Текст книги "От общины к сложной государственности в античном Средниземноморье"

Глава 2. Государство и государственные соединения в античном мире

§ 1. Община и государство в древнем мире

Особенности социально-экономического развития древнего мира уже более двухсот лет волнуют исследователей. Многие ученые-антиковеды ощущают потребность объяснить, почему вслед за поразительным расцветом ремесла и торговли, после многовекового расширения экономической базы древних цивилизаций наступал период упадка – упадка, не сводимого к техническому застою, к простому воспроизведению однажды достигнутого уровня производства, но идущего к прогрессирующей натурализации всего хозяйства, к отказу от бесспорных достижений предшествующего периода, к нарастающей деградации научного знания и ремесленного производства.

По-видимому, главной причиной подобного развития является характер древней экономики, основанной на соединении натурального в принципе хозяйства с относительно развитым товарным производством. Дело здесь отнюдь не в ограниченных объемах товарного производства (объемы его сами по себе как раз могли быть весьма значительными). Дело в натуральной ориентации хозяйства (даже самого высокотоварного). Исходной точкой здесь является поведение товаропроизводителя, который, стремясь продать по наибольшим ценам свой товар, в свою очередь отнюдь не стремится к приобретению «чужих» товаров. Видимо, причина этого – сравнительно низкий уровень производительности труда, при котором в больших масштабах возможен только неэквивалентный обмен. Следовательно, покупной товар, как правило, очень дорог, и приобретать его следует только тогда, когда его нельзя произвести в собственном хозяйстве (по крайней мере, в достаточном количестве) или когда он может быть использован в качестве предмета накопления (сокровища или «на черный день»). В качестве средств накопления, которые к тому же можно легко превратить в любые необходимые товары, лучше всего могли быть использованы деньги и другие изделия из благородных металлов. Поэтому получение именно их в обмен на товар становилось целью каждого товаропроизводителя.

Эта идея будет впоследствии воспринята рядом экономистов-теоретиков Нового времени. Дифирамбы активному внешнеторговому сальдо, превалированию экспорта над импортом станут обычными для эпохи развивающегося капитализма. И лишь немногие теоретики зададутся резонным вопросом: «Но если все производители товаров станут вести себя подобным образом, то кто же станет потребителем того, что ими произведено?»

Каков будет результат развития экономики при подобном поведении товаропроизводителей? Простейший логический анализ легко покажет: затоваривание рынков, превышение предложения над спросом и, как результат, неизбежные экономические кризисы. Именно так и случится при капитализме, и лишь длительная эволюция с неизбежной трансформацией ряда общественных и экономических институтов позволит обществу постепенно приспособиться к кризисам как к неизбежному злу, превратив их из разрушительной катастрофы в механизм болезненной, но необходимой саморегуляции экономической жизни. Однако все это произойдет много позднее. Древность же не знала кризисов перепроизводства, но она не знала и промышленной революции или индустриализации сельского хозяйства. В чем же причина этого явления? Очевидно, в том, что потребность в деньгах и торговом обмене парадоксально сочеталось с совершено иными тенденциями экономической жизни.

«Экономический идеал» древности можно выразить одним словом – автаркия. Именно замкнутым и самообеспечивающимся целым предстает идеальное общество и государство в трудах мыслителей древнего мира. Идеал этот, разумеется, недостижим в принципе. Даже самые «самообеспеченные» социумы, например древнейший Египет, нуждались в привозных товарах. Получить их можно было лишь двумя путями: или обменять у владельцев (производителей) на товары своего собственного производства, или, если предложить в обмен было нечего или партнеры почему-то не желали согласиться на обмен, отнять силой. Неэквивалентная торговля или грабительская война – иных способов приобретения импортных вещей просто не было. Однако следует отметить то, что монопольный доступ к отдельным видам импортных товаров мог временами иметь большое значение для стабильного существования общества. В качестве примеров монопольного доступа можно привести контроль над путями доставки олова (до широкого распространения стали) или зерна (в самых развитых древнегреческих полисах или в классическом Риме). Данное исключение, однако, не отменяет общего правила. Страх перед потенциально враждебным внешним миром и приходящими оттуда бедствиями – голоду, вражеским нашествиям, эпидемиям – требовал укрытия в собственном маленьком, самообеспечивающемся мирке. Стремление к автаркии поэтому было свойственно для любого древнего общества.

