Текст книги "Сердце принца-ворона"

Глава 14

Эмбер

Переступив порог гостиной, брат Марус замирает на месте. Вероятно, вышел из собственной спальни.

– Не нужно меня бояться, – мягко начинает он. Вот только эта мягкость обманчива. Неизвестно, насколько ее хватит.

Мелькает мысль сбежать. Но как он на это посмотрит? Отпустит меня? Или станет удерживать силой? А может, позовет стражу?

Собравшись с духом, я с вызовом встречаю его взгляд.

– Мы не должны оставаться наедине.

Марус не спеша направляется ко мне. К счастью, гостиная достаточно большая, и он от меня еще далеко. И все же я почти прижимаюсь к входной двери.

– В этом нет ничего дурного, – поясняет он. – Я ведь служитель церкви.

– Не моей церкви.

На пару мгновений он замедляет шаг. Потом подходит ближе. А после еще ближе. В глазах его пляшут веселые искорки.

– Ваша мачеха сказала, что вы дикая. Так это правда?

Обычно это слово для меня сродни оскорблению. Но сейчас оно словно броня. Я обнажаю зубы.

– Да.

Сделав еще несколько шагов, он садится на диван.

– Подойдите, – просит он и указывает на кресла, расставленные вокруг чайного столика. – Посидите со мной. Я просто хочу поговорить.

Я же вновь размышляю о побеге. Сейчас он сидит, и у меня, возможно, будет преимущество. Я смогу выскочить за дверь прежде, чем он успеет подняться.

– Я не причиню вреда, – продолжает он, словно бы заметив страх в моих глазах. – О Сан-Лазаро ходят скверные слухи, но, уверяю, все это неправда. Уже нет. Я не презираю фейри. Иначе зачем мне добиваться брака с женщиной, в которой течет их кровь?

– Действительно, зачем? – бросаю я в ответ.

– Сядьте, и я отвечу на все вопросы, – спокойно предлагает он. Надо же, само терпение. Словно желая показать, что мне ничего не грозит, он садится более расслабленно и, чуть склонившись вбок, кладет руку на спинку дивана. Он по-прежнему кажется холодным, но явно пытается меня успокоить. – Садитесь куда хотите.

Сначала я не двигаюсь, лишь молча наблюдаю за ним, и Марус слегка улыбается. Он ничуть не взволнован, и, глядя на его лицо, я начинаю сомневаться. Может, я перегнула палку? И отношусь к брату Марусу, словно к злодею, лишь потому, что он принадлежит к ненавистной мне вере? Или все же не зря при взгляде на него и на эмблему на лацкане по коже бегут мурашки?

Отвернувшись от Маруса, я бросаю взгляд на кресла и диваны. И, наконец, отлепившись от двери, сажусь как можно дальше от него, на самый край. Сжимаю руки в кулаки, чтоб не дрожали пальцы.

– О чем бы вы хотели спросить? – начинает он.

Мысли мечутся в голове, но я не могу придумать ни одного вопроса. И желаю лишь поскорее закончить этот разговор.

– Тогда спрошу я, мисс Монтгомери. За что вы ненавидите Сан-Лазаро?

В попытке успокоиться я делаю глубокий вдох, потом еще один и еще… И все равно, когда начинаю говорить, в голосе слышится дрожь.

– Одиннадцать лет назад, во время восстания, погибла моя мать. В нее выстрелил один из ваших братьев железной пулей, которые братство тайно провезло на Фейривэй.

– Как это произошло? – безразлично спрашивает он. – Она была воином? Или случайно оказалась рядом?

