Текст книги "Грешница"

Хотя зажженная люстра в гостиной обещала уют и тепло, в доме было прохладно. А может, это за ней тянулся морозный шлейф? Маура вспомнила мультяшного героя, над которым вечно нависало грозовое облако. Она включила термостат и разожгла огонь в газовом камине – чрезвычайно удобном приспособлении, которое когда-то поразило ее своей вызывающей фальшью. Огонь есть огонь, и не важно, чем и как его разжигают – с помощью выключателя или путем сложных манипуляций с дровами. Сегодня вечером она, как никогда, блаженствовала в тепле, радуясь, что так быстро согрелась.

Она налила себе бокал шерри и устроилась в кресле поближе к огню. Из окна были видны рождественские огни, похожие на разноцветные сосульки, которые украшали дом напротив. Они напомнили ей о том, как далека она от праздничного настроения: еще не купила елку, не выбрала подарки и даже не задумалась о рождественских открытках. Вот уже второй год подряд Маура выпадала из общего веселья. Прошлой зимой она переехала в Бостон перед самым праздником и в суете налаживания быта и трудоустройства как-то не заметила, что наступило Рождество. «А какое будет оправдание на этот раз?» – подумала она. В запасе оставалась всего лишь неделя на то, чтобы купить елку, развесить фонарики и приготовить эггног. В любом случае можно будет сыграть на пианино несколько рождественских песенок, как бывало в детстве. Праздничный песенник наверняка по-прежнему лежит в ящике скамьи, на которой она обычно сидит перед инструментом…

С тех пор, как в последний раз встречала Рождество вместе с Виктором.

Маура бросила взгляд на телефон. Шерри уже давал о себе знать, и она понимала, что на любое решение, принятое сейчас, алкоголь окажет самое непосредственное влияние. А значит, оно будет опрометчивым.

И все равно Маура подняла телефонную трубку. Пока оператор в отеле производил соединение, она смотрела на огонь и думала: «Это ошибка. Мое сердце вновь будет разбито».

Он ответил:

– Маура?

Она еще не произнесла ни слова, а он уже знал, кто звонит.

– Я понимаю, что уже поздно, – сказала она.

– Всего лишь половина одиннадцатого.

– И все-таки мне не следовало звонить.

– Тогда почему ты позвонила? – нежно произнес Виктор.

Маура замолчала и закрыла глаза. Но и с закрытыми глазами все еще видела отсвет пламени. «Даже если ты не смотришь на огонь, даже если притворяешься, будто его нет, он все равно горит. Видишь ты его или нет, он горит».

– Я подумала, что пора перестать избегать тебя, – сказала она. – Иначе мне будет трудно жить дальше.

– Приятно слышать о таком решении.

Маура вздохнула:

– Оно мне далось нелегко.

– Мне кажется, трудно выразить словами то, что ты хочешь сказать мне. В любом случае лучше это сделать при личной встрече, а не по телефону.

– Ты считаешь, так будет лучше?

– По крайней мере, честнее.

Это был вызов. Он решил испытать ее мужество.

Маура выпрямилась в кресле, не сводя глаз с огня.

– А почему для тебя это так важно?

– Потому что, надо признать, нам обоим нужно жить дальше. Сейчас мы топчемся на месте, не понимая толком, что произошло между нами. Я любил тебя; думаю, и ты любила меня; тем не менее посмотри, к чему мы пришли. Мы даже не можем быть друзьями. Скажи мне почему. Почему двое людей, которые были мужем и женой, не могут поговорить цивилизованно? Так, как говорят со всеми остальными?

– Потому что ты не такой, как все.

«Потому что я любила тебя».

– Мы можем это сделать, так ведь? Просто поговорить с глазу на глаз, похоронить призраков. Я недолго пробуду в городе. Решай: или сейчас, или никогда. Или мы по-прежнему будем прятаться друг от друга, или же поговорим начистоту о том, что произошло. Вини во всем меня, если тебе так удобнее. Признаюсь, я заслуживаю этого. Но давай перестанем делать вид, будто мы не существуем друг для друга.

Она посмотрела на пустой стакан из-под шерри.

– Когда ты хочешь увидеться?

