Текст книги "Посох и шляпа"

– О-о… – проворковал здоровяк. – Здорово, люблю девчонок с характером…

Рука Канины пришла в движение. Мелькнула в воздухе бледным размытым пятном, остановившись здесь и здесь; верзила постоял несколько секунд, не веря своим ощущениям, затем тихо хрюкнул и медленно сложился пополам.

Все, кто был в зале, подались вперед. Ринсвинд отпрянул. Инстинкт подсказывал ему, что нужно делать ноги, но волшебник знал, что если он последует своему инстинкту, его немедленно прихлопнут. Это Тени. И пусть то, что должно случиться, случится с ним здесь. Впрочем, эта мысль его отнюдь не утешила.

Чья-то рука зажала ему рот. Хищные пальцы выхватили коробку.

Пробегающая мимо Канина крутнулась и, приподняв юбку, аккуратно врезала ногой по цели, находящейся рядом с талией Ринсвинда. Волшебнику в ухо кто-то захныкал и свалился на пол. Грациозно порхая по залу, девушка подхватила две бутылки, отбила донышки о полку и, приземляясь, выставила перед собой зазубренные горлышки. Морпоркские кинжалы, как их называют на уличном жаргоне.

Оказавшись лицом к лицу с «кинжалами», завсегдатаи «Головы Тролля» сразу потеряли к происходящему всякий интерес.

– Кто-то забрал шляпу, – пробормотал Ринсвинд пересохшими губами. – Они удрали через черный ход.

Девушка бросила на него свирепый взгляд и направилась к двери. Толпа посетителей «Головы» машинально расступилась перед ней, словно акулы, признавшие другую акулу. Ринсвинд рванул следом, торопясь смыться, пока на его счет не сделали противоположных выводов.

Они вылетели в очередной проулок и с топотом понеслись по мостовой. Ринсвинд старался не отставать от девушки. Преследующие ее люди имели обыкновение наступать на острые предметы, а Ринсвинд не был уверен, что она узнает его в темноте.

Сквозь мелкий, неохотно моросящий дождь в конце переулка виднелось слабое голубоватое свечение.

– Подожди!

Ужаса в голосе Ринсвинда оказалось достаточно, чтобы девушка сбавила темп.

– Что случилось?

– Почему грабитель остановился?

– Вот это мы сейчас у него и спросим, – твердо пообещала Канина.

– И почему он покрыт снегом?

Она притормозила и повернулась к волшебнику. Руки ее были уперты в бока, а ножка нетерпеливо постукивала по влажным булыжникам мостовой.

– Ринсвинд, я знакома с тобой всего час, но меня удивляет, что ты прожил даже так долго!

– Да, но ведь мне это все-таки удалось! У меня вроде как талант к выживанию. Спроси кого угодно. Я к этому даже пристрастился.

– К чему?

– К жизни. Привык к ней с раннего возраста и не хочу бросать эту привычку. В общем, можешь мне поверить, здесь что-то не так!

Канина оглянулась. Человек был окружен сияющей голубой аурой и, такое впечатление, рассматривал что-то у себя в руках.

Снег ложился ему на плечи, словно перхоть. Неизлечимая перхоть. У Ринсвинда был нюх на такие штуки, и его мучило сильное подозрение, что этот человек пребывает там, где ему не понадобится никакой шампунь.

Они боком скользили вдоль поблескивающей стены.

– Ты прав, какой-то он странный, – согласилась она.

– Ты имеешь в виду то, что он завел себе персональную метель?

– Вроде бы его это не огорчает. Он улыбается.

– Я бы назвал это застывшей улыбкой.

Увешанные сосульками руки незнакомца успели приоткрыть крышку коробки, и сияние нашитых на шляпу октаринов освещало пару жадных глаз, покрытых толстой коркой инея.

– Знаешь его? – осведомилась Канина.

Ринсвинд пожал плечами.

– Видел в городе. Его зовут Лисица Ларри или Куница Феззи. Или вроде того. Какой-то грызун. Обыкновенный вор. Безобидный.

– У него такой вид, как будто ему ужасно холодно, – поежилась Канина.

– Полагаю, он отправился в более теплое место. Тебе не кажется, что нам следует закрыть коробку?

«Сейчас мы не представляем для вас никакой опасности, – донесся из сияния голос шляпы. – Но так погибнут все враги волшебников».

