Текст книги "О природе вещей"

Книга вторая

Выгоды мудрости и мудрой жизни. Тщета честолюбия и человеческих забот. Движение первичных телец. Двоякое происхождение движения: 1) от собственной тяжести и 2) от толчков. Образование твердых тел, воздуха, огня путем движения зачатков. Движение телец в своем первичном несвязанном виде, наблюдаемое в лучах солнца. Быстрая подвижность телец. Сравнение с быстротою света. Движение тел вниз под влиянием тяжести. Незаметные отклонения от прямого пути и связь свободной воли с такими отклонениями у живых существ. Неизменяемость состава материи и порядка движения. Доказательство движения, несмотря на его невидимость. Стадо и войско, видимые издалека. О различных формах первичных телец. Количество форм ограниченно, но различие между вещами бесконечно. Нет особей, вполне похожих одна на другую. Доказательства. Различие телец по величине и по форме. Примеры. Гладкие, круглые формы производят приятные ощущения, крючковатые же и цепкие – неприятные. Доказательства. Вкус. Слух. Обоняние. Зрение. Осязание. Разная плотность вещей, объясняемая формой первичных телец (минералы, жидкость). Острые тельца огня. Смешанный состав телец. Пример: морская вода и ее опреснение. Формы первичных телец ограниченны (доказательство), но количество зачатков каждой формы бесконечно (доказательство). Вечное смешение благоприятных и неблагоприятных для жизни движений. Каждая вещь состоит из смеси зачатков, и чем более в ней свойств, тем разнообразнее зачатки. Пример – земля. Земля по представлению поэтов. Культ Кибелы. Боги как олицетворение разных сил природы. Другие примеры разнородности телец в вещах (стада, огонь, жертвы, стихи). Не все тельца могут сочетаться; оттого не бывает чудовищ. Первичные тельца бесцветны (доказательство). Цвета вещей происходят от форм и соединения зачатков. Примеры. Зачатки недоступны действию холода и жара и не имеют запаха, вкуса, гибкости, пустоты и других качеств вещей. Зачатки живых существ лишены чувства (доказательство). Кроме нашего мира, существует бесконечное число таких же миров, так как ничто одиноким не бывает. Все должно родиться, расти, стареть и умирать. Земля находится на закате своего существования и мало-помалу утрачивает свою производительность.

 
Сладко, когда на поверхности моря, взволнованной ветром,
С берега ты наблюдаешь большую опасность другого;
Не потому, что чужая беда тебя радует сильно,
А потому, что приятно себя вне опасности видеть.
Также приятно смотреть на могучие подвиги брани,
Стоя вне поля сраженья, на месте вполне безопасном.
Но ничего нет милее, как жить в хорошо защищенных
Храминах светлых, воздвигнутых славных учением мудрых.
Можешь оттуда людей разглядеть ты и их заблужденья,
Видеть, как ищут они в колебаньях путей себе в жизни,
Как о способностях спорят они и о знатном рожденьи,
Ночи и дни напролет проводя за трудом непрестанным,
Чтобы достигнуть богатства большого и власти высокой.
Жалкие души людские! Сердца ослепленные смертных!
В скольких опасностях жизни, в каких непроглядных потемках
Тянется краткий ваш век! Неужели для вас непонятно,
Что ничего для природы не нужно иного, как только
Сладостным чувством души наслаждаться спокойно, из тела
Всякую боль устранив и откинув весь страх и заботы?
Мы наблюдаем, что нашему телу по самой природе
Нужно немногое, чтоб из него удалить все страданья
И вместе с тем ему много доставить таких наслаждений,
Слаще которых не требует даже оно от природы.
Если в дворце твоем нет золотых изваяний, что в виде
Отроков юных лучистые факелы держат в десницах,
Пусть освещаются пиршества ночью светилами неба.
Если твой дом серебром не сверкает и златом не блещет,
В сводах его разукрашенных звуки кифары не льются,
Все же ты можешь, на мягкой зеленой мураве простершись,
На берегу ручейка, под ветвями тенистых деревьев
И без малейших хлопот усладительный отдых дать телу;
А особливо, когда улыбнется весна и цветами
Всюду она окропит изобильно зеленые травы.
Жар лихорадки спадет не скорей в твоем теле, когда ты
На разукрашенных тканях лежишь иль на пурпуре красном,
Чем когда должен покоиться ты на простом покрывале.
В силу того, так как прибыли нашему телу нисколько
Не принесут ни богатство, ни слава, ни знатность рожденья,
То для души это лишнее также и вовсе без пользы.
 
 
Может быть, впрочем при виде твоих легионов на поле,
В пламенном рвеньи готовых сражения зрелище вызвать,
Или же флота, снующего по морю с жаждой сразиться,
Страх наводящие вероученья от этих предметов
Робко покинут твой дух, а боязнь перед смертью оставит
Сердце свободным в тебе и лишенным забот всевозможных?
Все эти вещи нам кажутся шуткой и детской забавой.
 
 
Вправду, боязнь человека и многие всюду заботы
Не устрашаются звуком оружья и стрел не боятся.
Между царями они и владыками мощными мира
Смело вращаются и не питают почтенья ни к блеску
Золота, ни к красоте ослепительной пурпурных тканей.
Можешь ли ты сомневаться, что только по бедности мысли
Большею частью во тьме совершается жизнь человека?
Так как, подобно детям, что дрожат и вещей всех боятся
В мраке ночном, и мы также страшимся иного при свете.
А между тем ничего нет, чего нужно больше бояться,
Нежели вымыслов, ночью детей напугать лишь способных.
 
 
Ныне не стрелами яркими дня и ни солнца лучами
Надо рассеивать ужасы и помрачение духа,
Но изучением и толкованьем законов природы,
Ныне скажу я, какие движенья зачатков первичных
Разные вещи рождают, родивши же, вновь разлагают;
Сила какая к тому их толкает; какая подвижность
Придана им, чтоб они чрез пространство могли пробираться.
Все это я изложу; ты ж внимателен будь к моей речи.
 
 
Части материи между собою не сомкнуты плотно.
Видим мы, как уменьшаются многие вещи в объеме
И в продолжение долгого времени, так сказать, тают,
И наконец даже вовсе из глаз исчезают под старость,
Между тем вся совокупность вещей остается все той же.
Могут тела отлагаться от вещи; и там, где отходит,
Вещь уменьшается, где же привходят, – она возрастает,
Так что одно расцветает, другое же старится ими.
Косность вещам не присуща, но все обновляется вечно.
Смертные все существа постепенно живут, чередуясь:
Племя одно возрастает, другое же чахнет, напротив;
И поколенья животных сменяются в краткое время,
Передавая на быстром ходу факел жизни друг другу¹².
Думая, что прекратить все движения могут зачатки
И вслед за тем возбудить меж вещами ряд новых движений,
Ты уклоняешься очень далеко от верного взгляда.
Вечно в пространстве блуждают они и должны непременно
Или от действия собственной тяжести прочь относиться,
Или же силой толчка, когда, встретившись в быстром движеньи,
Вдруг они в разные стороны вновь оттолкнутся взаимно.
Неудивительно то, так как тельца первичные тверды,
Плотны и тяжки и двигаться вспять им ничто не мешает.
 
 
Чтобы ты лучше постиг, как частицы материи могут
Распространяться повсюду, припомни, что в целой вселенной
Нет преисподней, где эти частицы могли б застояться,
И не имеет пространство вселенной конца и размеров.
Всюду оно безгранично открыто по всем направленьям,
Как это признано многими на основаниях точных.
 
 
Раз установлено это, конечно первичные тельца
Не обретают покоя нигде в необъятном пространстве,
Но пребывают всегда в непрерывном различном движеньи.
Часть их, столкнувшись, расходится на расстоянье большое,
Часть от толчков на коротком пространстве сцепляется вместе.
Те из первичных зачатков, что в плотном составе слилися
И недалеко при встрече своей оттолкнулись взаимно, то
Вследствие самых фигур своих спутанных связаны крепко.
Эти тела образуют могучие скалы, железо
И небольшое количество прочих вещей однородных.
Те же, напротив, тела, что, блуждая в пространстве огромном,
Распространяются вширь с быстротою и вдаль отлетают
На расстоянье, значительно большее, – нам доставляют
Воздух неплотный и яркого солнца лучи золотые.
Много такого еще в необъятном пространстве витает,
Что не вошло ни в какие составы вещей и к тому же
Не в состоянии соединиться взаимным движеньем.
Как образец и пример таких тел мне не трудно припомнить
То, что в природе у нас на глазах происходит нередко.
Именно: это всегда наблюдаешь ты в солнечном свете,
Что в твоем доме лучи свои сквозь темноту пропускает.
Ты замечаешь, что множество мелких частиц разновидных
Вертится тут в пустоте меж лучами дневного светила.
Будто бы в вечном сражении, в битвах и распрях жестоких,
Вместе толпятся они непрерывно и без остановки;
Сходятся в кучу и врозь разлетаются многообразно.
Можешь по этому ты заключить, как первичные тельца
Распространяются вечно среди пустоты необъятной.
 