– Я мог бы приехать прямо сейчас.

Маура бросила взгляд на окно и снова увидела разноцветные фонарики-сосульки, которые светили особенно ярко во внезапно опустившейся черноте ночи. За неделю до Рождества она чувствовала себя одинокой, как никогда.

– Я живу в Бруклине, – произнесла она в трубку.

7

Сквозь пелену снега Маура различила фары его автомобиля. Он ехал медленно, высматривая ее дом, и все-таки проехал мимо, в самый конец аллеи.

«Ты тоже весь в сомнениях, Виктор, – подумала она. – Тоже задаешься вопросом, не ошибка ли это и не лучше ли развернуться и поехать обратно в город?»

Автомобиль остановился у тротуара.

Маура отошла от окна и застыла посреди гостиной, чувствуя, как забилось сердце и взмокли ладони. Звонок в дверь как будто застал ее врасплох, и она судорожно вздохнула. Она была не готова к встрече с ним, но Виктор уже стоял за дверью – не заставлять же его томиться на холоде.

Звонок прозвенел еще раз.

Она открыла дверь, и в дом ворвались снежинки. Они искрились на его куртке, на волосах, бороде. Это была классическая сценка в стиле канала «Холлмарк» – бывший любовник стоит на пороге, жадно вглядываясь в лицо женщины, а она не может придумать ничего лучше, кроме как сказать: «Входи». Ни поцелуя, ни объятий, ни даже рукопожатия.

Виктор зашел, скинул с себя куртку. Вешая ее в шкаф, она уловила знакомый запах, и ей стало трудно дышать. Она захлопнула дверцу и повернулась к гостю:

– Хочешь чего-нибудь выпить?

– Как насчет кофе?

– Настоящего?

– Прошло всего три года, Маура, и ты уже забыла?

Нет, она не забыла. Кофе крепкий и черный – такой он любил. Маура испытывала знакомое волнующее чувство, когда вела его на кухню, а потом доставала из морозильника упаковку кофе «Сатро-Ростерс» в зернах. Это был их любимый сорт, когда они жили в Сан-Франциско, и ей до сих пор присылали свежие зерна из магазина раз в две недели. Брак может разрушиться, но некоторые связанные с ним привычки остаются. Она смолола зерна и запустила кофеварку, зная, что он медленно оглядывает ее кухню, оценивая холодильник «Саб-Зироу» из нержавеющей стали, плиту «Вайкинг» и столешницы под черный гранит. Она переделала кухню вскоре после покупки дома и сейчас испытывала гордость от сознания того, что он находится на ее территории, что она сама заработала все, на что он сейчас смотрит, заработала тяжелым трудом. В этом смысле их развод был относительно спокойным: они не предъявляли друг другу никаких имущественных претензий. После двух лет совместной жизни каждый из них просто забрал свою часть раздельного имущества, и они разбежались. Этот дом был только ее собственностью, и каждый вечер, переступая порог, Маура знала, что найдет все вещи на своих местах. И каждый предмет мебели был выбран ею и куплен на ее деньги.

– Похоже, ты наконец приобрела кухню своей мечты, – сказал он.

– И очень рада этому.

– Тогда скажи, неужели еда и впрямь вкуснее, если готовить на модной плите с шестью конфорками?

Маура не оценила его сарказма и выпалила в ответ:

– Если хочешь знать, вкуснее. И еще вкуснее, когда ешь из фарфоровой посуды от «Ричарда Джинори».

– А как же старый добрый «Крейт и Баррел»?

– Я решила побаловать себя, Виктор. Перестала испытывать чувство вины оттого, что у меня есть деньги и я их трачу. Жизнь слишком коротка, чтобы жить как хиппи.

– Да ладно, Маура. Неужели жизнь со мной так ужасна?

– Ты заставлял меня думать, будто позволить себе немного роскоши – значит предать идею.

– Какую идею?

– Для тебя все вокруг было идеей. В Анголе люди голодают, поэтому грех покупать красивые скатерти. Или есть мясо. Или ездить на «мерседесе».

– Мне казалось, что и ты так думаешь.

