Текст книги "Альма. Неотразимая"

16
Змеи

Томасу Кларксону не привиделось.

В задней каюте «Желанной» действительно был темнокожий мужчина.

– Они уходят, – сказал он, опуская ружьё.

Пол здесь перестелили, чтобы можно было стоять прямо, хотя корабль и лежит на песке. Мужчина говорит по-французски, но с сильным английским акцентом. Это Габриэль Кук, бывший кок с «Нежной Амелии».

– Вы бы правда выстрелили? – спрашивает голос рядом.

– Это, похоже, безобидные рыбаки, но я опасаюсь местных бандитов. В своё время я близко с ними познакомился. Вы видели их, когда они приходили сюда скупать ваш груз.

– Страшные люди.

– Однако вы, кажется, не жаловались. В отличие от ваших богатеньких клиентов, эти платят наличными. Отверженным в кредит не отпускают. Так что для ваших дел они – то что надо.

Кук смотрит, как сгущается темнота.

– Однако теперь, зная, что продавать на борту больше нечего, мои старые приятели догадываются, что денег здесь скопилось немало. Поэтому я и остерегаюсь всех, кто тут шатается.

– Нужно уходить, – говорит голос за его спиной.

– Здесь все всё узнают быстро, – продолжает Кук. – В те годы, когда я сидел в одной из порчестерских тюрем в глубине этого залива, я знавал человека, который захватывал корабли, отдавая приказы из своей темницы.

– Кук, вы меня тревожите.

– Или, к примеру, я могу сообщить вам, что из этой флотилии, которая завтра поднимет якорь, сбежали двое заключённых.

Он показывает на большие суда в окне каюты.

– Откуда вы знаете?

– Последний вчерашний посетитель поделился. Видите: даже капитаны тех кораблей ещё не в курсе, а я уже всё знаю, господин Ангелик.

Вдруг под их ногами что-то громко колотит о днище.

Жан Ангелик зажигает фонарь.

– Что это? – спрашивает он.

– Плотник в трюме, – отвечает Габриэль Кук.

– Что он там делает?

– То, о чём мы последние пару недель его и просим: превращает корабль в обломки.

В самой глубине судна главный плотник Жак Пуссен стоит на киле и заканчивает рубить дубовую балку, которую девять месяцев назад сам же ставил в порту Лиссабона, чтобы не укатывались бочки. Всего за пару недель он сумел сделать то, чего время добивается обычно за два-три десятилетия: превратить безупречное судно в развалины.

Всё началось во время перехода между Сан-Доминго и Францией. Одним апрельским утром Вожеланд, которому Гардель доверил вести корабль к Ла-Рошели, исчез прямо в море, примерно на долготе Азорских островов. Решили, что он упал за борт. Хотя погода была великолепная, ветер без шквалов. Не лучшие условия для несчастного случая.

Согласно установленному ещё до отплытия из Кап-Франсе порядку командования, старпомом Вожеланда стал Габриэль Кук: прежде он был коком, но получил повышение после того, как проявил себя в засаде у острова Закхея. Кук не пытался разобраться в том, что случилось с Вожеландом. Он попросил прочесть по нему молитву единственного матроса, который знал хоть какую-то, и опустил несколько монет в ящик, куда собирали деньги для его семьи. А затем возглавил судно.

В последующие дни Куку не раз докладывали, что он слишком забирает на север. На что тот отвечал, что следует указанием из записок, которые оставил после себя пропавший. В них обнаружились конфиденциальные распоряжения от семьи Бассаков, каким образом нужно распродать товар до возвращения в Ла-Рошель.

– Если кто не согласен, пусть говорит.

Несмотря на детское лицо с круглыми и гладкими, как мангостан, щёчками, Кук всё больше внушал страх. Ни малейшего сопротивления он не встретил. Сначала все видели, как показался Уэссан, потом проплыли берега Бретани и Нормандии, и наконец «Нежная Амелия» бросила якорь в Онфлёре. Они были в ста льё от Ла-Рошели, и это если лететь по воздуху: по морю в три раза дальше. Полная бессмыслица.

Перед портом Онфлёра Кук выплатил морякам жалованье. Затем высадил всех, оставив на борту лишь трёх матросов и плотника Пуссена. Несколько дней судно простояло в бухте, не сообщая о прибытии, всё ещё с товарами на борту. Кук отправился в лодке на берег. Вернулся он с Жаном Ангеликом.