В числе важнейших факторов, обусловливавших подобную ориентацию, следует назвать общинную организацию, характерную в той или иной форме для любого древнего общества. Существование ее объясняется целым рядом причин, не остававшихся неизменными, как не оставалась неизменной и сама община.

Община родилась в первобытном обществе, одновременно с появлением человека современного типа. В сущности, ее формирование являлось составной частью антропосоциогенеза. По словам Ю. И. Семенова, для самого раннего этапа эволюции первобытного общества было характерно наличие полной, безраздельной собственности первобытной общины как на все средства производства, так и на средства потребления. Никакой другой формы собственности не существовало. И это находило свое проявление в особого рода отношениях распределения. Суть этих отношений заключалась в том, что каждый член общины имел право на долю созданных в ней продуктов, прежде всего продуктов питания, независимо от того, участвовал ли он в их производстве или нет. Достаточным основанием для получения доли продукта, созданного в первобытной общине, была принадлежность к ней. Каждый член общины, взятый в отдельности, имел право на долю общественного продукта потому, что все члены общины, взятые вместе, были собственниками этого продукта. Подобный подход для того времени был единственным возможным, поскольку иначе было не обеспечить выживание как общества в целом, так и отдельных его членов.

С развитием первобытной экономики и с возникновением распределения по труду (и, соответственно, с разделением собственности на общественную и личную) фаза ранней первобытной общины сменилась фазой общины позднепервобытной. Возникли и получили распространение особые системы распределения и обмена так называемого избыточного продукта[71]71
  Избыточность его была, конечно, относительной. Отдельные лица могли выжить без него, но это не значит, что он не являлся необходимым для дальнейшего развития общества в целом и не был действительно необходим для отдельных лиц, которым создавал больший жизненный комфорт.


[Закрыть], которые в современной научной литературе получили название «престижной экономики»[72]72
  См., например: Васильев Л. С. Проблемы генезиса китайского государства: Формирование основ социальной структуры и политической администрации. М., 1983. С. 20–24; Семёнов Ю. И. Переход от первобытного общества к классовому: пути и варианты развития // Этнографическое обозрение. 1993. № 1. С. 57–61.


[Закрыть]. Они готовили почву для будущего усложнения внутреннего строения общины, создали условия для следующего шага в ее эволюции. Такой шаг вперед был связан с началом формирования внутри общины хозяйственных ячеек (крестьянских хозяйств), с превращением ее в объединение таких ячеек. Следовательно, община, пришедшая на смену позднепервобытной, может быть охарактеризована как формирующаяся соседская (пракрестьянская) община.

С переходом к классовому обществу пракрестьянская община превратилась в крестьянскую. В литературе она встречается под различными названиями: земледельческая, соседская, сельская, поземельная, территориальная, деревенская община. Фундамент крестьянской общины формировали социально-экономические отношения, качественно отличные от тех, что лежали в основе первобытной общины. Во-первых, крестьянская община состояла из большего или меньшего числа хозяйственных ячеек – крестьянских хозяйств, в собственности которых находились все продукты труда. Общественной собственностью оставалась лишь земля. Во-вторых, в отличие от первобытных общин, которые были самостоятельными социальными организмами, крестьянские общины существовали в недрах иных, гораздо более крупных, чем они сами, организмов классового общества. Но, находясь в их составе, они никогда не были их простыми составными частями. В основе классовых общественных организмов всегда лежали системы социально-экономических отношений, качественно отличные от тех, что были фундаментом крестьянских общин[73]73
  Семёнов Ю. И. О стадиальной типологии общины // Проблемы типологии в этнографии. М., 1979. С. 75–91.


