Текст книги "Шестое Правило Волшебника, или Вера Падших"

Услышав, что мать недовольна отцом, Никки как-то раз все же спросила, что он такого сделал.

– Никки, – сказала в тот день мать, подняв за подбородок личико девочки, с нетерпением ждавшей ответа. – У тебя чудесные глаза, но ты еще не научилась ими смотреть. Все люди – ничтожные создания, такова человеческая участь. Ты хотя бы имеешь представление, насколько больно тем, кто не так красив, видеть твое красивое личико? Именно это ты несешь другим: нестерпимую боль. Создатель привел тебя в этот мир с одной лишь целью – уменьшить несчастье других, а ты несешь только боль.

Подруги матери, потягивая чай, закивали, шепотом выражая согласие.

Именно в тот день Никки впервые узнала, что несет в себе безымянное, неосознанное, скрытое зло.

Никки смотрела в невинное личико девочки. Сегодня эти невинные темные глаза увидят такое, чего и представить себе не могли. Эти огромные глаза тоже смотрят не видя. Девочка не в состоянии понять, что грядет и почему.

Какая жизнь у нее могла быть?

Так будет лучше.

Время пришло.

Глава 8

Но прежде чем Никки успела приступить к задуманному, она узрела нечто, вызвавшее у нее бурю негодования. Она резко обернулась к ближайшей женщине:

– Где тут у вас корыто? Удивившись вопросу, женщина дрожащей рукой указала в сторону стоявшего неподалеку двухэтажного дома.

– Там, госпожа. Во дворе за лавкой горшечника стоят корыта, где мы стираем белье.

Никки схватила женщину за горло.

– Найди пару ножниц. И принеси их мне туда. – Женщина пялилась на нее выпученными от страха глазами. Никки встряхнула ее. – Немедленно! Или предпочитаешь умереть на месте?

Никки рывком высвободила одну из кожаных полосок, переплетенных на плече коммандера Кардифа. Тот даже не попытался помешать ей, но когда она вцепилась в полоску, схватил ее за предплечье могучей рукой.

– Надеюсь, ты надумала утопить эту маленькую дрянь или лучше порезать ее шкуру в клочья, а потом выколоть глаза. – От Кардифа разило луком и чесноком. Он хохотнул. – Вообще-то, начни-ка ты с нее, а пока она будет вопить и умолять, я отберу нескольких юнцов или баб, чтобы послужили примером. Кого ты на сей раз предпочитаешь?

Никки гневно посмотрела на сжимавшие ее плечо пальцы. Кардиф убрал руку, метнув на нее предостерегающий взгляд. Повернувшись к девочке, Никки дважды обернула кожаную полоску вокруг ее шеи наподобие ошейника, закрутив сзади, чтобы удобней было вести девочку перед собой. Девчонка изумленно охнула. Наверное, за всю жизнь с нею ни разу не обращались так грубо. Никки заставила ее идти вперед, к указанному женщиной дому.

Увидев, насколько разъярилась вдруг Никки, никто не посмел последовать за ней. Какая-то женщина – наверняка мать девчонки – закричала было, но мгновенно смолкла, как только люди Кардифа повернулись к ней. К этому времени Никки уже уволокла девчонку за угол.

На заднем дворе на веревках болталось давно выцветшее из-за бесконечных стирок белье. Дым от жаровни возносился над крышей. У корыт их уже поджидала встревоженная женщина с большими ножницами.

Никки подтащила девочку к корыту с водой, заставила опуститься на колени и сунула ее голову в воду. Не обращая внимания на сопротивление, Никки схватила ножницы. Женщина, выполнив поручение, в слезах помчалась прочь, прижимая ко рту фартук, – только бы не видеть, как убивают дитя.