– Знаешь что, Виктор? Идеализм быстро надоедает. Я не стыжусь того, что у меня есть деньги, и не испытываю вины за то, что я их трачу.

Наливая кофе, она задавалась вопросом: доходит ли до него, что он, поклонник кофе марки «Сатро», пьет напиток, приготовленный из зерен, которые доставляют через всю страну (сколько топлива сожгли на авиаперевозке!). Или что чашка, в которую налит его кофе, украшена логотипом фармацевтической компании (полученная ею «взятка»!). Но Виктор молча принял чашку из ее рук. Странно для человека, повернутого на идеализме.

Именно эта страсть и увлеченность поначалу привлекли Мауру. Они познакомились в Сан-Франциско на конференции по медицине в странах третьего мира. Она выступала с докладом по организации процедуры вскрытия в этих странах; он рассказывал о человеческих трагедиях, с которыми сталкивались миссионеры фонда «Одна Земля». Стоя на трибуне перед хорошо одетой аудиторией, Виктор больше походил на усталого и небритого путешественника, чем на врача. Впрочем, он действительно был только что с самолета, прилетевшего из Гватемалы, и даже не успел сменить рубашку. Он вошел в конференц-зал с одной коробкой слайдов. У него не было ни написанной речи, ни заметок – только драгоценная коллекция снимков, которые сменялись на экране в трагической прогрессии. Молодая эфиопка, умирающая от столбняка. Перуанский мальчик с волчьей пастью, брошенный на обочине дороги. Казахская девочка, умершая от пневмонии, в похоронном саване. Каждую из этих смертей можно было предотвратить, подчеркивал он, комментируя кадры. Все это были невинные жертвы войн, нищеты и безразличия со стороны мирового сообщества. Его организация «Одна Земля» могла бы спасти этих несчастных. Но не хватало ни денег, ни добровольцев, чтобы предотвратить гуманитарную катастрофу.

Мауру тогда глубоко взволновала его речь. Он с такой горячностью рассказывал о палаточных больницах и передвижных кухнях, о бедняках, которые каждый день умирают незамеченными.

Когда в зале зажегся свет, она уже смотрела на него другими глазами. Перед ней был не неряшливый врач, а человек, который посвятил свою жизнь великой цели. Ее, превыше всего ценившую порядок и логику, неудержимо потянуло к этому мужчине с бешеной энергетикой, который ради благой идеи бросался в самые бредовые экспедиции.

А что он увидел в ней? Разумеется, не боевую подругу. Нет, она принесла в его жизнь стабильность и покой. Именно Маура вела их совместную бухгалтерию и организовывала домашнее хозяйство, она ждала Виктора дома, пока он бороздил горячие точки, перелетая с континента на континент. Его жизнь протекала на колесах, и в ней был избыток адреналина.

«Был ли он счастлив в этой жизни без меня?» – подумала Маура. Сейчас, сидя у нее на кухне за чашкой кофе, он не выглядел таким уж счастливым. Во многом он был все тем же Виктором. С лохматой головой, в мятой рубашке с истрепанным воротником – как всегда, полное пренебрежение к условностям. Но в чем-то он изменился. Постаревший, усталый, Виктор был каким-то присмиревшим, даже грустным, – казалось, зрелость затушила его огонь.

Маура села со своей чашкой кофе за стол, и теперь они смотрели друг на друга.

– Жаль, что этот разговор не состоялся три года назад, – сказал он.

– Три года назад ты бы не стал слушать меня.

– А разве ты пыталась? Ты когда-нибудь призналась мне в том, что устала быть женой общественного деятеля?

Маура уставилась в свою чашку. Нет, этого она ему не говорила. Она держала это в себе, как и все другие негативные эмоции. Злость, возмущение, отчаяние – все это выводило ее из себя, нарушало порядок жизни, и она была не в силах смириться. Подписав наконец бумаги о разводе, она испытала странное облегчение.

– Я и не догадывался, насколько тебе тяжело со мной, – сказал он.

– Разве что-то изменилось бы, если бы я сказала тебе об этом?

– Ты могла хотя бы попытаться.

– И что бы ты сделал? Ушел бы из «Одной Земли»? Компромисс был невозможен. Ты слишком увлекся ролью святого Виктора. Награды, почести. За то, что ты примерный муж, на обложку журнала «Пипл» не поместят.