– Воином. – Я закусываю щеку изнутри, стремясь отвлечься от скорби, способной накрыть меня в любой момент. Но чувствую лишь облегчение. Сейчас я могу открыто говорить о маме, и миссис Коулман не станет затыкать мне рот или обрушивать на голову собственный рассказ. На этот раз мне позволят поведать о произошедшем так, как всегда рассказывал отец. – Задолго до моего рождения мама служила в королевской гвардии при дворе Ветряного королевства и пользовалась благосклонностью королевы Минуэтт. Когда она выбрала себе в мужья человека, моего отца, то лишилась должности. Они с отцом переехали сюда, в Лунарию, где родилась я. Мы были счастливы. Но, когда начались восстания, мама решила хотя бы попытаться помочь королевству. Эти земли первыми подверглись нападению, и среди населения было немало потерь, так что королева с радостью приняла ее обратно. Сражаясь бок о бок с бывшими товарищами, мама помогла им победить ваше братство, но дорого за это заплатила.

Он понимающе кивает и слегка подается вперед.

– Мне правда очень жаль. Надеюсь, вы мне верите. Мои предшественники совершили ошибку. Может, они и боролись за свободу религии, но явно избрали не тот путь. Во время восстаний я был четырнадцатилетним мальчишкой. И не имел к случившемуся никакого отношения. Когда правители-фейри подавили беспорядки, я увидел, что церковь стала намного лучше, чем прежде. Виновных казнили, а братьев, уличенных в сочувствии к их делу, сместили с правящих постов и заменили мирно настроенными последователями. Именно по их стопам я решил пойти.

Надеюсь, он не лжет. Хочется верить, что мне ничто не угрожает и он не видит во мне демона, нуждающегося в усмирении. Ведь именно подобные отвратительные идеи по большей части помогли фанатикам разжечь из одиночных беспорядков полномасштабное восстание. Они отравляли умы людей, ожесточали сердца бедных и угнетенных граждан, особенно тех, кто пострадал от предыдущей войны и в результате объединения острова потерял жилье и работу. Прижимистые аристократы обеспечивали их деньгами, в ряды армии набирались бедняки. Как только повстанцы обзавелись достаточными средствами и бойцами, они нелегально провезли на Фейривэй ружья и пули из железа, запрещенного на острове из-за смертельного воздействия на фейри, и напали сразу на три королевства – Ветряное, Лунное и Весеннее.

– К каким фейри относилась ваша мать? – спрашивает Марус.

– К сильфидам.

– И как она выглядела?

В мыслях тут же вспыхивают образы мамы.

– Она была красива, и в благой, и в неблагой форме. В ипостаси человека она выглядела почти как я. Может, чуть выше, на дюйм или два, с кожей синего оттенка. В неблагой, бестелесной форме она походила на прекрасного синего духа с людскими чертами, лицом, руками, ногами, но прозрачного и яркого, как небо. Она умела летать и плавать и танцевала грациознее балерины.

– Вы ее любили.

Я киваю, и по щеке катится слеза.

– И вы можете… менять формы, как ваша мать? У вас есть магия фейри?

Вся пропитанная скорбью теплота, сопровождающая мой рассказ о маме, исчезает, оставляя вместо себя холод.

– Нет, – резко бросаю я. Интересно, может он понять, что я скрываю? Конечно, я не солгала. По крайней мере, отчасти. Я и правда не могу менять формы. На это способны большинство полукровок, рожденных от связи фейри с человеком, но меня… просто не учили. А поскольку мамы, способной объяснить мне, что к чему, нет в живых, сомневаюсь, что у меня это когда-либо получится. Что касается магии фейри, здесь все несколько сложнее. – Я не пользуюсь магией фейри.

Марус тяжело вздыхает, но, похоже, чувствует большое облегчение. Наклонившись вперед, он упирается руками в бедра.

– Я буду добр к вам, мисс Монтгомери. И, если примете меня, стану нежно любить.

Принять его или нет? Мачеха явно не оставит мне выбора. Но я не говорю об этом вслух, лишь спрашиваю:

– Почему я? Мы почти не разговаривали, и вы явно заметили мое беспокойство. Зачем добиваться моей руки, когда вы с гораздо большей легкостью смогли бы увлечь одну из моих сводных сестер?

