Текст книги "На полях «A Shropshire lad»"

-30-

 
Вот так выбор – смертный хлад
Иль кабацкий блядский чад,
Липкий пот чужих перин
Или морга формалин!
 
 
Озверевший от жары,
Я бы вышел из игры,
Коль и впрямь, пока я жив,
Нет иных альтернатив.
 
 
Но поставить я боюсь
Снежной королеве плюс,
Потому что вспомнил тот
Гениальный анекдот:
 
 
«Сколько хочешь, глупый Кай,
Слово вечность составляй,
Но из Г, О, В, Н, О
Не получится оно!»
 

-XXXI-

 
On Wenlock Edge the wood’s in trouble;
His forest fleece the Wrekin heaves;
The gale, it plies the saplings double,
And thick on Severn snow the leaves.
 
 
‘Twould blow like this through holt and hanger
When Uricon the city stood:
’Tis the old wind in the old anger,
But then it threshed another wood.
 
 
Then, ’twas before my time, the Roman
At yonder heaving hill would stare:
The blood that warms an English yeoman,
The thoughts that hurt him, they were there.
 
 
There, like the wind through woods in riot,
Through him the gale of life blew high;
The tree of man was never quiet:
Then ’twas the Roman, now ‘tis I.
 
 
The gale, it plies the saplings double,
It blows so hard, ’twill soon be gone:
To-day the Roman and his trouble
Are ashes under Uricon.
 

-31-

 
За окнами ноябрь ярится,
Кружатся мокрые листы.
Мне впору снова взбелениться —
Мол, как же так, мол, где же ты?
 
 
Но краток век, но вечер долог…
Зарифмовавши grave и brave,
Застыл классический филолог
В каком-то давнем ноябре.
 
 
И так легко филолог-стоик
Соединяет move и love,
Что плакать все-таки не стоит,
Об этом парне прочитав.
 
 
И будь ты хоть сто раз философ,
И будь филолог ты, дружок,
Но этих половых вопросов
Никто еще решить не смог.
 
 
И те вопросы на поверку
Совсем не половые, друг…
Но день прошел. Но вечер меркнет.
И ночь берет нас на испуг.
 

-XXXII-

 
From far, from eve and morning
And yon twelve-winded sky,
The stuff of life to knit me
Blew hither: here am I.
 
 
Now – for a breath I tarry
Nor yet disperse apart —
Take my hand quick and tell me,
What have you in your heart.
 
 
Speak now, and I will answer;
How shall I help you, say;
Ere to the wind’s twelve quarters
I take my endless way.
 

-32-

 
Конечно, не так, как прежде,
Но все же вынослив я,
Сношу-выношу нагрузки
И тяготы бытия.
 
 
Но как же, Господи, тяжко!
Как злато и как свинец…
А все-таки смерть перевесит
Тяжелую жизнь под конец.
 
 
Вот так же невыносима
Любовь. Но тебя, дружок
(Пусть не на руках – на закорках),
Еще б я понес чуток…
 

-XXXIII-

 
If truth in hearts that perish
Could move the powers on high,
I think the love I bear you
Should make you not to die.
 
 
Sure, sure, if stedfast meaning,
If single thought could save,
The world might end to-morrow,
You should not see the grave.
This long and sure-set liking,
 
 
This boundless will to please,
– Oh, you should live for ever,
If there were help in these.
 
 
But now, since all is idle,
To this lost heart be kind,
Ere to a town you journey
Where friends are ill to find.
 

-33-
Похоти лукавые

 
Заставь дурака молиться
За здравье твое, дружок, —
Я так возоплю велегласно,
Уж точно услышит Бог!
 
 
Страстей моих глупых ради
Спаситель вонмет мольбе —
И вольная и невольная
Простит согрешенья тебе!
 
 
Избавит от всякой скверны,
Пока я поклоны бью!
И внидешь ты в Царство Божье
Верхом на чужом горбу!
 
 
Вот так и договоримся —
Я буду предстатель твой,
Я лоб расшибу, молившись,
А ты уж греши – со мной!
 