Никки вытащила девочку из воды, и пока та отплевывалась и откашливалась, ловя воздух ртом, принялась обрезать ее темные мокрые волосы под самый корень. Закончив стрижку, Никки снова макнула девчонку в корыто и взяла лежавший рядом на стиральной доске кусок желтого мыла. Рывком подняв девчонке голову, она яростно стала мылить стриженый затылок. Девчонка попискивала, размахивая ручками-спичками и цепляясь за кожаную полоску вокруг шеи, с помощью которой Никки удерживала ее. Никки поняла, что причиняет ей боль, но, охваченная яростью, едва отдавала себе в этом отчет.

– Да что с тобой такое! – встряхнула Никки охнувшую девчонку. – Ты что, не знаешь, что на тебе вши кишмя кишат?!

– Но… но…

Мыло было жестким и грубым, как терка. Никки наклонила девочке голову и принялась намыливать еще усердней. Девушка жалобно пискнула.

– Тебе нравится ходить с полной головой вшей?

– Нет…

– Нет, нравится! Иначе зачем ты их развела?

– Пожалуйста! Я постараюсь быть хорошей! Буду мыться! Обещаю!

Никки вспомнила, как люто она ненавидела вшей, которых иногда приносила из тех мест, куда ее посылала мать. Она помнила, как скребла себя самым жестким мылом, какое только удавалось отыскать, – и все для того, чтобы ее опять отправили в такое место, где она снова подцепит этих пакостных тварей.

Намылив и ополоснув голову девчонки раз десять, Никки наконец оттащила жертву к корыту с чистой водой и наклонила над ним, чтобы промыть. Девчонка сердито моргала, пытаясь избавиться от щиплющей глаза мыльной воды.

Схватив девочку за подбородок, Никки поглядела в покрасневшие глаза.

– Не сомневаюсь, что твои вещи тоже завшивлены и полны гнид. Ты должна стирать свои вещи каждый день– особенно исподнее, – иначе вши тут же появятся снова. – Никки сдавила щеки девочки так, что у той на глаза навернулись слезы. – Ты достойна лучшего, чем ходить такой вот запаршивевшей! Ты что, не знаешь?

Девочка отчаянно попыталась закивать. Огромные темные умные глаза, красные от мыла и огромные от ужаса, все еще хранили то самое неповторимое выражение восторга. Какими бы болезненными и пугающими ни были пережитые ею минуты, ничто не могло уничтожить это выражение.

– Сожги свою постель. Заведи новую. – Судя по тому, как живут тут люди, это было безнадежной затеей. – Вся твоя семья должна сжечь постели. Перестирать все белье и одежду.

Девочка кивнула.

Выполнив задачу, Никки отволокла девочку обратно к толпе. Таща ее впереди на импровизированном ошейнике, Никки внезапно вспомнила…

Вспомнила, как первый раз увидела Ричарда.

Почти все сестры Дворца Пророков собрались в большом зале, чтобы встретить нового мальчика, которого привезла сестра Верна. Никки облокотилась о перила красного дерева, крутя пальцами шнурок корсажа. Внезапно двойные двери из массивного ореха распахнулись. Все разговоры, перемежающиеся взрывами смеха, смолки. Группа во главе с сестрой Фебой вошла в зал и прошествовала мимо огромных колонн с золотыми капителями.

Мальчики с волшебным даром рождались редко, и когда их находили и – после долгих странствий – доставляли во Дворец, все очень радовались. На этот вечер был запланирован торжественный ужин. Большинство сестер, облачившись в лучшие наряды, стояли внизу, желая приветствовать нового мальчика. Никки осталась на нижнем балконе. Ей было безразлично, увидит она его или нет.

Она была поражена тем, насколько сестра Верна постарела за годы странствий. Такие поездки, как правило, длились самое большее год. Но на сей раз путешествие по ту сторону великого барьера, в Новый мир, заняло почти двадцать лет. Поскольку о том, что происходило по ту сторону барьера, было мало что известно, сестру Верну, судя по всему, отправили в путь сильно загодя.

