Текст книги "Манифик"

Глава 7

У себя в комнате Исай не думал готовиться ко сну, он сел в кресло напротив компьютера. Его одолевали сомнения, а если сомнения были, значит, он точно видел свою неправоту, но при этом искал возможность ее оправдать. То, что произошло сегодняшним вечером у реки, было необдуманным поступком. Исай никогда не поддавался, по крайней мере, старался не поддаваться сиюминутным эмоциям. Даже к радости он относился без излишнего восторга, а уж тем более он должен быть выше всякой злости и обиды. Ему необходимо быть над всем происходящим, словно ангел или демон, он обязан парить над жизнью. Его восприятие действительности должно отличаться от восприятия простых людей, ведь это он разделяет добро и зло, отделяет несчастье, устраняет его и наполняет мир радостью.

С человеком у реки он поступил неразумно. Что произошло? Почему он так спонтанно и дико отреагировал на его простые слова? Он посчитал себя обманутым? Но человек не пытался его обмануть, он был таким, каким был. Обманутость была прежде всего чувством самого Исая. Он обманулся в своих ожиданиях насчет человека. А впрочем, в каких ожиданиях? Чего он ожидал от алкоголика – что тот, пребывая в счастье, бросит пить и станет заниматься астрофизикой?

Нет, человек был убит зря. Сегодня Исай стихийно уничтожил то, что обычно отстаивал: человеческую способность находить счастье в любых проявлениях жизни. Исай пытался найти причину своего поступка. Не оправдать, а именно отыскать то, что каким-то образом заставило его во взрыве эмоций совершить убийство счастливого человека. Исай стремился сделать это с единственной целью: чтобы никогда больше не повторить подобного. Иначе он не оправдает своего предназначения, не сможет выполнить его, собьется с пути.

Не нужно ожидать от счастливого пьяницы другого образа жизни, потому что он счастлив в своем, пришел к выводу Исай. Важно над собой работать и слышать голос, а не поддаваться эмоциям. Голос всегда подскажет. Он всегда приведет к истине, главное – его слышать.

И… важно не прекращать работу. Конвейер по доставке счастья Исай построил. Шоу как его детище последних нескольких лет скоро выйдет на новый уровень. Его задача состояла в единственном – не дать сбиться идее с пути. Ненавязчивый контроль происходящего глобально.

Но у него есть и своя задача. Свой личный долг, без выполнения которого достижение цели затянется, если будет возможно в принципе. Потому он обязан выслеживать, выцеливать и устранять тех, кто страдает пороком несчастья, избавляться от балласта, от тех, кто не сможет никогда жить по законам радости, тех, кто мешает двигаться человечеству вперед. А на такое команда не способна. На такое способна личность, которой Исай себя видел.

Исай открыл компьютер и зашел в социальные сети через даркнет. Тех, кто общался с миром оттуда, вычислить было невозможно. Его точно.

Он вошел в одну из социальных сетей, в аккаунт, которых у него было множество. Ее звали Кира. Возможно, имя было фейковое. Женщине, по данным на ее странице, было чуть больше тридцати, и ее родители вряд ли могли дать ей имя, рожденное словосочетанием «Коммунизм и Революция». Хотя кто сейчас задумывается над значением имен для своих детей? Важно, чтобы в детском саду оно звучало красиво, ну еще в школе, а дальше похер, что вырастет, то вырастет, думал Исай.

На фотографии она сидела вполоборота на высоком барном стуле. Брючный летний костюм цвета старой бирюзы подчеркивал ее притягательные формы. Что может быть прекрасней женщины с мелированными короткими волосами в ее едва за тридцать, если она еще и улыбается, как на рекламе брекетов дорогущей стоматологической клиники в районе Хамовники?

Исай пролистнул бы ее и пошел дальше серфить имена и лица, но в глаза ему бросился слоган аккаунта: «Я увидеть хочу то, что чувствуешь ты!» с подписью «И. Бродский». Исай хорошо помнил стихотворение «В темноте у окна», каждое слово которого для него когда-то словно было пропитано болью. В то время Исай был увлечен нобелевским лауреатом, потому стихи запоминались сами собой. Потом, с появлением голоса, для Исая стихи поэта стали символом несчастья. Его черной меткой. Отчаянием, обратившимся в слова. Личным его отчаянием.

