Текст книги "Хрустальные Маски"

5

Тест оказался положительным. Как она и опасалась.

«Как это, чёрт возьми, могло случиться? Где я ошиблась?» – думала Лорелей, заворачивая полоску в бумажный носовой платок, чтобы выбросить в мусор.

Просидела в ванной несколько долгих минут; вышла. Чувствовала себя так, будто ей влили сильную дозу успокоительного. В гостиную к Джонни она не пошла: не хотела рисковать, что он заметит в каком Лорелей состоянии; ей надо поразмышлять, прежде чем говорить с ним.

Лорелей прошла в спальню в противоположном конце квартиры. Сняла комбинацию и лифчик, вытащила из-под подушки пижаму и натянула на себя, двигалась она как заводная кукла. Лорелей заметила, что штаны надела наизнанку, ну и неважно, не стала переодевать.

Она услышала шаги и отвернулась от двери.

– Уже спать собралась? – спросил Джонни.

– Я страшно устала. Посплю, ты не против? – Лорелей сделал вид, что ищет что-то в ящике тумбочки, чтобы он не заметил, как она волнуется.

– Нет, не против… я лягу, как только футбол кончится, сейчас перерыв.

Лорелей услышала, как он подошёл, и сделала невозмутимый вид, какой делала в суде.

– Ладно, – взяла пакетик носовых платков, которые были ей совсем не нужны, и закрыла ящик.

Джон подошёл сзади и обнял её за талию:

– Ну ладно, спи, – сказал он. – Я сам выключу везде свет и опущу жалюзи.

Лорелей косо глянула на него.

– Чего так смотришь? – спросил он.

– Ты терпеть не можешь выключать свет и опускать жалюзи, всё время мне приходится.

Джон улыбнулся:

– Раз ты уже улеглась, а я собираюсь пойти посидеть в баре, сделаю над собой усилие.

– Пойдёшь с Итаном?

– Как всегда. Но не беспокойся, на этот раз вернусь не слишком поздно.

Он наспех поцеловал её в висок, отнял руки и вышел из спальни.

Лорелей забралась под одеяло, но уснуть сразу не смогла. Впервые она была довольна, что Джонни пошёл вечером в бар без неё. Она ещё не оправилась от того, что с ней приключилось на свадьбе Ханса, как вдруг свалилось нечто такое, что превосходило её силы. Ни ей, ни Джону и в голову не приходило произвести на свет ребёнка, по крайней мере не сейчас.

***

Два дня спустя Лорелей всё ещё не решилась сказать Джону, что он станет отцом вторично. Не хотела делиться секретом, хотя в проблеске благоразумия пообещала себе, что скажет ему как можно скорее в надежде, что он воспримет это не слишком болезненно.

Лорелей никак не могла осознать, что, несмотря на надлежащие предосторожности, всё-таки забеременела. Дома она только об этом и думала, и лишь у себя в кабинете ей удавалось переключиться на другое: работа отвлекала её и давала немного перевести дух.

В среду утром Лорелей пошла со своим подзащитным Петером Уолласом в зал судебных заседаний.

Лорелей повидала много подсудимых: они нервничали, каялись, тревожились, испуганно вжимались в стул или даже сидели довольные собой, но никогда ей не случалось увидеть у подсудимого такого отрешённого выражения на лице. Её подзащитный вёл себя так, будто всё происходящее совершенно его не касается. Он сидел рядом с ней, вперив взгляд в пустоту, ни на что особо не смотрел, руки сложил так, как обычно складывают в церкви, а не в суде.

С судьёй Генри Пальмером Лорелей познакомилась, когда проходила практику, и стала ценить его за гуманность, которая всё же не проскальзывала из-за полуприкрытых век, тонких губ и всегда сжатых челюстей. Во время заседаний улыбался судья редко. На глаз с последнего раза, когда они встречались, судья потолстел по крайней мере килограммов на десять: теперь брюхо у него упиралось в край стола. Даже мантия не помогала скрыть расплывшиеся телеса.