-XXXIV-
The new Mistress

 
‘Oh, sick I am to see you,
will you never let me be?
You may be good for something,
but you are not good for me.
Oh, go where you are wanted,
for you are not wanted here.
And that was all the farewell
when I parted from my dear.
 
 
‘I will go where I am wanted,
to a lady born and bred
Who will dress me free for nothing
in a uniform of red;
She will not be sick to see me
if I only keep it clean:
I will go where I am wanted
for a soldier of the Queen.
 
 
‘I will go where I am wanted,
for the sergeant does not mind;
He may be sick to see me
but he treats me very kind:
He gives me beer and breakfast
and a ribbon for my cap,
And I never knew a sweetheart
spend her money on a chap
 
 
‘I will go where I am wanted,
where there’s room for one or two,
And the men are none too many
for the work there is to do;
Where the standing line wears thinner
and the dropping dead lie thick;
And the enemies of England
they shall see me and be sick.’
 

-34-
Субститут

 
«Ну все! Терпение лопнуло!
Ты, видно, и правда псих!
Сносить эти дикие выходки
уже нет сил никаких!
Ищи другую подружку —
попроще и поглупей!» —
Таков был E-mail последний
последней любови моей.
 
 
Найду я другую подружку —
попроще и понежней,
И долго искать не придется —
давно мы знакомы с ней.
Мы с ней занимались любовью
еще с тринадцати лет.
А если она изменяла —
я сам изменял в ответ.
 
 
Найду я другую подружку —
совсем простушка она,
Прости Господь, глуповата
и ветрена, и юна.
Она болтушка и врушка,
зато не динамит любя.
Она и правда богиня —
в отличие от тебя.
 
 
С такой подружкой я справлюсь,
А разозлюсь – и с тремя!
Придется Эрато смириться,
что так ей неверен я!
И будет Эвтерпа виться
в моих объятьях змеей!
Смиренница Каллиоппа
разделит пламень со мной!
 

-XXXV-

 
On the idle hill of summer,
Sleepy with the flow of streams,
Far I hear the steady drummer
Drumming like a noise in dreams.
 
 
Far and near and low and louder
On the roads of earth go by,
Dear to friends and food for powder,
Soldiers marching, all to die.
 
 
East and west on fields forgotten
Bleach the bones of comrades slain,
Lovely lads and dead and rotten;
None that go return again.
 
 
Far the calling bugles hollo,
High the screaming fife replies,
Gay the files of scarlet follow:
Woman bore me, I will rise.
 

-35-

 
В летний зной на Селигере
Тишина и благодать.
Так какого ж было хера
Эту музыку врубать?
 
 
Бумс, и бумс, и бумс – ужасно
Бьют в дремотные мозги…
Бесконечны, безобразны,
Вижу, движутся полки!
 
 
Сколько их, куда их столько?!
Впереди – Аполлион!
Как писал об этом Толкин.
Ох, не ври, совсем не он!
 
 
Вскую языки метутся,
Призывая вражью рать…
Все! Пора мне окунуться.
Перегрелся я, видать.
 

-XXXVI-

 
White in the moon the long road lies,
The moon stands blank above;
White in the moon the long road lies
That leads me from my love.
 
 
Still hangs the hedge without a gust,
Still, still the shadows stay:
My feet upon the moonlit dust
Pursue the ceaseless way.
 
 
The world is round, so travellers tell,
And straight though reach the track,
Trudge on, trudge on, ‘twill all be well,
The way will guide one back.
 
 
But ere the circle homeward hies
Far, far must it remove:
White in the moon the long road lies
That leads me from my love.
 

-36-

 
Блестит дорога под луной,
И не дрожат листы.
Блестит дорога под луной.
Любовь моя, прости!
 
 
Светло и чудно в небесах,
В сиянии земля.
Со старой песней на устах
Один шагаю я.
 
 
В сияньи голубом земля
Готовится ко сну.
Ну что ж, немного погодя
Я тоже отдохну.
 
 
Найду свободу и покой
И сном забудусь я…
Блестит дорога под луной.
Прости, любовь моя.
 