Он открыл мессенджер и написал по памяти: «И в дыру от иглы, притупив острие, льются речки из мглы, поглотивших ее» – то были строки из того же стихотворения, двумя строфами раньше. Она ответила ожидаемо быстро, не прошло и минуты. Спросила: «Вам тоже нравится Бродский?». – «Это лучший из всех поэтов», – ответил он и ничуть не лукавил. И пускай поэт впал в отчаяние, но ведь это совсем не значило, что он потерял смысл. Смысл теряют те, у кого он был и кто к нему привык. А у Бродского, как считал Исай, смысла не было, был протест души.

Правда, Исай отдавал уважение поэту за те слова литератора, которые, словно симфония великого композитора, разрывали сердце, а потом выстраивали его вновь, более жестким, более крепким, значимей сильным: «Каждый пред Богом наг. Жалок, наг и убог. В каждой музыке Бах, в каждом из нас Бог». В них Исай видел откровение. Путь к пониманию человеком своей сущности творца, чей голос теперь был и у него внутри. Все остальное: терзания, борьбу, отчаяние – с появлением этого голоса Исай стал считать упадничеством и стремлением к смерти, что противоречило той цели, к которой Исай шел. Поэзия должна лелеять и взращивать стремление к счастью, а не уводить душу к тлену, считал он. Но для поэта пусть это будет хотя бы одна строка.

Он подумал, что Кира вряд ли прочитала ту, самую важную.

После часа переписки она первой предложила ему встретиться. Исай ожидал этого. Он понимал, что излучает тот свет, который не виден глазу, но который притягивает к себе тех, кого нужно выловить и выбросить за пределы человечества. Он, как рыбак, привлекал в сеть тех, кто не видит собственной жизни, а видит свет над сетью, в которую так или иначе хочет попасть, чтобы прервать собственное существование. Тех, кто хочет завершить мучения, потому что их жизнь полна разочарования, боли и страдания. Но, к великому сожалению, они совсем не осознают, что страдают, они просто могут думать о том, что тонко чувствуют, что умеют любить, что отдают себя всю или всего, что являются глубокими натурами. А на самом деле это мудачье из страдальцев, которое имеет в крови единственное чувство – чувство жертвы. И как бы таким людям ни удалось неожиданно заполучить в этой жизни намек на счастье, они все равно переработают его в обиды и слезы, обесценив и себя, и само счастье. Они забыли или не знали вовсе, что человек стоит на вершине духовной цепочки, они больше склоняются к цепочке пищевой, потому уподобляются каждой твари, которая должна быть съедена.

Встреча была назначена на следующий день, в небольшом, но недешевом ресторанчике в центре города. Она сказала, что обычно обедает там. Исай нисколько не удивился, он понимал, что ее слова не больше чем лукавство рыбы, которая ищет, где глубже, не понимая, что на дне еще больше хищников. В том ресторане Кира точно не обедает, если и делает это, то нечасто и по приглашению или за счет фирмы, которая оплачивает расходы на клиента. Она, конечно, работала в неплохом месте, но вряд ли позволяла себе каждый обеденный перерыв проводить в заведении, где красиво названный бутерброд стоил столько, сколько не получал в неделю ученик машиниста метрополитена, а последний явно делал больше для человечества в единицу времени.

Перед тем как уснуть, Исай провел еще некоторое время, размышляя, как он поводит наживкой перед ее носом, позволит ей заглотить крючок и выведет девушку на чистую воду, а там убедится в том, что она следующая. И главное, подтвердит самому себе, что он идет правильным путем, чтобы не повторить прошлой вечерней ошибки.

У супруги была машина, но Исай подвез ее в офис на своей. Во-первых, он хотел прослушать, хотя бы механически, текст, который она выучила за ночь, во-вторых, так он мог контролировать ее передвижения, а значит, обезопасить и ее, и себя от неприятностей. И в-третьих, ничто так не объединяет два любящих друг друга сердца, как совместное путешествие на работу.

Аврора, как всегда, все делала на отлично. Не важно, что сейчас не было эмоций, которые так нужны будут тем, кто, раскрыв рты или растянув по лицу улыбки вдохновения, будут ее слушать потом. Важно, что она все запомнила. Каждое слово и каждую букву. Все остальное отточит команда.

В кабинете он подготовился к встрече. Просмотрел все, что смог найти о жертве. Кира была в разводе, детей не имела, жила с кошкой, потому что на собаку нужно было время, а время Кира любила проводить в размышлениях над смыслом жизни. Она присутствовала во всех социальных сетях, где раздавала советы даже (а скорее, особенно) тем, кто этого не просил. Постила картинки с глубокомысленными для обывателя фразами про то, как и ради чего стоит жить, любила сидеть на подоконнике в коротком платье и вязаных носках в надежде, что ее заметит в золотую подзорную трубу кто-нибудь из окна высотки напротив и восхитится красотой форм. В подтверждение его догадок о ресторане, квартиру Кира снимала в центре, а потому вряд ли позволяла себе расточительность.

