Текст книги "Чистый кайф. Я отчаянно пыталась сбежать из этого мира, но выбрала жизнь"

11

– Доброе утро, красавица! С Рождеством!

Я поежилась, когда она произнесла эти слова. Я лежала без сна уже несколько часов, тупо пялясь на нижнюю сторону койки своей соседки. Этим утром депрессия оплела меня своими кольцами, точно змея. Я чувствовала себя парализованной.

Рождество всегда было моим любимым праздником, но в этом году оно стало душераздирающим напоминанием о том, что моей привычной жизни больше не существует. Я закрыла глаза и мысленно перенеслась в прошлое Рождество. Элиот разбудил меня, принеся в постель чашку горячего кофе. Ему полагалось быть на дежурстве, но он сказал, что подготовил для меня сюрприз и не сможет дождаться вечера. Он положил на подушку рядом с моей головой маленькую квадратную коробочку и удовлетворенно улыбнулся.

– Открывай, – потребовал он, садясь рядом.

Я сонно улыбнулась и села в постели. Потерла глаза, прогоняя сон, и начала снимать сверкающую серебряную оберточную бумагу. Тут мой мозг наконец проснулся, и я резко остановилась, не вскрыв до конца подарок.

– Погоди, мне очень-очень срочно нужно пойти пописать! – протараторила я, отдергивая одеяло и на цыпочках бросаясь в ванную.

До меня дошло, что сейчас придется изображать волнение и благодарность за подарок, лежавший в коробочке, каким бы он ни был, и одна мысль об этом лишила меня сил. В ванной я пустила воду и торопливо вытащила пакетик с таблетками и шприц из коробки с тампонами, стоявшей под столешницей.

Мне пришлось делать это быстрее, чем обычно, поскольку Элиот буквально ждал меня под дверью. Я спешила, подготавливая все необходимое, стараясь не звякнуть ложкой о столешницу, отложив ее в сторону.

– Поторопись, детка, мне пора на работу, – окликнул он меня.

– Иду! Я зубы чищу, не хочу пугать тебя запахом изо рта, когда буду целовать! – крикнула я, оборачивая ремень вокруг бицепса и туго его затягивая. Я знала, что за это мне уготовано место в аду. А теперь даже не могла начать взаимодействовать с другими людьми, пока не уколюсь наркотиком. Я ненавидела себя и то, чем стала, – но не могла остановиться. Не знала как.

– Алло-о-о-о! Земля вызывает Тиффани, прием! Я говорю – с Рождеством тебя! – проговорила Джесси, махая ладонью у меня перед носом и выдергивая из грез наяву.

– Ой, привет! Да, прости. Сегодня у меня какой-то странный день, – ответила я.

– Еще бы! Рождество в тюрьме – это отстой. Но есть и положительная сторона, – начала она с присущим ей оптимизмом. – С минуты на минуту должны прийти дамочки из церкви, они раздадут нам носки и шоколад. Так что день не совсем потерян. – Она улыбнулась и наклонилась, чтобы поцеловать меня. Я обхватила ее затылок и притянула ближе. Сегодня мне была нужна любовь. Хоть я и была окружена людьми постоянно, чувствовала себя такой… одинокой. Мое сердце замерло, когда она обвила мой язык своим и мягко нажала на основание моей шеи.

Я не могла начать взаимодействовать с другими людьми, пока не уколюсь наркотиком. Я ненавидела себя и то, чем стала, – но не могла остановиться. Не знала, как.

Мы с Джесси встретились только пару недель назад, но неделя в тюрьме кажется целой жизнью.

Она ненадолго оторвалась от моих губ и заглянула прямо в глаза. Мое сердце тут же принялось безудержно колотиться, и, когда она сграбастала меня за затылок и притянула к себе для еще одного поцелуя, я заметила, что ее дыхание стало намного более тяжелым.

Джесси выпустила мою шею и медленно переместила ладонь на грудь. По внутренней поверхности моих бедер побежали огненные мурашки, когда она начала потирать и нежно мять ее в ладони. Потом она толкнула меня обратно на койку и легла сверху. Мне до боли хотелось, чтобы она потрогала меня между ног.

