Текст книги "Обречённая"

21. Сэм

На следующий день я смотрю, как исчезает за воротами такси Авы. Полиция уладила ситуацию на дорогах, и она вернулась домой.

Почти всю ночь, много часов подряд, мы проболтали. И с трудом встали к ланчу.

Хоть мы и знакомы недавно, я отчего-то ей доверяю. И я была собой: говорила что думаю, не скрывала чувств и не взвешивала каждое слово. Я ощущала себя освобожденной… если можно так сказать. И я уже ждала новой встречи.

Грустно было узнать о ее маме, поэтому я решила помочь.

Вечером, я постучала к папе в кабинет.

– Входите.

Я приоткрыла дверь и заглянула в комнату.

– Здравствуй, Саманта. – Он сгорбился за столом, хмуро сдвинув брови – явно устал и напряжен. Не лучшее время для просьбы, и я неуверенно отступила.

– Все хорошо, входи, – подбодрил папа. – Мне не помешает перерыв.

– Как скажешь. Хочешь чаю?

– Неплохая мысль.

– Закажем или сделаем?

– Сами справимся. – Он встает, и мы идем в маленькую кухню. Я ставлю чайник.

– Что-то случилось?

– Как обычно. Не волнуйся.

– Ты всегда так говоришь.

– А ты всегда много волнуешься.

– Ха. – Я разлила чай по кружкам и вспомнила, о чем еще хотела спросить. – Это как-то связано со вчерашним визитом Астрид Коннор?

Он помедлил с ответом, помешивая молоко.

– Без комментариев.

Я закатила глаза. Обычно я отступала, но не в этот раз – любопытство победило.

– Не каждый день заместитель премьер-министра встречается с известным представителем оппозиции. Решила на ходу переобуться?

– Без комментариев.

Я внимательно его разглядываю.

– Нет, дело точно не в этом. Хм.

– Будто на «Время вопросов» попал. Дурное влияние Авы? Откуда такой внезапный интерес к политике?

Меня задели такие слова.

– Ничего внезапного – наследственная тяга.

– Не лезь в это, Сэм. Политика – это грязь.

– Значит, ты думаешь, мне это не по зубам?

– Просто пытаюсь тебя защитить. Мне нужно работать. Ты что-то хотела?

– Вообще-то хотела просить об одолжении для Авы.

– Каком?

– Ее мама уехала в Швецию в День расставаний, и с тех пор о ней ничего не слышно.

Папа покачал головой.

– Бедная девочка.

– Ава считает, что в отъезде не было смысла. Будто за этим что-то кроется. И дело тут не в законе против всего неанглийского. Ава говорит, ее мама хорошо владела английским.

– И ты просишь меня узнать что-нибудь?

– Да. Поможешь?

Он поколебался, затем достал телефон из кармана.

– Напомни мне полное имя Авы.

– Ава Николлс. – Папа сделал заметку в блокноте. – Спасибо, пап.

– Ничего не обещаю, может, и выяснять нечего. А теперь иди спать. Завтра в школу.

Я улеглась в кровать и стала таращиться в потолок в ожидании сна. Вчера засиделась допоздна, сегодня проспала полдня – кажется, мои биологические часы сбились.

А еще меня кое-что беспокоило. Почему меня так разозлил разговор об Астрид?

Папа не слушает – вот почему. Не понимает, что я чем-то интересуюсь и имею свое мнение. Вчера за ужином он совсем не так вел себя с Авой. Может быть, это просто дань вежливости и желание заполучить будущего избирателя, но дело вряд ли только в этом. У него сложился идеальный образ дочери, которому я должна соответствовать и от которого не смею отступать – отвратительно. Я никогда не выходила за рамки и делала, что велят. Неужели он уже не примет другую дочь?

Наконец я задремала. В голове мелькали обрывки прошедшего дня – Ава, Лукас, – но тут на столе завибрировал телефон. Кто-то звонит?

Я велела себе не обращать внимания, но, увы, сон уже ускользнул. Придется ответить. Я нашарила телефон, полагая, что звонок уже перешел в голосовую почту, нажала «Ответить» и только после поняла, что номер незнакомый. В полночь?

– Да?

– Сэм? Это Лукас.

– А, привет.