Счетовода встретили с облегчением. Трое матросов приободрились, увидев его. Они ходили перед ним грудь колесом и тихонько посмеивались над теми, кто сомневался в намерениях Кука. Раз Ангелик здесь, значит, всё идёт как надо. Это доверенное лицо Бассаков, преданнее не бывает.

К удивлению всего крохотного экипажа, Кук с Ангеликом тут же приказали поднять якорь. Немыслимо: как отчаливать, когда на борту всего шесть человек, в числе которых плотник, счетовод и бывший кок? Однако им это удаётся. Путь простой: строго на север, всего на трёх парусах благодаря западным ветрам. Никто не видел, как отчалил этот корабль-призрак со спущенными парусами, тише мыши (или кота Геракла). Посреди Ла-Манша Ангелик убрал французский флаг и снял название судна и из милых сердцу букв любовно составил новое: «Желанная», переименовав тем самым корабль.

В последние дни апреля они подошли к отмели Мазербэнк возле самого острова Уайт, напротив Портсмута.

Вид дюжины стоящих по соседству судов поверг Ангелика в ужас. Два военных корабля его величества, «Сириус» и «Супплай», следили за ними: у каждого на борту по десять пушек и целый гарнизон солдат. Этого предусмотрено не было. Однако Кук настоял, чтобы они никак не меняли планы. Порой лучшее укрытие для преступника – под носом у тех, кто его выслеживает. К тому же Куку всё равно нужна была та контрабандистская сеть, которую он долгие годы плёл на этом берегу, пока сидел по молодости в застенках местной тюрьмы.

Ангелик отпустил с миром последних трёх матросов. Он заплатил им столько, чтобы они точно провели ближайшие ночи под скамьёй в каком-нибудь портсмутском пабе и вскоре забыли обо всём.

Однако плотника он, напротив, попросил остаться. И тот, как ни странно, согласился.

Туман, стоявший первые дни, скрыл от всех волшебное превращение. Даже на одиннадцати стоящих на якоре судах никто ничего не заметил. Когда туман рассеялся, «Нежная Амелия» уже была грудой обломков среди прочих обломков. Пуссен творил чудеса.

Каждый вечер спекулянты, скупщики, каботажники и бродяги из Хэмпшира, Дорсета и других мест становились в очередь, избавляя судно от всех погруженных в Сан-Доминго товаров. Ангелик сидел за столиком и заведовал кассой. Кук встречал гостей.

Ночами плотник Пуссен наблюдал за происходящим через вырванные половицы. Посетители сменяли друг друга до самого утра. Кук знал каждого. Отдельных проходимцев он подолгу сжимал в объятиях.

Жак Пуссен понимал, как сильно он рискует. Чем дольше он остаётся на судне, тем вернее становится лишним свидетелем. Однако ответ на мучивший его вопрос был там, впереди, на самом краю пропасти, и откроется он лишь в самый опасный миг. Плотник должен был остаться до последнего.

Год назад, когда «Нежную Амелию» готовили к плаванию в порту Ла-Рошели, кто-то убил его пятнадцатилетнего сына Антонио и старого друга Бассомпьера. Из-за этого преступления Жак Пуссен и нанялся на судно: чтобы понять, кто убийца. И каждый проведённый на борту день утверждал его в мысли, что он был прав. Мог ли он отступить, будучи так близко к цели?

Одиннадцать вечера. Кук с Ангеликом знают, что настало время со всем покончить. Они всё ещё в большой каюте на корме.

– Схожу за Пуссеном, – говорит Кук.

– Постойте…

Под полом слышится шорох.

– Это кот, – говорит Кук, – мой Геракл.

Ангелик взволнован.

– Поговорим ещё. Я должен знать, кто в курсе всех наших дел.

Кук смеётся. Беда честных людей в том, что они всегда хотят знать имена тех, кто в курсе их делишек.

– Поймите меня, Кук. Я не могу полагаться на случай.

– Случай ничего не расстроит, господин Ангелик.

– А что Вожеланд? Что с ним случилось?

Кук пожимает плечами. Ангелик замирает.