Ринсвинд не собирался верить тому, что говорила шляпа.

– Нам нужно что-нибудь, чем можно опустить крышку, – пробормотал он. – Нож или нечто вроде. У тебя, случайно, нет ножа?

– Не смотри, – предупредила Канина.

Послышался шорох, и Ринсвинд вновь ощутил аромат духов.

– Теперь можешь оглянуться.

Она подала ему двенадцатидюймовый метательный нож. Ринсвинд осторожно взял его. На острие поблескивали крошечные частички металла.

– Спасибо. – Он повернулся к ней. – Надеюсь, я не лишил тебя последнего ножа, а?

– У меня есть другие.

– Я почему-то не сомневался.

Ринсвинд несмело вытянул руку. Приблизившись к кожаной коробке, лезвие побелело, и от него пошел пар. Ринсвинд тихо заскулил, почувствовав, как его ладонь обожгло холодом – колючим, пронизывающим холодом, который поднялся вверх по его руке и предпринял решительную попытку атаковать разум. Силой воли Ринсвинд заставил свои онемевшие пальцы двигаться и ткнул край крышки кончиком ножа.

Сияние поблекло. Снег быстро растаял и сменился моросящим дождем.

– Я бы хотела сделать для него что-нибудь. Нельзя ж просто взять и бросить его здесь…

– Он не станет возражать, – убежденно произнес Ринсвинд.

– Да, но по крайней мере его можно прислонить к стенке.

Ринсвинд кивнул и взялся за увешанную сосульками замерзшую руку вора. Вор выскользнул из его пальцев и рухнул на булыжную мостовую.

Где разлетелся на куски.

– Уф, – поежилась Канина.

В противоположном конце переулка, рядом с задней дверью «Головы Тролля», произошло какое-то волнение. Ринсвинд почувствовал, как у него из руки выхватывают нож, после чего этот нож пролетел по пологой дуге, которая закончилась у косяка находящейся в отдалении двери. Любопытствующие мгновенно скрылись.

– Лучше убираться отсюда, – заметила Канина, торопливо шагая по переулку. – Мы можем где-нибудь спрятаться? У тебя дома, например?

– Обычно я ночую в Университете, – отозвался Ринсвинд, вприпрыжку поспешая за ней.

«Возвращаться в Университет нельзя», – прорычала шляпа из глубины коробки.

Ринсвинд рассеянно кивнул. Эта мысль его тоже не привлекала.

– Все равно после наступления темноты женщин внутрь не пускают, – сообщил он.

– А до наступления темноты?

– Тоже.

– Глупо, – вздохнула Канина. – И чем вам женщины не приглянулись?

– Предполагается, что они и не должны нам приглядываться, – нахмурив лоб, сообщил Ринсвинд. – В том-то все и дело.

Над морпоркским портом висел зловещий серый туман, покрывая каплями влаги снасти, клубясь среди покосившихся крыш, таясь в переулках. Некоторые считали, что ночной порт – еще более опасное место, чем Тени. Два грабителя, воришка-карманник и какой-то прохожий, который просто постучал Канину по плечу, чтобы спросить, который час, уже в этом убедились.

– Не возражаешь, если я спрошу тебя кое о чем? – осведомился Ринсвинд, перешагивая через незадачливого прохожего, который лежал, свернувшись в клубок над одному ему ведомой болью.

– Ну?

– В смысле, я не хотел бы тебя обидеть…

– Ну?

– Просто я не мог не заметить…

– Гм-м?

– У тебя совершенно определенный подход ко всем незнакомцам.

Ринсвинд быстро пригнулся, но ничего не произошло.

– Что ты там внизу делаешь? – раздраженно спросила Канина.

– Извини.

– Я знаю, что ты думаешь. Но ничего не могу поделать, в отца пошла.

– Кем же он был? Коэном-Варваром?

Ринсвинд ухмыльнулся, чтобы показать, что это он так шутит. По крайней мере, его губы предприняли отчаянную попытку изобразить полумесяц.

– Ничего смешного не вижу, волшебник.

– Что?

– Я в этом не виновата.

Губы Ринсвинда беззвучно зашевелились.

– Прости, – наконец пробормотал он. – Я правильно понял? Твой отец в самом деле Коэн-Варвар?