Жизнь во Дворце Пророков была долгой и текла размеренно. Никто из обитателей Дворца не постарел за жалкие два десятилетия, но без защиты магии Дворца Верна состарилась. Сестра Верна, возраст которой приближался где-то к ста шестидесяти, была лет на двадцать моложе Никки. И вот теперь она выглядела вдвое старше. Конечно, люди за пределами Дворца старели, как положено, но чтобы такое столь быстро случилось с одной из сестер…

В огромном зале раздался гром аплодисментов, многие сестры даже прослезились. Никки зевнула. Сестра Феба подняла руку, дожидаясь тишины.

– Сестры, – голос Фебы дрожал, – пожалуйста, поздравьте сестру Верну с возвращением.

Ей пришлось снова поднять руку, призывая к тишине.

Когда зал смолк, она продолжила:

– И я рада представить нашего нового ученика, новое чадо Создателя, нашего нового подопечного. – Она повернулась и вытянула руку, пошевелив пальцами, приглашая стеснительного, судя по всему, паренька выйти вперед. – Пожалуйста, поприветствуйте Ричарда Сайфера во Дворце Пророков.

Когда он шагнул вперед, сестры попятились. Глаза Никки расширились. Спина выпрямилась. Это был вовсе не маленький мальчик – вполне зрелый мужчина.

Толпа, несмотря на всеобщее изумление, зааплодировала и разразилась приветственными криками. Но Никки ничего не слышала – она не могла оторвать взгляда от этих серых глаз. Ричарда представили кому-то из сестер. Приставленная к новичку послушница, Паша, подошла к нему и попыталась заговорить.

Ричард отстранил ее и вышел один на середину зала. Вся его стать выдавала то, что Никки увидела в его глазах.

– Я хочу кое-что сказать вам.

Повисла изумленная тишина. Ричард обежал взглядом зал. Никки затаила дыхание, когда на мгновение их взгляды встретились – а он, конечно, даже этого не заметил.

Она дрожащими пальцами вцепилась в перила, чтобы не упасть.

В этот момент Никки поклялась сделать все, лишь бы войти в число его наставниц.

Ричард постучал по Рада-Хань, застегнутому у него на шее.

– До тех пор, пока на мне ошейник, вы мои тюремщики, а я ваш пленник.

По залу пролетел шепоток. Рада-Хань надевали мальчику не только для того, чтобы управлять им, но и для того, чтобы его защитить. Детей никогда не приводили как пленников – только как подопечных, нуждающихся в защите, заботе и обучении. Ричард, однако, смотрел на вещи иначе.

– Я не нападал на вас, но мы стали врагами. Мы с вами в состоянии войны.

Некоторые сестры пошатнулись, едва не теряя сознание. Лица доброй половины присутствующих в зале женщин покраснели. Остальные побелели. Никки и представить себе не могла подобного поведения. Но Ричард повел себя так, что она боялась моргнуть – лишь бы не упустить ни малейшей детали. И едва дышала – лишь бы не упустить ни слова. Однако сердцебиение она унять не могла.

– Сестра Верна обещала, что меня будут учить управлять даром, а когда научат, отпустят на свободу. Пока вы будете выполнять обещание, между нами сохранится мир. Но у меня есть некоторые условия.

Ричард поднял над головой красный жезл, висевший у него на шее. Тогда Никки еще не знала, что это оружие морд-сит.

– В прошлом мне уже довелось носить ошейник. Та, что заставила меня надеть его, хотела причинить мне боль, чтобы измучить меня и сломить. Чтобы подчинить своей воле.

Никки знала, что только такой и может быть участь ему подобных.

– В этом и состоит суть всех ошейников. Ошейники надевают на зверей или на врагов. Так же, как и вас, я просил эту женщину меня отпустить. Она меня не отпустила, тогда мне пришлось убить ее. Будь она жива, ни одна из вас не стоила бы ее мизинца. Она поступала так потому, что ее саму измучили и сломили, потому что, дойдя до безумия, она решила, что тоже должна мучить и порабощать людей. Вы… – Он обвел хищным взглядом присутствующих. – Вы же поступаете так потому, что считаете это своим правом. Вы лишаете людей свободы во имя вашего Создателя. Я не знаю, кто он такой, ваш Создатель, но точно знаю одно: за пределами Древнего мира так поступает только Владетель. – Толпа ахнула. – По мне, так вы вполне могли бы быть ученицами Владетеля.

