Текст книги "Жажда наслаждений"

Глава 10

Двумя минутами позже или часами? Элизабет услышала настойчивый стук в дверь. «Боже мой, только не Питер». Было темно. Николас уже давно ушел; обед, судя по всему, давно закончился. Спросонья она совершенно не была готова к общению с Питером. Какой сейчас час?

Она поколебалась минуту, затем схватила халат, зажгла газовую лампу на стене и чуть приоткрыла дверь.

– Отец?

– Ну?

– Что «ну»?

– Я думал, ты использовала головную боль в качестве предлога, чтобы сделать что-нибудь.

– Я могла бы убить его, – не без иронии предложила она.

– Я тоже подумывал о его убийстве, – пробормотал отец.

– Отец!

– Забудь. Забудь, что я вообще что-то говорил. Ты сделаешь то, что должно быть сделано.

Она уже все сделала. Ее настроение перешло от раздражения к страсти через минуту после того, как Питер закрыл за собой дверь. Она отдалась Николасу раньше, чем Питер успел дойти до конца коридора.

Что же она за женщина?

– Я пропустила обед? – спросила она.

– Да. И стычку Николаса и Питера. Не слишком прелестная картина. Каждый остался при своем мнении, однако я сильно подозреваю, что Николас может иногда подслушивать через смежную дверь. Тебе принести поднос с едой? Может, попросить Минну составить тебе компанию?

– Нет, нет. Я позвоню, если мне что-нибудь понадобится.

– Отлично, – проговорил отец и направился к двери.

Она медленно закрыла за ним дверь. И смежную дверь тоже, хотя ее распирало любопытство, почему за ней так тихо, не было слышно ни звука.

Теперь ей больше никто не помешает.

Она должна сохранять верность себе и своему отцу. Своему будущему и Питеру. Что бы ей ни предстояло, она должна попытаться.

Она выдвинула ящик с бумагами из-под кровати, села на пол и принялась за чтение.

Часы пробили час ночи. Элизабет отложила последнюю подшивку домашних счетов десятилетней давности, написанную неразборчивым почерком первой жены Уильяма.

Идея прочесть записи о подробностях управления Шенстоуном оказалась совсем не удачной. Слишком много времени было потрачено, и никакого толка. Затруднения заключались в том, что она не знала, что искать. Документ, соглашение, какой-нибудь дневник, меченые записки. Дневник был бы самой большой удачей.

Но скорее приходилось рассчитывать на записку или некое упоминание.

Нет. Если бы на самом деле существовал внебрачный ребенок, о нем не должно сохраниться никаких сведений в Эксбери. Уильям бы не допустил. Он бы увез ребенка куда подальше. Возможно, он в порыве отдал его брату и заплатил большие деньги, чтобы только тот уехал с ним из Англии на край света.

Россия была достаточно далекой страной…

А она пыталась сочинить историю, не основанную на реальных событиях.

Но она пока не просмотрела все коробки. На чердаке оставались еще две. Если в них ничего не обнаружится…

Что же она предпримет, если среди бумаг Уильяма она не найдет никакой улики?

Она не сдастся. Ни за что.

Однако… она может задавать вопросы. Слухи обязательно должны иметь под собой реальную основу. Она будет расспрашивать людей. Викария. Джайлса. Он всю жизнь прослужил здесь. И Кук. Согласно счетам, которые она только что просмотрела, Кук была нанята первой женой Уильяма.

Итак, у нее сложился план. Ненадежный, шаткий план, основанный на домыслах… и отчаянии.

И настойчивости ее отца и Питера.

Теперь она уже окончательно проснулась и Пыла полна энергии. Ей бы хотелось принести с чердака очередную коробку, но сейчас она была не готова на такой подвиг.

Она задвинула коробку под кровать и легла в постель.

Сна ни в одном глазу. Черт. Она даже не голодна. Почему за стенкой не слышно шагов Николаса? Скорее всего он мирно спит. Нечестно с его стороны. Она спрыгнула с кровати и на мгновение заколебалась; действительно ли она могла рискнуть побеспокоить его в такое время?

Она задержала руку на ключе, отпирающем смежную дверь. И замерла.

В коридоре послышался скребущийся звук, слишком тяжелый для шагов и слишком жуткий, чтобы его описать словами.

Она рывком распахнула смежную дверь… Гулкие звуки приближались… Николаса в комнате не было… Будто кто-то, хромая, волочил за собой цепи. Боже правый, что такое? Звук приводил в ужас; она метнулась в свою комнату, зажгла свечу и медленно приотворила дверь своей спальни.

– Что за звук? – Ее отец стоял в дверях своей спальни.

– Вы слышали тоже? – пролепетала бедняжка Минна.

Привидения… В доме праздных богачей водятся привидения… – Виктор пытался обернуть вокруг тощего торса парчовый халат, одолженный ему Питером.