– Да. – Девушка бросила на Ринсвинда хмурый взгляд и добавила: – У каждого должен быть отец. Полагаю, даже у тебя.

Она заглянула за угол.

– Все чисто. Пошли.

Когда они зашагали по влажной мостовой, Канина продолжила:

– Наверное, твой отец тоже был волшебником.

– Вряд ли, – отозвался Ринсвинд. – Волшебству не позволяется передаваться от отца к сыну.

Он замолк. Он знал Коэна и даже присутствовал на одном из его бракосочетаний, когда Коэн женился на девушке, которая была ровесницей Канины. Этого у Коэна было не отнять, он использовал каждый час своего времени на полную катушку.

– Куча народу была бы не прочь пойти в Коэна, ну, он лучше всех сражался, был величайшим из воров и…

– Куча мужчин, – оборвала его Канина. Она прислонилась к стене и смерила волшебника свирепым взглядом. – Есть такое длинное слово, мне его сказала одна старая ведьма… никак не могу вспомнить… вы, волшебники, знаете все о длинных словах.

Ринсвинд перебрал в памяти длинные слова.

– Мармелад? – наугад брякнул он.

Девушка раздраженно покачала головой.

– Оно означает, что ты пошел в своих родителей.

Ринсвинд нахмурился. Насчет родителей у него было слабовато.

– Клептомания? Рецидивист? – начал гадать он.

– Начинается с «н».

– Нарциссизм? – в отчаянии высказался Ринсвинд.

– Нос-следственность, – вспомнила Канина. – Та ведьма объяснила мне, что это значит. Моя мать была танцовщицей в храме какого-то безумного бога, а мой отец спас ее, и… они какое-то время были вместе. Говорят, внешность и фигура достались мне от нее.

– И они очень даже недурны, – с безнадежной галантностью вставил Ринсвинд.

Канина покраснела.

– Да, но от него мне достались жилы, которыми можно швартовать корабли, рефлексы, точно у змеи на горячей сковородке, ужасная тяга к воровству и жуткое ощущение, что при первой встрече с человеком я прежде всего должна всадить нож в его глаз с расстояния в девяносто футов. И ведь я это могу, – с едва различимой гордостью добавила она.

– О боги.

– Мужчин это отталкивает.

– Наверное, – слабо подтвердил Ринсвинд.

– После того как они об этом узнают, очень трудно удержать их возле себя.

– Полагаю, только за горло, – кивнул Ринсвинд.

– Совсем не то, что нужно, чтобы наладить настоящие отношения.

– Да. Понимаю, – сказал Ринсвинд. – И все же это здорово помогает, если хочешь стать знаменитым вором-варваром.

– Но нисколечки не помогает, – возразила Канина, – если хочешь стать парикмахером.

– А-а.

Они уставились на туман.

– Что, действительно парикмахером? – уточнил Ринсвинд.

Канина вздохнула.

– Видимо, на парикмахеров-варваров спрос небольшой, – заметил Ринсвинд. – То есть никто не нуждается в «подстричь-и-отрубить».

– Просто каждый раз, когда я вижу набор для маникюра, меня охватывает ужасное желание рубить направо и налево двуручным ножом для заусениц. В смысле мечом.

– Я знаю, каково это бывает, – вздохнув, поведал Ринсвинд. – Я хотел быть волшебником.

– Но ты и есть волшебник.

– О-о. Конечно, но…

– Тихо!

Ринсвинд почувствовал, что отлетает к стене, где ему за шиворот необъяснимым образом потекла струйка капель сконденсировавшегося тумана. В руке Канины неведомо откуда взялся широкий метательный нож, а сама она пригнулась, словно дикий зверь или, что еще хуже, дикий человек.

– Что… – начал было Ринсвинд.

– Заткнись! – прошипела она. – Кто-то приближается!

Она плавно выпрямилась, крутнулась на одной ноге и метнула нож.

Послышался глухой, гулкий, деревянный стук.

Канина стояла и смотрела перед собой застывшим взглядом. В кои-то веки героическая кровь, которая пульсировала в ее венах, не оставляя ей ни малейшего шанса прожить жизнь счастливой домохозяйки, ничем не могла ей помочь.

– Я только что убила деревянный ящик, – проговорила девушка.

Ринсвинд заглянул за угол.