Судья поправил очки на носу и задал ожидаемый вопрос:

– Подсудимый признает себя виновным? – голос прозвучал громко и хрипловато, будто у судьи совсем недавно болело горло.

Лорелей обернулась на Петера Уолласа, тот сидел не шевельнувшись. Лишь слегка дрогнула красиво обрисованная нижняя челюсть, давая понять, что обвиняемый жив.

– Не признает, ваша честь. Мой подзащитный судимостей не имеет, всегда вёл безупречный образ жизни, а деяние, в котором он обвиняется, надо ещё доказать. Улики против него основываются только на показаниях свидетеля, не заслуживающего доверия. Прошу освободить под залог.

– Государственный обвинитель… – дал слово судья.

– Судимостей у обвиняемого нет, это верно, но характер у него агрессивный, это он уже показал: при любом поступке всегда есть первый раз. Кроме того, существует опасность побега из штата, родственники могут помочь ему денежными средствами. Прошу требование защиты отклонить.

Судья сосредоточенно подумал и решил:

– Освобождение под залог отклоняется.

И сухим ударом молоточка закрыл заседание.

На этот раз подзащитный взглянул на Лорелей потухшими зелёными глазами.

– Мне очень жаль.

– Это не я убил. Знаю, что никто мне не верит; даже вы, госпожа адвокат.

В его голосе не слышалось ни смирения, ни жалости к самому себе, но не слышалось и наглого вызова. Подзащитный убрал с глаз маленькую прядь рыжих волос, того рыжего цвета, какой встречается на картинах Тициана.

– До свидания, госпожа Леманн, – попрощался Уоллас за минуту до того, как подошли полицейские и вывели его из зала.

Лорелей тоже срочно уступила место: только что вошёл другой обвиняемый со своим адвокатом, они стали усаживаться на освобождённые стулья.

Едва вернулась домой, Лорелей повалилась на диван и даже туфель не сняла. Сегодня она работала столько же, сколько в остальные дни, но устала гораздо больше, чем обычно. Веявший в доме запах дезодоранта показался ей гораздо сильнее, чем раньше. Лорелей поморщилась.

Чуть позднее, когда вернулся Джон, она махнула ему рукой в знак приветствия: слишком уж хорошо лежалось, чтобы вставать и идти ему навстречу.

– Всё нормально? – спросил он подходя. – Ты даже не переоделась.

– Я устала в последние дни, знаешь ли.

Джон снял куртку, бросил её на подлокотник дивана, стащил с Лорелей туфли и уселся рядом с ней.

– Тогда почему бы тебе не попросить выходной?

– Не могу.

Джонни нахмурился:

– Это из-за дела, которым занимаешься?

– Конечно.

– Если отдохнёшь в конце недели, для твоего подзащитного ничего не изменится, а тебе пойдёт только на пользу.

– Не знаю, насколько это будет вовремя…

– Даже если приглашу тебя поехать со мной в Париж на ближайшие выходные?

Лорелей распахнула глаза:

– Когда ты уезжаешь по работе, никогда не зовёшь меня с собой.

– Я знаю, что ты обожаешь Париж и что уже давно там не была. Что-то ты совсем осунулась, и мне это не нравится.

– А-а, тогда мне и впрямь стоит подумать, – сказала она, ласково убирая волосы у него со лба.

Джон улыбнулся:

– Всего лишь подумать?

Лорелей в спешке рассудила: рано или поздно ему надо будет сказать, и продолжать тянуть время нельзя, это только усугубит ситуацию. Может, Париж как раз подходящее место – и время – для подобных признаний.

– Так и быть. Раздумывать не буду: ответ – да, поеду с тобой.

– Вылетаем в пятницу на рассвете. И имею в виду не «так сказать». Поэтому договорись с шефом, попроси дать тебе выходные до понедельника. Париж не тут за углом.