– Шарлиз дала твой номер. Прости, что так поздно.

Голос звучит странно, непривычно… прерывается от волнения.

– Что-то случилось?

– Да. Наверное, не стоило звонить. Не знаю, зачем я это сделал. Ты спрашивала о том, что вчера случилось… и…

– Просто скажи. В чем дело?

– Мой друг, о котором я тебе говорил.

– Которому выстрелили в спину?

– Да. Его зовут… звали… Кензи. Он умер в больнице.

22. Ава

По дороге я вновь читаю сообщение Сэм.

Надо поговорить. В библиотеке, в обед. Ты умеешь хранить секреты?

Когда я пришла, она сидела на стуле и притворялась, что читает. Держа книгу вверх тормашками.

– Что случилось? – спрашиваю я.

Она утягивает меня в дальний угол библиотеки и проверяет проходы между книжными полками – никого.

– Помнишь друга Лукаса, которого застрелили? Умер вчера.

Я смотрю на нее сперва с изумлением, а потом с подозрением. К чему все это?

– Друзья и семья сегодня собираются устроить протест – скорее даже пикет. Лукас участвует. Просит меня тоже пойти.

– И что ты думаешь?

– Не знаю.

– В чем суть?

– Возьмутся за руки и растянутся на милю в районе Боу, неподалеку от дома Кензи. Участвуют разные группы – они требуют мира, ответов и чтобы пришел конец насилию, – взгляд полон решимости, голос звучит увлеченно, живо, раньше я ее такой не видела.

– Ты хочешь пойти.

– Хочу. Но боюсь. Придется ускользнуть от охраны – это легко сделать в школе. Но папа… – Она качает головой. – Как думаешь, что мне делать?

Я медлю с ответом. Лучше сказать: не ходи, не рискуй. Но ведь не этого она сейчас хочет.

– Хорошенько подумай. Ты недавно говорила, что имеешь право на собственное мнение. Так и есть. Но одно дело говорить и думать, а другое – делать то, что может отразиться на твоем отце.

– В кои-то веки его это не касается. Мне хочется сделать это. Я хочу принять участие в том, что происходит снаружи.

Ей это действительно нужно. Я вижу, но внутри все обрывается: а если с ней что-нибудь случится?

– Я пойду с тобой, не против? – слова вырвались, не успела я их осознать. Дело может принять серьезный оборот: если в школе узнают о моем участии в чем-то недозволенном, то лишат стипендии. Я уже готова отказаться.

– Ты правда мне поможешь?

Глаза Сэм сияют, и сомнения исчезают.

– Конечно, – говорю я.

– Спасибо!

23. Сэм

Все проще простого. У всех шестиклассников есть код от черного входа. После уроков мы задержались на дополнительные занятия, но через полчаса уже ускользнули. Я отослала водителя, сказав, что поеду с Шарлиз и останусь у нее после школы. Если ей позвонят с расспросами, она меня прикроет – я сказала, что встречаюсь с Лукасом. И не обманула, но заниматься мы будем вовсе не тем, о чем она думает.

Я знаю, что мой поступок может отразиться на папе, но сегодня я – это я, а не его дочь, поэтому меня не должны узнать. Ава помогла мне замаскироваться: позаимствовала в театральном кружке очки с прозрачными стеклами, спрятала мои волосы под шарф и заставила сменить форму на джинсы и уродливый черный джемпер, забытый кем-то. Он оказался слишком велик и так отличался от привычных вещей, что меня и мама бы не узнала.

Мы идем по улице. Смеркается. Внутри все бурлит. Вот что чувствуешь, когда можешь самостоятельно ходить по улице в любое время. В свете фонарей ветер гоняет по дорогам поздние осенние листья, оранжевые и красные.

– Ты уверена? – спрашивает Ава.

– Да. А ты? Можешь не ходить. Я и одна не пропаду, – вру я, но тут ближайший фонарь мигает и гаснет. Накатывает непрошеный ужас. Я жмусь к Аве и вцепляюсь в ее руку. Другие фонари вверх по улице горят и разгоняют мрак, но, как ни убеждаю себя, не могу избавиться от страха. Я ускоряю шаг и тяну Аву за собой.

– Ты в порядке? – волнуется Ава.

– Нет. В смысле да, просто не люблю темноту, – признаюсь я.