[Закрыть]. Поэтому положение крестьянских общин здесь оказывалось как бы двойственным. Им приходилось, зачастую против своей воли, взаимодействовать с чуждыми экономическими укладами, нередко прямо враждебными и разрушительными для их основ.

Последствия такого вынужденного взаимодействия всегда оказывались достаточно серьезными. Основанием экономики в древнем мире было сельское хозяйство, и потому очень многое в развитии общества определялось отношениями земельной собственности. В первобытной общине хозяйство владело и пользовалось землей не в силу прав на нее, а на основании потребности в ней и способности ее обрабатывать и использовать. Возникшее с переходом к классовому обществу право частной собственности отрицало принцип собственности коллективной. Последняя уходила в прошлое, но следы ее еще долго жили в традиционном, обычном праве, по которому земля рассматривалась в качестве собственности распавшихся на большие семьи родственных групп, объединенных в территориальную общину. Возникающая купля-продажа земельных участков показала, что община перестала быть действительным коллективным собственником земли. Логичным было бы ожидать в этих условиях полного ее разрушения с последующим выделением индивидуальных хозяйств (т. е. обычной при развитии капитализма картины). Но ничего подобного не произошло.

Появление права частной собственности на землю требовало гарантий ее неприкосновенности. Однако никаких готовых механизмов для обеспечения такой гарантии общество в то время не имело. Волей-неволей пришлось приспосабливать уже имеющиеся институты, освященные традицией и ставшие привычными для людей. Общинная организация как раз относится к числу таких институтов. Поэтому она не разрушается, а просто трансформируется в коллектив земельных собственников, который гарантирует своим членам право на землю (исключая доступ чужаков к ней или оберегая силами общинного ополчения от внешней опасности). Для этого она формирует так называемую верховную (общинную) собственность на землю.

Купля-продажа земли, казалось бы, открывала доступ к общинной земле чужакам: документы показывают, что землю в Древнем Двуречье или в Сирийско-Палестинском регионе покупали не только члены общины, но и люди, связанные с царским хозяйством и членами общины не являвшиеся. Но земля общины как общая собственность ее членов была неотчуждаема. Она в принципе не могла перейти в чужие руки. Поэтому либо такая покупка превращалась в акт передачи на установленный обычаем срок права пользования землей, которая затем возвращалась к собственнику[74]74
  О таком обычае, носившем в Палестине и, возможно, в Сирии название «юбилей» и означавшем обязательный возврат купленной земли исконному собственнику на пятидесятый год после ее продажи см.: Шифман И. Ш. Угаритское общество XIV–XIII вв. до н. э. М., 1982. С. 23–26.


[Закрыть], либо, как в более поздние периоды, человек, купивший землю, становился членом общины – принимал на себя все обязанности перед коллективом и приобретал права его члена, в том числе главное право – право на землю.

Итак, с появлением права частной собственности община выступает в качестве верховного собственника земли, и первоначальная частная собственность оказывается ограниченной верховной собственностью общины. Ограничения связывались не с объемом прав собственника, а лишь с условиями обладания землей. Говоря иначе, собственник обязан был отдавать часть произведенного им продукта (или часть своего труда в той или иной форме) коллективу, т. е. обязан был учитывать не только собственные интересы, но и интересы общины. Защищая свои права, а тем самым и права входивших в нее частных собственников, община не допускала отчуждения своих земель, гарантируя стабильность хозяйств общинников и свою собственную устойчивость. Эти стабильность и устойчивость давно уже были подмечены учеными. Значение общинной организации в древнем обществе постепенно становилось очевидным все большему числу исследователей, и сегодня уже никто не подвергает его сомнению. Споры идут лишь о характере древней общины и о конкретных формах ее влияния на различные стороны общественной жизни того времени.