Сундук, из крышки которого торчал все еще дрожащий нож, стоял посреди мокрой улицы и смотрел на Канину. Потом, перебирая крошечными ножками в сложном рисунке танго, он слегка изменил положение и уставился на Ринсвинда. У Сундука не было абсолютно никаких видимых черт, если не считать замка и пары петель, но он мог уставиться на вас пристальнее, чем целый выводок сидящих на скале игуан. Он мог переглядеть статую со стеклянными глазами. А в том, что касается патетического взгляда брошенного и оскорбленного существа, Сундук мог переплюнуть любого получившего пинка спаниеля и отправить его скулить в конуру. Из Сундука торчали несколько сломанных стрел и сабель.

– Что это? – шепнула Канина.

– Просто Сундук, – устало отозвался Ринсвинд.

– Он принадлежит тебе?

– Не совсем. Вроде как.

– Он опасен?

Сундук, шаркая ногами, повернулся и снова уставился на нее.

– Насчет этого существуют две теории, – ответил Ринсвинд. – Одни говорят, что он опасен, тогда как другие утверждают, что он очень опасен. А ты как думаешь?

Сундук чуть приоткрыл крышку.

Он был сделан из древесины груши разумной, растения настолько магического, что оно вымерло почти на всем Диске, сохранившись лишь в одном или двух местах. Оно смахивало на смесь олеандра и иван-чая, только росло не в воронках от бомб, а в районах, испытавших на себе воздействие мощных зарядов магии. Из груши разумной традиционно делают посохи для волшебников; из нее же был сделан Сундук.

Среди магических качеств Сундука было одно довольно простое и прямолинейное: он повсюду следовал за человеком, которого признавал своим хозяином. Не повсюду в каком-либо конкретном наборе измерений, стране, вселенной или жизни. А вообще повсюду. Избавиться от Сундука было труднее, чем от насморка, только Сундук был куда неприятнее.

Еще Сундук был готов на все, чтобы защитить своего хозяина. Его отношение к остальному мирозданию трудно описать, но вы можете начать с определения «кровожадно-злобный» и плясать от него.

Канина уставилась на крышку, которая крайне смахивала на рот.

– Я проголосую за «смертельно опасный», – решила она.

– Он любит чипсы, – поделился Ринсвинд. – Хотя это сильно сказано. Он ест чипсы.

– А как насчет людей?

– О, людей тоже. На моей памяти он сожрал в общей сложности человек пятнадцать.

– Они были хорошими или плохими?

– Думаю, просто мертвыми. Еще он стирает одежду – ты кладешь в него белье и вытаскиваешь чистым и выглаженным.

– И залитым кровью?

– Видишь ли, это и есть самое забавное, – заметил Ринсвинд.

– Забавное? – переспросила Канина, не сводя глаз с Сундука.

– Да, потому что, понимаешь, внутри у него не всегда одно и то же, он вроде как многомерный, и…

– А как он относится к женщинам?

– О, он не привередлив. В прошлом году он съел книгу заклинаний. Три дня его пучило, а потом он ее выплюнул.

– Ужасно, – пятясь, сказала Канина.

– Ага, – подтвердил Ринсвинд. – Ужаснее не бывает.

– Я имею в виду то, как он пялится!

– У него это очень здорово получается, правда?

«Мы должны ехать в Клатч, – послышался голос из коробки. – Один из этих кораблей нам подойдет. Реквизируй его».

Ринсвинд посмотрел на неясные, окутанные туманом силуэты, вырисовывающиеся под лесом матч. То тут, то там мигал якорный огонь, который выглядел во мраке небольшим размытым огненным шаром.

– Ее приказам трудно не повиноваться, – заметила Канина.

– Я пытаюсь, – отозвался Ринсвинд.

У него на лбу выступил пот.

«Теперь иди и поднимись на борт», – скомандовала шляпа.

Ноги Ринсвинда сами собой зашаркали по мостовой.

– Почему ты так со мной поступаешь? – простонал он.

«Потому что у меня нет другого выбора. Поверь, если бы я могла найти волшебника восьмого уровня, я бы это сделала. Нельзя позволить, чтобы меня надели!»

– А почему бы и нет? Ты же шляпа аркканцлера.

«И моими устами говорят все когда-либо жившие аркканцлеры. Я – Университет. Я – Закон. Я – символ магии, находящейся под контролем людей, и не позволю надеть меня чудеснику! Чудесников не должно быть! Этот мир слишком стар для чудовства».