– Ты думаешь, я делаю все это только из-за наград, внимания и рекламы? Господи, Маура, ты же знаешь, насколько важна моя работа. Я ведь заслуживаю хоть какого-то уважения?

Она вздохнула:

– Ты прав, это было несправедливо с моей стороны. Но мы оба знали, что отними у тебя твое дело – и ты заскучаешь.

– Да, это так, – признался он. И добавил еле слышно: – Но тогда я не знал, как буду скучать по тебе.

Маура оставила его последние слова без ответа. Позволила им обоим насладиться молчанием. По правде говоря, она и не знала, что сказать: его признание было большой неожиданностью.

– Ты прекрасно выглядишь, – сказал он. – И похоже, довольна жизнью. Так и есть?

– Да.

Ответ вырвался слишком быстро, почти автоматически. Она почувствовала, что краснеет.

– Новая работа тебя устраивает? – спросил он.

– Она держит меня в тонусе.

– Это забавнее, чем терроризировать студентов-медиков в университете?

Маура рассмеялась:

– Я не терроризировала студентов.

– Они бы не согласились.

– Я просто ставила им высокую планку, вот и все. И они почти всегда справлялись с поставленной задачей.

– Ты была хорошим преподавателем, Маура. Я уверен, в университете были бы рады принять тебя обратно.

– Все мы стремимся вперед, правда? – Она чувствовала его взгляд и намеренно придала лицу непроницаемое выражение.

– Я тебя видел вчера по телевизору, – сказал он. – В вечерних новостях. Сюжет про нападение на монахинь.

– Я надеялась, что не попаду в кадр.

– А я сразу заметил тебя. Ты как раз выходила из ворот.

– Это один из минусов моей работы. Всегда приходится быть на виду.

– Тем более в таком деле, могу себе представить. Сюжет прошел по всем телеканалам.

– И что говорят?

– Что у полиции нет подозреваемых. Мотив остается неизвестным. – Он покачал головой. – Это действительно как-то нелогично – нападать на монахинь. Если только речь не идет об изнасиловании.

– А что, это более логично?

– Ты знаешь, что я имею в виду.

Да, она знала, знала и самого Виктора достаточно хорошо, чтобы понять: не стоит обижаться на его комментарий. В самом деле, между хладнокровным сексуальным хищником и психопатом, неспособным воспринимать реальность, есть большая разница.

– Сегодня утром я делала вскрытие, – сказала она. – Множественные черепные травмы. Порвана средняя мозговая артерия. Он бил ее снова и снова, возможно, молотком. Не уверена, что в этом нападении присутствует логика.

Он покачал головой:

– Как ты справляешься с этим, Маура? От красивых и чистых больничных смертей ты перешла к сущим кошмарам.

– Я бы не сказала, что смерть в больнице всегда красивая и чистая.

– Но ведь не сравнить с трупами убитых! Она была молодая, так ведь?

– Всего двадцать лет.

Она замолчала, едва не проговорившись о том, что обнаружила во время вскрытия. Раньше они охотно делились врачебными сплетнями, доверяя друг другу и не сомневаясь в том, что информация останется конфиденциальной. Но эта тема была слишком мрачной, а Маура не хотела впускать смерть в их дальнейший разговор.

Маура встала, чтобы налить еще кофе. Вернувшись к столу с кофейником, она сказала:

– А теперь расскажи о себе. Чем сейчас живет святой Виктор?

– Пожалуйста, не называй меня так.

– Когда-то тебе это казалось забавным.

– А теперь я вижу в этом нечто зловещее. Когда пресса начинает называть тебя святым, это значит, что они просто ждут шанса скинуть тебя с пьедестала.

– Я заметила, ты и «Одна Земля» частенько фигурируете в новостях.

Он вздохнул:

– К сожалению.

– Почему «к сожалению»?

– Прошлый год выдался очень тяжелым. Так много новых конфликтов, беженцев. Это единственная причина, почему мы так часто мелькаем в новостях. Ведь мы на передовой. Нам еще повезло, что в прошлом году мы получили огромный грант.