Он молчит, а потом медленно поднимается. Я напрягаюсь, но он не подходит ближе. Лишь расправляет плечи, становясь как будто выше.

– Мой личный долг – спасти ваш род. Без насилия и восстаний. Просто подавая благой пример и наставляя на путь истинный.

– Спасти, – эхом отзываюсь я, чувствуя, как холодеет все внутри. – Думаете, мне нужно… спасение?

– Как и всем фейри, – произносит он, не глядя на меня. – В Сан-Лазаро мы чтим мир и боремся с насилием, в меру своих сил пытаемся очистить остров от греха. Именно поэтому я решил жениться на фейри и выбрал вас. Я подарю вам любовь. Нас ждет честная, достойная жизнь. Вы ведь не связаны с магией, значит, почти безгрешны. Наш брак станет примером для других. Вместе мы сделаем Фейривэй добрее.

Я вскакиваю на ноги, чувствуя, как ярость струится по венам.

– Я не желаю вашего спасения. И не нуждаюсь в нем. Наследие фейри – вовсе не грех.

С горящими глазами Марус поворачивается ко мне.

– Дикая натура! Но я могу помочь. И спасти вас.

– Даже не пытайтесь! – И, высоко подняв голову, направляюсь к двери.

Он настигает меня в несколько шагов и, встав передо мной, загораживает выход. На лице его мелькает вспышка ненависти, словно бы тщательно продуманная личина дала трещину. Однако Марус быстро возвращает себе невозмутимый вид.

– Вы отсюда не уйдете. Завтра мы поженимся, но до тех пор вы останетесь в этих комнатах.

Я потрясенно открываю рот.

– Завтра? Вы ведь шутите? Я не выйду за вас замуж!

– Все уже решено. Мы с вашей мачехой нашли общий язык, и соглашение пойдет на пользу всей семье. Ради любви к ним перестаньте противиться. Не хотите спасти себя, подумайте об их благополучии.

Я лишь моргаю, не в силах говорить. Все его слова кажутся совсем неправильными. Но с чего начать и как ему объяснить?

С губ срывается горький смешок.

– Вы даже не знаете, о чем говорите. Подумать о семье? Поверьте, они этого не заслужили.

Взгляд Маруса становится жестким.

– Меня предупредили, что с вами трудно сладить, вы эгоистичны и думаете только о себе. Сперва я не поверил, ведь вы казались такой робкой. И дикой, без сомнения. Но я все же полагал, что и у вас есть чувства. Что ж, я ошибся. Теперь понимаю, почему она взяла с меня те обещания. Вы просто средоточие греха.

От его слов внутри все переворачивается. Мне хочется наброситься на Маруса. Но я просто задаю вопрос, засевший в глубине сознания.

– Что вы пообещали мачехе в обмен на мою руку?

– Возможность пользоваться моими личными покоями. Место при дворе для ваших сестер. – На миг он замолкает, кривя губы в самодовольной усмешке. – Ежемесячное пособие на содержание вашей семьи.

– Пособие?

– Из вашего наследства. То, что вы могли бы даровать им добровольно, по доброте душевной, теперь выделю я.

– Из моего наследства? – цежу я сквозь зубы. – У вас нет на него прав! Как и у нее!

– Когда мы поженимся, ваше наследство перейдет ко мне.

Я лишь качаю головой.

– Вовсе нет. Оно ведь еще даже не мое. Я не смогу заявить на него права, пока…

– Вам не исполнится девятнадцать? Да, я знаю. Однако брак меняет правила игры.

Меня пронзает тревожное чувство. Ведь он прав. Однажды я подслушала, как мачеха призналась Имоджен в навязанном мне соглашении, и помню ее слова:

«Пока эта дерзкая девчонка остается под моей опекой, я буду получать пособие. Но, когда ей исполнится девятнадцать, продолжать платить сможет лишь она сама по собственной воле. А если она выйдет замуж… Нет. Ни за что! Ведь тогда я потеряю над ней власть и всем завладеет ее муж».