Ей придётся попотеть, чтобы скормить Килмеру, что в пятницу её не будет.

Ну и пусть, её это не волнует, она имеет право взять выходной.

***

Париж! Другими словами – город влюблённых, и с незапамятных времён пристанище всех людей искусства, читала Лорелей в гостиничной брошюре.

Она положила брошюру обратно на тумбочку цвета слоновой кости. Неизвестно, поможет ли ей с Джоном этот город накрепко сплотить чувство, которое держит их вместе. Лорелей надеялась всей душой.

Она подошла к балконному окну с деревянными белыми рамами и распахнула его, вышла на маленький балкон и оперлась на перила из кованого железа. Они с Джоном остановились на четвёртом этаже прелестной гостиницы в стиле модерн в центре города на бульваре, вливавшемся в улицу Риволи, на которой стоит Лувр.

Солнце закатилось уже несколько часов назад, но воздух был не таким холодным и влажным, как она предполагала в это время года. Лорелей взглянула вниз на засаженную деревьями площадь с множеством скамеек, посредине которой красовался мраморный фонтан. Вдоль тротуара выстроились в ряд велосипеды на прокат, а чуть дальше проходила улица с многочисленными магазинами, в этот час машин на улице было мало.

Едва они с Джоном вошли в номер, Джон бросился в постель отоспаться от утомительного полёта. Лорелей удалось выспаться в самолёте, и, если не считать тошноты, чувствовала она себя хорошо, ей очень хотелось погулять по городу.

– Вернись в комнату, холод впускаешь, – заворчал Джонни, натянув одеяло до самого подбородка.

Лорелей вздохнула. Нет ни малейшей надежды, что он сумеет взглянуть на эту площадь и улицу глазами Лорелей, подумала она и закрыла створки. Пока она вытаскивала из чемодана одежду и развешивала в небольшом шифоньере, Джонни уже заснул. Лорелей взяла книгу, которую захватила с собой, легла рядом с Джоном и стала читать.

Через четверть часа фыркнула и захлопнула книгу. Ну и пусть! Пускай Джон спит себе, но у неё нет никакого желания сидеть взаперти в гостинице и слушать, как он храпит. Она привела в порядок блузку, взяла сумку и открыла входную дверь.

– Куда намылилась?

Лорелей застыла в двери:

– Пойду прогуляюсь по бульвару. Хотела дать тебе выспаться…

Джонни приподнялся на локте.

– Присядь-ка рядом. Я хочу отпраздновать первый день в Париже по-своему.

– Значит, не так уж ты и устал, – произнесла она медленно, подходя к кровати и томно расстёгивая блузку, чем давала понять свои намерения. Блузка полетела на тахту, а Лорелей стала расстёгивать юбку, юбка сползла по ногам на пол.

– А остальное снимай сам, – сказала она, подходя вплотную, пока не ощутила на себе его дыхание.

Джонни протянул к ней руки, и в считанные секунды Лорелей стояла перед ним обнажённая, а он смотрел на неё вожделенно.

Тем вечером он удивил её долгими нежными ласками, он знал, что Лорелей они нравятся. Это был один из тех раз, когда Лорелей почувствовала себя окружённой заботой и нежностями.

Если он любит её, то, может, воспримет благосклонно весть, что у них будет ребёнок. Может, это Лорелей создаёт себе проблемы или раздувает их. Как бы ни было трудно, она попыталась представить, как будет жить с Джоном и сынишкой. Ну почему она именно теперь забеременела, почему так скоро?

***

На следующее утро, когда Джон оставил её одну и пошёл обсуждать рабочий проект со строительной компанией, Лорелей решила пойти в Лувр. Она уже была там в прошлом году, но всё ей посмотреть не удалось.

Она часами блуждала по залам, поднималась и спускалась по лестницам, отыскивая павильоны, в которых выставлялись интересовавшие её произведения, присаживалась отдохнуть.