Обычно я такого вслух не говорю. И, когда мы подходим к другому фонарю и дыхание выравнивается, я жалею о сказанном.

– Я заметила.

– Что?

– Что ты боишься темноты. Догадалась по твоему поведению, когда в школе отключили электричество.

Я удивлена. Она заметила? Мне казалось, я хорошо скрываю чувства – больше никто не обратил внимания.

– Да, наверное. Немного. Но это нестрашно. – Мы дошли до поворота оживленной дороги, залитой светом магазинов и ресторанов, и хватка страха ослабла.

– Почему? Есть какая-то причина или просто так?

Я помедлила и ответила коротко:

– В детстве меня надолго заперли в темноте. С тех пор я ее не люблю.

– Заперли? В смысле специально? Надеюсь, не твои родители?

– Ну, конечно же, нет. – Я вижу вопрос в ее взгляде, но не хочу вдаваться в подробности, точно не сейчас. – Слушай, это долгая история, оставим для другого раза, – говорю я и не верю, что другой раз наступит.

– Хорошо. Мы пришли, – сказала Ава.

Мы спускаемся в подземку, оставляем сумки на сканере, а сами проходим через рамочный металлоискатель.

У многих людей проездные, как у Авы, а мне приходится покупать билет. И то и другое нужно прикладывать к считывающему устройству. Вокруг полно людей.

Последний раз я ездила в метро пару лет назад, до выборов. Но и тогда меня сопровождали, и не один друг, как сейчас. Было это до того, как здесь ввели проверки, как в аэропортах.

Я с любопытством разглядываю людей вокруг, но Ава шепчет в самое ухо:

– Не пялься. Людям это не нравится.

Теперь я смотрю на свои туфли, стены и не могу решить, куда деть взгляд.

– Расслабься, – говорит Ава.

Пять станций, затем пересадка на другую линию. Я насчитываю еще шесть станций, потом мы сходим и поднимаемся по лестнице.

– Который час? – спрашивает Ава, и я смотрю на часы.

– Еще двадцать минут.

Мы выходим из подземки и идем по улице. Мне кажется или воздух буквально трещит от напряжения? Люди повсюду. В Лондоне так всегда? Не знаю.

Мы сворачиваем налево, где указал Лукас. Все рассчитано: сколько людей нужно, чтобы растянуться цепью от улицы до улицы, и мы часть этого – длинной людской реки, протянувшейся до Сент-Мэри-ле-Боу.

Я вижу Лукаса, прежде чем он замечает нас. Его трудно не заметить с таким ростом. Свет фонаря играет в его волосах. Мы подходим почти вплотную, когда он нас наконец замечает.

– Сэм? Не узнал тебя. Ты пришла! – Он поочередно обнимает меня и Аву. Я не против, но Аве явно не по себе, хотя она не говорит ни слова.

– Я же обещала.

– Знаю, но для тебя это наверняка не просто. Поэтому спасибо.

Вокруг снуют люди, будто случайные прохожие, но вот Лукас указывает нам место, и люди выстраиваются в ряд.

– Это моя сестра, Молли, – Лукас представляет девушку с темными, как и у него, волосами, – и мой младший братишка, Ники. Он должен был сидеть дома, но увязался за Молли, так что ничего не поделаешь. – Мальчик лет четырех или пяти посмотрел на меня и улыбнулся. У него светлые волосы, чуть темнее моих, но встречаются совсем белые пряди. – А это мой дядя, Гил, художник. Помнишь?

Время пришло.

Мы беремся за руки. Молли держит Ники, Лукас держит Ники и меня, я держу Аву, а Ава – меня и дядю Лукаса. Жители Лондона всех возрастов и цветов кожи, одетые бедно и богато, рука в руке растягиваются в бесконечную линию.

Машины тормозят, сигналят – цепь людей перекрывает движение.

– Получается! – восклицает Лукас. – Правда получается!

Люди прибавляются. Случайные прохожие или водители останавливаются, спрашивают, что происходит, и присоединяются или просто подбадривают.

И внутри зарождается чувство, которого я прежде не испытывала. Мы стоим вместе за мир, против насилия и требуем ответов от правительства.

Вниз по улице установили возвышение с микрофоном.