На протяжении ряда лет в отечественной науке считалось, что древнейшая община либо носит рабовладельческий характер, либо, по крайней мере, служит фундаментом для рабовладельческой цивилизации. Несколько лет тому назад в «Вестнике древней истории» появилась статья двух известных историков-востоковедов И. М. Дьяконова и В. А. Якобсона[75]75
  Дьяконов И. М., Якобсон В. А. Гражданское общество в древности // ВДИ. 1998. № 1. С. 22–29.


[Закрыть]. Статья эта в самом сжатом виде содержит результаты многолетних исследований обоих авторов, по крайней мере с конца 50-х годов XX столетия[76]76
  Дьяконов И. М. К проблеме общины на древнем Востоке // ВДИ. 1964. № 4. С. 74–80; Он же. Община на древнем Востоке в работах советских исследователей // ВДИ. 1963. № 1. С. 16–34; Он же. Проблемы собственности. О структуре обществ Ближнего Востока до середины II тыс. до н. э. // ВДИ. 1967. № 4. С. 13–35; Он же. Проблемы экономики. О структуре общества Ближнего Востока до середины II тыс. до н. э. // ВДИ. 1968. № 3. С. 3–26; № 4. С. 3–37; Он же. Рабы, илоты и крепостные в ранней древности // ВДИ. 1973. № 4. С. 3–29; Он же. Общественный и государственный строй древнего Двуречья. Шумер. М., 1959; Он же. Пути истории. От древнейшего человека до наших дней. М., 1989; Дьяконов И. М., Якобсон В. А. «Номовые государства», «территориальные царства», «полисы и империи». Проблемы типологии // ВДИ. 1982. № 2. С. 3–15; Якобсон В. А. Некоторые проблемы исследования государства и права древнего Востока (Государство и право на древнем Востоке: Круглый стол // НАА. 1984. № 2. С. 88–98); Он же. Государство и социальная психология // ВДИ. 1989. № 4. С. 75–78; Он же. Цари и города древней Месопотамии // Государство и социальные структуры на древнем Востоке. М., 1989. С. 17–35; Он же. Государство как социальная организация (теоретические проблемы) // Восток. 1997. № 1. С. 5–15.


[Закрыть]. На базе этих взглядов сложилось целое направление в отечественной исторической науке, получившее наименование «школа И. М. Дьяконова», занявшее одну из ведущих позиций в изучении истории Древнего Востока (особенно Ближнего Востока) в последние десятилетия[77]77
  Например, Степугина Т. В. Империя Хань – завершающий этап развития древнекитайского общества: Дис. … докт. ист. наук. М., 1990; Шилюк Н. Ф. История древнего мира: древний Восток: Курс лекций. Ч. 1. Свердловск, 1991.


[Закрыть].

Основная идея авторов статьи сводилась к отрицанию рабовладельческого характера древнейших классовых обществ и предложению ввести иной классифицирующий признак. Они пишут: «Оба автора этой статьи в последних своих работах пришли к выводу, что это общество следует именовать древним гражданским обществом, поскольку именно полноправные граждане были его главным сословием, как в античных полисах, так и в царствах Востока. <…> Конец древнего общества связан не с гибелью рабства (оно, как известно, сохранилось до наших дней, а ведущей экономической роли не играло почти никогда), а с гибелью свободы и уничтожением сословия полноправных (фактически же привилегированных) граждан, а также центров древнего гражданства – древних городов»[78]78
  Дьяконов И. М., Якобсон В. А. Гражданское общество в древности // ВДИ. 1998. № 1. С. 23.


[Закрыть].

Итак, гражданский характер древнего общества предлагается признать его важнейшим признаком, а основной формой существования этого общества, по утверждению авторов концепции, является гражданская община.

Авторы статьи утверждают: «Наполовину в шутку, а значит, наполовину всерьез, можно даже указать год конца древности в Римской империи – 212 г. н. э., когда император Каракалла своим эдиктом даровал гражданские права всем свободным жителям империи. С этого момента гражданство перестало быть привилегией, превратившись в подданство»[79]79
  Там же.


[Закрыть].