 
Малые вещи для более крупных пород доставляют
Ясный пример, а порой к достоверности путь указуют.
Вот потому-то вниманье твое привлекать должны сильно
Тельца такие, которые можешь в лучах ты заметить,
Так как подобные скопища правильно обозначают
Существованье в материи скрытых от глаза движений.
Часто ты видишь, как вследствие разных толчков неприметных
Тельца меняют свой путь, как, столкнувшись, назад отступают
И то туда, то сюда пролетают по всем направленьям.
Значит, от этой причины сумятица в них происходит.
 
 
Движутся сами собою сначала первичные тельца.
Вследствие многих толчков незаметных приходят в движенье
Тельца, которые малы и сплочены менее тесно
И как бы больше доступны воздействию сил первобытных.
Дальше, затем возбуждаются тельца немного крупнее;
И таким образом все возрастает движенье, доколе
Нашему чувству отчасти не даст себя знать в том блужданьи
Маленьких телец, которое можем в лучах мы увидеть,
Но от каких происходит толчков это, – нам незаметно.
 
 
Ныне узнать тебе надобно, Меммий, какая подвижность
Придана этим частицам материи первоначальным.
Утром, как только Аврора рассеет лучи над землею
И разновидные птицы по чащам лесным запорхают,
Песнями звонкими воздух прозрачный везде оглашая,
Мы убеждаемся, что очевидной для каждого станет
Та быстрота, с какой солнце в обычную пору восхода
Мир весь объемлет, лучей своих свет проливая на землю.
Но теплота, что идет к нам от солнца, и свет его ясный
Не чрез пустое пространство проходят и тише несутся
К нам, так как с воздухом, будто с волнами, бороться им нужно.
 
 
Кроме того, не отдельно частицы тепла проникают,
Но меж собою сомкнутые в шарообразные формы.
Вследствие этого сильно стесняют друг дружку, а также
Держит извне их препятствие, что заставляет их медлить.
Между тем тельца первичные, кои суть плотны и просты,
Чрез пустоту проникая, преград никаких не встречают
Внешних, и так как они состоят из одной только части,
То как единое целое, тронувшись с места, несутся,
Так что гораздо быстрей они солнца лучей пробегают
И, несомненно, своею подвижностью их превосходят.
Множество раз пробегают зачатки в такое же время
То расстоянье, что солнца лучи только раз пробегают.
Для размышления также не медлят в движеньи зачатки
И не исследуют каждый в отдельности всех обстоятельств,
Чтобы узнать, по законам каким все на свете творится.
 
 
Но возражают иные невежды по этим вопросам,
Будто природа сама без участья богов неспособна
Приспособляться настолько ко всем человеческим целям:
Установлять время года, плоды создавать на деревьях,
И создавать также то, к чему всех заставляет стремиться
Страсти божественной сила, наставница главная жизни, —
Чтобы от ласки Венеры созданья плодились вовеки,
Чтоб не погиб человеческий род, для которого будто
Боги все создали в мире. При мненьи таком, очевидно,
Очень далёко отброшены люди от верной дороги.
Так как хотя б неизвестны мне были первичные тельца,
Я бы посмел утверждать по строению самого неба
И заключать из большого количества прочих явлений,
Что не для нас была призвана к жизни божественной силой
Мира природа, в которой погрешностей столько найдется.
 
 
Все это, Меммий, в дальнейшем ученьи тебе объясню я;
Ныне ж дополню я то, что осталось сказать о движеньи.
Я нахожу здесь уместным тебе доказать между прочим,
Что из вещей ни одна своей собственной силой не может
Вверх вознестись своим телом и там наверху удержаться.
Пусть же при этом тебя не введет в заблуждение пламя.
Правда, оно поднимается и разрастается кверху;
Кверху растут тоже чистые злаки, равно как деревья,
Но это все в силу собственной тяжести клонится книзу.
Так что, когда к самой крыше домов пробирается пламя
И с быстротою огонь пожирает стропила и бревна,
Мнишь ли, что то самовольно творится, без силы сторонней?
Или, как только из нашего тела мы кровь выпускаем,
Брызжет она высоко и струит свои теплые соки.
Равно, как видишь ты, с силой какою вода выпирает
Всякие брусья и доски. Чем больше мы их погружаем,
С силой огромной и крайним трудом подавляя их книзу,
Тем настоятельней вверх выпирает вода их обратно,
И еще больше они выдаются, наружу всплывая.
 
 
Но тем не менее, в сущности, я не питаю сомненья,
Что тяготеют все вещи в пространстве пустом прямо книзу.
И таким образом пламя хотя и бывает способно
Вверх подниматься на воздух от силы сторонней, а все же
Вниз оно склонно тянуться, поскольку в нем действует тяжесть.
 
 
Также и факелы ночи, что в небе витают высоко;
Разве не видишь ты огненный след, оставляемый ими
В том направленьи, куда их природа идти заставляет?
Или не видишь ты звезд и светил, упадающих наземь?
Солнце с высот небосвода свою теплоту разливает
Всюду, по всем направленьям и свет на поля рассевает;
Значит, и солнечный жар вниз на землю склоняется также.
Ты замечаешь, как молнией пересекаются тучи,
По облакам то туда, то сюда огоньки пробегают,
Обыкновенно же падает пламени сила на землю.
 
 
Надобно знать тебе также и то в настоящем предмете,
Что, когда тельца первичные вниз в пустоту упадают
Вследствие собственной тяжести, то в неизвестное время
И в неизвестных местах отклоняются чуть-чуть с дороги,
Столь незаметно, что можно едва это звать отклоненьем.
Если б первичные тельца, как капли дождя, прямо книзу
Без отклонения падали вместе в пустое пространство,
То не встречались они б никогда и толчки не возникли б,
И ничего уж природа тогда создавать не могла бы.
Если кто думает, будто тела, тяжелейшие весом,
Прямо в пространстве пустом проносясь с быстротою великой,
Падают сверху на более легкие и производят
Этим толчки, что способны творящие вызвать движенья, —
То уклоняется очень далеко от верной дороги.
 
 
Всякое тело, что падает вниз через воду и воздух,
Собственной тяжестью это паденье всегда ускоряет.
Жидкой воды вещество, как и воздух, весьма легковесный,
В равном размере падение тел всех замедлить не могут,
А уступают скорее дорогу телам тяжелейшим.
Но пустота никакому предмету, нигде, ниоткуда
Не в состоянии вовсе оказывать сопротивленья,
Так как всему поддаваться должна уж по самой природе.
Вследствие этого вещи, которые разнятся весом,
Падать должны одинаково все в пустоте неподвижной.
Так что не может в паденьи на легкое тело наткнуться
Более тяжкое и произвесть здесь толчка неспособно,
Чтоб изменить то движенье, которым все зиждет природа.
Я повторяю: в падении тельца должны отклоняться
Несколько, как можно меньше, чтоб мы за косое движенье
Это принять не могли вопреки справедливому взгляду.
Ибо везде замечаем наглядно мы сразу, что тело,
Падая вследствие собственной тяжести сверху, не может
Двигаться вбок в направленьи косом, – в том легко убедиться.
Но, что с дороги прямой при паденьи тела совершенно
Не уклоняются, – чей это взгляд в состояньи заметить?
 