– Только не говорите, что…

– Я и молчу.

– Ещё те трое матросов. Они видели меня на борту.

– Вы сами просили, чтобы я дал им уйти.

– Потому что вы чуть не сделали как в Ла-Рошели. Как с тем подмастерьем и его наставником…

Бывший кок поднимает брови.

– О ком это вы?

– О плотнике Бассомпьере, которого вы утопили в порту вместе с мальчонкой! Не делайте вид, будто забыли.

– Ну а сами вы, господин Ангелик, каждое утро вспоминаете Фердинана Бассака и его проломленную голову на письменном столе, в особняке на улице Эскаль?

Ангелик бледнеет. Но всё же находит силы попросить Кука:

– Сходите за Пуссеном. Пусть поднимется со всеми инструментами.

Стоя у них под ногами, Пуссен слышал всё. Он только что проскользнул в крюйт-камеру – отсек как раз под каютой, где говорили те двое. Их разделяют лишь половицы. В руке Пуссен всё ещё держит топор. Он последний раз слышит громкий голос Кука:

– Вы слишком впечатлительны, господин Ангелик. Четыре с половиной тонны чистого золота! Это не считая денег за проданный товар. Сейчас не время сентиментальничать.

– Приведите Пуссена, – отвечает Ангелик. – И покончим с этим.

Пуссен бесшумно возвращается в трюм между разрушенных балок и настилов. Слёзы слепят его. За всю жизнь он лишь однажды чувствовал, как пробегает по телу такой ледяной холод. Когда ещё совсем ребёнком сунул руку в дупло, где гнездились змеи.

17
Вкус жизни

Жак Пуссен на палубе, на носу корабля. Он бледен. В руках у него два больших мешка с инструментами. Кук рядом, он несёт топор. На баке уже горит факел. Жан Ангелик ждёт их. Факел высвечивает острую часть носа, которую зовут водорезом, потому что она рассекает волну, когда судно скользит вперёд.

– Вам предстоит последнее задание, – говорит Ангелик Пуссену. – После него я расплачусь с вами за всё. И вы наконец отправитесь к семье.

– У вас же есть семья, Пуссен? – спрашивает Кук, улыбаясь. – Мы о вас ничего не знаем.

И снова что-то обрывается в груди Пуссена. Он отворачивается, пряча бледные, как иней, глаза.

Подходит Ангелик. Он объясняет плотнику, что последним заданием будет открепить носовую фигуру: бюст Амелии Бассак. Говоря, он перегибается за борт, чтобы взглянуть на неё. В высоту фигура больше двух метров, но сделана до того тонко, что вид у Амелии беззащитный, будто она только из постели. Даже ночная сорочка кажется мятой в свете факела.

– Это отец, Фердинан Бассак, настаивает, чтобы мы её забрали… – говорит Ангелик.

– На это уйдёт вся ночь, – отвечает Пуссен. – Отделить будет непросто.

Носовая фигура венчает собой водорез, нагели вбиты глубоко, подобраться сложно.

Кот Геракл присоединяется к ним, толкнув крышку портика.

– У вас меньше двух часов, – говорит Кук.

– Тогда это работа не для плотника, а для мясника.

– Значит, вы поработаете как мясник, зато плату получите как плотник.

Пуссен подходит к Куку. Он берёт из его рук топор, глядя прямо в глаза.

– Рубите с сильным запасом, чтобы не повредить статую, – говорит Ангелик позади них. – Господин Бассак меня не простит.

Кук поднимает с пола кота и ласково треплет его между ушами.

Пуссен пробрался к водорезу. Он думает о сыне, Антонио Пуссене, и его наставнике Клемане Бассомпьере, которые заново выстроили этот корабль перед тем, как погибнуть. Пуссен понимает: то, что он делает, стирает их последний след в этом мире.

Ему с самого начала поставили лишь два ограничения: не повреждать герметичность обшивки и не прикасаться к статуе девушки, выкрашенной неаполитанской жёлтой. Всё остальное нужно было разрушить. Ему сказали, что таков приказ Бассака – как и про всё прочее. Фердинан Бассак задумал это тайное прибытие вдали от французских вод, чтобы не платить налоги на континенте. Пуссен не верил в это ни секунды. Он знает, что на его глазах похищают чужое имущество. А теперь понял и масштабы преступления. Равно как и мотив: четыре с половиной тонны чистого золота, невообразимое богатство.