Схема соблазнительная, но, к сожалению, не свободная от слабых и уязвимых мест. И слабости эти не позволяют безоговорочно согласиться с целым рядом утверждений, как самих уважаемых авторов, так и их сторонников.

Прежде всего, смущает утверждение о столь длительном существовании в странах Востока гражданской общины. Возникшая в глубокой древности, уже в III тысячелетии до н. э., она существует, по утверждению авторов схемы, до III столетия н. э. Сам собой напрашивается вопрос: почему современники этого явления его «не заметили» и не попытались теоретически осмыслить? Можно, правда, указать, что в силу некоторых причин в странах Древнего Востока (за исключением разве что Китая) историческая наука в течение долгого времени не получала развития и лишь позднее стала развиваться под греческим влиянием. Однако явления того времени могли изучаться не только исторической наукой, но и, например, философией, получившей значительное развитие в ряде древних обществ. Наконец, странным должно показаться и то, что сами греки, теоретически разрабатывавшие теорию общинного государства-полиса, «проглядели» такую гражданскую общину на Востоке, где они не позднее VII века до н. э. имели теснейшие связи с Лидией, Египтом и Финикией. Тем не менее, они нигде не говорят о гражданских общинах в этих странах, зато именно грекам школа Витфогеля обязана идеей существования так называемого восточного деспотизма и поголовного рабства в государствах Древнего Востока[80]80
  См. Wittfogel K. A. Oriental Despotism: a Comparative Study of Total Power. New Haven, 1957. P. 49–136.


[Закрыть].

Разумеется, греки по политическим мотивам, например из чувства национального превосходства (сформировавшегося в ходе греко-персидских войн), могли намеренно «не замечать» какие-то явления у своих соседей. Но тогда необходимо, чтобы ученые, открывшие миру «гражданскую общину» в странах Востока, объяснили причины такого странного поведения греков до V столетия до н. э., когда для такого превосходства не было никаких оснований. Кроме того, вспомнив о неоднозначном характере греко-персидских отношений в конце V–IV вв. до н. э., можно было бы ожидать хотя бы от отдельных греческих авторов более объективного отношения к странам Востока вообще и к Персии в частности. Упоминания о гражданской общине у этих народов, несомненно, должны были найти отражение в трудах исследователей, если, конечно, она действительно там существовала. Но ничего подобного в источниках не обнаруживается. Наконец, представляется также несомненным, что современным исследователям, сделавшим столь поразительное открытие, надлежит максимально четко разъяснить содержание ключевого, по их мнению, понятия гражданской общины.

Однако основоположники «школы Дьяконова» ограничиваются не вполне ясными объяснениями. Так, в докладе, прочитанном в 1962 г., И. М. Дьяконов утверждал: «Община может являться гражданским коллективом, обеспечивающим права своих членов, – прежде всего, права на участие в управлении общиной, на взаимопомощь и на владение землей. Быть может, именно этот аспект общины является самым важным. Объединение людей для взаимопомощи существовало задолго до начала землепользования и продолжало существовать и после прекращения общинной собственности на землю, – до тех пор, пока существовало мелкое свободное натуральное производство; постепенно это объединение принимало характер политической организации. Поэтому необходимым условием членства в общине является исполнение обязанностей общинника в виде участия в общественных работах и повинностях, в уплате налогов и т. п. Исполнение этих обязанностей обеспечивает общиннику право на участие в общинном владении землей, а позже – на надел из общинной земли. Нередко обладание наделом и членство в общине становятся столь неразрывно связанными, что утеря надела означает и утерю гражданских прав»[81]81
  Дьяконов И. М. Община на древнем Востоке в работах советских исследователей // ВДИ. 1963. № 1. С. 20.


[Закрыть].

В приведенном высказывании содержится фактически три различных тезиса. Во-первых, сформировавшаяся община однозначно трактуется как община гражданская, что представляется как уже доказанный (не понятно только кем) факт. (Позднее, уже в 1984 г., В. А. Якобсон также говорил как об общепринятом факте: «Общество самоопределяется объективно как коллектив граждан, окончательно и бесповоротно совершает переход от первобытнообщинного строя к классовому».[82]82
  Государство и право на древнем Востоке: Круглый стол // НАА. 1984. № 2. С. 92.