 
Далее, если б движения все были связаны вместе,
В определенном порядке одни из других возникая,
И, уклоняясь с пути, не вводили в первичные тельца
Неких начал, кои могут нарушить судьбы повеленье,
В силу которого следствие вечно идет за причиной,
То отчего у созданий живых происходит свобода?
Где же источник, спрошу, от судьбы не зависящей воли,
Вследствие коей идем мы туда, куда тянет охота?
Не сообразно со временем мы изменяем движенье,
Не по условиям места, а по указанью рассудка.
Ибо сомнения нет, что толчок здесь дает наша воля,
И из нее лишь во все наши члены исходит движенье.
Ты не видал ли в мгновенье, когда загородку спускают,
Как скакуны беспокойно пытаются с места сорваться
С силой стремленья, к какой вынуждает их воля?
Чтоб существа могли следовать всем повеленьям рассудка,
В теле их необходимо должны воедино собраться
Тельца материи все, возбужденные всюду в суставах.
Как ты здесь видишь – начало движения в сердце родится
И возникает впервые из воли, что в духе сокрыта,
А уж оттуда оно сообщается целому телу.
 
 
Дело другое, когда мы подвержены внешним влияньям
Силой стороннею и принуждением властным влекомы.
Ясно, что в случае том существо всего нашего тела
Движется недобровольно, насильно, от нас не завися,
Вплоть до тех пор, пока воля в нас членами не овладеет.
Значит, и в случае том, когда внешняя сила гнетет нас
И побуждает порою нас к недобровольным поступкам,
Прочь отвлекая от цели, то все же живет в нашем сердце
Нечто такое, что может бороться, противиться силе;
Нечто такое, чьему повеленью должна подчиняться
Вся совокупность частиц в нашем теле, в суставах и членах,
Чтоб, подкрепившись, они возвратились опять к равновесью.
А потому мы должны признавать, что в движеньи зачатков
Кроме толчков или тяжести есть и иная причина,
Именно та, от которой была врождена нам свобода.
(Так как ведь из ничего ничего не могло бы возникнуть.)
Тяжесть препятствует, чтоб от толчков все возникло,
Будто от внешних причин, небольшие ж пути уклоненья
Телец в различных местах и притом в неизвестное время
Служат к тому, чтоб не мог быть рассудок наш связан
Необходимостью определенной при каждом поступке
И не был вынужден все выносить и покорно терпеть все.
 
 
Вся совокупность материи не была сжата плотнее
В целом своем никогда, как и не была более редкой,
Так как ничто не привходит в нее и ничто в ней не гибнет.
А потому и движенье, в котором первичные тельца
Вечно бывают, с начала веков оставалось все тем же;
Тем же путем и впоследствии тельца те двигаться будут.
 
 
То, что они порождали, рождать при условиях тех же
Будут и дальше они. Существует, растет, здоровеет
Все здесь, поскольку назначено то по законам природы,
И никакое усилье порядок вещей изменить не способно,
Ибо не может ничто из материи прочь отделиться,
Бывши в нее включено; и напротив, не могут ворваться
Новые силы в нее, при посредстве которых возможно
Переиначить природу вещей и порядок движенья.
 
 
В этих вопросах то не должно возбуждать удивленья,
Что при таком непрерывном движении телец первичных
Вся совокупность вещей представляется нам неподвижной,
Кроме существ, коим свойственно двигаться собственной силой.
Телец первичных природа под спудом таится от чувства
Нашего очень далеко. А все-таки там, где не можешь
Видеть движения ты, в виде скрытом оно происходит.
Даже те вещи, которые можем мы видеть, от взора
Нашего часто скрываются на расстоянье далеком.
Часто по склонам холмов шерстоносные овцы плетутся,
Пищу срывая обильную. Каждую там привлекает
Зелень травы изумрудной, покрытая свежей росою.
Сытые тут же резвятся ягнята, бодая друг друга.
Все это издали кажется нам как бы слившимся вместе,
Будто пятном беловатым на поле зеленого склона.
А точно так же, когда легионы могучие быстро
Сходятся в поле толпой, вызывая тут зрелище боя,
Блеск тут до самого неба несется, кругом же земля вся
Медью доспехов сверкает, и от боевого усердья
Ног всюду слышится топот, и звук голосов, отразившись
В ближних горах, долетает к далеким светилам вселенной.
Всадники мчатся туда и сюда по равнине широкой,
И от могучего натиска их сотрясается поле.
Все же бывают места на вершинах высоких, откуда
Кажется все неподвижным, а блеск – исходящим от поля.
 
 
Ныне ты должен узнать, каковы суть первичные тельца,
Как далеко между ними простерлось различие в форме,
Чем они разнятся между собою по внешнему виду.
Я не скажу, чтобы множество форм у них было несходных,
Но меж собою они по всему постоянно различны.
Это и неудивительно. Так как вещей совокупность
Столь велика, что, как сказано, нет им числа и пределов,
То и нельзя допустить, чтоб зачатки их все были равны
По очертаньям своим и по внешнему облику сходны.
Вот например: человеческий род наш, созданья немые,
Чешуеносные рыбы, ручные животные, звери,
Разные птицы, которые частью при водах прозрачных,
На берегах у ручьев и озер, собираются стаей,
Частью по дебрям лесов беззаботно порхают.
Выбрав любую из этих пород, попытайся вглядеться;
Сразу заметишь ты, как различаются особи видом.
Иначе дети своих матерей узнавать не могли бы,
Мать же детенышей не узнавала б. Тогда как мы видим,
Что они все различают друг друга не хуже, чем люди.
На алтаре перед храмом богов разукрашенным часто
Жертвою падает юный телец в фимиаме душистом.
Теплой струей из груди умирающей кровь вытекает.
Осиротелая мать между тем, среди пастбищ блуждая
И от копытцев раздвоенные в почве следы оставляя,
Всюду кидает свой взгляд, – не найдется ль где-либо детеныш,
Ею утраченный? Жалобным ревом она наполняет
Леса зеленого свод и не раз возвращается тщетно
В стойло свое, вся проникнута жаждой найти там питомца.
Ни зеленеющий лес, ни росой окропленные травы,
Ни с берегами крутыми прохладные реки – не могут
Душу утешить ей и от нежданного горя избавить.
Такие тельцы из породы другой на привольной поляне
Не в состояньи отвлечь ее и облегчить ей заботы.
Так она сильно тоскует о чем-то родном и знакомом!
Так по дрожащему голосу и молодые козлята
Сразу рогатую мать узнают, и бодливые агнцы
Слушают блеянье матери. Так по приказу природы
Тянется все к материнскому вымени неудержимо.
Мы, наконец, то же самое видим и в злаках различных.
Колосов двух одинаких в снопе никогда не найдешь ты,
И постоянно меж ними есть некая разница в форме.
Также мы видим нередко, как разного рода ракушки
Лоно земли испещряют, где мягкие волны морские
В бухтах прибрежных порой водососный песок постилают.
Равным порядком первичные тельца, в движении вечном
Разниться между собой непременно должны по фигуре,
Так как они создавались не чьей-то единой рукою
В форме единообразной, но их создавала природа.
 
 
Очень легко разгадать нам при помощи здравого смысла
Те основанья, по коим пронзительней молнии пламя,
Нежели пламя земное, что в факелах мы зажигаем.
Можешь сказать ты, что пламя небесное молний
Тоньше и мельче частицы в своем существе заключает,
А потому проникает в отверстья, в какие не может
Пламя пройти, что пылает в дровах или факелах наших.
 
 
Кроме того, еще: свет через рог проникает, а влага
В роге держаться должна, оттого что первичные тельца
Света значительно меньше, чем тельца во влаге прозрачной.
Мы замечаем, что быстро вино вытекает из лейки;
Наоборот, не спеша вытекает ленивое масло —
Или чрез то, что в последнем крупней составные частицы,
Или чрез то, что плотнее они и теснее сомкнуты;
И происходит из этого то, что не могут частицы
Обособиться одна от другой с быстротою большою,
Чтобы в отдельности каждой пройти сквозь отверстие лейки.
 
 
Сверх того надо заметить, что мед и молочная влага
Чувства приятные на языке нам всегда оставляет.
Горькая полынь же и золототысячник дикий, напротив,
Вкусом своим отвратительным морщиться нас заставляют.
Ты узнаешь без труда, что приятно ласкают нам чувство
Те вещества, коих тельца первичные круглы и гладки.
Те вещества же, которые горьки и остры по вкусу,
Цепкие, тесно сомкнутые тельца в себе заключают.
Вследствие этого, чтобы открыть себе путь к нашим чувствам,
Нужно им в наших телах сквозь известные ткани прорваться.
Все, наконец, что приятно и худо влияет на чувства,
Из разнородных по внешнему виду слагается телец.
И не подумай ты, будто пилы неприятные звуки,
Дрожь возбуждая у нас, состоят из частиц столь же легких,
Как сладкозвучный напев музыкальный, что в струнах кифары
Беглые пальцы певца пробуждают искусно пред нами.
Также и тельца, что в ноздри тебе попадают, бывают
Формы различной, когда разлагаются трупы в зловонья
Или когда сицилийский шафран освежает театры
И алтари воскуряют богам благовонья Памфеи.
 