– Собираетесь украсть мое наследство? – спрашиваю я.

– Ну что вы, какая кража? Я просто получу на него право, как ваш супруг.

– Возможно, по людским законам. Но я ведь наполовину фейри! На меня эти правила не действуют.

– Вы, конечно, можете подать прошение королеве, – сообщает он. – Но она благоволит мне и не станет лезть в проблемы какой-то незнакомой девчонки-полукровки. К тому же свадьба уже завтра, а после нее в прошениях не будет смысла. Сам принц засвидетельствует передачу права на наследство, и дело будет сделано.

– Принц? – хмурюсь я.

Марус кивает.

– Королева Никсия в отъезде, и вместо нее правит принц Франко. Конечно, мы могли бы пожениться в соборе Сан-Лазаро, но лучше проявить благоразумие. Ваша мачеха со мной согласна.

– Я не выйду за вас замуж! – Я отступаю на шаг назад.

– Принц уже согласился. Мы встречаемся с ним завтра.

– Хотите посмотреть, как я буду брыкаться и кричать? – Ведь я не сдамся без борьбы. Конечно, мачеха, прибегнув к сделке, способна причинить немало боли. Но теперь я понимаю всю глубину ее замысла и вижу, сколько тьмы скрывается за показной добротой брата Маруса. Никто не заставит меня пойти на этот брак.

– Брыкаться и кричать, – медленно тянет он, словно пробуя слова на вкус. А потом кивает. – Если до этого дойдет.

Я открываю рот. Тысячи доводов жгут язык. Но что я вообще могу сказать? Мне хочется крикнуть, что принц Франко не стал бы закрывать глаза на явно принудительный брак. Но потом вспоминаю разозлившую меня беседу с принцем у задней двери лавки мадам Флоры и его беспечно-вызывающее поведение сегодня на балу… Я вполне могу ошибаться.

– Я лучше умру! – бросаю, кривя губы в мрачной усмешке.

Одарив Маруса уничижительным взглядом, делаю еще шаг назад.

Он вздергивает подбородок, глядя прямо на меня.

– Я буду молиться о вашем спасении.

И, резко метнувшись вперед, заключает меня в объятия.

Глава 15

Эмбер

Он обхватывает меня руками. Я вырываюсь и кричу, но бесполезно. Он намного сильнее, чем можно было ожидать от служителя церкви. В мгновение ока я оказываюсь прижата спиной к его груди, с притиснутыми к бокам руками. Хочу пнуть его в ногу, но он отрывает меня от пола и тащит в другой конец гостиной, что-то бормоча себе под нос. Судя по всему, молитву.

– Сан-Лазаро, Святейший над всеми…

Зарычав, я пинаю его в голень. Бесполезно. Не обращая внимания, он подтаскивает меня к закрытой двери и толчком открывает ее. Света из гостиной хватает, чтобы понять – мы в спальне. Марус быстро закрывает дверь, и меня со всех сторон окутывает темнота.

Он несет меня по комнате, а я с удвоенной силой пытаюсь вырваться. И он вдруг разжимает руки, почти отшвыривая меня от себя. Я натыкаюсь на что-то мягкое – судя по всему, кровать. Опасаясь, что в своих действиях он может зайти намного дальше, я перебираюсь на другую сторону постели и, скатившись с нее, ударяюсь о твердый пол. Замерев, я моргаю и жду, пока глаза привыкнут к темноте. Справа возникает полоска света, и я вижу, как брат Марус выскальзывает за дверь, снова оставляя меня в темноте. В замке поворачивается ключ.

Я бросаюсь к двери и чуть не падаю, вновь и вновь натыкаюсь на невидимую мебель, но упорно пробираюсь туда, где видела свет, сейчас едва заметно проникающий в комнату. Наконец, добравшись до цели, дергаю за ручку, но она не поддается.