– Там родители Кензи, – объясняет Лукас. – Они ждут… а, вот и они.

Журналисты. Камеры. Лукас указывает на женщину с камерой: это его мама. Она тоже журналист.

Мама Кензи улыбается сквозь слезы. Папа вытягивает руку, и шум утихает.

– Это наш Лондон, – говорит он. – Мы хотим его вернуть. Мы собрались здесь, обычные люди, чтобы добиться одного – мира и безопасности для наших детей. Нас обвинили в связях с анархистами. Но вынуждены были отпустить благодаря доказательствам. Наш сын, наш мальчик… – Его голос дрогнул, он помолчал. – Кензи испугался и побежал, ему выстрелили в спину. Вчера он скончался. Мы хотим оплакать его мирно, без насилия.

И все плачут, не выпуская рук.

До чего же прекрасно!

Но в тот момент вмешалась полиция.

24. Ава

Оружие. У людей из толпы вокруг и из нашей цепочки. Будто специально ждали появления полиции. Яростные крики, и толпа устремляется на полицейских.

Только что родители Кензи призывали к миру и сейчас просят всех успокоиться, прекратить насилие, но их никто не слушает. Помост сбивают, и они пропадают из виду.

– Бегите! – кричит Лукас, и мы бежим: Сэм, Молли, Лукас с младшим братом на руках. Море людей не желает драться и пытается выбраться, но мы застряли между полицией, вооруженной дубинками и щитами, и теми, кто прятал оружие.

Молли ударили по голове, и она упала. Я поднимаю ее – она в крови. Где Сэм?

Сэм? Я зову ее. Лукаса и Сэм не видно.

Незнакомец хватает нас с Молли и тянет прочь, подальше от шума, стрельбы и хруста костей – удары так и сыплются на руки и головы. Мы втроем, Молли, я и незнакомый парень, вытащивший нас, ныряем в переулок, и все затихает.

– Где мои братья? – плачет Молли, а парень ее обнимает.

– Мы вытащим тебя отсюда, потом я вернусь и поищу их. Ты в порядке? В порядке? – повторяет он и, вопреки протестам, утягивает нас дальше. Дважды стучит, и дверь открывается.

– Заходите, живо, – велит добродушная женщина лет шестидесяти и цокает языком. Потом видит Молли, усаживает ее на стул и принимается стирать полотенцем кровь и слезы, струящиеся по ее лицу. Парень устремляется к двери, не слушая уговоров женщины.

Я следую за ним.

Я должна найти Сэм. Больше ничего сделать не могу.

Мы вновь попадаем в ночь.

25. Сэм

Всюду тела. Крики, вопли. В голову летит палка, но Лукас каким-то образом ее отклоняет, а я запинаюсь и падаю. Толпа уносит Лукаса. Я не могу подняться, пытаюсь, но меня сбивают снова и снова. Я отчаянно стараюсь встать, но тут меня хватают за плечо, вздергивают на ноги и тащат прочь, почти несут.

Мужчина, лет двадцати с небольшим, коротко стрижен, одет в простой темный костюм. Я его не знаю и безуспешно стараюсь вырваться из болезненной хватки. Полиция выпускает нас за ограждение, и он тащит меня, не останавливаясь. Наконец беспорядки остаются в стороне.

– Перестань вырываться, Саманта Грегори, – говорит мужчина. Он знает меня? От изумления я встаю как вкопанная.

– Кто вы?

Он не отвечает и открывает дверь машины.

– Садись. Отвезу тебя домой.

Я пристально на него смотрю и не двигаюсь с места. Тогда он лезет в карман за удостоверением.

Правительственным удостоверением. Агент Коулсон?

Я забираюсь в салон на заднее сиденье.

Меня трясет. Где Лукас? Ава? Ники? Молли? С ними все хорошо? А что с родителями Кензи?

Что случилось?

Слишком много вопросов и очень страшно. Я вынимаю из кармана телефон, но экран треснул и не реагирует на прикосновение. Наверное, разбила при падении.

Как агент Коулсон нашел меня?

А теперь он везет меня домой.

К папе.

26. Ава

Мы дошли до конца переулка, когда парень жестом велел остановиться. И достал телефон.

– Да? Лукас? Слава богу!