Ближе к вечеру прошлась по магазинам на Севастопольском бульваре: купила мало чего, раз в чемодан много не втолкнёшь.

На закате они с Джоном встретились, и он предложил подняться на Эйфелеву башню. Вышли из такси неподалёку от башни и прошлись по набережной, чтобы полюбоваться этой частью набережной Сены при закате солнца, которое садилось за дома багрово-оранжевым взрывом, в то же время зажигались первые лучики вечернего света.

Вдалеке над деревьями возвышалась макушка башни. Когда Лорелей с Джоном подошли к подножию башни, огромный железный корпус был полностью освещён.

Лорелей взглянула на очередь перед билетной кассой и услышала, как Джон пробормотал:

– Смотри-ка сколько народу, чтобы подняться на башню! Уверена, что тоже хочешь залезть?

– Да нет, если тебе не хочется, – ответила она, тщетно постаравшись скрыть разочарование.

– Ну ладно, сделаю тебе приятное и на этот раз.

Изо всех старается угодить, подумала Лорелей.

– Может, мне стоит делать так, чтобы ты улыбалась почаще: вон как у тебя глаза блестят.

Она хотела дать понять, насколько дороги ей эти слова, но лишь поцеловала его мимолётом: на них смотрело слишком много народа.

Через часик они поднялись на смотровую площадку. Сверху Париж представал неописуемо прекрасным, шли минуты, и огоньков внизу загоралось всё больше, светом они рисовали геометрические фигуры, а между фигурами искристыми фонтанчиками переливались крохотные сияющие точечки.

От покалывающего вечернего воздуха Лорелей слегка поёжилась, но, может, её пробирала дрожь не от холодного ветерка, а от сознания, что настал момент открыть Джону секрет.

Она огляделась и заметила у них над головами красную надпись: «Бар и шампанское», прочитала она.

– Не выпить ли нам что-нибудь? – предложила Лорелей.

Джон проследил за её взглядом и ответил:

– Отличная идея.

Может, она ошиблась, решив поговорить с ним на такую щекотливую тему в общественном месте, но случай представился особый, и Лорелей не хотела упускать его. Надо попробовать. Все идёт так хорошо.

На втором бокале шампанского она решилась сделать опасное сообщение. Глубоко вдохнула, ощущая, как сильно пульсирует артерия на шее. Смелее… надейся на лучшее!

– Джонни, мне надо сказать тебе одну важную вещь.

Он поставил бокал на столик:

– Слушаю.

– Я в эти последние месяцы только о работе и думала; ты ведь знаешь, верно?

– К чему клонишь?

– Ну, знаешь… – Как же трудно сказать!

– Лорелей, в чём дело? – он начинал раздражаться. Уселся поудобнее.

– Я забеременела, – выдохнула она.

Великое множество раз Лорелей пыталась представить себе, как он отреагирует. Всякое передумала, но не воображала, что он взорвётся смехом.

– Ну и шутку отколола. Но не испугаешь. Не поверю.

Пугать его? Лорелей сидела озадаченно. Мысли громоздились одна на другую у неё в голове, и она не могла произнести ни слова, но выражение её лица, должно быть, говорило само, потому что Джон перестал смеяться.

– Ты же пилюли пьёшь, не могла ты забеременеть! Не шути такие шутки.

– Я вовсе не шучу.

– Ты перестала принимать пилюли и ничего мне не сказала? Не спросила, что я об этом думаю? – он повысил голос.

– Ты не то подумал. Не сердись и говори потише… – попросила она почти шёпотом.

– Теперь понимаю, почему ты так вела себя в последние дни!

– Постарайся успокоиться, будь добр!

– Поставила меня к стенке, и после этого ещё я же и успокоиться должен? – во взгляде его сверкнуло что-то похожее на презрение. – Как ты могла такую подлость мне подстроить?