Канина кашлянула.

– Ты что-нибудь понял? – тихонько спросила она.

– Кое-что, но не поверил, – ответил Ринсвинд.

Его ноги по-прежнему оставались прикованными к мостовой.

«Они назвали меня номинальной шляпой! – голос был насквозь пронизан сарказмом. – Жирные волшебники, которые предают все, что когда-либо представлял собой Университет! Они назвали меня номинальной шляпой! Ринсвинд, я приказываю. И тебе, барышня. Служите мне как следует, и я исполню ваши самые заветные желания».

– Как ты можешь исполнить мое самое заветное желание, если грядет конец света?

Шляпа, похоже, задумалась над этим.

«Ну, может, у тебя есть самое заветное желание, осуществление которого займет всего пару минут?»

– Послушай, а как ты можешь заниматься магией? Ты же просто… – голос Ринсвинда постепенно затих.

«Я и есть магия. Настоящая магия. Кроме того, если тебя в течение двух тысяч лет носят величайшие волшебники Диска, ты волей-неволей чему-то да научишься. Итак. Мы должны бежать. Но, разумеется, с достоинством».

Ринсвинд бросил жалостный взгляд на Канину, которая снова пожала плечами.

– Меня можешь не спрашивать, – сказала она. – Это похоже на приключение. Боюсь, мне на роду написано искать приключений. Вот тебе и генетика[9]9
  Изучение генетики на Диске провалилось на самой ранней стадии, когда волшебники попытались проделать опыт со скрещиванием таких хорошо известных видов, как фруктовые мушки и душистый горошек. К несчастью, ученые плохо усвоили фундаментальные положения, и получившееся потомство – нечто вроде жужжащей зеленой горошины – в течение непродолжительного времени вело весьма плачевное существование, после чего было сожрано проходившим мимо пауком.


[Закрыть].

– Но я плохо переношу приключения! Уж поверь, я их пережил дюжины! – взвыл Ринсвинд.

«Значит, у тебя имеется опыт», – заключила шляпа.

– Нет, правда, я жуткий трус и всегда убегаю со всех ног, – грудь Ринсвинда вздымалась. – Опасность смотрела мне в затылок, о, сотни раз!

«Я не хочу, чтобы ты шел навстречу опасности».

– Прекрасно!

«Я хочу, чтобы ты ее избегал».

Ринсвинд обмяк.

– Но почему именно я? – простонал он.

«Ради блага Университета. Ради чести всех волшебников. Ради спасения мира. Ради исполнения твоих заветных желаний. А если ты не согласишься, я заморожу тебя заживо».

Ринсвинд почти с облегчением вздохнул. Он плохо воспринимал посулы, уговоры или обращения к лучшей стороне его натуры. Но вот угрозы, ну, угрозы ему знакомы. С угрозами он знал, как себя вести.

Рассвет растекся по Диску словно плохо сваренное яйцо. Туман сомкнулся над Анк-Морпорком, наползая на город серебряными и золотыми волнами, – влажный, теплый, беззвучный. Вдали, на равнинах, резвился весенний гром. Погода казалась более теплой, чем следовало бы.

Обычно волшебники спали допоздна, однако этим утром многие из них поднялись спозаранку.

Чудовство! Один или два волшебника, достойные мужи, которые прежде не были замечены ни в чем более дурном, чем поедание живых устриц, сделались невидимками и начали гоняться по коридорам за служанками.

Чудовство! Кое-кто из тех, что были посмелее, испробовал на себе старинные заклинания для полета и теперь неуклюже порхал среди балок.

Чудовство!

Только библиотекарь не принимал участия в магическом пиршестве. Сначала, поджав подвижные губы, он просто наблюдал за этими выходками, но потом опустился на четвереньки и заковылял в библиотеку. Если бы кто-нибудь потрудился обратить на него внимание, то заметил бы, что он запер за собой дверь.

В библиотеке царила мертвая тишина. Книги перестали буйствовать. Они прошли стадию страха и очутились в тихих водах неизбывного ужаса. Теперь они сидели, сжавшись на своих полках, словно загипнотизированные кролики.