-XXXVII-

 
As through the wild green hills of Wyre
The train ran, changing sky and shire,
And far behind, a fading crest,
Low in the forsaken west
Sank the high-reared head of Clee,
My hand lay empty on my knee.
Aching on my knee it lay:
That morning half a shire away
So many an honest fellow’s fist
Had well nigh wrung it from the wrist.
Hand, said I, since now we part
From fields and men we know by heart,
For strangers’ faces, strangers’ lands, —
Hand, you have held true fellows’ hands.
Be clean then; rot before you do
A thing they’d not believe of you.
You and I must keep from shame
In London streets the Shropshire name;
On banks of Thames they must not say
Severn breeds worse men than they;
And friends abroad must bear in mind
Friends at home they leave behind.
Oh, I shall be stiff and cold
When I forget you, hearts of gold;
The land where I shall mind you not
Is the land where all’s forgot.
And if my foot returns no more
To Teme nor Corve nor Severn shore,
Luck, my lads, be with you still
By falling stream and standing hill,
By chiming tower and whispering tree,
Men that made a man of me.
About your work in town and farm
Still you’ll keep my head from harm,
Still you’ll help me, hands that gave
A grasp to friend me to the grave.
 

-37-
На мотив «Прощания славянки»

(По В. Лазареву)

 
Наступает минута прощания.
Покидая отеческий край,
Весь в слезах я шепчу: «До свидания!»,
Про себя повторяя: «Прощай!»
 
 
На чужбину меня провожая,
Провожая меня в целый мир,
Собралася толпа небольшая
Тех, кого я тогда зафрендил.
 
 
Элизиум, прощай,
Меня не забывай,
Прощай, АСП!
Прости-прощай! Прости-прощай!
 
 
Летят-летят года,
Но песня со мною всегда!
И так прекрасно
В лазури ясной
Горит-горит одна звезда!
В лазури ясной,
Многотиражной
Горит-горит одна звезда!
 
 
Отечество, прощай,
Меня воспоминай,
Прощай, ГРД!
Прости-прощай! Прости-прощай!
 
 
Никогда не предам я злословию,
Никогда, ни за что не предам,
Присягнувши такому сословию,
Присягнувши таким вот френдам!
И —
Рам-пам-пам-пам,
Рам-па-па-ру-рам!
 

-XXXVIII-

 
The winds out of the west land blow,
My friends have breathed them there;
Warm with the blood of lads I know
Comes east the sighing air.
 
 
It fanned their temples, filled their lungs,
Scattered their forelocks free;
My friends made words of it with tongues
That talk no more to me.
 
 
Their voices, dying as they fly,
Thick on the wind are sown;
The names of men blow soundless by,
My fellows’ and my own.
 
 
Oh lads, at home I heard you plain,
But here your speech is still,
And down the sighing wind in vain
You hollo from the hill.
 
 
The wind and I, we both were there,
But neither long abode;
Now through the friendless world we fare
And sigh upon the road.
 

-38-
Гетеросексуальная апроприация

 
The winds out of the west land blow,
My girl has breathed them there;
Warm with the blood of girl I know,
Comes east the sighing air.
 
 
It fanned her temples, filled her lungs,
Scattered her forelock free;
My girl made words of it with tongue
That talks no more to me.
 
 
Her sweet voice, dying as it flies,
Thick on the wind is sown;
The name of man blows soundless by,
My rival’s, not my own.
 
 
Oh yesterday I heard you plain,
But now your speech is still,
And down the sighing wind in vain
I hollo from the hill.
 
 
The wind and I, we both were there,
But neither long abode;
Now through the friendless world we fare
And sigh upon the road.
 

-XXXIX-

 
‘Tis time, I think, by Wenlock town
The golden broom should blow;
The hawthorn sprinkled up and down
Should charge the land with snow.
 
 
Spring will not wait the loiterer’s time
Who keeps so long away;
So others wear the broom and climb
The hedgerows heaped with may.
 
 
Oh tarnish late on Wenlock Edge,
Gold that I never see;
Lie long, high snowdrifts in the hedge
That will not shower on me.
 

-39-

 
…Осенней улицей пройдя,
Свернем в осенний лес.
Как странно столько лет спустя
Мне оказаться здесь.
 
