Текст книги "Книга Джошуа Перла"

7. Потерпевший кораблекрушение

Мармеладки сложно заворачивать в фантики.

Они эластичные и немного скользкие, несмотря на сахар. Поэтому Жака Перла не покидало ощущение, что он целыми днями упаковывает в папиросную бумагу вареную лапшу.

Клиентка, открыв рот, смотрела, как он управляется с конфетами. На ней были шляпка с бантиком, пальто с бантиком и туфли с большими бантами. Шелковый платок, завязанный петелькой, висел на ручке сумки.

В общем, сама клиентка была упакована хоть куда.

Это происходило в 1936 году. Два дня непрерывно шел дождь, а накануне ночью приключилась гроза, каких в Париже не случалось уже лет двадцать – хуже бомбардировок Первой мировой.

Перл завернул в гофрированный картон квадратные мармеладки, уже упакованные в папиросную бумагу, и взвесил фунт.

Мельком он бросил взгляд – сквозь витрину – на улицу.

Мальчик до сих пор стоял на мостовой под дождем.

Перл стал закручивать фантики, превращая их в банты.

– А с чем вон те черные?

– С ежевикой, мадам.

– Тогда поменяйте мне, пожалуйста, одну белую на черную.

Перл с улыбкой кивнул. Клиент – это король. Неслучайно на вывеске семейной лавки была изображена корона, отделанная жемчугом.

Он развернул сверток и поменял миндальную мармеладку на ежевичную.

– Желаете попробовать другие сорта?

Перл знал о нерешительности своих клиентов и предугадывал их желания.

– Нет. Поторопитесь. Меня ждет муж.

Он поменял бумагу под картоном, чтобы она была идеально гладкой, снова бросил взгляд на мостовую и продолжил упаковывать конфеты.

– А розовые с чем? – спросила дама.

– Я ведь только что вам их предлагал. Розовые – с розой.

– Да, логично, – произнесла дама так, словно ее принимают за идиотку. – Ну, дайте мне половинку розовой.

– Простите, мадам. Я не режу мармелад.

– Почему?

– Традиция «Дома».

Даму, казалось, очень задела новость о традиции.

– Господи… И с каких это пор вы не режете мармелад?

– Уже сорок восемь лет. Мать создала лавку в 1888 году, после смерти отца, Абеля Перла.

– Это французское имя?

– Простите?

– Заверните мне целую розовую, раз уж вы не хотите приложить усилие…

– С удовольствием.

Он снова поменял шелковистую бумагу, подцепил розовую мармеладку серебряными щипцами, и по магазину тут же разнесся аромат розовых лепестков.

– Слушайте, ладно, не надо, – простонала дама. – Не кладите мне эту мармеладку. Меня ждет муж. Это слишком долго. К тому же я растолстею.

Муж, медлительность, полнота… Перл устало поглядел на клиентку. Он положил мармеладку назад, убрал на место щипцы и вернулся к упаковке.

– У вас совсем нет клиентов, бедняга.

Дама оглядела пустую лавку.

Господин Перл подумал, что хорошо бы откачать у дамы чуток жира, чтобы использовать его в качестве желатина для следующей партии мармеладок.

– Магазин, кстати, уже двадцать пять минут как закрыт, – произнес он, не повышая голоса. – Сейчас семь вечера. С утра я продал двадцать семь килограммов мармелада, несмотря на грозу столетия. Очередь тянулась аж до отеля напротив. Так что дела идут хорошо, мадам.

– Вы злитесь?

Но Перл даже не услышал вопроса. Он снова посмотрел на промокшего мальчишку на улице. Вода обрушивалась на него каскадом, ноги тонули в лужах.

– Если вы злитесь, я позову мужа, который ждет в машине на углу площади, – сказала дама.

– Я не могу оставить его вот так.

– Моего мужа?

– Мне надо выйти.

Перл положил пакетик с мармеладом, обогнул прилавок и направился к двери. По дороге он захватил зонт. Дама замахала руками.

– Оставьте его в покое!

Перл был уже снаружи. Он раскрыл зонт и перешел улицу.

Мальчик выглядел лет на пятнадцать-шестнадцать. Он стоял на ветру, прямой как штык, в одежде, мокрой до нитки. Он дрожал всем телом и в упор смотрел на вывеску магазина.

– Что ты здесь делаешь, парень?