 
Также не должен ты думать, что из одинаких зачатков
Краски составлены те, что наш взор так приятно ласкают
И в состоянии яркостью слезы в глазах наших вызвать
Или по гнусному виду в нас будят гадливое чувство.
Все, что нам чувство приятно ласкает и ум услаждает,
Создано лишь под условием гладкости телец первичных;
То же, напротив, что нас тяготит и нам кажется скверным,
В недрах материи некие грубые тельца скрывает.
 
 
Тельца бывают еще, кои гладкими мы не считаем,
Но кои вместе с тем также не остры и не крючковаты,
А угловатости в них лишь слегка выступают наружу.
Чувство они нам скорее щекочат, чем боль причиняют.
Сок виноградный сюда отношу я и винные жмыхи.
Жгучий огонь, наконец, и холодные иглы мороза —
Все на свой лад уязвляют чувствительность тела,
Что безошибочно нам осязанье всегда указует.
Да, осязанье, – о сила святая богов всеблаженных! —
Чувство рождает в телах наших, или извне доходя к ним,
Или затронув ту сущность, что внутрь внедрена в наше тело.
Да, осязанье содействует зиждущей силе Венеры
И причиняет и боль, и смятенье во всех наших чувствах,
Как только в теле нарушено нашем частиц равновесье.
Можешь ты в том всякий раз убедиться, когда ты случайно
Сильно часть тела какую-нибудь ударяешь рукою.
Вследствие всех этих данных должны различаться по форме
Тельца первичные, кои столь разные чувства в нас будят.
 
 
Далее, то, что нам кажется твердым и плотным, должно быть
Сомкнуто тесно в частицах своих составных непременно,
И наподобие веток должны тут частицы сцепляться.
В этаком роде алмазные камни должны меж другими
Первое место занять, не страшась никакого удара;
Далее, дюжий кремень и могучая твердость железа,
Медь, наконец, что призывно звучит у входной нашей двери.
 
 
Те вещества, что по свойствам природным текучи и жидки,
Все состоят из частиц главным образом гладких и круглых.
Эти частицы не держатся кучей, сцепившись взаимно,
Но по наклонности катятся вниз своевольно и быстро.
(Так же легко, как вода, рассыпаются семечки мака.)
Все, что в мгновенье одно у тебя на глазах исчезает, —
Дым например, облака и ползучий огонь, – несомненно
Не состоит из частиц, вполне гладких и круглых по форме,
Но также не из изогнутых, спутанных между собою,
Так как они и сквозь скалы проходят и тело язвят нам.
Также не цепки они наподобье того, что мы часто
Видим в репейниках. Так что ты должен легко согласиться,
Что не изогнуты в виде крючков эти тельца, а остры.
 
 
Есть вещества еще горькие, вместе с тем жидкого вида;
Влага морская к примеру. Но ты удивляться не должен.
Правда, что жидкость из тел составляется круглых и гладких,
Влага же моря содержит частицы, противные чувству,
Но для того крючковатыми быть не должны они вовсе.
Эти частицы хоть круглы, но вместе с тем также шершавы;
Могут катиться они и язвить одновременно чувство.
Чтоб показать, как частицы шершавые с гладкими вместе
Смешаны в жидкости, что составляет стихию Нептуна,
Способом верным мы выделить можем одни и другие.
Влага морская становится сладкой и пресной по вкусу
Там, где сквозь толщу земли проникает она в водоемы, —
Там, под землей, свои горькие части вода оставляет,
Так как последним легко зацепиться в неровностях почвы.
 
 
К этим моим положеньям считаю я долгом прибавить
То, в чем находят они подтвержденье. Формы зачатков
Лишь до предела известного разнообразиться могут.
Если бы этого не было, существовали б зачатки
Некие, что необъятных размеров могли бы достигнуть.
Вследствие малых размеров своих родовые зачатки
Не допускают большого числа изменений в фигурах.
Предположи, что первичные тельца в себе заключают
Части мельчайшие, – три например или несколько больше, —
И вслед за этим попробуй на разный их лад переставить,
Сверху и снизу, то слева направо, то справа налево.
Перестановки исчерпав вполне, ты узнаешь оттуда,
Что за фигуры из этих частей ты сложить в состояньи.
Если ж ты далее разнообразить фигуры желаешь,
Должен ты новые части прибавить к телам, а отсюда
Явствует, что чем значительней разнообразие будет
Телец первичных, тем более новых частей к ним пристанет.
Но ведь подобное образованье фигур за собою
Вечно влечет возрастание тел; потому ты не думай,
Будто бы разнообразие форм бесконечно в зачатках.
Иначе должен ты в них допустить непременно размеры
Чрезвычайно большие, чему не найдешь подтвержденья.
 
 
Ткани тогда берберийские и мелибейский блестящий
Пурпур, окрашенный в цвет фессалийских ракушек багровый,
И золотые павлиньи хвосты без вниманья б остались,
Красками новых вещей превзойденные очень далеко.
Цену утратили б запахи мирры и сладости меда;
Песнь лебединая, как и стихи вдохновенные лиры
Фебовой, смолкли б тогда под влиянием той же причины,
Так как являлись тогда бы все новые, лучшие вещи.
 
 
В том же порядке могло б подвигаться и все к ухудшенью,
Все равно как бы могло без конца к совершенству стремиться,
И появлялось бы нечто такое, что больше и больше
Нашим претило глазам и ушам, обонянью и вкусу.
Но не случается этого. Держатся вещи в границах,
Определенных заране, и нужно признать непременно,
Что ограничена точно в материи разница видов.
 
 
Равным же образом пламя и зимнего холода стужа
Также пределы имеют, и им установлена мера —
Именно: жар и мороз суть границы. Тепло между ними
В разных его степенях наполняет пространство вселенной.
Так что различье в тепле, как во всем, ограничено точно,
Ибо отмечено резко оно обоюдною гранью:
Жаром с одной стороны, а с другой – леденящим морозом.
К этим моим положеньям считаю я нужным прибавить
То, что им может служить в подтвержденье. Первичные тельца,
Сходные между собою во всем по строенью фигуры,
В смысле числа бесконечны. Ведь если число разных граней
В них ограниченно, нужно, чтоб каждого вида зачатки
Были числом бесконечны, а иначе будет конечной
Сущность материи, что – невозможно, как сказано выше.
Раз это ясно, позволь мне в немногих стихах сладкозвучных
Истину ту доказать, что частицы материи только
В силу своей бесконечности могут поддерживать целость
Мира и лишь от нее происходит толчков непрерывность.
Так есть породы животных, которых ты редко встречаешь,
И тебе кажется, будто у них плодовитость ничтожна.
Между тем в месте другом, в отдаленных краях иноземных
Множество водится этих пород и число пополняет.
Так, между четвероногими прежде всего ты отметишь
Хоботоносных слонов. Их так много есть в Индии дальней,
Что по границам стоят у ней стены из кости слоновой
Непроницаемой крепости. Так велика сих животных
Сила, тогда как у нас попадается их очень мало.
 