Он понимал, что сделает дальше. Конечно, он спланирует несчастный случай. Они хороши тем, что всегда могут быть разными. Но это будет потом. Не сразу. Позже. Главное, он, как и прежде, останется в тени, не известным ни для кого. Даже она не узнает, зачем он был в ее жизни. Она просто избавится от того, что не ценит, не умеет использовать и не может этим наслаждаться: уйдет под тяжесть кладбищенского гранита, под который такие, как она, рвутся с самого своего рождения.

В подтверждение своим выводам Исай узнает о ней еще больше. Узнает с ее слов. Услышит и поймет, рождена ли она инфицированной или заразилась несчастьем, но для нее это ровным счетом ничего не будет означать. Ее болезнь, которую Исай диагностировал на расстоянии, заочно, уже неизлечима. Информация, которую он получит от нее как опыт, будет важна для него, чтобы точнее и быстрее извлекать из общества тех, кто этому обществу мешает, чтобы эффективнее искоренять зло, чтобы стремительнее привести человечество к благости в каждом дне его существования.

Он специально задержался на полчаса, знал, что она его ждет и что от ее обеденного перерыва не осталось почти ничего. Он выверил время так, чтобы ей обязательно захотелось положительно ответить на вопрос о втором свидании. Конечно же, пришел без цветов. Какие цветы могут быть в ее упаднической душе, пусть и обернутой в красивый фантик? Только увядшие. А гербарий в виде могильного венка Исай мог отложить и на попозже. Он вел себя достаточно уверенно, но пропускал контролируемые всплески растерянности, чтобы дать понять партнерше его схожесть с ней. Иначе как она ему поверит? Как он тогда ее «изучит»?

Он извинился за опоздание, мимолетно, но приметно, заламывая ладони, потом, присев за стол, на секунду потупил взгляд и подозвал официанта.

– Хорошо, что вы себе уже заказали, Кира, – сказал он. – А я, вы видите, никогда не могу успеть вовремя, хоть за сто часов собираться начну. Пробки, светофоры… Кажется, весь городской трафик настроен так, чтобы я стоял на красном. Мне очень неловко, правда. – Он пожал плечами, словно растерявшись и подбирая слова. Наконец выпалил с придыханием: – Я виноват, что заставил вас ждать.

Ему важно было показать, что он такая же «угнетенная невинность», как и она.

– Ну что вы, Владимир, – заулыбалась девушка, словно жертва, которая подставляла задницу для второго пинка. – Не переживайте, я все понимаю. Это я здесь работаю, а вы ехали почти три квартала.

– Ну да, – слегка потупился он, словно принимал чьи-то похвалы. Он мысленно щелкнул у себя в голове пальцами, чтобы еще раз запомнить, что он для нее Владимир.

Все время он внимательно за ней наблюдал. Он знал: несчастные не умеют играть, они слишком искренние для выживания, слишком немощны для счастья. Его собеседница не сыграла ни одной фальшивой ноты. Она была доверчива, словно новорожденная лань, потому давала себя облизывать даже гепарду, не замечая его клыков.

– Вы выспались сегодня? – спросила она, – Мы с вами переписывались почти до пяти утра. Я все думала: как вы встанете? Может, забудете совсем то, о чем мы друг другу писали.

Она едва улыбнулась, потупила взгляд и повернулась в пол-оборота. В этом ее полупрофиле Исай на мгновение увидел очень знакомые черты. Не просто знакомые, а вливающие куда-то в область сердца что-то сладкое и острое одновременно. Он удивился такому переживанию. Может быть, он заметил их и раньше. Но только сейчас осознал. Он помнил, что эмоции – плохой спутник, если они не поддаются разуму. Но! Почему и откуда они сейчас?

Исай мысленно отмахнулся.

Конечно, ей вскоре нужно было бежать. Работа в конторе известного дизайнера, страдающего на всю страну во всевозможных интервью от госзаказов, а еще не знающего, в какой новый цвет ему выкрасить волосы, требовала дисциплины и безоговорочного трепета перед творческим словом «долг».