Тот не ответил. Казалось, он даже не понял вопроса, только вперился взглядом в Жака Перла, словно ожидая какой-то опасности.

– Пойдем со мной.

Перл взял мальчика под руку, и они вместе зашагали под зонтом. По пути им встретилась дама из магазина, которая бежала по улице, забыв свои мармеладки.

– Все вы одинаковы… – буркнула она, бросив на Перла сердитый взгляд.

Ветер вывернул ее розовый зонтик, который теперь напоминал факел. Она вскрикнула, замахала руками, делая знаки большой машине, едущей прямо на нее. Перл прошел мимо, оставив задыхающуюся, словно тонущую даму посреди моря на мостовой.

Теперь мальчик сидел на стуле в лавке. На плечах у него было полотенце. Жак Перл закрывал магазин и укутывал мармеладки легкой тканью, словно укладывал спать детей.

– Как же мне не нравится эта история.

В его голосе чувствовалось сильное волнение.

– Жена ждет меня уже целый час. Что она скажет, если я приду с тобой? Откуда ты свалился?

Перл стал выключать свет.

– Попытайся выдавить из себя хоть слово, парень. Имя свое хотя бы. Что ты делал на улице в такую грозу?

Мальчик молчал. Он больше не дрожал. Он смотрел то на лампочку над головой, то на Перла. Хозяин магазина выключал свет, складывал в ящик ножницы, вытирал тряпочкой сахар с прилавка, запирал кассу. Каждый его жест был отработан, идеален. Мальчик любовался прозрачным символом «Дома Перла» на витрине.

Вдруг Перл замер на месте.

– Ты говоришь по-испански?

Вот уже несколько месяцев из-за гражданской войны молодые беженцы переходили через Пиренеи. Французские власти с них глаз не спускали. Но, кажется, парень даже не слыхал о существовании Испании.

Продолжая внимательно рассматривать мальчика, Перл снял фартук и повесил его за прилавком.

– Надеюсь, моя жена не слишком разозлится.

На этот раз Перл почти улыбнулся.

Госпожа Перл встретила их руганью. И как только ее муж додумался так долго держать мальчика в мокрой одежде? Она расстегнула рубашку на госте, словно тому было пять лет, и побежала в маленькую комнатку в конце коридора, где стоял шкаф с одеждой их сына.

Жак Перл помог молодому человеку переодеться. В ванной под зеркалом лежало огромное количество разных расчесок, однако вихры парня укротить не удалось.

Перл отвел гостя на кухню. Молодой человек был красив и бледен, как жених перед свадьбой. На столе лежали приборы для гостя, мадам Перл разливала суп. Ее пышная фигура занимала почти всю кухню, но госпожа Перл была столь проворна, что казалось, будто предметы сами уступают ей место: вот стол из лакированного дерева отодвинулся в сторону, вот бутылки и мельница для перца сделали шаг назад.

Стоя у окна, мальчик покачивался, опьяненный теплом, уютом и запахом паркетного воска.

Вечером Перлы уложили мальчика спать в комнате сына.

А сами долго не могли сомкнуть глаз. Держась за руки под одеялом, они словно чего-то ждали. Было слышно, как мальчик ворочается в постели.

Перлы специально оставили все двери открытыми, чтобы чувствовать присутствие чужого человека в доме.

– Завтра решим, что делать, – сказал Жак Перл.

– Да, завтра.

Мальчику было столько же, сколько Джошуа, их единственному сыну, когда тот умер. Два года назад.

– У бродяг не такие руки, – со знанием дела сказала мадам Перл.

– Да.

– Слышишь?

Паркет в комнате Джошуа скрипел.

Жак Перл встал. Из коридора тянуло свежим воздухом. Гость открыл окно. Он смотрел на дождь, протягивал ладони, ловил капли и слизывал их языком. Мальчик закутался в красное одеяло, которое тянулось за ним королевским шлейфом.

Перл бесшумно сходил за кувшином воды и поставил его рядом с кроватью мальчика. Тот обернулся.

На следующий день Жак Перл усадил гостя на табурет за прилавком, оставил жену хозяйничать в магазине, а сам отправился в центр глухонемых. За завтраком, внимательно приглядевшись к юноше, господин Перл вдруг подумал, что тот, возможно, сбежал из специализированного учреждения.