 
Но я пойду даже дальше. Пусть будет такое созданье,
Что в своем роде единственно и представляет по свойствам
Особь, которой подобия нет на земном всем пространстве.
Если б притом не была бесконечна материи сила,
В коей зачатым могло быть такое созданье, то вовсе
Не родилось бы оно, не могло б ни расти, ни питаться.
Ты на мгновенье представь себе, будто первичные тельца
Вещи какой-нибудь всюду в числе ограниченном бродят.
Где и откуда и силой какой они встретиться могут
В море великом материи и сонме частей чужеродных?
Думаю, в случае этом столкнуться им нет основанья,
Нет. Наподобие разных вещей при кораблекрушеньи
Всюду в пространстве разбросаны были б они как попало.
Так перекладины, мачты, носы корабельные, кормы,
Райны и весла порою на берег кидает стихия,
Как бы давая людям указание, чтобы старались
Козней коварных морей избегать, их лукавства и мощи
И не вверяли себя никогда легкомысленно волнам
В пору, когда улыбается ласково тихое море.
Так, если предполагаешь ты некое ограничение
Телец первичных, то всюду должны бы они, разметавшись,
Вечно блуждать и по волнам материи вечно носиться,
И никогда б от толчков не вступили они в сочетанье,
Ни оставаться в связи меж собой, ни расти не могли бы,
Между тем явно в природе всегда происходит два дела:
Родится каждая вещь, и, родившись, она возрастает.
Значит, понятно, что численность каждого рода зачатков
Не ограничена, так как собой они все наполняют.
Преобладать не должны вредоносные только движенья,
Чтоб погребать постоянно все блага и радости жизни;
Но родотворные, благоприятные росту движенья
Также не могут бессменно служить поддержанию жизни.
Так с равным счастием вечно ведется борьба сих начал двух;
Испокон века повсюду такая борьба происходит.
Здесь достается победа началам ликующим жизни,
Там побеждает их смерть. Так мешается плач погребальный
С криком младенца, впервые увидевшим света сиянье.
Не было ночи, ни дня, ни зари, вслед за ночью идущей,
В кои нельзя было б слышать младенческих криков в смешеньи
С плачем, обыденным спутником смерти и служб погребальных.
 
 
Нужно еще одну истину в нашем ученьи отметить
И постоянно держать у себя ее в памяти твердо.
Между предметами всеми, которых природа известна,
Не состоит ничего из частиц лишь единого рода.
Нет ничего, что в себе не включало бы смеси зачатков
Разных. Чем большим количеством свойств обладают предметы,
Чем их способности шире, тем больше и телец первичных
В них заключается разных по роду и внешнему виду.
 
 
Прежде всего, много телец первичных земля заключает:
Те, из которых, при помощи быстро текущих потоков,
Вечно питается море, и те, что огонь порождают.
(Так как во многих местах зажигается пламенем почва;
Больше всего в извержении Этны свирепствует пламя.)
 
 
В почве, затем, есть и то, что плоды и привольные рощи
Может на свет произвесть к услаждению рода людского;
То, из чего она реку, и зелень, и тучные пастьбы
Может доставить животным, бродящим по горным тропинкам,
А потому как великую матерь богов и как матерь
Всяких животных и рода людей ее чтут повсеместно¹³.
 
 
Греции древней поэты когда-то ее представляли
На колеснице большой, парой львов приводимой в движенье,
И говорили они, что богиня в воздушном пространстве
Держится, так как не может земля опираться на землю.
Диких зверей приобщили сюда в знак того, что потомство
Действием нежных забот материнских должно приручаться.
И голова у нее украшалась стенною короной,
Так как в наилучших местах на земле города основались.
Образ божественной матери в этом наряде доныне
Возится всюду по странам различным, внушая всем ужас.
Также у разных народов она по обычаям древним
Матерью Идой зовется нередко, и толпы фригийцев
С ней путешествуют, ибо в стране этой стали впервые
Злаки расти на земном всем пространстве, как ходит преданье.
И от жрецов, приуроченных к ней, наставленье исходит,
Что, кто не чтит божества и к родителям неблагодарен,
Тот, значит, сам быть не хочет достойным того, по их мненью,
Чтоб от него на сем свете живое потомство родилось.
Громко повсюду литавры звучат и пустые кимвалы,
Дико и грозно гнусавые звуки рогов раздаются,
Дух возбуждают размером напевы фригийские флейты.
Пред истуканом оружье несут в знак жестокого гнева,
Чтоб своеволье умов и нечестие сердца в народе
Сдерживать страхом великим и святостью властной богини.
И, когда в шествии пышном богиню по городу возят,
Распространяет беззвучно на смертных она свои блага.
Путь устилают ее серебром драгоценным и медью,
Щедрым, богатым даяньем, и розами, будто бы снегом,
Всю осыпают ее, как и спутников, с нею идущих.
Вооруженный отряд, что названье фригийских куретов
Носит у греков, тут пляшет, себя ударяя цепями.
Скачут куреты размерно, пьянея от пролитой крови,
И на главе потрясают священные, страшные гребни
В память куретов из Дикты, которые, как повествуют,
Детские вопли Юпитера встарь заглушали на Крите;
Между тем вооруженные дети вокруг колыбели
Юного бога с размерностью медью о медь ударяли,
Чтобы Сатурн не сожрал его, злобой великой объятый,
И не нанес сердцу матери неисцелимых страданий.
В память того провожают великую матерь с оружьем,
Или как признак того, что богиня желает, чтоб люди
Вооруженьем и доблестью край свой родной защищали
И для родителей были опорою и украшеньем.
 
 
Великолепно подобрано это и очень красиво,
Но тем не менее все же от истины очень далеко.
Что до природы богов, то она в существе непременно
Радости жизни бессмертной в покое наивысшем вкушает,
Чуждая нашим делам и от нас удаленная сильно.
Так как свободна она от опасностей всех и печали,
Собственной силой мощна и от нас не зависит нисколько,
То ни добром не пленяется вовсе, ни гнева не знает.
Истинно: вечно земля лишена была всякого чувства,
Но потому, что в ней действует множество разных зачатков,
Многое разным путем она вечно на свет производит.
Если же можно нам море Нептуном назвать, а Церерой
Злаки земли, если Вакхово имя мы предпочитаем
Произнести, чем вино называть настоящим названьем,
То согласимся мы, что признавать можно также и землю
Матерью вечных богов, хотя этого нет в самом деле.
 
 
Часто стада на одной луговине зеленой пасутся:
Тут шерстоносные овцы, тут племя коней боевое,
Тут и рогатой скотины стада, под одним небосводом,
Из одного и того же ручья утоляют все жажду.
Все же они все различной породы. Родителей свойства
Твердо они сохраняют, наклонностям их подражая.
Столько находится всякой материи разного рода
В травах зеленого луга и в водах ручьев быстротечных!
В каждом животном, затем, заключаются разные вещи:
Кости, и жилы, и мясо, и кровь, и утроба, и влага.
Все эти вещи весьма различаются между собою,
Ибо из разных первичных зачатков они происходят.
 
 
Дальше затем. Хотя то, что сжигается огненной силой
И не содержит зачатков огня, все ж питает собою
Жаркое пламя и свет, от огня далеко исходящий,
И быстролетные искры, и дым, и разбросанный пепел.
Если подобным путем ты и прочие вещи рассмотришь,
То убедишься ты твердо, что в каждой из них затаилось
Множество телец первичных, друг с другом различных по форме.
 
 
Ты, наконец, видишь многое, где ощущения вкуса,
Цвета и запахов разных слилися. К примеру, те жертвы,
Что по уставу религии грех искупляют злодеев.
Жертвы, конечно, должны состоять из различных зачатков,
Чтобы пройти могла копоть туда, куда сок не проходит,
На остальные же чувства богов повлиять там могли бы
Краски и вкусы. Все это зависит от формы зачатков.
Значит, различные формы в составе едином здесь могут
Слиться, и вещи тогда состоят из смешенья зачатков.
Это отчасти в стихах моих можешь легко ты заметить:
Много в них знаков, которые общи словам разнородным.
Все же ты должен признать, что слова и стихи в моей книге
Из разнородных частей тут слагаются все несомненно.
Не потому, чтобы в них избегания общие буквы
Или что тут двух стихов или слов не нашлося бы сходных,
Но потому, что они вообще не во всем одинаки.
Так же и каждый предмет заключает немало зачатков,
Общих для многих предметов, которые все-таки могут
Очень значительно разниться между собой по составу.
Так что мы вправе сказать, что из многих зачатков сложились
Злаки, плоды, человеческий род и веселые рощи.
 
 
Думать, однако, нельзя, что тела могут все сочетаться,
Ибо тогда бы чудовищ пришлось тебе видеть нередко,
И человек-полузверь расплодил бы породу, а также
Ветки высоко росли б сплошь и рядом из тела живого,
Члены животных морских попадались бы у земноводных,
И на земле всеродящей тогда бы природа взрастила
Племя химер, изрыгающих пламя из пасти ужасной.
Но, очевидно, подобного нет ничего, потому что
Лишь из известных зачатков в родной материнской утробе
Все существа рождены и породу свою сохраняют.
Значит, должно по известным законам все это твориться.
Лишь подходящие части исходят от пищи различной
В наши тела, чтобы в членах путем сочетаний известных
Действие нужное вызвать; тогда как негодные части
Прочь извергаются в землю природой. И от сотрясений
Много частиц незаметно отходит от нашего тела,
Именно тех, что не могут примкнуть ни к чему и движений
Жизненных не возбуждают и не согласуются с ними.
 