Должно быть, Джесси прочла мои мысли, потому что прижалась своей грудью к моей и приподняла таз, создавая пространство, чтобы скользнуть рукой под мои штаны. Но, прежде чем она успела меня коснуться, металлический лязг дверей заставил ее отпрянуть от меня со скоростью света и встать навытяжку. Я, тяжело дыша, бросила взгляд на дверь и увидела, что в блок вошел охранник.

Блядь! Не знаю, то ли дело было в праздничном дне, то ли в моей сверхэмоциональности, но я была возбуждена сильнее, чем когда-либо в жизни. И, честно говоря, испытывала неподдельную ярость из-за этого копа-кайфоломщика.

У меня никогда прежде не было отношений с девушкой. Я имею в виду, так-то меня тянуло к девушкам, потому что… ну, очевидно же, что женщины – красивые создания. Однако я никогда раньше не пыталась реализовать эти чувства. Обычно это были лишь мимолетные мысли, когда я проходила мимо какой-нибудь красотки на улице. Когда Джесси меня поцеловала, внутри у меня все перевернулось. Моя подруга Трина, женщина, которая некоторое время любилась с женщинами, говорила, что я из «вынужденных геев» и что это обычное дело, когда девушки-натуралки начинают интересоваться другими женщинами, будучи очень надолго оторванными от мужчин. Но с Джесси это ощущалось иначе. У нас был контакт – настоящий, на более глубоком уровне.

Охранники заперли двери камер для проведения переклички, и Джесси решила закончить начатое. Помимо того факта, что теперь в камере помимо нас было еще три человека, у меня еще и настроение пропало. Меня охватило глубокое уныние. Я не могла не думать о том, чем сегодня занимается моя семья.

У меня не было денег на счете, поэтому я не могла никому позвонить. Полная изоляция от внешнего мира. Я была уверена, что сегодня сестра приедет навестить отца. Наша мать скончалась три года назад, и папа остался единственным родственником в этом городе.

На самом дальнем от двери телеэкране маячила какая-то фигура, и, едва догадавшись, кто это, я прижала ладонь ко рту и начала всхлипывать. Это был мой отец.

Какая-то девушка из камеры на втором ярусе начала петь Silent Night. У нее был ангельский голосок, долетавший до самых дальних углов блока. Слезы вдруг хлынули у меня из глаз, словно кто-то отвернул кран. Нам не было позволено иметь радиоприемники, так что после месяца без музыки это пение показалось мне самым прекрасным и трогательным звуковым наслаждением в жизни.

Прежде я ни разу не была настолько безутешна. Я скучала по маме, по сестре и отцу. Я скучала по своему детству и по всем замечательным праздникам Рождества, которые мы отмечали вчетвером, – до развода, смерти, зависимости и алкоголизма, которые опустошили и разлучили нас.

Я закрыла глаза, слушая, как прекрасная ностальгическая мелодия разносится по тюрьме. Представила, как мы с сестрой просыпаемся в рождественское утро и хихикаем от возбуждения, сбегая по лестнице, и обе ахаем, не веря своим глазам, при виде разноцветного вороха подарков, которые оставил нам под елкой Санта. Я что угодно отдала бы, чтобы вернуться в этот момент. Я сделала бы все совершенно иначе.

Путешествие в страну воспоминаний было прервано голосом моей главной врагини.

– Эй, кто-нибудь, скажите этой гребаной стукачке, что к ней посетитель. Наверное, такой же коп. Пришел за свеженьким отчетом! – прокричала Дэниелс, и группа девушек грохнула хохотом.

У Дэниелс был на меня зуб с первого же дня, когда меня пытались подселить в ее камеру. Еще в нескольких случаях она грозилась «отпинать мою задницу», но так этого и не сделала.

– Джонсон, время твоего свидания уже пошло. Поторапливайся, у тебя только двадцать минут, – сказала в интерком моей камеры охранница Дэвис.

Что за чертовщина? Она что, и вправду произнесла слово «свидание»?