Перл толкнул ворота и спросил у консьержа, не сообщалось ли о побеге.

– Почему вы спрашиваете? Вы кого-то нашли?

Нет, конечно. Но в такую погоду на улице не очень-то безопасно. У вас все пациенты на месте?

– Какого возраста?

Пятнадцати-шестнадцати лет… Я… Я наобум возраст называю. Это гипотеза.

– Что?

– Гипотеза.

Консьерж отпрянул, словно гипотеза – заразная болезнь вроде пневмонии или чумы. Перл уточнил:

– Если бы парень лет пятнадцати на свою беду оказался на улице в такую погоду…

Консьерж пригладил пальцами усы.

– Нет. У нас все на месте.

– Тем лучше. Спасибо, месье.

С глубоким облегчением Перл направился к выходу. Консьерж побежал за ним.

– Месье!

Перл обернулся.

– Если вы нашли пятнадцатилетнего мальчика, его стоит отвести в полицию.

– Никого я не находил. Благодарю вас.

Он почти побежал по улице мимо Люксембургского сада. Ярко светило солнце.

Вернувшись в лавку, Перл обнаружил, что клиенты не обращают никакого внимания на мальчика, который, сидя в уголке, тихонечко наклеивал этикетки на пакеты. Мальчик очень старался. Мадам Перл время от времени бросала на него покровительственные взгляды. Завидев мужа, она вопросительно подняла подбородок. Перл спокойно покачал головой – мол, ничего нового. Глаза супругов светились радостью.

Перл решил, что сделал всё возможное. И разгадать тайну мальчика ему, увы, не суждено. Если серьезно: куда еще он мог пойти? О полиции он и слышать не желал. Если кто-то потерял мальчика, пусть придут и заберут.

Вот так в доме Перла появился нежданный гость, чудесный пассажир грозы, прибывший вместе с дождем и ветром. Супруги называли его «паренек», «малыш» или «испанец». Он быстро сделался незаменимым человеком в лавке, работал за троих и постепенно выучил французский – по вечерам мадам Перл занималась с ним на кухне. Меланхоличный мальчуган оказался умным, живым, очаровательным. У него были странный акцент и серые глаза.

8. Слуховое окно

В него влюблялись девушки. Одна из них, по имени Роза, приходила каждый вечер на протяжении всего лета 1938 года. После закрытия лавки они час гуляли, а затем парень провожал красавицу в пассаж «Прадо», где ее отец держал парикмахерскую. Возвращаясь домой, он видел мадам Перл, которая ждала его у окна. Он поднимался по лестнице. Специально для него хозяйка оставляла дверь открытой.

Она окликала его:

– Как дела, малыш?

Он садился за стол и смотрел, как мадам Перл чистит картошку или рыбу. Она отказывалась от его помощи и смотрела на него с нежностью. Он послушно держал руки под столом.

– Погулял?

Он кивал.

– Это хорошо, – говорила мадам Перл. – Не хочешь пригласить девушку в кино?

– Нет.

Мадам Перл знала, что походы в кино помогают отношениям развиваться.

– Вы общаетесь?

– Немного.

– Она очень красива.

Он снова кивал.

– Еще заходила девушка из кафе. Как ее зовут?

– Адрианна.

– Красивое имя. Только вслушайся… А-а-а-адриа-а-а-анна-а-а…

Мадам Перл начинала смеяться.

– Я понимаю, почему они все влюбляются. Что за дивный акцент у тебя? Когда-нибудь расскажешь, дикарь ты мой милый?

Иногда мадам Перл случалось слышать, как мальчик говорит на родном языке. От этих звуков она содрогалась ночами.

Бывали и плохие дни. Дни, когда их мальчик словно перевоплощался. Он закрывался в комнате, орал, выталкивая Жака Перла, который пытался помочь. Потом исчезал на какое-то время. Мадам Перл называла такие срывы «днями гнева».

От этого гнева дрожали стены, и дом сотрясался от чердака до погреба.

Мальчик казался одержимым. Он проклинал небеса, раздирал пуховые подушки. Он кричал, что хочет избавиться от себя, покинуть этот мир. Сражаясь с самим собой посреди поля боя, заваленного белым пухом, мальчик выкрикивал фразы на родном языке, которые звучали подобно стонам больного или вою волка, попавшего в ловушку. Он распахивал шкафы и пытался пробить их насквозь ножками стула, словно искал выход. Он кричал что-то о потерянных дорогах. Когда его крики стихали на улице, мадам Перл начинала подметать осколки разбитых тарелок. Потом относила соседям килограммы сладостей, чтобы извиниться.