Длинная волосатая рука протянулась к «Полнаму Лексекону По Маги С Насставленеями Для Мудрицов» Касплока и схватила том, прежде чем тот успел попятиться. Ладонь с длинными пальцами успокоила объятую ужасом книгу и открыла ее на букве «Ч». Библиотекарь нежно разгладил дрожащую страницу и, ведя по ней сверху вниз ороговевшим ногтем, нашел нужную статью.

Чудесник, сущ. (миф.). Прото-валшебник, дверь, черриз каторую можит вайти в мир новая магея, валшебник, не аграничинный ни физичискими вазможнастями собствинного тела, ни Роком, ни Смертью. Записано, што некагда, на заре мирра, сущиствавали чудесники, но к настаящему времини их не далжно быть, и слава багам, патаму што чудавство – не для людей и возврат чудавства будит азначать Канец Света… Если бы Саздатиль хател, штобы люди были как боги, он дал бы нам крылья.

СМ. ТАКЖЕ: Абокралипсис, лигенда о Лидяных Виликанах и Тайная Чаевня Багов.

Библиотекарь прочитал все ссылки, вернулся к первой статье и долго смотрел на нее глубокими темными глазами. Осторожно поставив книгу на место, он заполз под стол и натянул на голову одеяло.

Но Кардинг и Лузган, стоя на галерее для музыкантов в Главном зале и следя за разворачивающимися внизу событиями, испытывали совершенно иные чувства.

Стоя бок о бок, они выглядели в точности как число «десять».

– Что происходит? – осведомился Лузган.

Он провел бессонную ночь, и у него слегка путались мысли.

– В Университет стекается магия, – ответил Кардинг. – Вот что такое «чудесник». Канал для магии. Для настоящей магии, мой мальчик. Не той, старой и изношенной, которой мы обходились последние несколько столетий. Это рассвет, э-э… э-э…

– Нового, гм, расцвета?

– Вот именно. Бремя чудес, э-э… э-э…

– Полный анус мирабилис, в общем.

Кардинг нахмурился.

– Да, – не сразу отозвался он, – полагаю, что-то в этом роде. Знаешь, ты неплохо умеешь обращаться со словами.

– Благодарю тебя, брат.

Старший волшебник не обратил внимания на эту фамильярность. Вместо того он повернулся, облокотился о резные перила и принялся наблюдать за демонстрацией магических фокусов. Его руки автоматически полезли в карманы за кисетом с табаком, но на полпути остановились. Он ухмыльнулся и щелкнул пальцами. Во рту у него появилась зажженная сигара.

– Я много лет учился этому, – задумчиво проговорил он. – Огромные возможности, мой мальчик. Они этого еще не осознали, но вот он, конец орденов и уровней. Это была просто, э-э, система распределения. Мы в ней больше не нуждаемся. Где этот парнишка?

– Еще спит… – начал было Лузган.

– Я здесь, – сообщил Койн.

Он стоял у входа в коридор, ведущий к покоям старших волшебников. Рука сжимала октироновый посох, который был в полтора раза выше его самого. На матово-черной поверхности посоха, такой темной, что она казалась щелью, прорезающей мир, сверкали крошечные прожилки желтого огня.

Лузган почувствовал, как золотистые глаза впиваются в него и самые сокровенные мысли прокручиваются сейчас на задней стенке его черепа.

– О, – сказал он голосом, который, по его мнению, был приветливым, как у доброго дядюшки, но на самом деле прозвучал как сдавленный предсмертный хрип. После такого начала продолжение могло быть только еще хуже, и оно не подвело ожиданий. – Я вижу, ты, гм, встал, – констатировал он.

– Мой дорогой мальчик… – вмешался Кардинг.

Койн посмотрел на него долгим, леденящим взглядом.

– Я видел тебя прошлой ночью, – заявил он. – Ты могущественный?

– Более-менее, – ответил Кардинг, припомнив склонность мальчишки использовать волшебников для игры в кегли со смертельным исходом. – Но до тебя мне далеко.

– Меня сделают аркканцлером, как предопределено мне судьбой?

– О, безусловно, – отозвался Кардинг. – Ни малейших сомнений. Можно мне взглянуть на твой посох? Интересный рисунок…

Он протянул пухлую ладонь.

Это было вопиющим нарушением этикета. Ни один волшебник даже подумать не может, чтобы прикоснуться к чужому посоху без специального на то разрешения. Но кое-кто никак не может поверить, что дети – это полноценные люди, и думает, что в общении с ними не обязательно соблюдать обычные правила приличия.