Джон рванулся прочь, но Лорелей ухватила его за руку. Он в свою очередь перехватил ей руку, сжав за запястье:

– Не прикасайся ко мне… – добавил Джон. Потом отпустил руку и молча ушёл, бросив её в баре одну.

Лорелей всё ещё не верилось, она смотрела, как он на негнущихся ногах спешно выходит из бара. У Лорелей перехватило дыхание.

Может, Джон чувствует себя так же, подумала она. Ощущает себя обманутым. С точки зрения Джона она не могла не признать, что он прав, но ведь она забеременела не специально; должно же это что-то значить.

Лорелей расстроилась, заплатила по счёту и направилась к лифту.

Пока спускалась с башни, взглянула в последний раз на расстилавшийся внизу город, сердце у неё в груди стучало так, будто не хотело прекратить попытки угнаться за собственными ударами.

Лорелей прислонилась лбом к стеклянной переборке и закрыла глаза. Она почувствовала, как подступают слёзы, и похлопала ресницами, чтобы отогнать их назад. К счастью, люди в лифте, похоже, предпочитали любоваться видом на город и на Лорелей внимания не обращали.

Она понадеялась, что Джонни стоит внизу и ждёт её, но его не было.

Не успела Лорелей ступить на землю, как вдруг ослепительный свет заставил её поднять глаза на башню: на Эйфелевой башне в придачу к уже горевшим лампочкам только что зажгли другие фонарики, они ярко светили и мигали, как на огромной искрящейся новогодней ёлке. Башня словно хотела ободрить Лорелей, чтобы она не падала духом. Башня звала её улыбнуться; и Лорелей улыбнулась, пусть всего лишь на мгновение.

По пути в гостиницу Лорелей попыталась дозвониться до Джона и отправила ему несколько эсэмэсок, но он не ответил. Лорелей пришла в гостиницу, в номере никого не было, так она и думала.

Держала мобильник под рукой.

Наконец поняла, что сегодня ночью Джон не вернётся, и ей захотелось услышать дружеский голос. Она позвонила Давиде и ещё раз сказала, что ждёт ребёнка.

Друг не знал, что ответить. На другом конце провода слышалось лишь, как мяукает кошка.

– Эй, Давиде, чего молчишь!

– Господи, Лорелей! И ты мне по телефону это говоришь?

– А как я теперь по-другому скажу. Не думаешь? – в этот момент Лорелей так не хватало его виртуальных объятий, а не укоров.

– Я рад, что предвидится счастливое событие, но не тому, в какой ты ситуации оказалась… Чёрт подери, надо было сказать ему до отъезда: ты не осталась бы одна со всей этой чехардой.

– Мне это казалось хорошей идеей, но что сделано, то сделано.

– Не делай поспешных выводов, – посоветовал Давиде. – Первая реакция бывает слишком бурной по сравнению с тем, что испытывают, когда на размышление есть время. Понятно, что очень многое изменится!

– Я всего ожидала, но не беременности. Я к ней была не готова, и, по-моему, не готова до сих пор, – ответила Лорелей уставшим горестным тоном. – Мне и самой понадобилось… – она запнулась. Ей и самой понадобилось много дней, чтобы переварить новость, так почему же она претендует от Джона другой реакции. – Ладно, я поняла: подожду, прежде чем считать его отказ окончательным.

– Сейчас иди в постель и, пожалуйста, держи меня в курсе.

– Договорились, буду держать в курсе. Спокойной ночи, – она собиралась выключить телефон, но расслышала, как друг окликнул её.

– Погоди, Лорелей. Поздравляю с малышом!

6

Ещё в полудрёме она услышала, как открывается входная дверь. Лорелей приоткрыла глаза и притихла под одеялом.

Сквозь ресницы увидела, как Джон открывает шифоньер, вытаскивает немногие вещи, которые брал с собой, и складывает в дорожную сумку.

Двигался он украдкой как вор. Джон уходит.