– Как результат всей этой восхваляющей прессы?

Он пожал плечами:

– Просто время от времени у какой-нибудь крупной корпорации просыпается совесть, и они решают выписать чек.

– Уверена, налоговые льготы сопоставимы с такими пожертвованиями.

– Но эти деньги быстро кончаются. Стоит какому-нибудь новому маньяку развязать войну – тут же появляются миллионы новых беженцев. Еще одна сотня тысяч детей, умирающих от тифа или холеры. Вот что не дает мне спать по ночам, Маура, – мысли о детях.

Он глотнул кофе, потом поставил чашку на стол, как будто вкус напитка стал ему неприятен.

Маура наблюдала за ним, таким смирным и тихим, отмечая новые пряди седины в его волосах. Даже став старше, Виктор не утратил своего идеализма, подумала она. Именно идеализм когда-то привлек ее, из-за него же они потом разбежались. Маура не могла конкурировать с мировыми проблемами в борьбе за внимание Виктора, не стоило даже тягаться. Его роман с медсестрой-француженкой, в конце концов, не явился для нее полной неожиданностью. Это был вызов, попытка утвердиться в своей независимости.

Они молчали, избегая встречаться взглядами, – двое людей, когда-то любивших друг друга, теперь не знали, о чем говорить. Маура услышала, как Виктор встал из-за стола, и пронаблюдала, как он подошел к раковине и вымыл свою чашку.

– Как поживает Доминик? – поинтересовалась она.

– Понятия не имею.

– Она еще работает в «Одной Земле»?

– Нет. Она ушла. Это было неудобно для нас обоих, после того как… – Он пожал плечами.

– Вы что же, не поддерживаете отношений?

– Для меня эта связь не имела никакого значения, Маура. Ты знаешь.

– Забавно. А для меня она слишком много значила.

Виктор повернулся к ней:

– Ты когда-нибудь перестанешь злиться по этому поводу?

– Прошло три года. Наверное, пора уже перестать.

– Ты не ответила на мой вопрос.

Она опустила голову:

– У тебя был роман на стороне. Я должна была разозлиться. Это был единственный выход для меня.

– Единственный выход?

– Чтобы оставить тебя. Остыть к тебе.

Он подошел к ней и положил руки ей на плечи. Его прикосновение было теплым и интимным.

– Я не хочу, чтобы ты остыла ко мне, – сказал он. – Пусть лучше ненависть. По крайней мере, хотя бы какое-то чувство. Больше всего я боялся, что ты вот так просто возьмешь и уйдешь. Холодно и решительно.

«А иначе я не умею», – думала она, когда его руки сомкнулись вокруг ее шеи и теплое дыхание коснулось ее волос. Она уже давно научилась справляться с подобной сумятицей в душе. Они совсем не подходили друг другу. Жизнелюб Виктор, женатый на Королеве мертвых. С чего они решили, что из этого союза выйдет толк?

«Просто мне хотелось его тепла, его страсти. Я хотела того, что мне не дано».

Телефонный звонок заставил руки Виктора замереть на ее плечах. Он отступил в сторону, а ей так нужно было его тепло. Маура поднялась из-за стола и подошла к телефону. Одного взгляда на определитель номера ей хватило, чтобы понять: этот звонок отправит ее в ночь, в снегопад. Пока она говорила с детективом и уточняла маршрут, Виктор безропотно ждал. Сегодня ее призывали на службу, а он оставался дома.

Она повесила трубку.

– Извини. Я должна уехать.

– Что, смерть с косой вызывает?

– Убийство в Роксбери. Меня ждут.

Виктор проводил ее до двери:

– Хочешь, я поеду с тобой?

– Зачем?

– За компанию.

– Поверь мне, на месте убийства с компанией проблем не возникает.

Он оглянулся и посмотрел в окно, за которым валил густой снег:

– Не самая хорошая ночь для поездок.

– Это относится к нам обоим. – Маура нагнулась, чтобы надеть сапоги. Она порадовалась тому, что он не видел ее лица, и сказала: – Тебе не стоит возвращаться в отель. Почему бы тебе не остаться здесь?

– Ты имеешь в виду, на ночь?