Тюремная комната для свиданий находилась на противоположной стороне блока. Она состояла из трех телеэкранов, соединенных с другой комнатой в отдельном здании, куда должны были приходить близкие, чтобы пообщаться с нами. Посещения следовало заранее вносить в онлайн-расписание. Кого там принесло, интересно?

Я со всех ног бросилась в комнату свиданий, игнорируя комментарии других девушек по поводу моего веса – мол, «все здание трясется», когда я бегу. Распахнула дверь и попыталась перевести дух. На самом дальнем от двери телеэкране маячила какая-то фигура, и, едва догадавшись, кто это, я прижала ладонь ко рту и начала всхлипывать. Это был мой отец.

Папа пришел, чтобы навестить меня в Рождество! У меня дрожали руки, когда я взяла телефонную трубку и приложила ее к уху.

– Привет, пап, – только и успела сказать я, разражаясь безудержными рыданиями. Нет слов, способных описать, как чудесно было увидеть папино лицо.

– Привет, малышка моя, – сказал папа, и голос его сорвался; он старался не заплакать. Начал что-то говорить и оборвал себя. Его подбородок задрожал, когда он поднял вверх палец, показав мне – держись, дочка.

Я, икая, стерла слезы с лица и попыталась восстановить дыхание, дожидаясь его слов.

– Моя малышка! Это так… трудно… разговаривать с тобой через экран. Мне очень, очень жаль, – проговорил он дрожащим голосом. Я не могла вымолвить ни слова. Я захлебывалась эмоциями; он был так близко – и при этом так далеко.

– Нет, это мне жаль, папа. Мне жаль, что тебе приходится навещать меня в тюрьме. Мне жаль, что я лгала тебе, всем. Мне жаль, что я такая бестолочь. Я очень сильно тебя люблю и больше всего на свете хочу обнять, прямо сейчас, – проговорила я, прикладывая ладонь к экрану.

– Твоя сестра в машине, это она привезла меня сюда. Она пока не готова прийти, – чуть смущенно пояснил он.

Я кивнула.

– Я все понимаю. Пожалуйста, скажи ей, что я люблю ее и молюсь о том, чтобы она когда-нибудь смогла меня простить. Пожалуйста, скажи ей, что я поздравляю ее с Рождеством, пап, – быстро проговорила я, косясь на таймер. – У нас осталось только десять минут, папа. Боже, как это время может лететь так быстро?!

– Послушай, малышка, я хочу кое-что тебе сказать, прежде чем наше время выйдет, ладно? – сказал он.

– Конечно, – кивнула я.

– Элиот написал письмо судье с просьбой сократить пункты обвинений против тебя, – начал он, и голос его снова звучал надтреснуто. – Он не хочет, чтобы ты сидела здесь. Он связался с твоей сестрой и отдал ей все твои вещи. Он совсем расклеился, – говорил отец.

Его слова вонзились в меня, точно нож. Я уничтожила Элиота. Я взяла его сердце и порвала в клочки, и все его коллеги в полиции были в курсе кровавых подробностей. Бедняга!

– У вас осталось пять минут, – проговорил в трубке механический голос.

– А еще я подумал, что тебе нужно знать, что на сегодняшний день я уже сорок пять дней как воздерживаюсь, – сказал он.

«Я буду поддерживать тебя до тех пор, пока ты не научишься снова ходить сама, и даже тогда я продолжу держать тебя за руку, чтобы ты уж точно не упала».

– Что? Ты серьезно?

Отец был алкоголиком всю мою жизнь. В детстве я проводила с ним выходные, и бо́льшая часть этих выходных прошла в баре. В то время мне казалось, что это весело. Мы с сестрой заводили музыкальный автомат и пили вишневую колу из винных бокалов. Только много позже до меня дошло, какое это извращение – тащить с собой на пьянку собственных детей, шести и семи лет от роду.

– О боже мой, папа, это же потрясающе!

Он улыбнулся и кивнул, но я видела, что что-то не так. Он не лучился от гордости так, как подобало бы человеку, полтора месяца соблюдавшему трезвость.