Они успели договориться о следующей встрече. Разве могло быть по-другому? Исай всегда доводил дело до конца. Он был охотником. Если выбрал жертву, мог месяцами идти по ее следу, для того чтобы подобрать лучшее время, лучшее место и попасть в самое благоприятное стечение обстоятельств. Именно поэтому последние пять лет на него не пало ни единого мимолетного подозрительного взгляда со стороны тех, кто отвечал за безопасность в стране.

Но Исай озаботился той беглой слабостью, что произошла с ним за столом. Он до конца не понимал, что с ним случилось, чему он поддался, когда что-то разглядел в новой знакомой. Или не хотел этого понимать. Он пытался спросить голос внутри, но тот молчал. Голос на то и голос, чтобы появляться тогда, когда посчитает нужным. Он не призван пояснять, учить и направлять. Исай всегда сам принимал решения. Голос был безупречным наставником, скорее даже наблюдателем. Наблюдателем свыше. Из того места, откуда виднее. Но никак не советчиком, учителем, а тем более ментором, к чьим словам нужно было прислушиваться буквально. Он говорил намеками, метафорами, иносказаниями. Его мог слышать только разум свободного счастливого человека. Разум Исая.

Исай поймал внутри себя желание увидеться снова. Не желание следовать собственным планам и устранить гнойный нарыв на теле общества, а именно желание вновь встретить Киру. Поначалу он объяснял это стремлением разгадать, что же все-таки пробудило в нем то самое переживание теплоты в предсердной области, но чем больше размышлял над случившимся, тем сильнее приходил к пониманию, что его объяснения недостаточны. Или, скорее, лживы. Для самого себя. Он все глубже ощущал, что ему просто нужно повторение того самого переживания, когда он увидел почти профиль девушки. В этом образе скрывалось что-то настолько нежное, грустное и счастливое одновременно, что вызывало и трепет, и страх в одном лице. Страх завязнуть, словно в патоке, и разглядеть собственные мушиные лапы.

Исай знал, что и в нем есть бациллы черного мрака, потому что никто из живущих не бывает чист, свободен и счастлив тотально. В каждом были болезнетворные частицы, все зависело от иммунитета, от стойкости и способности быстро понять, различить внутри себя эти чуждые жизни микропереживания и устранить их, подавить, разорвать на кварки, избавиться.

Конечно, он наврал Кире, что приехал к ней на авто. Подождал, пока та уйдет из ресторана, вежливо попросив у девушки оплатить ее счет. На ее лице появилось смущение, будто она впервые столкнулась с кем-то, кто хотел заплатить за ее обед. Увидев ее замешательство, Исай еще раз попросил ответить ему «да». Та слегка кивнула и боком, словно пытаясь все время казаться ниже, чем есть на самом деле, вылезла из-за стола. Ее движения еще раз напомнили Исаю, что она поражена вирусом несчастья очень глубоко и давно. Что ж, тем легче для нее будет проститься со всем тем, что называется жизнью.

Он шел к своему офису, чеканя каждый шаг, чувствуя, как они ритмом отдаются в его голове, словно мелодия марша. Громкого. Бравого. Величественного. В сознании возникали слова: «Шаг. Второй. Движенье. Мощь. Прочь с дороги, кто не смог. Каждым шагом воли к свету я вращаю всю планету».

Он повторял эту нехитрую фразу из пионерских речевок его детства, ускоряя и ускоряя свое движение. В голове были слова, а в сознании – что-то похожее на занозу, от которой, возможно, хотелось избавиться, ощущение было похоже на боль в груди, локальную, отграниченную, но она, эта боль, была такой нежной и освежающей каждый вдох, что невозможно было представить себе существование без нее.

Он стал догадываться, что происходило. С таким он столкнулся когда-то давно. В юности. В самой ранней. Ему было девятнадцать лет. Всего девятнадцать лет. Он был пацаном, который постигал эту жизнь, закопавшись в книжки. И тут появилась она. Медсестра из травмопункта. Исай получил перелом. Он упал на ровном месте и услышал, как щелкнул его указательный палец. Тот вывернулся в тыльную сторону ладони, и когда Исай поднял голову от земли, палец торчал прямиком ему в глаз.

У нее были завитые локоны и красивая улыбка, еще короткий халат, который едва доходил до середины бедра. А самое главное – запах, которым невозможно надышаться. Аромат, за которым хочется идти, даже если он зовет в пропасть. Если бы эта девушка тогда приказала убить мать, Исай бы убил. Он стоял перед ней не шевелясь, прятал ладонью другой руки свой изувеченный палец и молчал, расслабив нижнюю челюсть, словно был парализован навсегда.