Пуссен залезает на бушприт – мачту, смотрящую вперёд над носом. От неё остался только обрубок, но Пуссен прикрепляет к нему тросы. На другом конце тросов он вяжет петли, которые затягивает на шее Амелии, чтобы она не упала в воду, когда отсоединится.

Кук поглаживает кота, восхищённо наблюдая. Ему останется лишь спустить шлюпку на воду в прилив, отвязать верёвку и забрать скульптуру. Ум Пуссена беспокоит Кука. Даже мастерство, с каким он орудует топором, внушает опасения. Он рассекает древесину с одного удара. Работает с бобриной точностью, расщепляя форштевень так, чтобы не повредить фигуру.

Полтора часа спустя задача близка к завершению. Фигура Амелии Бассак уже почти ничем не связана с судном, носившим её имя. Всё это время Кук с Ангеликом стояли не двигаясь, заворожённые работой плотника.

Ангелик жестом подзывает бывшего кока и шепчет:

– Боюсь, он догадался, что его ждёт.

Кот на руках Кука мяукает.

– А вы сами, – продолжает шептать Ангелик, – уже знаете, что делать? Как мы всё поделим?

Кук не отвечает.

Ангелик смотрит на локоны Амелии. Лицо, по которому он сгорает тайной страстью, скрывает под жёлтым лаком то самое богатство, которое поможет её покорить.

– Как поверить, что всё внутри? – говорит он Куку.

– Я с Бассомпьером и подмастерьем лично видел, как его плавили.

– Не произносите этого имени, – поспешно бормочет Ангелик.

Плотник остановился на миг. Обернулся к ним, держа на весу топор. Рядом с ним горит факел, воткнутый в крамбол – короткий брус, на который вешают якорь. Глаза Пуссена в его свете блестят, как и капли пота на лбу.

Он уже готов снова взяться за работу, но Кук вдруг окликает его:

– Постойте! Позвольте я спрошу у господина Ангелика, не хочет ли он нанести решающий удар.

Предложение абсурдное. Ангелик не знает, что и сказать.

– Вы всё-таки представитель семьи, – настаивает Кук.

– Это совсем не обязательно. Я не уверен, что смогу…

– Ну что вы! Мы вам покажем, что делать. Правда, Пуссен? Вы ведь поможете господину Ангелику?

Кук осторожно ссаживает кота на палубу. Потом бежит к гальюну, перескакивает через обломки заграждения и протягивает Пуссену руку.

Его живость, почти веселье, ослабляют бдительность Пуссена. Он снова видит перед собой добродушного кока, которого знал на пути к Африке. Кук берётся за топор: Пуссен ему не мешает. Кук тянет топор на себя.

Рука Пуссена ещё секунду не отпускает, будто ремесленный инстинкт подсказывает ей, что будет дальше. Но, когда Пуссен поднял глаза, топор уже прочертил в воздухе полукруг: он над ним. Кук расколет его надвое, как полено.

Сил увернуться уже нет. Пуссен валится на спину. Топор вонзается между его ног. И раскалывает последний сучок. Фигура с треском отделяется от судна. Метром ниже она подскакивает на верёвках.

Вцепившись в неё, Пуссен повисает в воздухе.

Кук в ярости поднимается на ноги. Топор канул в море. Он кричит стоящему позади Ангелику:

– Ружьё! Найдите моё ружьё, оно в большой каюте!

Ангелик убегает.

Кук на самом носу. Он видит, как Пуссен подтягивается на руках, стараясь дотянуться до тросов. Фигура качается в темноте. Плотник взбирается Амелии на плечи. Ему удаётся ухватиться за торчащую над ним мачту. Руки перехватываются ближе к судну. На том конце его поджидает Кук, лицо у него снова спокойное. В руке – вырванная из ограждения перекладина. Подобравшись ближе, но так, чтобы не попасть под удар, Пуссен начинает раскачиваться. Слышно, как он рычит в ночи. Наконец он выпускает бушприт и в ярости бросается на Габриэля Кука.