Несколько дней спустя мальчика находили в заднем помещении лавки. Он старательно лепил мармеладки.

– Как дела, малыш?

Он поднимал глаза, и было видно, что на некоторое время он успокоился. Никто не знал, куда он убегал. Но сладостное ощущение его присутствия, его ловкие руки и бездонные глаза заставляли забывать о плохом.

Каждый год накануне Рождества лавка Перла открывалась для детей. Они прибегали целыми толпами, словно маленькие варвары с ранцами за плечами. Перед дверью они на секунду останавливались, чтобы отдышаться, пригладить волосы, глядя в витрину, и затем по очереди, не толкаясь, заходили в магазин. Слишком взрослые девочки брали за руку маленьких, чтобы не привлекать внимания к своему возрасту. И без того вежливые дети старались вести себя безукоризненно, говорили «Здравствуйте, мадам!»; «Веселого Рождества, месье!» Даже маленькие шалопаи и хулиганы с кепками в руках вели себя тише воды ниже травы, зачарованные порядком, золотистым светом, красками, запахами: дети словно шагали по сахарным облакам.

По случаю Рождества каждый получал в подарок мармеладку в белой бумаге с красными буквами.

Двадцать четвертого декабря клиенты уступали очередь детям. Получив угощение, ребята не спешили уходить – уж больно хорошо было в лавке. Они медленно шагали к выходу. Впрочем, никто не рисковал подходить к прилавку дважды. Ведь господин Перл изобрел приговор «семь лет без мармелада» – для тех, кто попытался бы смухлевать. А когда тебе шесть или восемь, такой срок равносилен вечности.

К тому же здесь, в еврейском квартале маленьких лавочек и ателье, зимой 1938 года лучше было бы не думать о том, что будет с этими детьми через семь лет, после войны.

Когда волна ребятишек схлынула, мальчик отправил Перлов домой.

– Я всё закрою. Идите спать.

Жак Перл не спорил. Он видел, как устала жена, да и сам уже с трудом держался на ногах.

Утром этого дня посреди толпы детей в лавку заявились двое полицейских. Перл отвел их в отдельную комнатку.

Они пришли за неким Джошуа Перлом, которого обвиняли в уклонении от воинской обязанности. Перл слушал жандармов раскрыв рот, а затем сказал, что его сын первым бы отправился защищать свою страну. Если бы не умер пять лет назад.

Перл был совершенно спокоен. Но вдруг один из полицейских, нос которого подрагивал в такт словам, спросил:

– Вы уверены?

И тут Жак Перл отчетливо вспомнил тело сына под простыней в гостиной. По лицу хозяина лавки жандармы поняли, что им лучше убраться восвояси.

К восьми вечера сердце Перла так и не успокоилось. Он взял под руку жену и повернулся к мальчику.

– Спасибо, малыш. Когда закончишь, сходи к штукатуру с улицы Сентонж, у него праздник, и все три его дочки вчера по очереди заходили за тобой. Развлекись немного.

Супруги поцеловали мальчика в лоб и пошли домой. Они старались не отмечать Рождество. Так они проявляли оставшееся у них религиозное чувство.

Оставшись один, мальчик тщательно вымыл прилавок. После грандиозной распродажи в лавке не оставалось ничего, и на следующий день «Дом Перла» всегда бывал закрыт.

Мальчик подмел пол. Он умел прибираться. Печь не горела, но от нее до сих пор шло тепло. У двери под занавеской лежала книга в потрепанном переплете.

Мальчик поднял книгу, вытер ее. Наверное, кто-то из детей уронил, когда приходил за мармеладом.

У Перлов книг не водилось. Только толстый словарь за стеклом в шкафу, запертом на ключ. И больше ничего. Каждый день супруги читали газеты, спеша узнать, что происходит в мире. Если маленькому Джошуа когда-то и дарили книги, то их давным-давно раздали знакомым.

Мальчик посмотрел на золотую с красным обложку. Затем положил книгу на прилавок.

Еще оставалось прополоскать огромную бадью. Он отнес ее в раковину в подсобном помещении. Он повернул кран, чтобы наполнить емкость, и, пока вода текла, вернулся к прилавку.