 
Вот тут она шепнула: «Да!»,
Вон там сказала: «Нет!»,
А здесь вот я стоял тогда
И нес блаженный бред…
 
 
Так я пройду тропинкой сей
Когда-нибудь потом,
Без элегических затей,
Конкретным старичком.
 

-XL-

 
Into my heart an air that kills
From yon far country blows:
What are those blue remembered hills,
What spires, what farms are those?
 
 
That is the land of lost content,
I see it shining plain,
The happy highways where I went
And cannot come again.
 

-40-

 
Издалека пахнуло тем,
Что гибелью грозит:
Где ж эти вешние холмы,
Где ж та листва шумит?
 
 
Ах, это край, где вечно май,
Где вечно мы, дружок,
Сидим на склоне, расстелив
В длину мой пиджачок.
 

-XLI-

 
In my own shire, if I was sad,
Homely comforters I had:
The earth, because my heart was sore,
Sorrowed for the son she bore;
And standing hills, long to remain,
Shared their short-lived comrade’s pain.
And bound for the same bourn as I,
On every road I wandered by,
Trod beside me, close and dear,
The beautiful and death-struck year:
Whether in the woodland brown
I heard the beechnut rustle down,
And saw the purple crocus pale
Flower about the autumn dale;
Or littering far the fields of May
Lady-smocks a-bleaching lay,
And like a skylit water stood
The bluebells in the azured wood.
 
 
Yonder, lightening other loads,
The seasons range the country roads,
But here in London streets I ken
No such helpmates, only men;
And these are not in plight to bear,
If they would, another’s care.
They have enough as ‘tis: I see
In many an eye that measures me
The mortal sickness of a mind
Too unhappy to be kind.
Undone with misery, all they can
Is to hate their fellow man;
And till they drop they needs must still
Look at you and wish you ill.
 

-41-
Озеро Сенеж

 
Будет нынешней зимой
Тридцать с гаком – Бог ты мой! —
С той поры и с той зимы,
С той алмазной звездной тьмы…
Только папа засыпал,
Я тихонечко вставал,
Надевал полупальто,
Ну а шапку – ни за что!
И с балкона на балкон
Я спускался, вдохновлен
то ли Блоком, то ли той
Новогодней красотой.
Ночь блистала, снег сиял,
Я сонеты сочинял.
Лежа на озерных льдах,
Я взирал на звездный прах!
Чуть мне душу не исторг
Этот блоковский восторг,
Ибо под терцетов гул
Я однажды там заснул.
 
 
Но чрез три десятка лет
Вспомнил я тот звездный бред,
Будучи опять влюблен,
Вспомнил тот опасный сон.
Чхартишвили прочитав,
Я сказал: «А вдруг он прав?
И поэту надлежит
Непременный суицид?
Как там шведка у него
Шла к могиле снеговой?
Так и я. Но я сперва
Выпью литр. А лучше два!»
 
 
Даме сердца я в сердцах
Рассказал про этот страх.
Но тогдашняя беда
Мне в ответ сказала: «М-да!».
Но всегдашняя тоска
Усмехнулася: «Ага!
Спьяну можешь выжить там,
Отморозив все к чертям!»
Верно, девочка моя,
Поживу покамест я.
 

-XLII-
The Merry Guide

 
Once in the wind of morning
I ranged the thymy wold;
The world-wide air was azure
And all the brooks ran gold.
 
 
There through the dews beside me
Behold a youth that trod,
With feathered cap on forehead,
And poised a golden rod.
 
 
With mien to match the morning
And gay delightful guise
And friendly brows and laughter
He looked me in the eyes.
 
 
Oh whence, I asked, and whither?
He smiled and would not say.
And looked at me and beckoned,
And laughed and led the way.
 
 
And with kind looks and laughter
And nought to say beside,
We two went on together,
I and my happy guide.
 
 
Across the glittering pastures
And empty upland still
And solitude of shepherds
High in the folded hill,
 
 
By hanging woods and hamlets
That gaze through orchards down
On many a windmill turning
And far-discovered town,
 
 
With gay regards of promise
And sure unslackened stride
And smiles and nothing spoken
Led on my merry guide.
 