– Это было бы удобнее для тебя. Ты можешь постелить себе в комнате для гостей. Возможно, меня не будет несколько часов.

Его молчание вогнало Мауру в краску. По-прежнему не глядя на Виктора, она застегнула пальто. Ей вдруг захотелось исчезнуть, и она поспешно открыла дверь.

И услышала его голос за спиной:

– Я подожду тебя.

* * *

Свет проблесковых маячков прорезал пелену снегопада. Маура притормозила в хвосте патрульной машины, и тут же к ней приблизился полицейский. Лицо его было прикрыто воротником, отчего он был похож на черепаху, забившуюся в панцирь. Она опустила стекло и сощурилась под ярким светом его фонарика. Снежинки ворвались в машину и осели на торпеде.

– Доктор Айлз, бюро судебно-медицинской экспертизы, – представилась она.

– Хорошо, вы можете парковать машину прямо здесь, мэм.

– Где тело?

– Внутри. – Он махнул фонариком в сторону здания на противоположной стороне улицы. – Парадная дверь заперта на висячий замок, поэтому заходить нужно со стороны аллеи. Электричества нет, так что смотрите под ноги. Вам понадобится фонарик. Там на аллее полно всякого хлама.

Маура вышла из машины, окунувшись в белую метель. Сегодня она была готова к любой непогоде и сейчас радовалась своей предусмотрительности – ноги, обутые в непромокаемые боты, были теплыми и сухими. Дорогу изрядно замело, но снег был мягкий и пушистый, поэтому ступать по нему было легко и приятно.

На подходе к аллее Маура включила фонарик и увидела обвисшую полоску ленты оцепления, желтый цвет которой был едва различим под белой опушкой. Она приподняла ленту и скользнула под нее, обрушив на себя маленький снегопад. Аллею загромождали какие-то бесформенные кучи, припорошенные снегом. Ноги наступили на что-то твердое, и послышался треск стекла. По-видимому, аллею использовали как свалку, и оставалось только догадываться, какие неприглядные предметы скрывались под белым одеялом.

Она постучала в дверь и крикнула:

– Откройте, судмедэкспертиза!

Дверь распахнулась, и ее ослепило светом фонаря. Она не видела человека, который держал фонарь, но по голосу узнала в нем детектива Даррена Кроу.

– Здравствуйте, доктор. Добро пожаловать в тараканье царство.

– Вы не могли бы светить в другую сторону?

Луч соскользнул с ее лица, и Маура разглядела силуэт детектива – широкоплечий и угрожающий. Кроу был одним из самых молодых сотрудников отдела убийств, и каждый раз, когда ей доводилось работать с ним, у нее возникало ощущение, будто снимается телесериал с Кроу в главной роли. Он действительно выглядел киношным полицейским с уложенными феном волосами и соответствующей манерой поведения – «звездной» и самодовольной. Единственное, что мужчины, подобные Кроу, уважали в женщине, так это холодный профессионализм – именно его Маура и демонстрировала. Если коллеге-мужчине было дозволено дружеское подшучивание над Кроу, то на нее это не распространялось; барьеры были четко очерчены, полномочия распределены, а иначе он нашел бы способ посягнуть на ее авторитет.

Маура надела перчатки и бахилы и вошла в здание. Посветив фонариком по сторонам, она обратила внимание на то, как много вокруг металлических поверхностей. Огромный холодильник, стальные столешницы. Промышленная плита и печи.

– Когда-то здесь находился итальянский ресторан «Мама Кортина», – пояснил Кроу. – Пока мама не обанкротилась и не оставила свой бизнес. Два года назад на здание был наложен арест, и двери заперли на висячие замки. Похоже, вход со стороны аллеи недавно был взломан. Все это кухонное оборудование подготовлено к аукциону, но не знаю, кто захочет его купить. Оно совершенно непригодно к работе. – Детектив посветил фонариком на газовые горелки, на которых черной коркой застыл многолетний жир. От луча света бросились врассыпную тараканы. – Здание буквально кишит этими тварями. Им здесь есть чем поживиться.

– Кто обнаружил тело?