Тогда он еще не знал, что в отношении некоторых сестер так оно и было.

– Если вы, подобно той женщине, с помощью ошейника причините мне боль, перемирие закончится. И тогда поводок, за который, как вы надеетесь, вы можете меня держать, обратится в молнию, и молния поразит вас.

Наступила мертвая тишина.

Он гордо стоял один среди сотен колдуний, превосходно владеющих той магией, что была дана им от рождения. Он практически ничего не знал о своем даре, к тому же на шее носил Рада-Хань. Он повел себя как лось, но лось, бросивший вызов прайду львов. Голодных львов.

Ричард закатал левый рукав. Он достал меч– меч! – как вызов тому могуществу, что было вокруг. Чистый звон стали разнесся по залу.

Никки зачарованно слушала, как он излагает свои условия. Он указал мечом на свою недавнюю спутницу.

– Сестра Верна взяла меня в плен. Все время нашего путешествия я сопротивлялся. Но она сделала все возможное, чтобы привести меня сюда, разве что не убила и не перебросила тело через лошадиный круп. Хотя она мне тоже враг, я кое-чем ей обязан. Если кто-нибудь из вас из-за меня тронет ее хоть пальцем, я убью этого человека и перемирие закончится.

Никки и представления не имела о столь странном понятии чести, но каким-то образом понимала: оно соответствует тому, что она увидела в этих серых глазах.

Ричард порезал себе мечом предплечье, приложил обе стороны клинка к ране и держал, пока кровь не закапала с острия. Толпа ахнула. Никки отчетливо видела, что меч един с собственной магией Ричарда. Магия Ричарда дополняла магию меча.

Костяшки его пальцев, стиснувших рукоятку, побелели. Он поднял обагренный кровью меч.

– Я даю вам клятву крови! – вскричал он. – Тот, кто применит насилие против бака-бан-мана, против сестры Верны или против меня, пусть знает: перемирие закончится и между нами начнется война! Если же начнется война, я опустошу Дворец Пророков!

С верхнего балкона донесся насмешливый голос Джедидии:

– Что, в одиночку?

– Не хотите – не верьте. Вам же хуже. Я ваш пленник, и жить мне незачем. Обо мне сказано в пророчестве, я – Несущий смерть.

Повисло изумленное молчание. Скорее всего каждая женщина в этом зале знала о пророчестве, касающемся Несущего смерть, хотя точного его значения не понимал никто. Текст этого пророчества – как и многих других – находился в глубоком хранилище Дворца Пророков. И то, что Ричард знал его и осмелился упомянуть, наводило на мысль о самом жутком из всех толкований. Каждая из присутствующих в зале львиц сочла за благо спрятать когти. На всякий случай. Ричард убрал меч в ножны, как бы подчеркивая угрозу.

Никки поняла: то, что она увидела сегодня в его глазах, в его манере держаться, будет преследовать ее вечно.

И еще поняла, что должна уничтожить его.

Никки пришлось оказывать такие услуги и брать на себя такие обязательства, на которые она никогда не считала себя способной пойти, но она все же стала одной из шести наставниц Ричарда. И все полностью окупились, когда она сидела с ним наедине за маленьким столом в его комнате, легко держа его за руки – если можно сказать, что держишь за руки молнию, – пытаясь научить его касаться Хань, квинтэссенции жизни и души у обладающих волшебным даром. Но как Ричард ни старался, он ничего не чувствовал, что само по себе было весьма необычно. Однако даже отдаленное представление о той силе, что она ощущала в нем, зачастую практически лишало Никки дара речи, и она едва могла два слова связать. Никки как бы между прочим спрашивала об этом у остальных наставниц и поняла, что те ничего подобного не ощущают.