Они катаются по полуразрушенному гальюну, маленькой площадке, ещё держащейся на носу корабля. Дерутся, каждую секунду рискуя свалиться за борт. Кук придавил Пуссена. Замахивается своей деревяшкой. Пуссен хватает его за запястье. Он чувствует вонь от решётчатого настила, там, где в море было отхожее место. Силы у него кончаются.

Вдруг Пуссен закатывает глаза. Он не заметил, как зубы Кука сомкнулись на запястье: теперь они впились до крови. Взвыв от боли, плотник выпускает руку Кука. На него обрушивается удар.

Кук медленно встаёт. Он смотрит на Пуссена, лежащего без сознания у его ног, на самом краю. Вот и всё. Ещё немного, и кончено. Он потягивается. Спокойно глядит, как качается носовая фигура. И наконец оборачивается.

Ангелик стоит на баке, с ружьём наизготовку, и целится в него.

Слова возвращаются к Куку не сразу. Он пытается улыбнуться. Кот Геракл подходит и трётся о его ноги.

– Вы не сможете выстрелить, – говорит он. – Побоитесь расстроить кота.

Он поднимает Геракла, нежно мурлычет, глядя ему в морду, и медленно идёт к Ангелику, продолжая говорить:

– Вы, Ангелик, совершаете большую ошибку. Однажды вас будет ждать сюрприз, и тогда вы обо мне вспомните.

– Замрите, Кук!

– Вы и сами знаете, что не выстрелите. Ох, как вы будете жалеть. Я не сказал вам кое о чём. Я солгал.

Кук подходит ещё ближе.

– Я солгал вам, Ангелик.

Рука Кука тянется к стволу. Сейчас он его схватит. Резким движением Ангелик разворачивает ружьё и оглушает его прикладом. Секунду Кук ещё качается на ногах. Потом падает. Его тело ложится рядом с телом Пуссена.

Жан Ангелик стоит не двигаясь. Он ждёт, пока руки перестанут дрожать. Смотрит на лицо Амелии в ночи. Вдыхает поглубже. Да, он слабак, у него не хватило сил выстрелить, но есть и другие способы избавиться от них двоих.

Он тут же берётся за дело. По одному перетаскивает тела на бак, отгоняя кота ногой. Иногда те, кого он волочит сантиметр за сантиметром, постанывают, не приходя в сознание.

Затем он вытряхивает из двух больших джутовых мешков Пуссена его инструменты. С большим трудом ему удаётся запихнуть в каждый по телу, перевязав горловины пеньковым шнуром.

Жан Ангелик выбился из сил. Он понимает, что оба они вот-вот очнутся. Он и сам боится очнуться от этого кошмара и отступить. Так что он поскорее перекатывает оба мешка ближе к борту. Заграждения здесь уже нет. Вот оно – море. Толкнуть ногой, и они туда упадут. Даже не будут мучиться. Вода высокая. Они утонут быстро. Как бы то ни было, он лишь завершает задуманное. Делить это золото с кем-либо в его планы не входило…

Ангелик собирается с силами на краю бездны, как вдруг перед ним вспыхивают два мощных, точно маяк, фонаря.

Он замирает от слепящего света. Прикрывает рукой глаза. Свет идёт снизу, с моря. Две лодки одновременно открыли створки фонарей, будто не хотели, чтобы их заметили прежде.

Ангелик стоит в их лучах. Он начинает что-то различать в темноте. В каждой лодке – четверо в форме. На военных красные кители морской пехоты. Ангелик поднимает руки. Его поймали с поличным.

– Не стреляйте.

Лодки приближаются ещё.

– Нам сказали, в час ночи, – шепчет голос. – Где они?

Ангелик округляет глаза.

– Где они? – повторяют с лодки.

– Кто? – спрашивает он робко.

– Бартон, парень из Пербрука, сказал, что некто Кук выдаст нам их на этом месте, в час ночи. Ты Кук?

– Да, – говорит Ангелик.

– Он сказал, будет двое. Завтра наши суда отчаливают.

– Я знаю.

– Так что станут пересчитывать заключённых. Надо, чтобы цифры сошлись, на каждом корабле. А присматриваться они не будут.

– Один на «Леди Пенрин», другой на «Александра», – говорит новый голос. – Оба готовы?

– Я плохо говорю по-английски, – отвечает Ангелик, который прекрасно всё понял. – Забирайте их и уходите.