Пальцы Кардинга сомкнулись вокруг черного посоха.

Раздался звук, который Лузган скорее почувствовал, чем услышал, и Кардинг, пролетев через всю галерею, врезался в противоположную стену, будто мешок с салом, упавший на мостовую.

– Никогда больше так не делай, – предупредил Койн, повернулся, посмотрел сквозь побледневшего Лузгана и добавил: – Помоги ему подняться. Надеюсь, он не сильно пострадал.

Казначей торопливо пересек галерею и склонился над тяжело дышащим Кардингом, лицо которого приняло странный оттенок. Лузган хлопал волшебника по щекам, пока тот не открыл глаза.

– Видел, что случилось? – шепнул Кардинг.

– Не уверен. Гм. А что случилось? – прошептал Лузган.

– Он меня укусил.

– В следующий раз, когда прикоснешься к посоху, умрешь, – сухо констатировал Койн. – Понял?

Кардинг осторожно приподнял голову, опасаясь, как бы она не рассыпалась на кусочки.

– Я все прекрасно понял, – заверил он.

– А теперь я хотел бы осмотреть Университет, – продолжал Койн. – Я очень много о нем слышал…

Кардинг с помощью Лузгана неуверенно поднялся на ноги и, опираясь на его руку, послушно затрусил следом за мальчиком.

– Ни в коем случае не трогай его посох, – пробормотал он.

– Я не забуду, гм, что этого делать не стоит, – твердо пообещал Лузган. – И что ты почувствовал?

– Тебя когда-нибудь кусала гадюка?

– Нет.

– Тогда ты точно поймешь, что я испытал.

– Гм-м?

– Это было совершенно не похоже на укус гадюки.

Следуя за решительно шагающим Койном, они торопливо спустились по лестнице и вошли через развороченную дверь в Главный зал.

Стремясь произвести хорошее впечатление, Лузган забежал вперед.

– Это Главный зал, – сообщил он. Койн обратил на него взгляд своих золотистых глаз, и казначей почувствовал резкую сухость во рту. – Его так называют, потому что, видишь ли, это зал. И он главный. – Он сглотнул. – Это главный зал, – мямлил он, пытаясь помешать ослепительному, как прожектор, взгляду лишить его остатков способности связно изъясняться. – Огромный главный зал, вот почему его называют…

– Кто эти люди? – спросил Койн, указывая посохом.

Собравшиеся в зале волшебники, которые обернулись, чтобы посмотреть, как он входит, попятились от посоха, словно тот был огнеметом.

Лузган проследил за направлением взгляда чудесника. Койн указывал на портреты и скульптурные изображения аркканцлеров прошлых лет, украшающие стены. При бородах и остроконечных шляпах, с декоративными свитками или таинственными символическими деталями астрологического оборудования в руках, они смотрели вниз свирепыми взглядами, порожденными большим самомнением, а может, хроническими запорами.

– С этих стен, – сказал Кардинг, – на тебя взирают две сотни величайших волшебников.

– Они мне не нравятся, – заявил Койн, и посох изрыгнул струю октаринового пламени.

Аркканцлеры исчезли.

– И окна здесь слишком маленькие…

– Потолок слишком высокий…

– Все слишком старое…

Волшебники, спасаясь от сверкающего и плюющегося огнем посоха, плашмя упали на пол. Лузган натянул на глаза шляпу и закатился под стол: он чувствовал, как вокруг него плавится сама ткань, составляющая Университет. Трещало дерево, стонали камни.

Кто-то постучал по его голове. Он заорал.

– Прекрати! – крикнул Кардинг, перекрывая шум. – И надень шляпу как следует! Прояви хоть немножко достоинства!

– Почему же ты тогда сидишь под столом? – брезгливо отозвался Лузган.

– Мы должны ухватиться за эту возможность!

– Что, как за посох?

– Давай за мной!

Лузган вылез из-под стола и попал в ослепительный, ослепительно ужасный новый мир.

Исчезли грубые каменные стены. Исчезли темные, населенные воронами балки. Исчез пол с его узором из черных и белых плиток, от которых рябило в глазах.

Исчезли и небольшие, высоко расположенные окна, покрытые благородным налетом древнего жира. Впервые за всю историю зала сюда струился чистый, без примесей, солнечный свет.