[Закрыть]) Во-вторых, понятие гражданской общины вполне справедливо связывается с гражданством и гражданскими правами. В-третьих, отмечается, что гражданская община является коллективом землевладельцев, скорее даже, земельных собственников.

Внешне сочетание этих тезисов может показаться простым и логичным. Обладание земельной собственностью порождает определенные права у члена коллектива собственников. Создается же подобный коллектив в целях обеспечения солидарности собственников, позволяющей лучше защитить их собственнические права. С этими утверждениями спорить бессмысленно. Но вот дальнейшие утверждения вызывают сомнение. Не ясно, почему земельный собственник – член общины собственников однозначно именуется гражданином? Иначе вопрос можно сформулировать так: порождает ли право собственности на землю в такой общине соответствующий статус гражданина?

Уральская последовательница И. М. Дьяконова Н. Ф. Шилюк более определенно высказывается по этому вопросу: «В период раннего рабовладельческого общества возникает государство типа гражданской общины. Гражданская община – это политическая организация коллектива земельных собственников (разрядка наша. – Т. Е.). В разных регионах и в различные периоды истории рабовладельческого общества гражданская община существовала во множестве вариантов, она могла быть самостоятельным государством, могла входить как автономная административно-территориальная организация в систему более крупного государства, но всегда ее отличительными чертами были: верховная собственность на землю; собственные органы управления, обладавшие судебными функциями; объединение в общинной организации крупных земельных собственников, чьи хозяйства основаны на эксплуатируемом труде, и мелких земельных собственников, чьи хозяйства основаны на личном труде. Первые – это общинная знать, традиционно именуемая “великие” или “большие”, вторые – рядовые общинники, которых обычно называли “малые” или “маленькие”.

Государство возникает в форме гражданской общины, так как в период появления классов не существует какого-либо аппарата, способного выполнять функции принуждения. Эту функцию осуществляет общинная организация, в целом противостоя эксплуатируемому производителю и защищая интересы входящих в нее земельных собственников. Но тем самым община превращается в политическую организацию, т. е. в государство»[83]83
  Шилюк Н. Ф. Указ. соч. Ч. 1. С. 47–48.


[Закрыть].

Если согласиться с этим, то становится очевидным, что под гражданской общиной следует понимать только государственно организованное сообщество частных земельных собственников, которые, надо полагать, именно в силу своего членства в нем и являются гражданами общины. Осталось лишь привести убедительные доказательства именно такого восприятия членства в общине древними авторами, чтобы закрыть эту тему. Однако если мы попытаемся разобраться с вопросом, кого именовали гражданами сами древние, то неизбежно столкнемся с серьезной проблемой.

Дело в том, что само понятие «гражданин» появилось только в греческом полисе, возникшем много позже III тыс. до н. э. В законченном виде его сформулировал Аристотель в своей «Политике»: гражданин это – свободный человек, обладающий правом участия в законодательной и судебной власти[84]84
  Aristot. Pol. III, 1. 4–5, 1275а.


[Закрыть]. Сходных взглядов придерживался и Цицерон[85]85
  Cic. De off. I, 53, 57


[Закрыть]. Следовательно, сами древние, не отрицая значения собственнических прав на землю, основными при определении статуса гражданства все же считали иные отношения.

Конечно, свободный гражданин обладал как политической, так и имущественной правоспособностью, и значение права собственности на землю, безусловно, нельзя преуменьшать. Но реальная жизнь как всегда была значительно сложнее любых теоретических построений. Современные исследователи института древнего гражданства подчеркивают его связь не с одним каким-либо правом, но с обладанием целым комплексом прав[86]86
  См. например, Утченко С. Л. Политические учения древнего Рима (III–I вв. до н. э.). М., 1977. С. 30.