– Один из наших ребят из отдела по борьбе с наркотиками. Они тут неподалеку проводили задержание наркоторговцев. Подозреваемый скрылся, и они решили, что он рванул в эту аллею. Бросившись за ним, заметили открытую дверь. Вошли в здание, а тут такой сюрприз. – Он посветил на пол. – В пыли обнаружены следы волочения. Как будто убийца тащил жертву через это помещение. – Он посветил в другой угол кухни. – Тело там. Нам придется пройти через зал.

– Вы уже провели здесь видеосъемку?

– Да. Извели две упаковки батареек, чтобы установить свет. Батарейки кончились. Так что будет темновато.

Маура последовала за Кроу к двери кухни, держа руки по швам, – так она напоминала себе, что нельзя ничего касаться, – как будто у нее могло возникнуть такое желание! Вокруг что-то шелестело, и она представила себе, как полчища насекомых штурмуют стены и потолок. Она могла стоически переносить кровавые зрелища, но мерзкие твари вызывали у нее содрогание.

Войдя в зал, она уловила букет запахов, столь характерных для задворок старых ресторанов: пахло мусором и перекисшим пивом. Но здесь к ним примешивался еще один хорошо знакомый запах, от которого у нее участилось дыхание. В нем была цель ее визита, и он вызывал в ней любопытство вперемешку с ужасом.

– Похоже, здесь был наркопритон, – сказал Кроу, посветив на пол, где Маура увидела старое одеяло и кипу газет. – Кругом полно свечей. Хорошо еще, что они не спалили дом со всем этим хламом.

Фонарик скользнул по кучам упаковок и пустых консервных банок. С вершины кучи на них смотрели два желтых глаза – крыса нагло и бессовестно таращилась, словно приглашая подойти ближе.

Крысы и тараканы. «Что же осталось от трупа, когда кругом столько любителей падали?» – подумала Маура.

– Нам туда. – Кроу уверенно прокладывал путь среди столов и поваленных стульев. – Держитесь этой стороны. Здесь есть следы, которые мы стараемся сохранить. Кто-то на подошвах разнес кровь. Отпечатки тянутся оттуда.

Детектив вывел Мауру в короткий коридор. Из двери в углу просачивался слабый свет. Там находился мужской туалет.

– Доктор приехала! – крикнул Кроу.

Из-за двери вынырнул еще один луч фонарика, а следом за ним Джерри Слипер, партнер Кроу. Он устало махнул Мауре рукой в перчатке. Слипер был старейшим детективом отдела убийств, и всякий раз при встрече с ним ей казалось, что его плечи еще больше ссутулились. Она задавалась вопросом, не связано ли его уныние с вынужденной необходимостью работать в паре с Кроу. Ни мудрость, ни опыт не могли переплюнуть агрессивность молодости, и Слипер давно уступил бразды правления своему властолюбивому напарнику.

– Зрелище не из приятных, – сказал Слипер. – Радуйтесь хотя бы тому, что сейчас не июль. Даже представить себе не могу, какая была бы вонь, если бы не чертовский холод.

Кроу расхохотался:

– Похоже, кто-то готовится переехать во Флориду.

– Послушай, я уже присмотрел для себя прелестный домишко в кондоминиуме. Всего в квартале от берега. Я буду целыми днями расхаживать в плавках. И плевать мне на всех.

«Теплые пляжи, – подумала Маура, – шелковистый песок. Разве кто-нибудь из нас отказался бы от такой перспективы? Променял бы ее на этот темный вонючий коридор?»

– Труп в вашем распоряжении, доктор, – сказал Слипер.

Она подошла к двери. Луч ее фонарика упал на грязные плитки пола, выложенные в черно-белом шахматном порядке. На плитках отпечатались следы подошв и засохшей крови.

– Держитесь ближе к стене, – предупредил Кроу.

Маура вошла в комнату и тут же шарахнулась в сторону – прямо в ногах что-то зашуршало.

– Господи, – прошептала она и нервно рассмеялась.

– Да эти крысы плодятся – позавидовать можно, – сказал Кроу. – К тому же им здесь раздолье.

Под дверью в туалет мелькнул длинный хвост, и она вспомнила старые городские байки о крысах, которые плавают в канализационных трубах и выныривают из унитазов.