 
Но не подумай притом, что относятся эти законы
Только к животным. Все вещи поставлены в те же условья.
Все, что природою создано, между собою несходно.
Вследствие этого необходимо, чтоб вещи все в мире
Из разнородных фигурой начальных частиц состояли.
Не потому, чтобы было тут множество видов различных,
Но потому, что предметы все не по всему одинаки.
Если различны зачатки, то также должны различаться
Их сочетанья, движенье, пути, промежутки меж нами,
Их столкновения, тяжесть, все то, что не только животных
Всех разделяет, но землю от бурных морей отличает
И небеса голубые вдали от земли нашей держит.
 
 
Но продолжай познавать моих сладких трудов изысканья
И не впади в заблуждение, будто из белых зачатков
То созидаться должно, что глазам твоим кажется белым,
Или что черные вещи возникли из черных зачатков, —
Словом, что вещь вообще носит ту иль другую окраску
Ради того только, что родовые материи тельца
В тот же окрашены цвет, как и вещи, рожденные ими.
Цвета у телец первичных материи нет совершенно
Ни однородного с вещью, ни также различного с нею.
Если же ты полагаешь, что тельца такие рассудку
Непостижимы совсем, то от истины очень далек ты.
Слепорожденные, солнца лучей не могущие видеть,
Все ж познавать тем не менее могут на ощупь те вещи,
Кои для них с малых лет никакой не носили окраски.
Следует, значит, признать, что наш ум себе также понятье
Может составить о том, что не смазано некою краской.
Сами же мы, наконец, средь ночной темноты постоянно
Трогаем вещи, не будучи в силах почувствовать красок.
 
 
В том убедившись на опыте, взглянем мы ныне на сущность.
Каждая краска способна меняться в любую же краску,
Но не должно того быть никогда у первичных зачатков,
Так как должно кое-что оставаться всегда неизменным,
Чтобы в ничтожество впасть не могли сотворенные вещи.
Если же вещь из условий присущей природы выходит,
То прекращает тотчас же быть тем, чем была она раньше.
А потому признавать ты не должен окраску в зачатках,
Иначе все бытие мировое в ничто обратится.
Далее. Если окраски природа первичным зачаткам
Не придала, все же формами равными их наделила,
И от последних различного рода цвета происходят.
Много зависит от того еще, с чем сочетались зачатки
И положенье какое они меж собой сохраняют;
Также, какие движенья друг другу дают и приемлют.
Этим путем ты легко очень можешь причин доискаться,
Как, почему, то, что было за несколько времени черным,
Мрамора белого цвет принимать неожиданно может.
Море, к примеру, когда его глади взволнованы ветром,
Все превращается в пену седую, белея, как мрамор.
Можно на это сказать: то, что раньше казалось нам черным,
Перемешало материю всю свою и изменило
Телец порядок, отняв и прибавив что-либо к составу,
А потому оказалось пред нами блестящим и белым.
Если б, однако же, воды морские включали зачатки
Цвета лазурного, то никогда побелеть не могли бы.
То, что имеет лазоревый цвет, не должно измениться
И беломраморным стать оттого, что его ты взболтаешь.
Если бы цвета различного были первичные тельца,
Кои морям придают одноцветную всюду окраску,
То надлежало бы нам замечать на поверхности моря,
Как и в другой всякой жидкости однообразно-прозрачной,
Разнообразные и меж собою несходные краски.
 
 
Так из неправильных форм и фигур разнородных мы можем
Образовать и квадрат и любые другие фигуры.
В этом квадрате увидим мы разнообразные части,
Но разновидность фигур составных не мешает нисколько,
Чтобы квадрат в очертаньях остался все тем же квадратом,
А между тем разноцветные части вещей совершенно
Не допускают, чтоб были те вещи вполне одноцветны.
 
 
Далее, довод, который тебя завлекает и манит
Всякие краски приписывать тельцам первичным природы,
Падает, так как не белы зачатки у белых предметов,
Также не черны у черных по виду, а разного цвета.
Возникновение белых вещей мы гораздо охотней
Склонны бесцветным зачаткам приписывать, нежели черным
Или же цвета иного, различного с теми вещами.
 
 
Кроме того, так как не существуют окраски без света
И незаметны зачатки первичные даже при свете,
То лишены, значит, эти зачатки каких-либо красок.
Могут ли быть в темноте непроглядной у вещи окраски,
Если окраски зависят от света, смотря по тому лишь,
Прямо иль косвенно падает свет, отражаясь в предметах?
 
 
У голубей замечается это на солнце в тех перьях,
Кои растут на затылке и шею кругом обрамляют:
Цвет их с одной стороны представляется красным, как пурпур,
А в то же время с другой – те же перья опушают нам чувство,
Будто мы видим коралл с изумрудом зеленым в смешеньи;
Также хвосты у павлинов, когда озаряет их солнце,
Равным порядком цвета свои очень заметно меняют.
 
 
Если все это творится всегда от падения света,
Значит, нельзя не признать, что без света оно невозможно.
Да и зрачок принимает различно влияние света
В случаях тех, когда белая краска его поражает
И когда действует черная или же краска иная.
Вовсе не важен там цвет, где предмет познаешь ты на ощупь;
Больше наглядности здесь придает ему самая форма.
Значит, первичные тельца совсем не имеют окраски,
Но только разностью форм вызывают различные чувства.
Если б к тому же цвета не являлися следствием формы
Телец первичных, то все, что из телец таких возникает,
В цвете любом представляться имело б возможность пред вами.
Но отчего существа все, возникнув из телец первичных,
Не появляются в разного рода случайной окраске?
И отчего не приходится видеть, чтоб ворон, летая
В белом, как снег, оперенье, глаза поражал белизною,
Чтобы водилися где-нибудь лебеди черного цвета
Или же пестрые – из разноцветных таких же зачатков?
Можешь заметить еще, чем на больше частей ты разложишь
Вещи какие-нибудь, тем значительней мало-помалу
Краски бледнеют, пока не исчезнут всецело из виду.
Это бывает, где золото крошится в мелкие части.
Также и пурпур пунийский свой цвет потеряет блестящий,
Как только будет разобран он весь на отдельные нитки.
А потому составные частицы теряют окраску,
Прежде чем их приведут в состоянье первичных зачатков.
Ты наконец соглашаешься, что не от всякого тела
Звуки исходят и запахи, вследствие этого также
Звуков и запахов всем без изъятья телам не припишешь.
Равным же образом зреньем не все ощутить мы способны.
Ясно отсюда: тела есть, лишенные всякой окраски.
Как и тела, что ни звуков, ни запахов не производят.
Острый же ум тем не менее распознавать их сумеет,
Как и другие предметы, лишенные признаков ясных.
 
 
Ты не подумай однако же, что лишены только красок
Первоначальные тельца. Они недоступны нисколько
Тоже и действию холода и раскаленного жара;
Звуков издать не способны и соков в себе не содержат;
Также особого запаха не издают никакого.
Если раствор приготовить желаешь ты из майорана
Нежного или из мирры смолы драгоценной и нарда,
Дух издающего сладкий, то ты, сколько надобно, должен
Прежде всего запастись веществом непахучего масла,
Не подносящего к нашим ноздрям никаких благовоний,
Чтобы наименьше могло оно в примеси с теми духами
Собственным запахом их заглушить и ослабить в них силу.
И не должны, значит, первоначальные тельца предмету,
Их содержащему, запах и звук сообщать какой-либо,
Так как они от себя ничего испускать не способны.
Ради того же не могут придать они вещи и вкуса,
Как передать не способны ей жар, теплоту или холод,
 
 
Прочие свойства, присущие в общем всем смертным созданьям,
Как: пустота полых тел, разложение, гибкая мягкость,
Вовсе должны быть не свойственны первоначальным зачаткам,
Если хотим мы весь мир на бессмертных основах построить
И обеспечить ему безопасность во всем его целом,
Чтобы в ничтожество и впасть не могло бытие мирозданья.
Ныне скажу, что должны существа, наделенные чувством,
Все состоять из зачаточных тел, совершенно лишенных
Всякого чувства. Не опровергает того очевидность,
И указания опыта не убеждают в противном.
Руководит нами и то и другое, признать заставляя,
Что из бесчувственных телец живые созданья возникли.
 