Волшебники, разинув рты, уставились друг на друга и увидели совсем не то, что, как им всегда казалось, они видят. Беспощадные лучи преобразили богатую золотую вышивку в пыльную позолоту; выставили роскошные ткани как покрытый пятнами и протертый почти до дыр бархат; превратили пышные, окладистые бороды в пожелтевшие от никотина спутанные мочалки; разоблачили великолепные бриллианты как довольно паршивенькие анкские камни. Обновленный свет прощупывал и исследовал все вокруг, отметая в сторону уютные тени.

И, как был вынужден признать Лузган, то, что осталось, не внушало доверия. Он вдруг со всей остротой осознал, что под мантией (драной, сильно застиранной мантией, понял он, испытав при этом дополнительный укол вины; мантией, прогрызенной там, где до нее добрались мыши) на нем все еще надеты домашние шлепанцы.

Зал теперь почти полностью состоял из стекла. Там, где не было стекла, блестел мрамор. Все было таким великолепным, что Лузган почувствовал себя совершенно недостойным этого места.

Он повернулся к Кардингу и увидел, что его собрат-волшебник взирает на Койна восхищенными глазами.

На лицах большинства волшебников застыло такое же выражение. Волшебник, которого не притягивает сила, не волшебник вовсе, а в посохе скрывалась настоящая сила. Посох зачаровывал их, словно кобр.

Кардинг протянул было руку, чтобы дотронуться до плеча мальчишки, но передумал и вместо этого воскликнул:

– Потрясающе! – Повернувшись к собравшимся и воздев руки, он вскричал: – Братья мои, среди нас находится весьма могущественный волшебник!

Лузган дернул его за мантию и прошипел:

– Он же едва не убил тебя.

Кардинг не обратил на него внимания.

– И я предлагаю… – Он сглотнул. – Я предлагаю избрать его аркканцлером!

Какое-то мгновение в зале стояла тишина, а затем общество взорвалось аплодисментами и криками несогласия. В задних рядах вспыхнуло несколько ссор. Те из волшебников, что стояли поближе, не проявляли такой готовности возражать. Они видели улыбку на лице Койна. Она была сияющей и холодной, как та улыбка, которую можно разглядеть на лике луны.

В толпе произошло какое-то волнение, и вперед протиснулся пожилой волшебник.

Лузган узнал в нем Овина Хакардли, волшебника седьмого уровня, преподавателя магического закона. Тот аж побагровел от гнева – там, где не побелел от ярости. Когда он заговорил, его слова пронизали воздух, словно ножи. Они были суровыми, как нитки, и прямыми, как палки.

– Вы что, с ума сошли? – вопросил он. – Аркканцлером может стать только волшебник восьмого уровня! И он должен быть избран остальными старшими волшебниками на торжественном заседании совета! (Разумеется, под чутким руководством богов.) Это Закон! (Как можно!)

Хакардли изучал магический закон много лет, а поскольку магия обычно является двусторонним процессом, она оставила на волшебнике свой отпечаток. С виду Хакардли казался хрупким, как сырная палочка, а сухой характер предмета специализации наделил его непостижимой способностью произносить знаки препинания.

Он стоял, трепеща от негодования, и постепенно осознавал, что быстро остается в одиночестве. Он стал центром расширяющегося круга пустого пространства. Этот круг был обрамлен волшебниками, которые внезапно ощутили готовность поклясться, что они никогда в жизни не видели этого человека.

Койн поднял посох.

Хакардли назидательно погрозил ему пальцем.

– Вы меня не испугаете, молодой человек, – резко сказал он. – Может, вы и талантливы, но одного таланта недостаточно. Великий волшебник должен обладать и другими качествами. Способностью к управлению, например, мудростью, а еще…

– Этот закон применим ко всем волшебникам? – опустив посох, уточнил Койн.

– Ко всем без исключения! Он был составлен…

– Но я не волшебник, господин Хакардли.

Хакардли заколебался.

– О, – изрек он наконец и снова замолчал. – Хорошее замечание.

– Но я прекрасно понимаю необходимость мудрости, предусмотрительности и доброго совета. Вы окажете мне большую честь, если согласитесь обеспечить меня этим ценным товаром. Объясните, например, почему волшебники не правят миром?