– Ну да, это неплохо. Я чувствую себя по-настоящему хорошо, впервые за все время, сколько себя помню. Может быть, когда ты отсюда выйдешь, мы сможем ходить на встречи вместе, – сказал он (имеются в виду встречи обществ Анонимных Наркоманов и Анонимных Алкоголиков).

– О, папа, это было бы великолепно. Я так горжусь тобой! Мне было сегодня очень хреново, но то, что ты пришел, буквально перевернуло всё! Честное слово, знание, что ты по-прежнему меня любишь, несмотря на все дерьмо, которое я сотворила, вдохнуло в меня сегодня новую жизнь. Мне это было очень-очень нужно!

– Малыш, ты не можешь сделать ничего такого, что заставило бы меня перестать любить тебя. Я взял тебя на руки в тот момент, когда ты пришла в этот мир, и носил на руках еще многие годы; я буду поддерживать тебя до тех пор, пока ты не научишься снова ходить сама, и даже тогда я продолжу держать тебя за руку, чтобы ты уж точно не упала.

Из моих глаз снова покатились слезы.

– Осталась одна минута.

– Тифф, прежде чем нас разъединят, я должен еще кое-что сказать. Это важно.

– Ну? Что такое? – поторопила я.

– Мне очень не хочется сообщать тебе плохие новости сейчас, когда ты здесь, но тебе нужно знать, что происходит. Причина, по которой я бросил пить, это… – Он замешкался, как будто все еще спорил с собой, не зная, стоит ли говорить об этом. – Я бросил пить, потому что врач сказал мне, что я должен это сделать. У меня рак, Тифф. Он распространился в печень, и…

Автоматический голос разъединил нас:

– Время вышло. До свидания.

Его лицо исчезло с экрана.

12

Не знаю, сколько еще времени я неверящим взглядом смотрела в пустой экран. Наверное, к тому моменту как я очнулась, отец уже собрал вещи и направлялся к машине через парковку. Я воображала его походку, его лицо, шутку, которую он наверняка отпустит, когда сядет в машину к сестре, чтобы ослабить напряжение, в котором она, наверное, находится…

Его слова снова и снова звучали в моей голове, пока я продолжала тупо смотреть в экран, по-прежнему прижимая к уху телефонную трубку. «У меня рак… Он распространился в печень, и…» Точно испорченная пластинка, они повторялись снова и снова. Я боялась положить трубку, потому что это означало бы, что я должна встать, выйти отсюда и продолжать жить, как будто не получила только что самое катастрофическое известие в своей жизни.

Рак забрал троих из моих четверых бабушек и дедушек. Три года назад из-за рака я лишилась матери. А теперь эта гребаная болезнь снова вернулась, чтобы отнять жизнь у моего отца. Человека, который держал меня на руках и укачивал по ночам. Который приставлял наши матрацы к стенам, чтобы мы могли скатываться с них, как с горки. Человека, который каждое утро вез меня и сестру вниз по лестнице на собственной спине и плюхал на диван – смотреть диснеевские мультики, пока он расчесывал нам волосы и собирал в школу.

У этого человека был чудовищный недуг, изничтожавший его внутренности, а я не могла ни черта с этим поделать. Я застряла здесь. Застряла в клетке с сотней бессердечных женщин, которым было ровным счетом наплевать на то, что у меня сердце разрывается, а мой мир постепенно рушится. Мне нужно было, чтобы кто-то меня обнял. Мне нужно было, чтобы кто-то сказал, что все будет хорошо. Мне нужно было вмазаться. Я с грохотом швырнула трубку на рычажок и испустила первобытный вопль.

Зачем?! Зачем я загнала себя в такое положение, что не могу быть со своим папой, когда больше всего нужна ему? Я ненавидела себя за это – за это и за многое другое. Какого хрена я не могла просто быть нормальной? Почему я не могла пойти учиться в колледж, как все мои прежние подруги, наслаждаться студенческой жизнью и получать образование? Почему я непременно должна была взять ту, самую первую таблетку?