Она страстно желала уничтожить Ричарда – и столь же страстно желала сначала его понять.

Как только она приходила к выводу, что наконец-то постигла его необычный характер и теперь запросто может предсказать, как он себя поведет в той или иной ситуации, как Ричард тут же выкидывал нечто совершенно неожиданное, а то и попросту невозможное. Снова и снова он обращал в пепел то, что она считала основой понимания его сути. Никки часами сидела в одиночестве, глубоко несчастная, потому что это неуловимое нечто казалось совершенно на виду и все же постоянно от нее ускользало. Она понимала одно: это какой-то очень важный принцип.

Ричард, и так не слишком радовавшийся своему положению, с каждым днем отдалялся все больше. Потеряв всякую надежду, Никки решила, что час настал.

Когда она вошла в его комнату, чтобы дать ему, как она решила, последний урок, Ричард удивил ее, преподнеся редчайшую белую розу. Хуже того, он вручил ей эту розу с улыбкой и ничего не объяснил. Когда он протянул ей цветок, Никки была настолько потрясена, что смогла сказать лишь: «Благодарю, Ричард». Белые розы росли только в одном месте: опасной закрытой зоне, куда ни один ученик не мог проникнуть. То, что он явно смог это сделать и с таким нахальством вручил ей очевидное свидетельство, несказанно ее изумило. Никки осторожно держала розу пальцами, не зная, предупреждает ли он ее, вручая запретную вещь, что он Несущий смерть, и она отмечена, или же это просто проявление, хоть и странное, доброго отношения. Никки предпочла повести себя осмотрительно. И снова его сущность ускользнула от нее.

У прочих сестер Тьмы имелись собственные планы. По мнению Никки, волшебный дар был наименее интересным и наименее важным из того, что было в Ричарде. Однако Лилиана, одна из наставниц Ричарда, женщина неимоверной жадности и ограниченного ума, возжелала заполучить его силу Хань. Это вылилось в смертельную битву, которую Лилиана проиграла. Их шестерка – глава сестер Тьмы Улиция и пять оставшихся наставниц Ричарда – была раскрыта и поспешно бежала, спасая жизнь, – для того лишь, чтобы в конце концов оказаться в лапах Джеганя.

Когда они бежали, Никки понимала выражение его глаз не лучше, чем при первой встрече.

Понимание от нее ускользнуло.

…Никки выпустила импровизированный кожаный ошейник, и девчонка помчалась к матери.

– Ну? – рявкнул, подбоченившись, коммандер Кардиф. – Закончила свои поигрульки? Пора показать этим людишкам, что такое истинная безжалостность.

Никки заглянула в его темные глаза. В них были вызов, злость и решимость – ничего общего с глазами Ричарда. Она повернулась к солдатам.

– Вы двое! – указала она. – Схватить коммандера! Солдаты тупо моргнули. Кадар Кардиф побагровел от бешенства.

– Вот оно! Наконец-то ты зашла слишком далеко! – Он развернулся к своим подчиненным – двум сотням солдат. – Взять эту ведьму! – Он ткнул пальцем через плечо, указывая на Никки.

Полдюжины солдат с оружием на изготовку двинулись к ней. Как и все вояки Имперского Ордена, они были здоровенными, сильными и быстрыми. И очень опытными.

Как только ближайший взмахнул кнутом, чтобы ее ударить, Никки выбросила в его сторону кулак. С быстротой мысли Магия Приращения и Магия Ущерба смешались в смертоносный клубок, с руки колдуньи сорвалась молния, столь яркая и раскаленная, что на миг затмила солнце.

В груди солдата мгновенно образовалась дыра размером с хорошую дыню. Несколько секунд Никки видела сквозь зияющую рану солдат за его спиной. Потом из раны хлынула кровь.