Сердце у Лорелей сбилось с ритма и словно не хотело стучать ровно, как прежде. Она глубоко вздохнула, и, как только неприятное ощущение прошло, отбросила одеяло, и встала с постели, готовясь объясниться с Джоном. Она не может позволить ему всё бросить и уйти, полагая, что его обманули.

Джон обернулся на неё.

– Я иду на встречу с архитектором Морелем, потом вернусь в Нью-Йорк… один. А ты наслаждайся себе выходными, – сказал он, пронзив её взглядом.

– Прекрати! Ты мне даже договорить не дал, когда мы сидели на Эйфелевой башне.

– И сейчас не хочу тебя слушать. Ты адвокат: раз умеешь облапошить всех присяжных, чтобы спасти подзащитного, представляю себе, чего наговоришь, чтобы спастись самой.

– Это удар ниже пояса!

– А твой удар ты как назовёшь? – указал он на её живот.

В такой ситуации разговаривать было нелегко, но попытаться надо.

– Я не специально забеременела. Я ни разу не перестала принимать пилюли, поверь!

– Прости, но не верится.

Джон взял свою небольшую сумку, поспешил к двери и вышел из номера, даже не взглянув на Лорелей.

Сколько-то минут Лорелей стояла неподвижно. Ей надо было послать его на три буквы и сказать, что о малыше она сама позаботится, но ведь нужно же было постараться убедить Джона, что она поступала честно, прежде чем дойдёт до разрыва; потому что раз дела обстоят именно так, может, Джон не заслуживает иметь сына, но её ребёнок заслуживает иметь отца. Может, наступит день, и Джон передумает: бывает, что мужчины, увидев собственного сына, начинают думать по-другому. В суде она научилась, что иногда надо поступиться гордостью.

Нет, пока есть хоть малейшая надежда, она должна по крайней мере попытаться исправить положение.

Лорелей надёрнула джинсы, свитерок и полусапожки, схватила куртку и выскочила в коридор.

Ближайший к номеру лифт был занят, у лифта напротив тоже горел красный индикатор.

Придётся бежать по лестнице. Если она успеет спуститься в вестибюль, то перехватит Джона до того, как он сядет в такси.

Четвёртый этаж.

Ступенька, лестничная площадка, ступенька.

Третий этаж.

Ступенька, площадка, ступенька.

Быстрее, быстрее…

Второй этаж.

Ступенька, площадка, пусто...

Она оступилась, и лестница сама полетела ей навстречу. Лорелей закричала от испуга.

Пронизывающая боль, и круговерть чёрных теней увлекла её в никуда.

***

Едва ощутимое покалывание в руке и боль в бедре заставили её понемногу вынырнуть из чёрного тумана чувств. Она не могла открыть глаза.

– Мисс Леманн… слышите меня?

Слова произнесли на ломаном английском с сильным заграничным акцентом, женский голос будто доносился из дальнего далёка.

С губ Лорелей слетело лишь несколько бессмысленных слогов. Язык прилип к нёбу, в горле пересохло. Лорелей всего лишь кивнула.

– Приходит в себя. Можете отвезти её в отделение, – теперь говорил мужчина, на этот раз на французском без единого акцента. Лорелей мысленно поблагодарила отца за то, что он заставил её выучить французский язык, когда они ещё жили в Цюрихе.

Лорелей оцепенела: где она находится? Вопрос завис в наступившей тишине, пока беспорядочные отрывки воспоминаний не загрохотали молотом у неё в голове. Вой неотложки, приезд в скорую помощь, осмотр… и опять провал в памяти.

Она в больнице!

Лорелей заколотило.

Кто-то попытался успокоить её прикосновением руки, но у самой Лорелей не было сил унять бешеную дрожь, в которой билось всё тело.

– Полагаю, что это ответная реакция на посттравматический стресс, – услышала она.