 
By blowing realms of woodland
With sunstruck vanes afield
And cloud-led shadows sailing
About the windy weald,
 
 
By valley-guarded granges
And silver waters wide,
Content at heart I followed
With my delightful guide.
 
 
And like the cloudy shadows
Across the country blown
We two fare on for ever,
But not we two alone.
 
 
With the great gale we journey
That breathes from gardens thinned,
Borne in the drift of blossoms
Whose petals throng the wind;
 
 
Buoyed on the heaven-ward whisper
Of dancing leaflets whirled
From all the woods that autumn
Bereaves in all the world.
 
 
And midst the fluttering legion
Of all that ever died
I follow, and before us
Goes the delightful guide,
 
 
With lips that brim with laughter
But never once respond,
And feet that fly on feathers,
And serpent-circled wand.
 

-42-
Веселый гид

 
Бродя с овчаркой Томом
По этим холмам весной,
Над чистой воды лазурью,
Под новорожденной листвой,
 
 
Внезапно его я увидел.
Он смутно мне был знаком.
Приветливо он кивнул мне.
Залаял радостно Том.
 
 
Овчарку глупую гладя,
Он мне заглянул в глаза.
Так взгляд его был чудесен —
Пером описать нельзя,
 
 
И в сказке сказать непросто,
Вот разве что просто спеть,
Щеглом просвистать беспечно,
Но это надо суметь.
 
 
«Мы, кажется, виделись где-то?» —
Его я тогда спросил.
Он мне ничего не ответил,
Лишь за собой поманил.
 
 
«Куда мы, Вожатый дивный?»
Но гид все так же молчал.
Лишь шум зеленый был слышен,
Лишь мир золотой сиял.
 
 
Сияли солнце и воды,
И окна, и даже я!
Невзгоды и долгие годы
Уже не касались меня.
 
 
Так шли мы втроем все дальше,
Все дальше виделось мне —
Вон, Томик, Шильково наше
Восстало будто во сне!
 
 
А там уже сине море
И рыжие сопки стоят.
Да это ж поселок Тикси,
Как сорок два года назад!
 
 
Влекомы веселым гидом,
Как узники из тюрьмы,
Сквозь время и сквозь пространство
Летели, ликуя, мы!
 
 
Вон двор, вон сортир дощатый,
Вон дедушкины тополя!
Все то, что давно уж стерла
С лица своего земля!
 
 
Обзорной экскурсией этой
Наш гид и сам увлечен,
Так весело он взирает,
Так звонко смеется он!
 
 
И с каждой секундой новой
Попутчик новый у нас,
И нас все больше и больше —
Уже не окинет глаз!
 
 
И в сонме душ изумленных
Летим мы за гидом вслед —
Туда, где нет воздыханий,
Туда, где печали нет.
 
 
И всякий, и даже Томик,
Кто путь земной завершил,
Иными путями все дальше
Вожатому вслед спешил!
 

-XLIII-
The Immortal Part

 
When I meet the morning beam,
Or lay me down at night to dream,
I hear my bones within me say,
‘Another night, another day.
 
 
«When shall this slough of sense be cast,
This dust of thoughts be laid at last,
The man of flesh and soul be slain
And the man of bone remain?
 
 
‘This tongue that talks, these lungs that shout,
These thews that hustle us about,
This brain that fills the skull with schemes,
And its humming hive of dreams,–
 
 
«These to-day are proud in power
And lord it in their little hour:
The immortal bones obey control
Of dying flesh and dying soul.
 
 
‘’Tis long till eve and morn are gone:
Slow the endless night comes on,
And late to fulness grows the birth
That shall last as long as earth.
 
 
‘Wanderers eastward, wanderers west,
Know you why you cannot rest?
‘Tis that every mother’s son
Travails with a skeleton.
 
 
‘Lie down in the bed of dust;
Bear the fruit that bear you must;
Bring the eternal seed to light,
And morn is all the same as night.
 
 
‘Rest you so from trouble sore,
Fear the heat o’ the sun no more,
Nor the snowing winter wild,
Now you labour not with child.
 
 
‘Empty vessel, garment cast,
We that wore you long shall last.
– Another night, another day.’
So my bones within me say.
 