В глазах зарябило от вспышки, Никки ощутила кислый запах гари. Ударная волна пронеслась по пшеничному полю.

Не успел первый солдат рухнуть на землю, как Никки поразила магией еще троих: одному оторвала плечо – кровь ударила могучим фонтаном, окровавленный обрубок улетел в толпу, второго разрезала пополам, голова четвертого взорвалась красным облаком мозга и костей.

Ее предостерегающий взгляд встретился со взглядами еще двоих, судорожно сжимавших кинжалы. Почти все тут же отшатнулись.

– А теперь, – ровным спокойным голосом произнесла Никки, – если вы, парни, не выполните мой приказ и не схватите коммандера Кардифа, я возьмусь за него сама. Но, разумеется, только после того, как перебью вас всех до единого.

Единственным ответом был стон ветра между домами.

– Делайте, что я велю, или умрете. Ждать я не намерена.

Здоровенные мужики, отлично зная Никки, мгновенно приняли решение и бросились на своего командира. Тот сумел достать меч. Кадар Кардиф не был новичком в бою. Сражаясь, он выкрикивал приказы. Не один воин пал в этой схватке. Другие вскрикивали, получив ранение. Наконец солдаты исхитрились со спины блокировать его руку с мечом. На командира набросились всем скопом, разоружили, повалили и обездвижили.

– Ты соображаешь, что творишь? – заорал Кардиф, когда его вздернули на ноги.

Никки подошла ближе. Солдаты скрутили коммандеру руки за спиной. Она поглядела в его бешеные глаза.

– Как, коммандер! Я следую вашему приказу.

– Да что ты несешь?!

Она скорбно улыбнулась – только потому, что знала: это взбесит его еще сильнее.

– Что вы хотите с ним сделать? – спросил какой-то солдат.

– Не бейте его, я хочу, чтобы он был в полном сознании. Разденьте его и привяжите к шесту.

– Шесту? Какому шесту?

– Тому, где висели свиньи, которых вы слопали.

Никки щелкнула пальцами, и солдаты принялись стаскивать со своего командира одежду. Когда Кардифа раздели, она окинула его равнодушным взглядом. Амуницию и оружие мгновенно растащили те самые солдаты, которыми он командовал столько лет. Кряхтя от усилий, они привязали отчаянно сопротивляющегося, голого, волосатого офицера спиной к шесту.

Никки повернулась к остолбеневшим горожанам.

– Коммандер Кардиф желает, чтобы вы узнали, какими жестокими мы можем быть. Я намерена выполнить его приказ и устроить вам демонстрацию. – Она снова повернулась к солдатам. – Подвесьте его над огнем, чтобы поджарился, как свинья.

Солдаты потащили разъяренного, сопротивляющегося Кадара Кардифа, героя кампании у Малого Ущелья, к огню. Они знали, что глазами Никки на них смотрит Джегань, и имели все основания думать, что император остановит ее, будь на то его воля. Он ведь сноходец, они сами неоднократно видели, как он принуждает Никки и других сестер выполнять приказы, не важно, насколько они унизительны.

Откуда им было знать, что по какой-то таинственной причине Джегань именно сейчас не имел доступа к ее разуму?

Деревянные рукоятки вертела с треском вошли в гнезда по бокам очага. Вертел колебался под немалой тяжестью груза. Наконец он застыл, и Кадар Кардиф повис вниз лицом, глядя на горящие угли.

Хотя костер уже почти погас, довольно скоро поднимающийся жар и низкое пламя начали причинять коммандеру неудобство. Под молчаливыми взглядами толпы он извивался, выкрикивая приказы, требуя, чтобы солдаты отвязали его, угрожая наказанием за промедление. Постепенно обличительные речи стихли, и Кардиф стал глубоко дышать, пытаясь совладать с растущим страхом.