 
Нам приходилось видать, что рождаются черви живые
В грязном навозе, когда по причине дождей изобильных
Мокрая почва приведена вся в состоянье гниенья.
Кроме того, мы вещей превращенье всеобщее видим.
Так, превращаются реки, леса и привольные пастьбы
В стадо скота; превращается в наши тела это стадо.
Также нередко и нашим же телом питаются силы
Диких животных и силы властителей в царстве пернатом.
В тело живое природа всегда превращает всю пищу
И из нее развивает в живущих созданиях чувства
Не по иному закону, как тот, по которому также
Пламя она производит, деревья в огонь превращая.
Видишь ли ныне, какое большое значенье имеют
Тел родовых положенья, порядок и те сочетанья,
Вследствие коих движенье друг другу дают и приемлют?
 
 
Следую далее. Если не веришь ты, что происходят
Из нечувствительных тел существа, одаренные чувством, —
В чем заключается то, что у нас самый дух потрясает,
Что нас волнует подчас и в нас чувства различные будит?
 
 
Правда, хотя и смешаем мы дерево, камни и землю,
Все же, однако, не могут создать они чувства живого.
Стало быть, вот что по этому поводу следует вспомнить:
Я не скажу, чтоб из всех безусловно зачатков мгновенно
Чувства возникнуть могли и созданья, снабженные чувством.
Прежде всего очень много зависит, как малы зачатки,
Кои рождают чувствительность, и какова у них форма;
Дальше, какие движенья у них, положенье, порядок.
Чувства мы вовсе в дровах или в глыбах земли не заметим,
Все же, как только они загнивать начинают от влаги,
Тотчас в них черви являются, ибо материи тельца,
Вследствие новых условий меняя свой старый порядок,
Так сочетаются, что из них твари живые родятся.
 
 
Дальше. Кто думает, что из чувствительных телец родится
Тварь, наделенная чувствами, в тельцах признать должен мягкость
На основании том, что, как можем заметить мы, чувство
Связано тесно с утробою, жилами, кровью, а это
Все состоит из материи, смертной и мягкой конечно.
 
 
Но предположим, что тельца такие могли б быть бессмертны.
В случае этом должно ли в них быть лишь частичное чувство
Или же дельное, как и в животном во всем его целом?
Но части тела не могут ведь чувствовать сами собою;
Каждый же член отвергает чувствительность в членах всех прочих.
Так, ни рука, ни иная любая часть нашего тела,
Будучи отделена, неспособна хранить в себе чувство.
Нам остается признать, значит, в тельцах первичных те чувства,
Кои присущи животным и жизнь всесторонне объемлют.
 
 
Можно ль, однако же, тельцам таким дать названье первичных?
Как они смерти избегнут, когда всем животным подобны
И одинаки по свойствам с созданьями смертными всеми?
Даже когда б это было и так, то от их сочетаний
Не родилось бы ничто, кроме множества сходных созданий,
Так же как разной породы животные или же люди,
Совокупившись, родить в состояньи себе лишь подобных.
 
 
Но, может быть, свои чувства теряют первичные тельца
И обретают другие? Зачем же тогда придавать им
Свойства, которые тотчас отъемлются? Видел не раз я,
Как превращаются яйца пернатых в птенцов оживленных,
И наблюдать приходилось, как черви кишат, когда почва
Вследствие влаги обильной дождей загнивать начинает,
Так что из телец бесчувственных чувства способны возникнуть.
 
 
Если мне скажут, что чувство способно возникнуть из телец,
Чувств не имеющих, с помощью тех изменений лишь, кои,
Так же как роды у самок, наружу его проявляют,
Я удовольствуюсь тем подтверждением и разъясненьем,
Что не бывает родов, если не было прежде соитья,
Так же как быть изменений не может, пока не сойдутся
Первоначальные тельца; и чувств не бывает у тела,
Прежде чем не рождена в нем природа живого созданья.
Как уж известно, повсюду материя распространилась —
В воздухе, в водах, в земле и в огне, порожденном в эфире,
Но не тотчас по соитии телец меж ними движенья
Установляются жизнеспособные, с помощью коих
Жизнь сохраняют свою существа, наделенные чувством.
 
 
Дальше. Удар, настигая живое созданье сильнее,
Чем оно вытерпеть может, его повергает на землю
И чувства духа и тела приводит в большое смятенье.
Ибо тут в тельцах первичных нарушено их положенье,
И затрудняются сильно движения те, что присущи
Жизни, как только материя вся, потрясенная в членах,
Узы живые души порывает у тела и душу,
Врозь разметавши, чрез поры и скважины вон выгоняет.
Что ж бы другое удар упомянутый мог еще сделать
Кроме такого разгрома и разъединенья всех связей?
 
 
В случае том, когда с меньшею силой удар настигает,
Превозмогают порой животворных движений остатки.
Раз удалось это им, то смятенье они унимают
И в состояние прежнее восстановляют все снова.
Смерти движенья, уже овладевшие было всем телом,
Вновь исчезают, вновь оживают угасшие чувства.
Где же иначе причина того, что от смерти пределов
Вновь иногда существа возвращаются к жизни, к сознанью,
И не дано им оканчивать жизни, столь близкой к кончине?
 
 
Далее. Там ощущаем мы боль, где первичные тельца
Силой какой-нибудь в нашей утробе живой или в членах
Возбуждены и в своих потревожены гнездах глубоких;
И нам приятно, когда они вновь возвратятся на место.
Видно отсюда, что телец первичных не может коснуться
Боль никакая и сладкое чувство для них недоступно,
Так как они в свой черед не составлены тоже из телец
Первоначальных, чтоб боль ощущать с переменой движенья
Или же плод удовольствия сладкий вкушать через это.
Вследствие этого тельцам первичным не свойственны чувства.
 
 
Если живая вся тварь потому только чувствовать может,
Что создалася из телец первичных, в которых есть чувство,
То каковы же первичные тельца людей особливо?
Истинно стали б они хохотать, сотрясаясь от смеха,
И увлажняться могли б их ресницы и щеки слезами.
Много б сумели они рассказать о различных предметах
И рассуждали б о том, из чего состоят они сами.
Так как первичные эти тела на людей походили б,
То, в свой черед, из частиц составных они сами б слагались;
Эти ж из новых частиц состояли б, и так бесконечно.
Так существа, наделенные смехом, словами и мыслью,
Все бы слагались из телец, снабженных такими ж дарами.
Если нам кажется предположенье такое безумным,
Если создался наш смех из частиц, не могущих смеяться,
Если возможно быть мудрым и знанья в речах обнаружить,
И не родясь от семян просвещенных и красноречивых,
То, очевидно, и прочее все, наделенное чувством,
Может возникнуть из семени, вовсе лишенного чувства.
 
 
Все наконец из небесных семян родились мы, бесспорно.
Небо – наш общий отец. От него плодоносная матерь,
Наша сырая земля, насыщается каплями влаги.
Злачные нивы рождает земля и привольные рощи
И человеческий род; создает и звериное племя;
Пастьбы растит, на которых животное тело питают
И, проводя беспечальную жизнь, размножают потомство.
А потому по заслугам дается ей матери имя.
Вновь возвращается в землю, что раньше в земле находилось;
То же, что было ниспослано нам из пределов эфира,
Снова несется туда и приемлется в сводах небесных.
Смерть, разрушая все вещи, однако же не убивает
Телец первичных; она разлагает лишь связи меж ними.
В связи другие вступают они, через то происходит,
Что превращаются формы вещей, изменяются краски
И образуются чувства, чтоб некогда снова погибнуть.
 
 
Можно из этого видеть, сколь важно, какие зачатки
Сходятся вместе, в каком положеньи они пребывают,
Что за движенья друг другу взаимно дают и приемлют.
Также не думай, что вечность первичным телам не присуща
Лишь оттого, что их шаткость в вещах мы порой замечаем
И наблюдать можем их появленье и исчезновенье.
 
 
Так и в стихах моих очень большое значенье имеет,
С чем сопоставлено что и в каком поместилось порядке.
Ведь одинакими буквами обозначаются: небо,
Море, и земли, и реки, и солнце, и злаки, и звери.
Если не все одинаки тут буквы, то большая часть их.
Но изменяет значенье в словах только букв распорядок.
То же бывает с вещами. Материя в них, изменивши
Плотность, пути, сочетания, вес, столкновенья, движенье,
Соединенья, порядок, толчки, положенья, фигуры, —
Необходимо должна изменить также самые вещи.
 