 
Therefore they shall do my will
To-day while I am master still,
And flesh and soul, now both are strong,
Shall hale the sullen slaves along,
 
 
Before this fire of sense decay,
This smoke of thought blow clean away,
And leave with ancient night alone
The stedfast and enduring bone.
 

-43-
Психотерапия

 
«Ты погляди, какой закат!
Как освещен соседский сад!»
Психея же бубнит в ответ:
«Опять закат, опять рассвет!
 
 
Опять, опять одно и то ж…
Когда ж ты, старый хрен, помрешь…
Когда ж, свободна и легка,
Я вознесусь за облака?
 
 
От этой потной толкотни,
От этой пошлой болтовни,
От этой грязи, этих битв —
В край чудных звуков и молитв?
 
 
Когда ж избавлюсь, старый псих,
От жалких похотей твоих?
От дурости твоих страстей,
От плоти волосатой сей?
 
 
Ну до чего ж ты некрасив —
Сед, краснорож, сутул, плешив!
Смердящий пес, ни дать ни взять!
Тебе бы “Орбит” пожевать —
 
 
Разит дешевым табаком
И перегаром! Дураком
Каким же круглым надо быть,
Чтоб дальше эту жизнь влачить?!
 
 
Да чтоб ты сдох, седой мудак!
Да что ж ты не поймешь никак,
Что спета песенка твоя!
Так тлей скорей, мертвец!.. А я
 
 
Вдали от суеты сует
Навек забуду этот свет.
На том же буду я сполна
За муки вознаграждена!
 
 
Ты знаешь рай? Туда, туда
Я улетучусь навсегда!
Я упорхну!» – примерно так
Визжала, позабывши страх,
 
 
Психея вздорная моя.
«Ну ты даешь! – воскликнул я. —
Да я и так уж еле жив.
Гляди-ка – я ей некрасив!..
 
 
Сама-то больно хороша!..
И где уж знать тебе, душа,
Где ты окажешься потом,
В каком краю, в кругу каком…»
 

-XLIV-

 
Shot? so quick, so clean an ending?
Oh that was right, lad, that was brave:
Yours was not an ill for mending,
‘Twas best to take it to the grave.
 
 
Oh you had forethought, you could reason,
And saw your road and where it led,
And early wise and brave in season
Put the pistol to your head.
 
 
Oh soon, and better so than later
After long disgrace and scorn,
You shot dead the household traitor,
The soul that should not have been born.
 
 
Right you guessed the rising morrow
And scorned to tread the mire you must:
Dust’s your wages, son of sorrow,
But men may come to worse than dust.
 
 
Souls undone, undoing others, —
Long time since the tale began.
You would not live to wrong your brothers:
Oh lad, you died as fits a man.
 
 
Now to your grave shall friend and stranger
With ruth and some with envy come:
Undishonoured, clear of danger,
Clean of guilt, pass hence and home.
 
 
Turn safe to rest, no dreams, no waking;
And here, man, here’s the wreath I’ve made:
‘Tis not a gift that’s worth the taking,
But wear it and it will not fade.
 

-44-
Вариации

а) Конспективный перевод (по М. Л. Гаспарову)

 
Застрелился?
Вот молодец!
А то было бы
Стыдно.
б)
Господи, Боже ты мой,
Душу мою упокой!
Ибо невыно… Ой!
Что ж ты делаешь, Боже ты мой?!!
в)
Я надеюсь, это шутка
И неумная притом:
Ты представь, как это жутко —
Гнить в молчанье гробовом!
 
 
Даже если напрокудил,
Даже если виноват,
Юнкер, разве в этом удаль —
Разлагаться и вонять?
 
 
Нет уж, коль набедокурил,
Будь любезен, почини!
С этой лярвой, с этой курвой
Не заигрывай! Ни-ни!
 

-XLV-

 
If it chance your eye offend you,
Pluck it out, lad, and be sound:
‘Twill hurt, but here are salves to friend you,
And many a balsam grows on ground.
 
 
And if your hand or foot offend you,
Cut it off, lad, and be whole;
But play the man, stand up and end you,
When your sickness is your soul.