Я поднялась со стула, и мои колени подломились. Я рухнула на пол и завыла, мой голос заполнил каждый дюйм пространства этой комнаты. Но никто не пришел, всем было наплевать, и я слышала смешки и видела тени, когда все по очереди подходили посмотреть, что там на сей раз учудила суицидница-психопатка. Я сделала глубокий вдох, стараясь взять себя в руки, и двинулась к двери. Опустила голову и быстро пошла к своей камере. Мне не хотелось случайных визуальных контактов ни с кем, так же как не хотелось и вынужденных разговоров.

Я застряла здесь. Застряла в клетке с сотней бессердечных женщин, которым было ровным счетом наплевать на то, что у меня сердце разрывается, а мой мир постепенно рушится.

Но очевидно, у вселенной были на меня другие планы. Я была в двух футах от своей камеры, когда услышала, как заключенная Дэниелс в отдалении снова обзывает меня подсадной шлюхой. Бешенство охватило меня. Я резко затормозила и немедленно развернулась к ней. Ноги несли меня быстрее, чем поспевал за событиями разум; в тот момент я даже не понимала, куда иду. Я шла на ее голос, как лев, готовый прыгнуть на добычу. В моих планах было раполосовать ее гребаную рожу.

Я заметила ее, встающую из-за стола, за которым она и две другие девушки играли в карты. Дэниелс явно увидела, как я несусь к ней через всю общую комнату, и решила занять оборонительную позицию, чтобы подготовиться к тому, что будет дальше. А я и сама не знала, что будет дальше. Я утратила всякий контроль над собой. Мой разум стал просто беспомощным пассажиром, а за рулем сидел гнев.

Когда я приблизилась к ней, слова полетели словно снаряды.

– ТЫ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ХОЧЕШЬ ОТПИЗДИТЬ МЕНЯ СЕГОДНЯ, СУКА? БОГОМ КЛЯНУСЬ, Я ТЕБЯ, МАТЬ ТВОЮ, УБЬЮ НА ХЕР! – заорала я ей прямо в лицо. Ухватила за ворот тюремной робы и рывком подтащила к себе. Увидела, как в ее глазах мелькнул страх, и поняла, что она шокирована и не понимает, что делать. – Давай, назови меня еще раз подсадной шлюхой, ты, сука! СКАЖИ ЭТО СЕЙЧАС! – выплевывала я слова ей в лицо.

Если бы не Трина, которая оторвала меня от Дэниелс, и не очки, слетевшие с моего лица, я месила бы ее рожу кулаком до тех пор, пока она не перестала бы шевелиться.

Боль и му2ка, смешанные с осознанием того, что я надолго застряла в тюрьме, и страшной новостью, сообщенной отцом, довели меня до точки кипения. А ее злой язык сорвал с этого котла крышку, выпустив наружу недели тревожности и стресса в форме свирепой ярости.

Я шарила рукой по полу, пока не нащупала очки, и тут же нацепила их на нос, стараясь как можно скорее развернуться в полной готовности к удару, который Дэниелс могла мне нанести. Но ее рядом не оказалось. Я села и обвела взглядом комнату. Все молча смотрели на меня. Лица выражали смесь потрясения и веселья. Дэниелс нигде не было видно.

– Давай-ка подбирай свою задницу и тащи ее в камеру, пока сюда не пришли охранники, – сказала Трина, глядя на меня поверх очков. – Тебе повезло, что я оттащила тебя раньше, чем они вошли и шарахнули по тебе тазером.

Я вскочила на ноги, нервно огляделась и направилась к камере. Должно быть, сокамерницы Дэниелс утащили ее в камеру, чтобы уберечь от карцера.

Джесси стояла у входа в нашу камеру, следя за мной. Я прошмыгнула мимо нее и запрыгнула на свою койку.

– Ты это сейчас серьезно? – спросила она и изумленно приоткрыла рот.

– Что? Серьезно насчет чего? – не поняла я.

– Ну, когда ты схватила Дэниелс за шкирку и пригрозила грохнуть ее? Типа – что, правда?! Нет, это было сексуально, не пойми меня неправильно, но… Я и не знала, что ты такая. Что с тобой случилось? – спросила Джесси.

Я подхватилась с места и принялась расхаживать по камере. Сидеть спокойно было просто невозможно.