Глядя в глаза горожан, Никки ткнула пальцем через плечо:

– Вот насколько жесток Имперский Орден: эти воины медленно, болезненно поджарят до смерти великого командира, героя войны, только ради того, чтобы доказать вам, жителям жалкого городишки, что, не колеблясь, убьют кого угодно. Наша цель – всеобщее благо, и эта цель неизмеримо важнее, чем любой наш человек. И вот тому доказательство. Ну, и что теперь? Вы по-прежнему полагаете, что мы побоимся убить кого-нибудь из вас, если вы не внесете свой вклад во всеобщее дело?

По толпе пронесся ропот:

– Нет, госпожа.

За ее спиной коммандер Кардиф скрежетал зубами от боли. Он снова закричал, приказывая своим людям немедленно отвязать его и прикончить «эту рехнувшуюся ведьму». Никто не двинулся. Можно было подумать, что его вообще не слышат. Этим солдатам было незнакомо сострадание. Речь шла о жизни и смерти. Они предпочли жизнь – и их выбор предопределил его смерть.

Никки молча смотрела на толпу. Текли минуты. Коммандер висел довольно высоко над огнем, однако горячие угли имелись в избытке. Никки знала, что порой ветерок давал ему временное облегчение от жара, но это лишь продлит мучения. Никки не просила принести еще дров. Торопиться некуда.

Люди начали морщить носы. Все почуяли запах паленых волос на его груди. Никто не осмеливался издать ни звука. Время шло, кожа на груди и животе Кардифа покраснела, почернела. Еще минут пятнадцать – и кожа начала трескаться и расползаться. Кадиф вопил от боли уже непрерывно. От костра шел запах жареного мяса.

Потом коммандер сломался и начал молить о пощаде. Он звал Никки, умоляя положить этому конец – либо освободить его, либо убить. Слушая, как он зовет ее, Никки поглаживала золотое кольцо в губе. Его мольбы трогали ее не больше, чем жужжание мухи.

Тонкий слой жира на могучей мускулатуре начал таять. Кардиф взревел. Подкормленный жиром огонь взвился вверх, опаляя ему лицо.

– Никки! – Кадар понял, что его мольбы оставляют ее равнодушной. – Ты злобная сука! И сполна заслужила все то, что я с тобой делал!

Она вскользь поглядела в его бешеные глаза.

– Да, заслужила. Передай мое почтение Владетелю, Кадар.

– Сама ему скажешь! Когда Джегань узнает, он тебя в клочки порвет! Скоро ты окажешься в подземном мире, в руках Владетеля!

Слова Кардифа снова зазвучали для нее отдаленным жужжанием.

Спектакль продолжался. Лица зрителей постепенно покрывались потом. Не требовалось дополнительного приказа, чтобы все поняли: они должны оставаться на месте и смотреть до конца. Лишь мальчишек зрелище завораживало. Они обменивались понимающими взглядами. Такого рода зрелище опасно для юных неокрепших умов. Когда-нибудь они станут отличными солдатами Ордена. Если не повзрослеют.

Никки встретилась взглядом с девочкой. В огромных глазах горела жгучая ненависть. Даже когда она перепугалась во время мытья, ее глаза все еще говорили, что мир – чудесное место, и она оставалась необыкновенным ребенком. Теперь же темные глаза говорили: детской наивности пришел конец.

Все это время Никки гордо стояла, выпрямив спину, расправив плечи, купаясь в ненависти девчушки и для разнообразия испытывая хоть что-то.

Девчонка и представления не имела, что коммандер Кардиф повис на вертеле вместо нее.

Когда коммандер наконец замолчал, Никки отвела взгляд от девочки и обратилась к толпе:

– Прошлого больше нет. Отныне вы – часть Имперского Ордена. Если не будете выполнять свой моральный долг и способствовать процветанию ваших братьев по Ордену, я вернусь.

Они ни на секунду не усомнились в ее словах. Если эти люди чего-то и хотели, так это никогда больше ее не видеть.

Один из солдат, прижимая дрожащие кулаки к бокам, неуверенно подошел к Никки. Его глаза были огромными от боли.