– Отпустите меня! – кричу я, колотя кулаками в дверь. Потом, замерев, прижимаюсь ухом к деревянной створке, пытаясь понять, где находится брат Марус.

– Я буду любить вас, мисс Монтгомери, – доносится из-за двери его голос. Вздрогнув, отступаю назад, а он продолжает: – Я стану хорошо к вам относиться, но вы не должны бросаться на меня. Ищите в себе лучшие черты, отриньте грех и обратитесь к добру.

– Идите в бездну! – тяжело дыша, огрызаюсь я.

Он же вновь начинает бормотать молитву.

– Сан-Лазаро, Святейший над всеми, изгони грех, живущий в этом создании, и укажи ей праведный путь. Задержи ее руку и омой пламенем благочестия…

Я больше не желаю слушать и отворачиваюсь от двери. Когда глаза привыкают к темноте, я различаю очертания кровати, какое-то скопление мебели – вероятно, что-то вроде мини-гостиной – и тонкую светлую полоску на дальней стене. Окно! Бросаюсь вперед и отдергиваю шторы. Спальню тут же наполняет звездный свет. Я всматриваюсь в небо, и кружащиеся в голове мысли замирают. Я вспоминаю, каким видела его сегодня вечером сквозь куполообразный потолок в бальном зале, до того, как ночь стала ужасно неправильной.

Чувствую, как ноет в груди. Еще час назад я была в шаге от свободы. Не только из-за музыки и беззаботности бала. Просто мне хватало наивности думать, что я сумею выдержать жестокость мачехи. Конечно, я прекрасно понимала, что она не перестанет пытаться завладеть моим наследством, но даже не предполагала, что она отыщет такой способ. А ведь подобный план вполне мог бы сработать. Странно, что она подумала о нем только сейчас. Хотя, вероятно, все дело в гордыне. Судя по всему, желание выдать замуж Имоджен и Клару раньше, чем меня, почти перевешивало жадность к деньгам.

Но сейчас она сделала коварный ход. И разрушила все мои планы и мечты о будущем.

Проглотив комок в горле, я достаю из-за корсета небольшой носовой платок. И, развернув его, извлекаю на свет тайное сокровище – билет на поезд до Стелларии. В первый миг при взгляде на него я ощущаю боль. Но потом во мне что-то меняется. Внутри рождается негодование; сперва легкое, как ветерок, постепенно оно перерастает в бурю. И я понимаю, что для меня еще не все кончено. Через две недели я сяду на этот поезд.

Как сказала миссис Коулман брату Марусу, я дикое существо. И я выберусь из этой клетки, чего бы мне это ни стоило.

* * *

Я прячу билет на поезд обратно в корсет, а затем проверяю дверь, заглядываю под нее, ища любой намек, что брат Марус может быть где-то поблизости. Но вижу лишь полоску света из гостиной. Похоже, он оставил свой пост и прекратил бесплодные молитвы за мою душу.

На цыпочках вновь подкрадываюсь к окну, осматривая запорные механизмы. Они гораздо изысканней, чем на окне в моей спальне, но работают по тому же принципу. Медленно и осторожно открываю защелку и мягко нажимаю на оконное стекло. Оно бесшумно поворачивается на петлях, впуская в комнату свежий ночной воздух. Перегнувшись через подоконник, я осматриваюсь.

Похоже, я на третьем этаже, земля виднеется далеко внизу. Отсюда мне не спрыгнуть. Придется перелезть на более безопасный выступ. К счастью, в этом деле у меня большой опыт.

Сердце бьется все быстрее. Я оглядываюсь по сторонам, изучая внешнюю стену. Она создана из материала, внешне похожего на гладкий лунный камень, и рукам почти не за что уцепиться. Насколько было бы легче, окажись стена из кирпича или песчаника.