– Подруга, только что во время свидания мне сообщили плохие новости, и я просто…

– Так, леди! Разошлись по камерам! – крикнула охранница Вудс, входя в блок.

– Блин! Что, у меня проблемы? Меня запрут в карцер, да? Надо было хоть по шее ей дать, что ли. Тогда было бы не так обидно, – проворчала я, выглядывая в дверь, чтобы понять, по мою ли душу пришла охранница. Вудс придерживала открытую входную дверь блока ногой, и я увидела, как через порог переступила какая-то девушка с матрацем в руках.

– Свеженькое мясцо! – крикнула одна из заключенных с верхнего яруса.

Черт, о да, дело не во мне, просто привели новеньких. Спасибо, Иисусе!

– Проклятье, я и не знала, что сегодня проститутская облава на кладбище! Отлично выглядите, сучки! – завопила заключенная по имени Куки, заставив весь блок грохнуть хохотом. Когда я увидела последнюю из входивших девушек, мое сердце воспарило в небеса.

– Брэнди! – заорала я, подбегая к двери и хватаясь за решетку руками. Моя лучшая подруга! Она вернулась! Ее лицо заставило меня на мгновение забыть все сегодняшние драматические события. Вселенная словно догадалась, что мне сейчас срочно нужен друг.

– Брэнди! Сюда! – кричала я, махая ей, как школьница.

– Джонсон! Заткнулась, твою мать, и села, это тебе не гребаная встреча одноклассников! – крикнула Вудс от входа.

Вудс была рослой лесбиянкой. Все девицы были поголовно в нее влюблены. Когда во время переклички она проходила мимо камер, большинство свистели и улюлюкали ей вслед. Наказаний за это никогда не было: думаю, ей льстило такое внимание.

Я закатила глаза и вздохнула, направляясь к своей койке. Охрана предпочитала, чтобы все сидели по камерам в тот момент, кода они приводили новеньких. Тогда всех можно было точно пересчитать.

В ту же секунду как закончилась перекличка и открылись двери, я рванула прямо к камере Брэнди. К сожалению, она оказалась рядом с камерой Дэниелс, но мне было насрать. Я хотела видеть свою подругу!

– Брэнди! – позвала я, входя в камеру, но стоило мне бросить взгляд на ее лицо, как застыла на месте, точно вкопанная. Подруга отсутствовала всего-то неделю или две, но теперь казалась совершенно другим человеком. Она сильно исхудала, а ее лицо было покрыто свежими корочками. Приблизившись и заглянув в ее гигантские зрачки, я поняла, что она в угаре.

– О боже, Тифф! Я по тебе скучала! – воскликнула она, обвивая руками мою шею. – Чувиха, я, мать твою, поверить не могу, что снова оказалась в этой гребаной заднице. Они там что-то лепечут, мол, я сексом торговала или еще какое дерьмо, – она говорила так быстро, что едва удавалось разобрать слова. – Тифф, боже мой, у меня есть очень важное дело, которое мне нужно очень быстро тебе рассказать, – тараторила она, расхаживая по камере и расчесывая ногтями голову.

Я никак не могла поверить, что это та же красивая девушка, с которой я познакомилась, когда попала в тюрьму. Она теперь выглядела на десять лет старше. Глаза Брэнди запали, а под ними залегли темные круги.

Вудс была рослой лесбиянкой. Все девицы были поголовно в нее влюблены. Думаю, ей льстило такое внимание.

– С тобой все в порядке? – спросила я, пристально глядя на нее. Зная, что нет, не в порядке.

– Мне хорошо, мне о-о-очень хорошо. Я как раз заправлялась метом, когда приперлись копы, так что мне – паф! – пришлось делать все быстро. – Она руками изобразила процесс инъекции. А я даже не знала, что мет можно колоть.

– Я знала, что они все равно потащат меня в тюрьму, верно же, и подумала: да какого черта, если помирать, так с музыкой! Ха-ха!

Я следила за ней растерянным взглядом, а она продолжала выстреливать, точно поливальная установка водой, нерегулярными порциями слипшихся между собой слов.