[Закрыть]. Во-первых, речь идет о праве пользования общинной землей, причем не только той, что находится в непосредственном обладании (или собственности) данного лица. Можно говорить даже не о праве собственности как таковой, а скорее о праве на получение доли от доходов полиса из всех возможных источников (от общинного земельного фонда или контролируемых общиной источников полезных ископаемых до военной добычи). Во-вторых, речь идет о политических правах, обладание которыми тесно связывалось с воинской обязанностью. Наконец, граждане обладали определенными преимуществами и в частноправовой сфере (особая судебная защита прав и т. п.). Завершая характеристику гражданского статуса в древности, следует отметить, что все свои права гражданин мог осуществлять только лично. Он не мог передоверить осуществление их другому лицу. Поэтому классическая античность и не знала ни парламентов и подобных им представительных учреждений, ни адвокатов в современном смысле этого слова (последние появились в Риме уже в период кризиса полисной республики).

Полисный коллектив (одновременно являвшийся также и государством) обеспечивал всеобъемлющую личную и имущественную безопасность своих членов (граждан). Но взамен он требовал от них столь же полного подчинения своим законам. Соблюдение законов являлось в этом государстве требованием не только права, но и общественной морали. Здесь в принципе не могло сложиться такого положения, когда «плохой гражданин» (нарушитель законов) оказался бы «добрым соседом» и «хорошим человеком». Такого отношения к законности не существовало в последующие эпохи, когда о нем могли мечтать как о недосягаемом идеале.

Причина возникновения подобной ситуации заключалась в том, что в тех условиях одна лишь община могла гарантировать реальную безопасность своих членов. Речь идет о защите от «бича» древности» – утраты свободы. Именно запрещение долгового рабства сформировало у граждан общинников чувство подлинной защищенности в коллективе, который, выступая гарантом этой безопасности, был обязан взять на себя государственные функции.

Передоверить их коллектив не мог никому. А уже следствие превращения общины в государство, гарантирующее свободу своих граждан, становилось формирование представлений о политическом равноправии граждан-общинников (по отношению к государству и его законам) и признание прав и обязанностей как гражданина перед государством, так и государства перед гражданином.

Сегодняшнее определение гражданства обнаруживает явное генетическое сходство с представлениями древних. Современная юридическая наука определяет гражданство как устойчивую правовую связь человека с государством, выражающуюся в совокупности их взаимных прав, обязанностей и ответственности, основанную на признании и уважении достоинства, основных прав и свобод человека[87]87
  Российская юридическая энциклопедия. М., 1999. С. 217.


[Закрыть]. Разумеется, античность понятия «права человека» не знала и знать не могла[88]88
  Это многократно демонстрировалось в научной литературе. В очередной раз было подчеркнуто Л. М. Глускиной (Глускина Л. М. Гражданство и права человека в греческом полисе классического периода» // Античность и современность: Докл. конф. М., 1991. С. 7–12.


[Закрыть], однако сохраняется преемственность в главном: гражданство как политико-правовой феномен требует обязательного признания взаимности прав и обязанностей члена государственного сообщества и государства. Этим, однако, сходство и ограничивается. Современное государство не является столь всеобъемлющим гарантом безопасности своих граждан, каким был античный полис. Четко отделяя общественную жизнь от частной, оно ограничивается только установлением общих правил поведения для последней, отказываясь при отсутствии нарушений этих правил от всякого вмешательства в эту сферу. Вот почему в настоящее время возможны такие явления, как представительная демократия (которая в ряде случаев может называться демократией лишь условно), наемные представители интересов сторон в суде и, наконец, ситуации (совершенно немыслимые в полисе), в которых гражданин может пожертвовать интересами государства ради своих частных интересов.

Таким образом, можно считать доказанным, что понятия «гражданин» и «гражданство» способны значительно видоизменяться с течением времени, не меняя, однако, своей сути: они всегда обозначают связь индивида не просто с коллективом, а именно с государством и, кроме того, всегда предполагают признание взаимности прав и обязанностей индивида и государства.