Сейчас он выбросил из головы воспоминания, которые змеей проползли в его мозг, пытаясь сбить с такта и ритма шагов. Он вошел в офисное помещение и, не здороваясь ни с кем, направился в спортивный зал. Подошел к турнику. Взялся широким хватом. Раз – турник на мгновение у груди, выход на прямые руки, возвращение через перекладину. Снова: раз – перекладина, прямые руки, кувырок. «Раз!..» – командовал он себе мысленно. Он не считал количество повторений. С каждым выходом на руки он ждал, когда его голова наполнится разумом, отпустив все ненужные воспоминания. Он чувствовал, как работает его тело, как бьется сердце, повторяя ритм жизни, как кровь разносится в каждое мышечное волокно, он видел внутренним взором каждый эритроцит, несущий кислород в каждую клетку его организма. Он видел, как тот отдает его и несется снова к легким, чтобы забрать живительный О₂ и снова принести в то место, которое его требует.

Исай повторял и повторял свои движения, пока рубашка на его теле не превратилась в мокрую тряпку. Наконец он спрыгнул со снаряда и, снимая с себя одежду, отправился в свой кабинет. Зайдя в персональную уборную, поморщился, глядя на душевую кабину. Просто умылся, несколько раз намылив под мышками, склонился над раковиной и поочередно поднес их под холодную воду, стал чувствовать, что напряжение, которое сжимало его внутри, отпускает.

В отдельном шкафу на такой случай у него было несколько новых рубашек. Он выбрал цвета шампань.

В кабинет вошла его помощница. Они давно приняли уговор, что Елена никогда не спрашивает его о самочувствии. Они поздоровались, Исай сел в кресло, на этот раз откинувшись на спинку и забросив ноги на стол. После того как начальник занял свое место, Елена тоже села у переговорного стола, расположенного перпендикулярно к столу Исая.

Он спросил, как справляется с подготовкой к новому шоу Аврора.

– Как всегда, прекрасно, – официально улыбнулась Елена. – Словно суперробот, который может невероятно точно изображать эмоции, – добавила она.

Исай кивнул. Аврора действительно подходила на роль как никто. Тысячи людей проникались ее голосом и ее отточенной в репетициях чувственностью. Исай понимал, что ни ему, ни Елене не по плечу такое. Остальных он в расчет не брал. Остальные могли работать только командой.

– Пойдем, посмотрим, – сказал он, взглянув на часы, которые носил на правой руке.

Аврора стояла у зеркала, она отрабатывала движения тела. Голос человека, который руководил процессом, звучал громко и настойчиво.

– Здесь, на слове «хрупкость», едва-едва на мгновение прикрой глаза. Не закрой, а прикрой. Ты не моргаешь, а посылаешь взглядом чувство защищенности и уверенности, которое должно наполнить твоих зрителей. Твое лицо будут показывать на мегаэкране. Вот! Так. Правильно! И тут же легкая улыбка. Легкая, я сказал, как будто ты с закрытыми глазами коснулась губами корки апельсина с обратной стороны. Ты не видишь его, твой нос выключен, ты не чувствуешь запах, ты просто чувствуешь шершавость поверхности, тебя это и пугает, и вызывает любопытство, тебе хочется понять, с чем ты столкнулась, но контакт короткий и уже состоялся, мне нужно такое движение твоих губ. Все! Больше нет соприкосновения. Запомни, что ты сделала, и повтори. Подойди к зеркалу и повтори, сотню раз сделай это. Не забудь подключить взгляд! Сначала взгляд, а потом легкое дуновение улыбки. Вот так! Хорошо! Продолжай.

Аврора стала у зеркала, а тренер подошел к Исаю с Еленой.

– Я никогда не видел, чтобы человек так тонко мог следовать замыслу. Она словно пластилиновое золото. Ее способность к мимесису удивительна.

Исай слегка кивнул, глядя в глаза человеку, потом спросил, сколько времени продлится оттачивание всего шоу. Человек ответил, что индивидуальная работа займет не более четырех-пяти дней, дальше можно приступать к репетиции на сцене. Исай снова удовлетворенно кивнул, и когда они вдвоем с помощницей направились к выходу из студийной комнаты, он спросил Елену о том, что такое «мимесис». Елена не задумываясь, словно для нее это было словом повседневности, ответила, что это термин древнегреческого театрального искусства, который обозначает «тотальное подражание».

«Тотальное подражание», – повторил про себя Исай.