– Но, блин, чётта я перевозбудилась малек, – проговорила она, нервно оглядываясь по сторонам и привставая на цыпочки.

Зависть и жажда захлестнули меня, когда я представила себе ощущения от укола. При виде того, как моей подруге хорошо, у меня разнылась каждая клетка в теле. Я хотела это почувствовать – и изводилась от тревожности, понимая, что это невозможно. Мне нужно было смыться отсюда как можно быстрее, пока я не взорвалась.

– Эй, ты хотела мне что-то сказать? – напомнила я, вставая и готовясь уйти. – Знаешь, я ужасно устала, и мне надо пойти вздремнуть.

– Да! Тс-с-с, заходи и садись. Об этом громко нельзя… – прошептала она.

Я неохотно снова опустилась на ее незастеленную койку. Казалось, всю кровь в моем теле заменили мелкими муравьями. Под кожей словно кто-то ползал. Мне так отчаянно хотелось «прихода», что это желание причиняло физическую боль.

– Так вот, слушай. Помнишь, ты говорила мне о том, что тебе предъявили обвинение в… ну, что ты продала тому наркодилеру, как там его… Лазарусу… пистолеты или что-то такое? – начала Брэнди.

– Э-э, да, но, пожалуйста, помалкивай на эту тему. Ты единственная, кто об этом знает, – пробормотала я, быстро оглядываясь по сторонам.

– Ладно-ладно, я понимаю, прости. Тс-с-с… Итак, слушай. Ну, я виделась с его корешком, Тре, и он сказал, что Лазарус уж-ж-ж-жасно зол из-за того, что ты его заложила. Понимаешь, в его доме был обыск и все такое. Так что, в общем, мне кажется, Лазарус хочет тебя прибить. Ну, не в смысле «убить», а типа причинить вред тебе или твоим родным или сделать еще что-то очень нехорошее, и…

– Погоди-ка, – перебила я. – Притормози. Ты меня что, блин, разыгрываешь? У него дома был обыск? – Я подскочила и начала расхаживать по камере вместе с Брэнди. – Сукин сын!

После моего ареста дела явно пошли вразнос.

– Да-а-а, нет, в общем, все ужасно, вроде как там троих арестовали и изъяли все-е-е наркотики и все такое, – тянула слова Брэнди. – Повезло еще, что его самого дома не было.

Ага, повезло. Только теперь он на свободе и хочет угробить мою семью.

– Ладно, это все так, ерунда, а вот угадай, что самое невероятное?! – прошептала Брэнди. Казалось, ее глаза вот-вот вылезут из глазниц. – У Лазаруса есть жена, она мамочка его сыночка, и… – она заговорила еще тише, – она сидит здесь, во‑он там. – Брэнди ткнула пальцем куда-то мне за спину. Я медленно повернула голову, следя за ее пальцем, и, когда увидела, на кого она указывает, кровь застыла у меня в жилах.

Это была Дэниелс.

Я снова повернулась к Брэнди и не успела еще ничего сказать, как увидела, что на ее лице вдруг появилась растерянная гримаса. Рука ее потянулась к сердцу, она что-то пробормотала, но я не смогла разобрать слов. Все случилось слишком быстро. Ее глаза закатились, и она безвольной куклой рухнула на пол. Голова с треском ударилась о бетонный пол и подскочила от удара. Тело Брэнди начали бить конвульсии, и я инстинктивно упала на колени рядом, удерживая ее. Когда до меня дошло, что нужно позвать на помощь, я снова вскочила на ноги и побежала к интеркому. Ударив по металлической кнопке на стене, торопливо оглянулась и поняла, что судороги у нее прекратились.

Ее руки безвольно упали по бокам, ноги перекрутились в неестественном положении, а веки расслабились, но не закрылись. Глаза смотрели прямо на меня, но в них не было жизни. Меня колотило от паники, я снова и снова жала на кнопку экстренного вызова, чтобы оповестить охрану.

– Да? – спокойно ответил женский голос.

– Пожалуйста, скорее, мне нужна помощь! Моя подруга… кажется, она только что умерла.