Что с ней сделали, спросила себя Лорелей, её охватило ужасающее подозрение. Она хотела знать, но спрашивать не решалась. Зубы у неё стучали как пневматический молоток, а сердце будто старалось обогнать их в скорости; в голове у Лорелей словно гудело осиное гнездо. Она приказала себе успокоиться, сделала несколько глубоких вздохов.

– Вот так… молодец. Не пугайтесь.

Опять тот мужской голос, такой обнадёживающий.

– Доктор, вас зовёт профессор Лейрак во втором кабинете, – встряла какая-то женщина.

– Да, сейчас приду. Отвезите мисс Леманн в палату, – повторил мужчина.

Лорелей услышала, как кто-то уходит. Рассудок у неё всё ещё был несколько затуманен, но это проходило. Ещё пара секунд, и ей удалось открыть глаза.

Первое, что она рассмотрела, так это закрывавшиеся двери большого лифта, потом очертания женщины в белом халате, которая собиралась нажать на кнопку.

Вскоре с носилок Лорелей перенесли на кровать.

– Завтра вам станет лучше, – заверила её медсестра, закрепляя капельницу на держателе.

– Ребёнок… – выговорила Лорелей, потрогав себе живот.

***

Пробудилась Лорелей с трудом. Хотя наступило позднее утро, её всё ещё одолевал сон; этой ночью спокойно поспать оказалось невозможно: без конца тренькали колокольчики, слышался шёпот, включался свет.

На плечо Лорелей легла чья-то рука. Подошла медсестра.

– Мисс Леманн, пойдёмте со мной; врач хочет поговорить с вами. Знаете, по поводу выписки.

– О! Так меня выписывают!

– Врач вам всё объяснит, – медсестра склонилась помочь Лорелей подняться с постели.

Хотя голова у Лорелей ещё болела, а колено опухло, она отказалась от помощи, и сама заковыляла вслед за медсестрой.

Проходя по коридору, Лорелей услышала, как из одного кабинета доносятся возбуждённые голоса.

– Я не понимаю, тут, должно быть, ошибка…

– Доктор Дюваль, я попросил вас пронаблюдать за результатами анализов, а главное за уровнем ХГЧ; вижу, что как раз его и нет.

Этот голос Лорелей уже где-то слышала.

– Сюда… входите, госпожа Леманн, – сказала медсестра и указала на полуоткрытую дверь, из-за которой слышались голоса. Медсестра открыла дверь шире, пропуская Лорелей.

В кабинете веяло запахом хлорного обеззараживающего. Сидящий за столом врач даже не поднял головы от листков бумаги, которые читал; Лорелей видела только его короткие каштановые волосы, широкие плечи под белоснежным халатом и немного загорелые руки. При виде фигуры врача – в отличие от его голоса, которым он сумел ободрить её, – Лорелей встревожилась.

Рядом с мужчиной стояла молодая белокурая женщина-врач, она мельком глянула на Лорелей и пригласила присесть.

– Мисс Леманн, состояние вашего здоровья кажется хорошим и… – сказала женщина на не совсем понятном английском языке.

– К сожалению, не хватает ещё одного результата, – прервал её мужчина. – Можете возвращаться домой, мисс Леманн. Как только у нас появится результат, мы внесём его в историю болезни, – продолжил врач, поднял голову и посмотрел на Лорелей.

Только теперь она рассмотрела черты его лица и глаза насыщенно-голубого как вечернее небо цвета.

– Если появится что-нибудь новое, мы вам сообщим: оставьте нам свой электронный адрес и… Что-то не так, мисс Леманн?

– Джек?! Джек Леруа? – воскликнула Лорелей.

– Как вы сказали, простите?

Она молча не сводила с врача глаз. Господи, прямо вылитый он! Врач как две капли воды походил на брата Эстер, с бородой…

Врач обеспокоенно встал и подошёл к ней, потом обернулся к женщине:

– Позовите доктора Жюлье.

– Сейчас позвоню, доктор Легран, – ответила она и подняла трубку.