– Спроси, с ним ли Сэм, – прошу я.

– А Ники? А Сэм?.. Да. Хорошо. Сможешь добраться до моей тети? Молли досталось… Ладно. Пока. – Он отключается и кладет телефон обратно в карман.

– Ты Ава, да? – говорит наконец. – Подруга Сэм.

– Да?

– А я Джуро – парень Молли.

Я нетерпеливо киваю. Скорее, расскажи о Сэм! Вдруг накатывает страх – случилось худшее.

– Лукас видел, как Сэм вывели за полицейское оцепление – видимо, ее вытащил какой-то знакомый. Она в порядке. Ники тоже, он с Лукасом. Они свернули на боковую улицу, но ушли в другую сторону и сегодня сюда не вернутся.

Я испытала такое сильное облегчение, что ноги подкосились. Джуро подхватил меня под руку. Крики и топот приближались.

– Ого, пора сваливать.

И мы бежим.

27. Сэм

Папа пожимает агенту Коулсону руку.

– Спасибо. Я ваш должник, а долги я отдаю всегда.

– Не стоит беспокойства, сэр.

Дверь закрывается.

– Идем.

Одно слово, всего одно, но сколько в нем скрытой ярости. Меня ведут в кабинет.

– Саманта, о чем ты только думала?

Я смотрю на него, не в силах вымолвить ни слова: хочется так много рассказать, но я не знаю, с чего начать.

– Если бы этот агент не узнал тебя… боже мой. А если бы с тобой что-нибудь случилось… – И он крепко прижимает меня к себе.

Страх и трагические события ночи дают о себе знать, и я плачу, а папа гладит меня по голове. Он что… тоже плачет?

Я пытаюсь рассказать, почему пошла, ради чего все пережила, но он не слушает. Говорит, что понимает, что в молодости все совершают ошибки. Больше он такого не допустит. Меня не узнали только благодаря быстрой реакции Коулсона.

И мы забудем о случившемся.

Он отводит меня в комнату, велит ложиться и говорит, что завтра нужно вести себя естественно, будто ничего не случилось, чтобы никто не догадался.

Дверь закрывается. А я стою и не могу унять дрожь.

Что с Авой? Где Лукас? Все ли с ними в порядке? Когда Коулсон тащил меня сквозь толпу, ситуация выглядела плохо. Возвращается страх – меня же могли раздавить, растоптать.

Как можно после сегодняшнего оставаться дома и притворяться, будто ничего не случилось?

Я долго простояла, не шевелясь и окаменев. Мысли застыли, но я пытаюсь думать.

Номера Авы и Лукаса остались в телефоне, а их электронной почты я не знала. Можно поискать их в сети. Хотя подождите… Есть же школьная почта.

Теперь я тороплюсь – запускаю планшет, вхожу в школьную систему.

Вижу входящие и едва не падаю от облегчения. Сообщение от Авы – отправлено почти час назад.

Привет, Сэм. Давай перенесем следующее занятие на четверть часа? У меня появились кое-какие дела. Не беспокойся насчет английского завтра. Я уверена, что ты получишь хорошую оценку. Ромео у тебя вышел как живой – за него не волнуйся.

С ней все хорошо. Лукас – она явно догадалась, с кого написан Ромео, – тоже в порядке. Они оба не пострадали. Я могу вздохнуть свободно.

Я ответила, чтобы она не волновалась за меня:

Конечно. Без проблем. Увидимся завтра.

Не помню, как я переоделась в пижаму и забралась под одеяло. Включила весь свет: ночник, прикроватную лампу и лампу на потолке.

Сколько чистоты и красоты было в нашем поступке – держаться за руки ради мира. Я никогда прежде не ощущала такого единства с людьми.

Но полиция все испортила. Зачем? Мы не делали ничего плохого, просто держались за руки. И как только они появились, раскрыли себя и те другие, и полилась кровь.

Мы невольно попали между молотом и наковальней. Сколько криков боли, сколько раненых. Что случилось после того, как меня утащил Коулсон?

Это уже показывают в новостях?

Я нашла пульт и включила телевизор. Час проходил за часом, и внутри меня с каждым новым сообщением рос ужас. Повсюду беспорядки, не только в Лондоне, но в Манчестере, Бирмингеме, Глазго и в других городах. Они мгновенно растеклись по всей стране. Люди высыпали на улицы – устраивают драки, мародерствуют. Горят дома и машины.