Он сбрасывает мешки в воду, один за другим. Брызги разлетаются по обшивке. Солдаты вылавливают тела. И затаскивают в разные лодки.

Один мешок начинает стонать и извиваться. Его бьют веслом. Створки на фонарях закрываются. Снова темно.

Ангелик остался один. Он опускается на колени. Сложно понять, смеётся он или всхлипывает. Он прижимает ко лбу кулаки. Шум вёсел удаляется. В груди трепещет страх – от ждавшей его участи. Он понял, что кок всё продумал. Это он, Ангелик, должен был оказаться в одном из мешков.

Он вспоминает последние слова Кука. Тот сказал, что солгал ему. И о чём Ангелик должен будет жалеть? Что за ложь имел он в виду?

Ангелик гонит прочь эти мысли. Он одолел предателя, разбил его. Теперь ничто его не остановит. Кука больше нет. Всё, что Ангелик чувствует, – подкатывающая к горлу пьянящая радость победы. Ему хочется кричать в темноту. Он смотрит на висящую на носу фигуру. Через несколько дней он будет в Ла-Рошели, вместе с этим сокровищем. В ушах только плеск лодочных вёсел. По палубам дюжины готовящихся к отплытию кораблей Первого флота блуждают огни.

* * *

Совсем неподалёку Томас Кларксон уезжает из Портсмута в дилижансе, набитом незнакомыми пассажирами. Его терзают сомнения: на коленях разложены жалкие заметки – результаты этой поездки. Крохи. Чтобы убедить мир в том, что творится преступление, о котором он хочет свидетельствовать, нужно гораздо больше. Томасу исполнилось двадцать семь. Он пока не представляет, как будет действовать, но два года тому назад, остановив лошадь на лугу между Кэмбриджем и Лондоном, он поклялся, что умрёт не раньше, чем исчезнет работорговля.

* * *

В другом портовом городе Европы, несколько южнее, женщина в домашнем платье схватила паренька, шатавшегося на лестнице многоквартирного дома:

– Проблемы со счетами? Посреди ночи?

Она ведёт его через двор за ухо.

– Я тебе покажу, как беспокоить добрых людей!

– Мне сказали, счетовод живёт в этом доме, – стонет Жозеф Март.

Жозеф прибыл в Ла-Рошель двумя часами ранее. Он быстро нашёл адрес Ангелика и побежал к нему.

Его швыряют на тротуар.

– Господина Ангелика нет уже несколько недель. Дожидайся его, если хочешь. Но не здесь.

Ворота захлопываются.

Да, он будет ждать столько, сколько потребуется. Для того он и пересёк океан.

* * *

В то же самое время юная девушка висит на вантах лёгкого тридцатитонного парусника, который распрощался с лазурью Мексиканского залива и вошёл в бурые воды Миссисипи. Это Альма. Сантьяго Кортес смотрит на неё снизу, сидя возле штурвала. Маленьким серебряным ножиком она вырезает себе лук. В этой части света ещё день. Однако берега едва виднеются. Альма думает, не смотрит ли где-то там её братик на плывущую посреди реки белую точку парусов.

* * *

Но её брат не следит за кораблями. Лам пашет землю в имении Лашанс, выше по течению Миссисипи. Вечер. Его тень уже далеко впереди. Женщина идёт за ним и сеет покрытые пушком чёрные зёрна хлопка. Вокруг десятки других теней: они работают с первых лучей до ночи.

С тех пор как Лам прибыл сюда, как увидел всех этих мужчин и женщин, чьи взгляды погасли, потому что их задул кнут, он чувствует что-то в глубине живота.

Протест.

Всю его жизнь отныне будет направлять эта сила – чёрное зерно, которое вложили в него предки око, последняя, пятая мета: мета войны.

* * *

Жак Пуссен медленно приходит в себя внутри мешка. Его поднимают на борт корабля. Он думал, что умер. Он ещё не знает, что отправляется на другую сторону земли, на континент, который картографы долгое время подписывали «terra australis incognita»[1]1
  Неведомая южная земля (лат.).


[Закрыть]. Во рту у него кровь, ил, жёлчь, сломанный зуб, соль от промокшей мешковины. Горький вкус, но это – вкус жизни.