Доктор Легран? «Ну и дура же я!» – разочарованно подумала Лорелей. Джек говорил на английском языке без акцента; а этот незнакомец выражается на английском неплохо, да, но согласные произносит закрыто, картавит и звуки выговаривает мягче.

Уловив тревогу врача, Лорелей остановила его:

– Я чувствую себя хорошо, уверяю. Мне просто показалось, что я уже где-то видела вас… что мы знакомы, в общем; но я ошиблась.

– Тогда можем оформлять выписку, – он снова сел, взял ручку, которую передала ему женщина, и черкнул что-то на паре листков. – Можете позвонить кому-нибудь, чтобы вас увезли из больницы?

Лорелей оцепенела, сжала кулаки и опустила глаза на стопку папок пастельного цвета на углу стола.

– Мисс Леманн… – окликнул её врач.

Она снова подняла глаза и встретилась взглядом с врачом: он пристально наблюдал за ней; Лорелей постаралась расслабиться.

– Вы приехали в Париж одна? Может в городе кто-нибудь помочь вам?

Она подумала о Джонни, но тут же отбросила мысль. Он, наверное, уже в Нью-Йорке. Лорелей убрала прядь волос за ухо.

– Вы только что сказали, что я могу идти. Мне не нужна ничья помощь, – решительно ответила она.

И увидела, как на лице врача отразилось удивление и скептицизм. Лгать человеку с таким прозорливым и умудрённым опытом взглядом было совсем нелегко. Оборонительная линия поведения, которую она применила, не выдерживала. Но всё же, не самой ли ей за себя решать?

– Уверяю, что это правда. Обратиться мне не к кому, да я и сама справлюсь.

Сколько-то секунд в кабинете молчали.

– Ну ладно, выпишем, как и собирались, – сказал врач. – А пока назначу вам курс лечения на дому, – он протянул руку и подал Лорелей пару листков.

Она взяла листки и сложила вдвое, даже не взглянув, что там написано. Ей было не по себе и хотелось уйти из кабинета, как можно скорее.

– К счастью, ребёнок никоим образом не пострадал, с ним всё в порядке; но вам нужно отдохнуть хотя бы пару дней, – продолжил врач. – Что же до швов на голове, их можно будет снять через неделю в любой больнице. И в течение по меньшей мере двух недель или максимум двадцати дней не снимайте наколенник.

– Хорошо, так и сделаю.

– Было бы лучше, если бы перед отъездом вы пришли к нам на контрольный осмотр: из предосторожности, мой вам совет.

– Подумаю. Мне нужно связаться и со страховой компанией. Благодарю вас, доктор Легран, – Лорелей попрощалась и встала со стула, опираясь на спинку. Перевела взгляд на женщину. – Спасибо, доктор…

Лорелей попыталась улыбнуться, она распрощалась с женщиной кивком головы, потом повернулась и вышла из кабинета; разум её словно опустошили от мыслей, но Лорелей снедала злость, она никогда не думала, что может так разозлиться на Джона и на саму себя.

В приступе гнева она забылась и перенесла вес всего тела на больную ногу. Вытянула вперёд руки, ища, за что бы ухватиться, но налетела на какую-то металлическую штуку, овальную как фасоль, штуковина грохнулась на пол, содержимое рассыпалось.

Лорелей свалилась следом на здоровое колено, упёрлась ладонями в пол; она огляделась, какой натворила бардак, не знала то ли смеяться, то ли плакать.

Почувствовала, как сильные руки обхватили её за плечи и помогают подняться, а медбрат подбежал собирать шприцы, тюбики с мазями, бинты и ножницы и складывать обратно в металлическую посудину.

– Всё в порядке, мисс Леманн? – спросил доктор Легран.

– Да, ничего страшного. Спасибо, доктор, я всего лишь забыла, что у меня больная нога: такая уж я, немного рассеянная. Так что можете посмеяться, если хотите, – пошутила она.

Лицо у врача прояснилось, и губы расплылись в улыбке.