В свете вышесказанного представляется очевидным, что «школа Дьяконова» толкует понятие гражданской общины чрезмерно широко, включая в него самые различные виды общинной организации, существовавшие в странах Древнего Востока. Это становится ясным при сопоставлении высказываний самого основателя школы, сделанных им в одной и той же статье. В своей работе «Проблемы экономики. О структуре общества Ближнего Востока до середины II тыс. до н. э.» он первоначально трактует гражданство древних общин следующим образом: «Гражданский коллектив, члены которого, называемые ниже общинниками или гражданами, обладают полнотой гражданских прав (наряду с гражданскими обязанностями): правом иметь собственность на недвижимость и участвовать в общинном самоуправлении, а равно во всех возможных общих доходах и других материальных или нематериальных благах, которыми может обладать территориальная община. Наряду с этим они имеют и обязанности перед своей территориальной общиной и своими сочленами в ней. Это – обязанности взаимопомощи (кооперации), преимущественно политической, но отчасти также и хозяйственной: участие в обсуждении общих вопросов на народной сходке и в совете, в обороне общины, в общеполезных или считающихся таковыми совместных работах – в строительстве городских стен, культовых сооружений, каналов, дорог и т. п.»[89]89
  Дьяконов И. М. Проблемы экономики. О структуре общества Ближнего Востока до середины II тыс. до н. э. // ВДИ. 1968. № 3. С. 3


[Закрыть]. Далее он допускает такое высказывание: «Но даже если полноправный гражданин-собственник не был почему-либо (фактически или формально) членом территориальной общины, тем не менее, он все равно принадлежал к общинной структуре другого рода – к общине домашней. Вот почему обозначение изучаемого нами сейчас сектора древней экономики как “общинного” полностью оправдано, – хотя и предполагает очень широкое понимание термина “община”»[90]90
  Там же. С. 5.


[Закрыть].

В приведенных фрагментах сразу бросается в глаза откровенная подмена понятий. Гражданство как непосредственная связь лица с государством подменяется связью лица с коллективом других лиц – общиной, которая государством не является (нельзя же считать таковым домашнюю общину). Более того, фактически признается негосударственный характер даже самой городской (территориальной) общины (с отождествления которой с государством и начинает выстраиваться вся цепочка логических рассуждений). Это вытекает из противопоставления общинников и так называемых царских людей: «Все царские люди не были полноправными гражданами, так как не могли осуществлять права собственности на землю, получая ее лишь как надел от царя под условием и тем самым как бы находясь под патриархальной властью царя. Разница между полноправным гражданином и царским человеком и, соответственно, между хозяйством того и другого заключалась, таким образом, в отношениях собственности. Один был собственником земли и вел хозяйство на собственной земле своего “дома”, другой не был собственником земли и вел хозяйство на земле, полученной от царя под условием службы или работы, формально или фактически составляя часть “дома” царя (или храма) – государственного хозяйства»[91]91
  Там же. С. 4.


[Закрыть].

Государство, следовательно, олицетворяет царь и его аппарат, а не община, пусть даже и городская. Автор позднее не раз подчеркивает это обстоятельство, утверждая, например, что старейшины территориальных общин не являлись государственными служащими[92]92
  Там же. С. 20. Сноска 87.


[Закрыть]. Не раз упоминается также тот факт, что территориальные общины входили в состав государства. Но отсюда следует вывод, что сами общины государством уже не были: «Необходимо подчеркнуть, что территориальные общины, подобно домашним, входили в определенные иерархические структуры; несколько территориальных общин составляли общину-государство или группировались вокруг центральной общины-города; последняя имела то же самое административное устройство (народное собрание, совет старейшин, градоначальник); в более крупных царствах такая группа территориальных общин или центральная община вместе с тяготевшими к ней периферийными общинными поселками составляла основное административное подразделение, по охвату территории соответствующее “ному” в Древнем Египте»[93]93
  Там же. С. 19–20.


[Закрыть].