Стремясь занять руки, мальчик перетасовал карандаши в стакане, соскреб застывший сахар с краешка оловянной посудины, а затем наугад открыл книгу.

Наклонился, чтобы прочесть одну строчку. Первую, которая попадется.

Читал он плохо и медленно, но слова буквально подступили к горлу.

Пораженный, он поднял голову, поспешил выключить воду, которая уже грозила перелиться через край, и вернулся к книге. Еще раз перечитал фразу. Все слова стояли на своих местах. Он закрывал глаза, снова открывал: фраза никуда не исчезала.

Он продолжал читать. Он понимал не всё, но текст казался ему смутно знакомым. Маленькая книжечка за полтора франка вызывала бурю эмоций. Он чуть не плакал. Что происходило?

Мальчик наконец нашел тропинку, которую искал, круша шкафы. Нашел слуховое оконце в свой потерянный мир.

За три года он ни разу не видел связи между тем миром, где очутился, и лабиринтом своих воспоминаний. Между ними была бездна. И в этой бездне закипали его безумие и гнев. Мог ли он доверять собственной памяти? Он уже начинал думать, что его голова набита иллюзиями, мечтами о любви прекрасной феи.

Однако на страницах книги внезапно возник тот самый мир из закоулков памяти. Речь шла не о нем, но он узнавал сюжет. В книге описывались королевства, несчастные принцы и колдовство. Всё это вдруг снова стало реальным. Словно кто-то отпечатал память на листе бумаги.

Он чувствовал, как слезы затекают за ворот рубашки.

Стена тюрьмы, куда он был заключен, треснула. Трещинка была совсем небольшой, но сквозь нее просачивалось тепло, оно наполняло комнату и давало надежду, что где-то существует потайная дверь, в которую он однажды войдет.

Надо было уехать и исследовать мир, чтобы ее отыскать.

Он выключил свет и долго стоял в темноте под тусклым светом, который бросал на «Дом Перла» уличный фонарь.

Когда три дочери штукатура пришли за ним и уткнулись носами в витрину, он спрятал книгу. Девушки делали ему знаки. Он открыл дверь.

– Ты идешь?

Они возвращались после полуночной мессы. На них были самые красивые шали, из которых едва виднелись щеки и глаза.

Сюзанна, самая старшая, почти не разговаривала.

От девушек пахло горячим воском и ладаном. Он последовал за ними, слушая ритмичное постукивание их деревянных каблучков по мостовой.

Это было первое и последнее Рождество, которое он провел с настоящей семьей, поедая каштаны с пылу с жару. Три сестры сидели на диване в гостиной, прижавшись друг к другу. Их отец немного волновался из-за того, что дочери привели молодого человека. Повсюду горел свет. Хозяйка, как все остальные хозяйки в этом городе и в этом мире, извинялась за то, что курица то ли слишком хрустящая, то ли слишком ароматная, то ли слишком сочная.

Сюзанна бросала на него внимательные взгляды. Младшая, Колетт, заливисто смеялась, глядя то на гостя, то на сестру. Но он, казалось, был далеко отсюда. Подойдя к окну, гость отодвинул занавеску и посмотрел на темную улицу. Он уже знал, что должен уйти и посвятить свою жизнь поискам.

Это случилось через три дня. Он был в лавке один, когда снова пришли жандармы. Они хотели задать несколько вопросов Жаку Перлу.

– Господина Перла еще нет.

– Может, вы сможете нам помочь.

Полицейских было трое. Они объяснили, что не обнаружили официальных документов о смерти Джошуа Перла. Возможно, мальчик сбежал, чтобы уклониться от воинской обязанности.

– Сейчас не время для дезертирства, учитывая обстоятельства.

Парень с отсутствующим видом озирался по сторонам.

– Вы слышите?

Нет, кажется, он ничего не слышал.

– Я должен поговорить с отцом Джошуа Перла, – сказал полицейский, сделав знак своему коллеге. Парень явно вел себя неадекватно.

– У вас есть документы, молодой человек?

Мальчик сделал глубокий вдох, обошел прилавок и снял фартук.

– Я Джошуа Перл.

Он схватил возможность за хвост, как бродяги, которые запрыгивают в поезд, не зная, куда тот направляется.

Парень надел пальто, оставил у кассы записку и удалился вместе с жандармами.

