней службы. Ему сразу ответили: «Знаю. Вечно этот землемер. Да, да! А дальше что? Какой еще помощник?» – «Йозеф», – сказал ему К. Ему очень мешало перешептывание крестьян за спиной, они, очевидно, были против того, что он неправильно доложил о себе. Но ему некогда было с ними препираться, разговор поглощал все его внимание. «Йозеф? – переспросили оттуда. – Но ведь помощников зовут… – Маленькая пауза, как видно, там справлялись у кого-то об именах. – Артур и Иеремия». – «Это новые помощники», – сказал К. «Да нет же, это старые». – «Нет, новые, а вот я старый, я приехал сегодня вслед за господином землемером». – «Нет!» – крикнули в трубку. «Так кто же я такой?» – спросил К. все с тем же спокойствием. Наступила небольшая пауза, и тот же человек, с тем же недостатком речи, но совсем другим, глубоким и уважительным голосом проговорил: «Ты старый помощник». С чего бы некоему чиновнику «глубоким и уважительным голосом» разговаривать с каким-то землемером? Почему чиновник проявил уважение к землемеру, которого в Деревне все призирают? Есть предположение, что это связано с тем, что этот землемер и есть граф, владелец Замка, который, следуя логике кафкианского спектакля-сна, решил, к примеру, развеяться от скуки среди простых людей. В Деревне, надо думать, никто никогда не видел графа в лицо, т. е. никто не знает, как выглядит загадочный владелец Замка, поэтому неудивительно, что в Деревне к землемеру К. никто не проявил уважения, а вот чиновник из Замка, который, предположим, был в курсе проделок своего хозяина, такое уважение, естественно, проявил. Тогда возникает вопрос: почему граф не может попасть в свой собственный замок? Если забыть про теомизм и вспомнить, что перед нами гений Франц Кафка, то можно предположить следующее:

1. Землемер К. (граф) – это Я, которое пытается познать самое себя, т. е. пытается попасть в Замок.

2. Бюрократия Замка символизирует вероломство языка, мышления, которое не позволяет Я познать себя, т. е. не позволяет К. попасть в Замок.

Если мы предполагаем, что землемер К. это граф, а граф когда-то вышел из замка, то, вероятно, единственный способ вернуться в замок – это вспомнить, кто ты есть, ведь только граф помнит дорогу к Замку. Скорее всего, граф настолько заигрался в свою странную игру, что попросту забыл, что он и есть хозяин замка, что объясняет, почему К. не знает, кто он такой: «Так кто же я такой?» Чиновники, осведомленные об играх графа, вероятно, по указанию самого графа не должны ему помогать вернуться в Замок. Те же чиновники, которые никогда не видели графа, видят в нем лишь жалкого землемера. Если перевести эту сентенцию в плоскость самопознания, которой, как известно, сильно интересовался Франц Кафка, то кафкианский сон «Замок» можно интерпретировать как странную, призрачную историю о том, как Я забыло самое себя. Не похоже ли это на сумасшествие? Что если сумасшествие это высшая форма осознанности, когда осознанность превращается в свою полную противоположность – неосознанность? Или это невозможно?