Немного ниже подоконника я замечаю карниз, тянущийся по всему фасаду здания. Через каждые несколько футов он огибает декоративные опаловые полуколонны, по ширине чуть больше моего тела. Конечно, отсутствие опор для рук по-прежнему не радует, но я уже вполне могу представить, как здесь можно передвигаться. Ухватиться, сделать быстрый шаг, еще один, опять ухватиться. И вновь сначала. Но что потом? Возможно, в конце концов получится спуститься на подоконник или балкон второго этажа. Оттуда я смогу спрыгнуть на землю с меньшим риском свернуть себе шею.

Перегнувшись дальше через подоконник, я рассматриваю находящиеся справа балконы второго этажа. Из большинства окон льется свет, так что, скорее всего, ни о какой безопасности там и речи быть не может. Слева повторяется почти та же картина, разве что… Немного в стороне я вижу два темных окна и между ними балкон. Судя по всему, в покоях никто не живет. Или, в худшем случае, обитатель комнаты спит. Но кто будет спать в ночь бала?

Я бросаю взгляд на дверь спальни и виднеющуюся под ней полоску света. Брата Маруса по-прежнему не слышно, правда, это мало утешает. Кто знает, когда он вернется?

Стиснув зубы, чтобы укрепить решимость, я снимаю перчатки и засовываю их за корсаж платья, а потом перекидываю ногу через подоконник. Потрепанные чулки со множеством заплат уже обзавелись новыми дырами – судя по всему, пострадали в борьбе с Марусом. Перекинув другую ногу, я придерживаю юбки платья, размышляя, не стоит ли снять с себя бальный наряд и карабкаться в одном нижнем белье. С другой стороны, когда я выберусь из комнаты, проблемы для меня только начнутся. Не стоит добавлять к ним шныряние по чужим балконам в корсете и нижних юбках. По крайней мере, я не надела громоздкий кринолин, в каких щеголяли многие дамы на сегодняшнем балу.

Стараясь двигаться как можно тише, я осторожно поворачиваюсь, теперь упираясь животом в подоконник. Затем хватаюсь за выступ и сползаю вниз. Скользя подошвами башмаков по стене из лунного камня, я пытаюсь нащупать место, куда можно поставить ноги. И впервые за сегодняшний вечер благодарю судьбу, что на мне нет элегантных ботинок на каблуках или бальных туфель.

Наконец я нащупываю карниз и, встав на него обеими ногами, начинаю не спеша продвигаться вперед. Сперва по-прежнему держусь за подоконник, но, подобравшись ближе, хватаюсь за первую полуколонну. Следя за равновесием, медленно делаю шаг, стремясь продвинуться как можно дальше. На миг замираю, приходя в себя, и теснее прижимаюсь к стене. А потом отпускаю колонну. Сердце бьется где-то в горле, когда я быстро скольжу по карнизу, почти распластавшись по стене, а затем хватаюсь за следующую колонну.

Так продолжается несколько минут.

Ухватиться, быстрый шаг, еще один, опять ухватиться. Быстрый шаг, снова шаг. Ухватиться.

Каждый раз, приближаясь к окну, я цепляюсь за подоконник и проверяю, нет ли кого в комнате, и лишь потом крадусь мимо него. Время от времени я оглядываюсь назад, откуда пришла, боясь увидеть Маруса. Сама мысль об этом заставляет сердце стучать громче. В ушах шумит, на лбу и шее выступают капли пота.

Ухватиться, быстрый шаг, еще один, опять ухватиться. Быстрый шаг, снова шаг. Ухватиться.

Тяжело дыша, я наконец добираюсь до балкона, с которого планирую спуститься на нужный мне этаж. Обхватив полуколонну всего в нескольких футах от балюстрады, я делаю глубокий вдох, затем еще несколько быстрых шагов и хватаюсь за ограждение. Ноги скользят по гладкому камню, и мне не удается удержаться на нижнем выступе балкона.