Спустя девять месяцев, в сентябре 1939 года, началась война.

Парень в форме второго полка спаги[1]1
  Спаги (фр. Spahi) – род легкой кавалерии, входивший в состав французской армии. Комплектование происходило в основном из местного населения Алжира, Туниса и Марокко. Термин представляет собой французскую транскрипцию названия турецких кавалеристов – «сипахи». – Примеч. ред.


[Закрыть] заехал в Париж, чтобы попрощаться с Перлами. Он ехал из Марокко и готовился к сражению с немцами.

Жак и Эстер Перл любовались этим солдатиком, красивым, как игрушка. Супруги не знали, что видят мальчика в последний раз. Не знали они и о том, что на внутренней стороне его формы вышито имя их умершего сына Джошуа Перла.

9. Жил-был

Об истории Джошуа Перла я знал лишь одно: она начиналась со слов «Жил-был».

Остальное я узнал после того, как увидел его осенним днем перед горой чемоданов. Я узнал, откуда он родом.

Жил-был влюбленный король, и правил он одним прекрасным королевством.

Порой, когда король уезжал в далекие путешествия, он просыпался ночью и приказывал седлать лошадь. Ни реки, ни заснеженные горы не могли его остановить. Он мог скакать галопом семь дней и семь ночей, чтобы только увидеть, как спит его королева.

Однажды у королевы родился сын. Его назвали Ян в честь отца, дедушки и всех, кто правил королевством вот уже тысячу лет. Когда Яну исполнилось семь, королева опять забеременела, и, поскольку лето выдалось жарким, король приказал построить для жены маленький летний дворец посреди озера, окруженного сосновым лесом.

Это было сооружение на сваях, легкое как перышко. Полная противоположность зимнему замку, чьи гладкие черные башни впивались в нависшие над морем облака.

Королева поселилась во дворце на озере. Под сваями плескалась вода. Принц Ян играл на лодках и руками ловил форель. Король навещал жену не очень часто и покидал слишком быстро: в королевстве постоянно что-нибудь приключалось. То голод, то гражданская война, то дракон, то тающие ледники над деревнями, то людоеды и волки, вдруг выходившие из леса.

Королю приходилось уезжать. Лошадь переплывала озеро. Прежде чем скрыться за деревьями, король смотрел на отражавшийся в воде крохотный дворец в зарослях тростника. Издали он видел профиль Яна, сидевшего в лодке, и чувствовал его гнев: мальчик не хотел, чтобы отец уезжал.

Трое придворных врачей, приплывших осмотреть королеву, сказали, что она ждет девочку. Принц Ян вместе с лягушками, которые сидели у него в карманах, глядел на врачей из лодки. Он боялся рождения нового ребенка. Не хотел, чтобы кроме него появилась еще и принцесса.

В те долгие недели, что король отсутствовал, королева подружилась с феей, которая жила на озере у источника и летом приходила собирать ивовые ветви на берегу неподалеку от дворца.

Королеве нравилась эта неосторожная фея. Ее звали Олия. Собственными руками она сплела для малыша чудесную колыбель из белых ивовых веток. Весной колыбель зазеленела.

День родов приближался. Вот уже несколько месяцев король не возвращался домой. Сперва королева находила утешение в общении с Олией, которая появлялась под вечер с мокрыми ногами и влажным подолом, словно прибежала сюда по воде.

Но однажды Олия не пришла.

Принц Ян видел, как мать до глубокой ночи бродила по понтонному мосту, вглядываясь в неподвижное озеро. Фара, старый слуга, еле уговорил ее лечь.

Минуло двенадцать дней. Олия так и не появилась.

В ночь на тридцатый день, в неимоверную жару, во дворец приехал крестный отец Яна.

Его звали Тааж. Он был колдуном и владел нижними землями королевства в трехстах лье от дворца. Семь лет назад он спас короля, когда тот переезжал болота, чтобы увидеть жену. Лошадь короля провалилась почти целиком. Король мог погибнуть. А Ян как раз должен был родиться. Король обратился за помощью к Таажу, жившему в тех местах и услыхавшему крики. Колдун приказал болотам отпустить короля.

Через несколько дней в благодарность за спасение король предложил колдуну стать крестным отцом новорожденного наследника.