Маура медленно обвела лучом фонарика два умывальника с отсутствующими кранами, писсуар, забитый мусором и окурками. Скользнув на пол, луч выхватил из темноты обнаженное тело, лежавшее на боку возле писсуара. Сквозь спутанные черные волосы посверкивали оголенные лицевые кости. И на теле виднелись множественные следы крысиных укусов: грызуны уже пировали на этой груде свежего мяса. Но не жуткое зрелище растерзанной острыми зубами плоти шокировало ее, а крохотный размер тела.

Ребенок?

Маура опустилась на корточки возле трупа. Правая щека жертвы была прижата к полу. Наклонившись ближе, она увидела хорошо сформированные груди – совсем не детские. Перед ней была зрелая женщина, просто миниатюрной комплекции, со стертыми чертами лица. Крысы жадно обглодали левую щеку, изъев кожу и даже носовой хрящ. Кожа, оставшаяся на теле, была очень смуглой. «Латиноамериканка?» – подумала Маура, скользя лучом фонарика по костлявым плечам и шишковатому позвоночнику. Темные, почти багровые наросты были разбросаны по всему телу. Она остановила луч на левом бедре и ягодице и увидела другие повреждения. Злобные хищники растерзали плоть по всему бедру, голени и…

Луч фонарика замер на щиколотке.

– Боже, – выдохнула она.

Левой ступни не было. Щиколотка оканчивалась культей, уже почерневшей от гниения.

Она посветила на другую щиколотку и увидела такой же обрубок. Правая ступня тоже отсутствовала.

– А теперь посмотрите на руки, – сказал Кроу, который приблизился и встал рядом. Он добавил света от своего фонарика, чтобы она могла разглядеть руки, спрятанные в тени туловища.

Но вместо рук она увидела два обрубка в лохмотьях кожи со следами зубов хищников.

Она в ужасе отпрянула:

– Я так понимаю, это не крысы отгрызли, – сказал Кроу.

Она нервно сглотнула.

– Нет. Эти конечности были ампутированы.

– Вы думаете, он сделал это, когда она была жива?

Маура посмотрела на грязный кафель пола и увидела небольшие лужицы засохшей крови под обрубками. Фонтаны крови оставляют совсем другие следы.

– Когда делали ампутацию, артериального давления уже не было. Конечности отрезали после смерти. – Она взглянула на Кроу. – Вы их нашли?

– Нет. Он забрал их с собой. Одному дьяволу известно зачем.

– Этому может быть единственное логическое объяснение, – вмешался Слипер. – Теперь у нас не будет отпечатков пальцев. Мы не можем идентифицировать труп.

– Если он пытался замести следы… – начала говорить Маура, уставившись на лицо с оголенной костью, и вдруг почувствовала прилив ужаса. – Мне нужно перевернуть ее, – быстро проговорила она.

Она достала из своего чемоданчика одноразовую простыню и расстелила ее рядом с телом. Слипер и Кроу вдвоем передвинули труп на простыню.

Слипер судорожно вздохнул и, поморщившись, отвернулся. Правая щека, прижатая к полу, теперь была хорошо видна. Так же, как и единственное пулевое отверстие в левой груди.

Но не пулевая рана шокировала Слипера, а правая половина лица жертвы, на которой оказался выпученный глаз без века. Прижатая к полу, правая щека оказалась недоступной для грызунов, но кожи на ней все равно не было. Высохшая мышца превратилась в жесткие волокна, сквозь которые жемчужным блеском просвечивала скуловая кость.

– Похоже, это не крысы, – высказал свое мнение Слипер.

– Нет, это не их работа, – подтвердила Маура.

– Господи, неужели он вот так запросто содрал кожу? Как будто сорвал…

Маску. Только эта маска была не из резины и не из пластика, а из человеческой кожи.

– Он изуродовал ей лицо, руки. Не оставил нам никаких зацепок для установления личности, – сказал Слипер.

– Но зачем ему ступни? – удивился Кроу. – Это абсолютная бессмыслица. Идентификацию по пальцам ног еще не придумали. К тому же она не выглядит жертвой, которую вообще будут разыскивать. Кто она – черная? Латиноска?