Меня вернули домой, потому что я дочь своего отца. Я в тепле и безопасности. Но люди, которые живут в этих городах, больше не увидят покоя.

Все происходящее не укладывается в голове. Убитые горем родители Кензи хотели не этого: они призывали разорвать порочный круг насилия. Но вся страна вдруг воспользовалась смертью мальчика, чтобы умножить страдания.

А папа? Я ждала, что он придет в бешенство, потребует объяснений и выдать имена тех, кто со мной был. Я надеялась, что хоть раз смогу рассказать ему, о чем думаю, и, может быть, хотя бы раз он послушает.

Но я ошиблась.

До сегодняшнего дня я никогда его не подводила.

Он не воспринял мой поступок серьезно, не понял моих чувств и даже не попытался понять. Он хочет, чтобы я не рисковала, молчала и держалась подальше от журналистов. И никогда не вспоминала о случившемся.

Но иногда желания не совпадают с действительностью.

28. Ава

Наутро я встала с тяжелой головой, будто, как и Молли, получила дубинкой. С трудом оторвалась от подушки, когда прозвенел будильник.

Раздался стук. Папа дома? Дверь приоткрылась, и он заглянул в комнату.

– Я подвезу тебя сегодня – не хочу, чтобы ты ехала на автобусе.

Так что пришлось вставать и собираться в школу – привычная рутина, как в самый обычный день, но чувство нереальности происходящего не покидает.

Мы завтракает на кухне под выпуск новостей. Во многих районах города до сих пор не утихают беспорядки, но в том, где расположена школа, все спокойно – мы специально проверили список закрытых школ. Моя в нем не значилась.

Всю вину за беспорядки возложили на организаторов изначального протеста, семью Кензи, но ведь это не так – какая-то группировка обернула мирную акцию себе на пользу. В сообщениях упоминается А2.

Папа обеспокоенно молчит. Раньше я не видела его таким взволнованным.

– Скоро все уладится, правда? – с надеждой спрашиваю я.

– Город, да и вся страна, как пороховая бочка. И уже давно. Люди в отчаянии: они терпят нужду и сыты этим по горло. Смерть мальчика стала последней каплей. Не уверен, что ты права, честно говоря.

– Может, останемся сегодня дома?

Папа пристально на меня взглянул.

– Моя умница, малютка Ава не хочет идти в школу? Удивительно.

– Я чувствую себя не в своей тарелке от всего произошедшего… и происходящего.

– Сохраняй спокойствие и продолжай в том же духе – слова из прошлого, но что еще остается? – Папа встает и, наклонившись, целует меня в лоб. – Я не настаиваю, можешь остаться дома.

Но тут я вспомнила сообщение Сэм: «Увидимся завтра».

– Нет, ты прав. Пойдем.

– Вот теперь я тебя узнаю.

Мы сели в машину, но, прежде чем тронуться, папа еще некоторое время слушал радио, подбирая лучший маршрут. Сначала мы не заметили ничего странного – те же привычные улицы. Только у людей поменялась походка, изменилось выражение лиц, всюду раздавались торопливые шепотки.

Потом я стала замечать граффити. Наш район всегда разрисован, но теперь в неожиданных уголках, на стенах, даже на тротуарах появилась свежая красная краска, и везде одна надпись: «Власть А2 навсегда». Вчера этого не было. Внутри меня все похолодело: неужели вчера в протест вмешались А2?

Повсюду непривычно много полицейских, и почти на каждой улице нам встречаются патрульные машины. Горизонт затянуло дымом – в новостях говорили о пожарах.

Мы едва ползем в густом потоке машин: сдвинулись, остановились, снова чуть проехали. Впереди горит «красный».

– Я могу отсюда добраться на метро, – предлагаю я. Здесь, за углом, как раз станция подземки.

– Нет, я тебя довезу. Не уверен, что приедем вовремя, но…

Он резко замолчал, повернул голову налево, и я проследила за его взглядом. Люди с криками выбегали из подземки.

Вдруг земля под нами вздрогнула и затряслась.

– Из машины! – закричал отец. Мы открыли двери и побежали.