Позже он, конечно, пожалел об этом. Королева страшно боялась могущественного Таажа и держала его на расстоянии. Но малыш Ян обожал крестного.

В ту ночь, когда Тааж явился во дворец на озере, принц сразу же забрался к нему на плечи.

– Мне надо поговорить с королем, он здесь?

Сапоги колдуна были облеплены болотной тиной. Он опирался на трость, отделанную чешуйками.

– Его нет, – ответила королева.

Когда принцу исполнилось три года, Тааж попросил забрать его к себе на болота, чтобы кое-чему обучить. Ему отказали. Королева знала, что он не простил ей этого оскорбления.

Теперь он смотрел на нее в упор своими сухими глазами. Королева пыталась выглядеть уверенной. Рядом с ней держал оборону слуга Фара. Королева приподнялась на локте. Полулежа, измученная жарой, она гладила живот под голубой пелериной.

– Короля здесь нет, – повторила она. – Уходите.

Тааж, словно завороженный, смотрел на ее круглый живот, который поднимался и опускался в такт дыханию.

– Кажется, он должен скоро вернуться.

– Я не знаю, – ответила королева. – Оставьте меня.

Повернув голову, королева увидела на воде серую линию.

– Говорят, вы ждете девочку.

– Я не знаю, – рассеянно повторила королева.

Теперь Тааж тоже смотрел на серую тину. Ночью вода в озере опускалась.

– Передайте королю, что я приходил поговорить с ним, – прошептал колдун.

– Вы не останетесь? – спросил юный принц.

Крестный защекотал мальчика, и тот повалился на пол, а когда поднялся, колдуна уже не было. Принц посмотрел на воду.

– Гляди, – обратился он к матери.

Повсюду на воде виднелась тина. Ян с фонариком побежал за лодкой. Она была привязана к сваям и в темноте выглядела как летучая мышь. Вода сильно опустилась.

На следующую ночь ветра не было совсем. Озеро высохло. Дворец окутывало жаркое дыхание тьмы. Из тины поднялись целые тучи комаров. Только принц Ян на рассвете визжал от радости, стоя перед лужами, кишащими рыбой.

По углам дворца установили факелы, чтобы отгонять комаров. Дым и зола летели в открытые окна. Королева потела, ей становилось тяжело дышать. На вторую ночь у нее началась лихорадка. Когда на рассвете позвали врачей, те решили, что королева слишком слаба и в замок ее не перенести.

Стоял самый жаркий день в году. Рыбы лежали в тине белыми животами кверху. Юный принц сидел у постели матери и держал ее руку. Он приказал звонить во все колокола, чтобы предупредить отца, где бы тот ни находился. Фара отправил гонцов. Но всадник в доспехах всё не появлялся на берегу. Ян про себя проклинал сестру, будущую принцессу, проклинал отца за отсутствие.

Тааж предложил помочь передать королю весть о болезни жены. Ян умолял мать согласиться. Крестный обладал невиданной силой. Королева собралась с духом – и отказалась.

Ночь выдалась ужасная. Крики королевы вспыхивали и рассеивались над озером. Ян затыкал уши, спрятавшись между сваями.

Фара клал королеве на лоб холодные компрессы и регулярно менял их.

Когда на следующий день король вернулся, он издалека увидел дымящиеся угли на понтонном мосту. Он нашел королеву мертвой, а вокруг – обезумевших от горя людей. Ян стоял рядом с Фарой. Никто не обращал внимания на тихо спящего в колыбели младенца, еще коричневого, в засохшей крови после родов. Ребенок выжил. Его бросили в колыбель, не удостоив даже взгляда.

Врачи упали перед королем на колени. Они ждали наказания, упершись лбами в пол. Но король не мог прийти в себя. Принц Ян не поднимал на него глаз. Мальчик считал отца виновным. Как и ребенка.

Влюбленный король обезумел. Юный принц поселился в зимнем дворце на море. Он призвал к себе крестного, который вернул в озеро воду. Король закрылся в летнем дворце с младенцем и старым слугой. Иногда на лодке им привозили еду. Вскоре прошел слух, что озеро заколдовано и люди в нем тонут. Больше короля никто не навещал.

По закону принца должны были короновать в день его пятнадцатилетия. Теперь он жил в башне замка и любовался чайками. Пока что ему исполнилось только семь, и в ожидании коронации он попросил Таажа стать его советником и регентом.