– Я хочу, чтобы ты вернулась, дорогуша, – прорычал он голосом, не соответствующим изумленному выражению глаз. Голос стал угрожающим. – И немедленно.

Это, безусловно, был голос Джеганя.

Ему было трудно контролировать разум обычного человека, но сейчас он держал солдата намертво. Джегань никогда не стал бы использовать солдата, будь он в состоянии сам проникнуть в разум Никки.

Однако Никки не имела ни малейшего представления, почему вдруг Джегань потерял с ней связь. Такое случалось и прежде, и она знала, что в конце концов Джегань эту связь восстановит. Остается только ждать.

– Вы недовольны мной, превосходительство?

– А как ты думаешь?

Она пожала плечами:

– Кадар был лучше тебя в постели. Я думала, ты обрадуешься.

– Немедленно возвращайся! – рявкнул солдат голосом Джеганя. – Поняла?! Мухой!

– Слушаюсь и повинуюсь, превосходительство, – поклонилась Никки.

Выпрямляясь, она выхватила из-за пояса солдата кинжал и вогнала по самую рукоять ему в живот. Скрипнув зубами от усилия, Никки провернула клинок, вспарывая ему внутренности.

Никки сомневалась, что солдат чувствовал хоть что-нибудь, корчась у ее ног, пока она ждала экипаж. Он умер со смешком Джеганя на устах. Поскольку сноходец мог пребывать только в живом мозге, на некоторое время воцарилось спокойствие.

Карета остановилась, какой-то солдат подскочил к Никки и открыл для нее дверь. Она– уже на ступеньке – обернулась, держась за поручень, к толпе. Светлые волосы развевались на теплом ветру.

– Не забывайте этот день, помните, как ваши жизни сохранил Джегань Справедливый! Коммандер убил бы вас. Император – посредством меня – продемонстрировал вам свое сострадание. Разнесите повсюду весть о милосердии и мудрости Джеганя Справедливого, и мне не понадобится возвращаться.

Толпа согласно загомонила.

– Хотите, чтобы мы забрали коммандера с собой? – спросил солдат. Бывший верный заместитель Кадара Кардифа теперь носил его меч. Вся его верность куда-то улетучилась.

– Оставьте его дожариваться в назидание. Остальные возвращаются со мной в Ферфилд.

– Слушаюсь! – Воин поклонился и отдал приказ «по коням».

Никки повернулась к вознице:

– Его превосходительство желает меня видеть. Хотя он этого и не говорил, я полностью убеждена: он хотел бы, чтобы ты поспешил.

Никки, прямая как палка, уселась на жесткое кожаное сиденье, возница свистнул, щелкнул бичом, и экипаж тронулся. Никки держалась за дверцу, пока карета подпрыгивала на булыжниках площади, и отпустила ее, лишь когда они выбрались на грунтовую дорогу. В окно бил солнечный свет, освещая пустое сиденье напротив Никки. Полоска света постепенно перемещалась, а когда карета повернула, добралась до колен Никки и устроилась там, как теплая кошка. Впереди, по бокам и позади кареты скакали всадники. Из-под грохочущих копыт взметались клубы пыли.

Сейчас Никки была свободна от Джеганя. Окруженная двумя тысячами солдат, она тем не менее чувствовала себя совершенно одинокой. Впрочем, вскоре ужасную пустоту заполнит боль.

Она не испытывали ни радости, ни страха. Иногда она сама не понимала, почему не способна желать ничего, кроме боли.

Пока карета несла Никки к Джеганю, ее мысли были заняты совсем другим мужчиной. Она вспоминала все встречи с ним, заново переживая каждое мгновение, проведенное с Ричардом Сайфером, или, как теперь его называли – и под каким именем знал его Джегань, – Ричардом Ралом.

Она думала о его серых глазах.

До того дня, как она впервые увидела его, Никки и не подозревала, что такой человек может существовать.

Когда она размышляла о Ричарде, в ней горело единственное желание: уничтожить его.