Стиснув зубы, чтобы не закричать, я нащупываю ногами твердую опору. И на время замираю, пытаясь успокоить бешено бьющийся пульс.

А после поочередно убираю руки с балюстрады, хватаясь за вертикальные балясины под ней. Крепко держась руками за каменные столбики, я уже намеренно отрываю ноги от опоры и теперь просто свисаю вниз.

Я продолжаю перебирать руками вниз по балясинам, пока не достигаю основания балкона. Руки дрожат, мышцы протестующе вопят, но я изо всех сил пытаюсь удержаться, чтобы не упасть.

Отважно бросаю взгляд вниз, чтобы понять, насколько далеко от моих ног до балюстрады нижнего балкона. К сожалению, я зависла намного выше, чем предполагала изначально.

Будь проклят мой маленький рост!

Придется просто прыгать.

Конечно, если в комнате кто-то спит, то я наверняка его разбужу. Но лучше так, чем, потеряв равновесие, рисковать свалиться на землю.

Цепляясь дрожащими руками за нижний выступ балкона, я морщусь от боли в мышцах.

«Еще чуть-чуть. Потерпите немного. Я почти на месте», – мысленно уговариваю я их.

Подтянув выше колени, начинаю раскачиваться. Вперед, назад и снова вперед. А после отпускаю выступ.

Пытаюсь приземлиться на ноги, но, потеряв равновесие, ударяюсь бедром о твердый пол балкона. Что ж, по крайней мере, я не сильно шумела. Но, несмотря на это, поспешно поднимаюсь на ноги, не обращая внимания на боль в боку. Упираюсь руками в перила и рассматриваю землю внизу. Куда бежать, когда я спрыгну?

«Неважно», – отвечаю сама себе. Главное убраться отсюда, подальше от Маруса и миссис Коулман.

Живот пронзает острой болью. Я сгибаюсь пополам, чуть не ударившись подбородком о балюстраду, и закусываю губу, силясь не закричать. Боль почти невыносима.

Проклятие! Это все сделка. Дурацкая сделка, о которой я и думать забыла.

Мелькает мысль все же спрыгнуть с балкона и продолжить путь, несмотря на боль. Но меня охватывает новый приступ, еще сильнее, чем прежний. Даже если мне каким-то чудом удастся спуститься, в таком состоянии далеко я не уйду. Меня накрываает отголоском сделки, и слова ее эхом отдаются в голове, вызывая мучительную боль.

«Пока тебе не исполнится девятнадцать, ты будешь жить под моей крышей и находиться на моем попечении. И станешь подчиняться мне».

Сердце колотится так быстро, что, кажется, вот-вот может разорваться. Хватая воздух, я отталкиваюсь от перил и упираюсь спиной в балконные двери.

«Я подчиняюсь… подчиняюсь…» – твержу я про себя, но боль не утихает.

Зачем я только думала о миссис Коулман? Ведь именно ее имя вызвало причиняемую сделкой боль. Вспышка вины с моей стороны – и в дело вступила магия, от которой невозможно скрыть какие-либо намерения. Жаль только, что прежде я не успела выбраться за пределы дворца и забраться туда, где миссис Коулман меня не отыщет.

Мысли беспорядочно кружатся в голове, меня накрывает приступ тошноты, а тело покрывается холодным потом. Я опускаюсь на пол, все еще прижимаясь спиной к балконной двери.

«Я подчиняюсь… подчиняюсь…»

Но все бесполезно. Ведь эти слова далеки от истины.

Боль усиливается, и я закрываю глаза. Чувствую, как ускользает сознание. Но дверь позади меня внезапно открывается, и я падаю на спину.

«Я вновь под вашей крышей, миссис Коулман. Я подчиняюсь», – мелькает последняя мысль.

А потом я ударяюсь головой о пол и погружаюсь в темноту.