 
Ныне внимательно должен ты выслушать истины слово.
Новые сведенья с силой хотят тебе в уши проникнуть,
И пред тобою откроются новые взгляды на вещи.
 
 
Но не бывает простых таких сведений, кои вначале
Не показались бы для понимания трудными очень,
Так же как нет во всем мире вещей, удивленья достойных,
Кои бы не перестали потом вызывать удивленье.
Глянь на прекрасные, чистые краски небесного свода,
Где прикрепились блуждающих светочей ясные сонмы;
Или на солнце и месяц с их дивным лучистым сияньем.
Если бы все это пред человеком открылось впервые,
Взоры его поражая внезапным своим появленьем,
Что указать бы он мог удивительней этих предметов,
В существованье которых едва бы поверили люди?!
Нет! Ничего! Столь чудесным казалось бы зрелище это!
Ныне же, к виду такому привыкнув, никто не считает
Нужным и взора поднять к лучезарным пространствам небесным.
А потому перестань уклоняться от доводов, кои
Могут тебя новизной испугать, но скорее сужденьем
Острым ты взвесь их; и, если найдешь, что они справедливы, —
Руку мне дай, если ж ложны они, против них ополчайся.
 
 
Так как и там, за пределами здешнего мира пространство
Всюду лежит без конца, то исследовать свойственно духу, —
Что там такое? Проникнуть туда домогается ум наш
И своевольный, свободный полет свой туда направляет.
Прежде всего, как сказал я, нигде, ни в каком направленьи:
Ни наверху, ни внизу под ногами, ни вправо, ни влево, —
Не существует границ никаких. Указует на это
Самое дело, и суть бесконечности то подтверждает.
Вследствие этого невероятным должно почитаться,
Будто бы там, где простерта кругом бесконечность пространства,
Там, где в бесчисленных числах бездонная масса зачатков
В вечном броженьи находится, вечным движеньем гонима,
Образовался один только мир наш земной с небесами
И из материи всей ничего не возникло другого,
А особливо когда мирозданье есть дело природы.
Разнообразно, без цели, порою напрасно и всуе,
Сами собою, случайно первичные тельца встречались
И напоследок сплотилися в то, что внезапно, нежданно
Сделалось многих великих вещей постоянной причиной,
Как например: небосвода, земли, океанов, животных.
А потому непременно ты должен со мной согласиться,
Что где-нибудь во вселенной, в объятиях жадных эфира
Есть кроме нас и другие скопленья материи вечной.
 
 
Далее: где существует запасов материи столько,
Где есть довольно пространства и нет недостатка в причинах,
Там возникать, нарождаться должно что-нибудь непременно.
Если количество телец первичных настолько несметно,
Что человечества жизни не хватит для их исчисленья,
И одинаки природа и силы, которые могут
Всюду в пространстве разбрасывать тельца таким же порядком,
Как и разбросаны здесь они, – то согласиться ты должен,
Что существуют иные земные миры во вселенной,
Как и иной род людей и иные породы животных.
 
 
Вещь не бывает притом вообще никогда одинокой,
И одиноко не родится и не растет одиноко,
Но составляет всегда часть породы. В породе же много
Точно таких же вещей. Укажет ваш ум на животных.
Так, среди гор наблюдаем мы диких животных породу.
Также мы видим людей поколенья, и племя немое
Чешуеносное рыб и воздушное царство пернатых.
 
 
Нужно признать нам поэтому, что в свою очередь небо,
Солнце и месяц, земля и моря и другие предметы
Не одиноки, но их существуют бессчетные числа
И установлены также границы их существованья,
И точно так же они из природных веществ создалися,
 
 
Как и порода любая, где особей сходных так много.
Если усвоил ты это, должна пред тобою природа
Вечно свободной предстать, неподвластной властителям гордым,
Движимой волей своей, от богов независимой вовсе.
Так как, – о боги, чьи души святые объяты покоем!
Боги, чьи годы текут безмятежно средь радостей жизни! —
Кто же бы мог необъятной вселенною править? Кто мог бы
Сдерживать сильной рукой управленья бразды в этой бездне?
Кто бы с такой равномерностью небо вращал, и кто мог бы
Всю нагревать изобильную землю огнями эфира?
Быть одновременно всюду в пространстве во всякое время?
Тучами тьму наводить, потрясать лучезарное небо
Звуками грома? Кто б молнию мог ниспослать, что порою
Рушит и самые своды небес и, в пространстве летая,
Выстрелом наземь несется, при этом нередко минует
Грешников и незаслуженно честных людей убивает?
 
 
После того, как создался весь мир, как впервые возникли
Наша земля и моря и взошло наше солнце впервые,
Много прибавилось телец извне. Из огромной вселенной
Много примкнуло зачатков, летавших вкруг нашего мира,
Чтобы земля и моря почерпали прирост свой оттуда,
Чтоб небеса расширяли чертоги свои и их своды
Выше еще уносились и воздух наверх воздымался.
Силой толчков наделяется каждая вещь отовсюду
Тельцами, кои к породе своей постоянно привходят.
Влага стремится ко влаге, земля из темных же зачатков
Черпает рост свой, огонь из огня и эфир из эфира.
Так все идет здесь, пока совершенная матерь-природа
К зрелому возрасту не приведет существа, порожденного ею.
Это бывает, когда то, что служит поддержкой для жизни,
Не превосходит того, что отходит от тел и спадает.
Всем существам должен быть такой возраст предельный назначен,
Где прекращается силой природы развитье в дальнейшем.
Все, что, как видишь ты, весело здесь прибавляется в росте
И с постепенностью к зрелому возрасту жизни восходит,
Больше приемлет в себя вещества, чем долой выделяет,
Так как в сосудах питанье свободно течет и сосуды
Столь широко не открыты, чтоб многое прочь отходило
И чтобы тратилось более силы, чем пища приносит.
 
 
Нужно сказать вообще, что отходит и прочь отпадает
Множество тел от существ, но должно привходить еще больше
Тел к ним, доколе предельный их возраст не будет достигнут.
После того уменьшаются силы, и бодрость слабеет,
И остается созданию худшая часть его жизни.
И чем полней существо, чем заметнее в нем приращенье,
Чем, наконец, оно шире размерами, тем оно больше
Телец теряет и с разных сторон от себя отлагает.
Пища уже нелегко протекает в сосудах; к тому же
И недостаточно пищи при столь изобильном отливе,
Чтобы поддерживать жизнь, возмещая такие утраты.
Да, справедливо погибнуть должны те предметы, у коих
Тело тощает и кои ударам извне поддаются, то
Так как им в старости уж никогда не хватает питанья,
Множество телец при этом на них и извне нападает
И сокрушает влияньем губительным их непрестанно.
Пища должна обновлением восстановлять все утраты;
Пища должна укреплять и поддерживать существованье.
Все понапрасну! Сосуды удерживать больше не могут
То, что им нужно, и к службе дальнейшей природа негодна.
Некогда тем же порядком и стены великого мира,
Взятые приступом, рухнут и кучею станут обломков.
 
 
Ныне к упадку идут времена. Истощенная почва
Слабые силы рождает в животных, а между тем раньше
Диких зверей от рожденья снабжала огромнейшим ростом.
Мнения я не держусь, что породы все смертные с неба
По золотому канату спустилися вниз на поля к нам
И что их создало море с волнами, бьющими в скалы.
Их породила земля, как и ныне она их рождает.
Создала также и злаки она; виноградник веселый
Собственной силою людям в утеху она сотворила;
Собственной силой взрастила плоды и привольные пастьбы.
Ныне все это растет, уступая лишь нашим усильям.
Мы истомляем быков, истомляем и пахарей силу,
Тупим плуги, чтоб хоть малое вызвать содействие почвы,
Но постепенно хиреют плоды, а труды возрастают.
Ныне, главою качая, вздыхает седой земледелец,
Как он великий свой труд убивает порою напрасно;
И при сравненьи плохих настоящих времен с временами
Прошлыми часто он счастие предков своих восхваляет.
И виноградарь, что ветхостью лоз опечален, припомнив
Старое время, клянет божество и кивает на небо.
Часто твердит он, что древний народ, благочестия полный,
В тесных владениях все-таки жизнь проживал беспечально,
Даже хотя приходилось на каждого меньше запашки.
Не понимает того он, что чахнет все мало-помалу
И направляется к гробу, под бременем лет истомившись.