– Никто не паникует. – Питер последний открыл дверь своей двери, но сразу взял на себя командование. – Где Николас? Он слышал ужасный звук?

– Конечно, слышал, – сказал отец Элизабет. – Звук напоминал шаги великана в тяжелых ботинках, хромающего по коридору. И еще металлический звук…

– Как цепи, – воскликнула Минна. – Будто волочились цепи. Такой жуткий звук.

– Николас у себя в комнате? – требовательным тоном спросил Питер.

Элизабет покачала головой.

– Там я посмотрела первым делом.

– Значит, мы волнуемся без причины. Скорее всего Николас в темноте бродит по своему дому. Неизвестно по какой причине.

– Вполне вероятно, – подтвердил отец.

– Элизабет.

– В конце концов, мы просто гости имеем права осуждать странности новоиспеченного хозяина.

– Я думаю, что похоже на шаги привидения – объявил Виктор.

– В Шенстоуне никогда не было и намека на потусторонние силы, – резко сказала Элизабет. – Так что не стоит начинать…

– Но звук действительно устрашающий, – проговорила Минна. – И там никого не было.

– Скорее всего это Николас. Он находился на лестнице или на чердаке, поэтому мы его не увидели, – сказал Питер. – Пора всем возвращаться в постели.

– Думаешь, мы теперь сможем заснуть? – проворчал Виктор, ретируясь в свою спальню.

– Элизабет, хочешь, чтобы я побыл с тобой?

– Больше всего на свете, но только не сегодня, Питер. Если шаги принадлежали Николасу, он вернется и услышит нас.

– Мне наплевать, – пробормотал Питер.

– А мне нет. – Они выждали, пока ее отец и Минна закроют свои двери, затем продолжили разговор шепотом.

– Ты на самом деле считаешь, что это был Николас?

– Кому же еще там быть? Та штука хромала, будь она неладна.

– Да. Конечно. Но он испугал нас до полусмерти. Зачем?

– Знаешь, Элизабет, он такой шум устроил насчет пожара. А вдруг пожар устроил он сам?

– Ты говоришь серьезно?

– Мы многого не знаем, Элизабет. Необходимо, чтобы ты о нем как можно больше разузнала всеми возможными путями. Он мог совершить поджог – не спрашивай зачем. Теперь устраивает хождение в темноте. Она кивнула:

– Да, да. Действительно странно. Он ведь пытался издавать звуки, похожие на привидение, не так ли?

– Может быть, он изображал дух Уильяма? Тогда мы можем устроить небольшой спиритический сеанс и попросить Уильяма, чтобы он из могилы подтвердил права Николаса на наследование.

– He лучшая история на ночь, Питер. Пожалуй, я пожелаю тебе доброй ночи.

Он на мгновение задержал ее:

– Дорогая Элизабет. Мы желаем тебе только добра. Но только ты сможешь опровергнуть право Николаса на наследование Шенстоуна.

– Я знаю. Она не нуждалась в напоминании. – Я что-нибудь придумаю. – Завтра на чердаке.

Итак, произошли следующие события неожиданное появление наследника, необъяснимый пожар и прогулка загадочного привидения. Каким-то образом Николас оказался замешанным во всех трех.

Все произошедшее уже выходило за рамки разумного.

Элизабет была абсолютно уверена, что Николас не был сумасшедшим. Но у него были секреты. Жизнь, которую он вел до приезда в Шенстоун, определенно заключалась не только в поездках по разным странам.

Может быть, здесь ключ к разгадке, и его удастся найти в бумагах Уильяма.

Казалось, что чем сильнее она хочет попасть на чердак, тем труднее ей становится пробраться туда незамеченной.

Сначала ее поймал Питер.

– Ты ужасно выглядишь. Пойдем, позавтракаем вместе, – сказал он.

– Рановато, Питер.

– Ну да. Мы встаем вместе с садовниками, дорогая, и никто не может помешать нам насладиться прекрасным утром. Пойдем. Мы с твоим отцом собирались сегодня в Лондон, чтобы уладить кое-какие его дела.

Значит, ее отец сегодня выпишет чек, подумала Элизабет, соглашаясь составить Питеру компанию на время завтрака. И, наверное, на очень крупную сумму, принимая во внимание средства, выделенные Николасом специально для него.

Господи, все было совершенно непонятно. Зачем ему сначала давать деньги и крышу над головой, а затем пугать их до полусмерти посреди ночи?

– Ты видела его сегодня утром? – спросил Питер, наливая ей чай.

– Нет, нет. И прошлой ночью тоже. Я вообще не слышала, чтобы он заходил в свою комнату. Возможно, к тому времени я уже заснула. – Она взяла кусочек тоста и намазала на него апельсиновый мармелад. – Сегодня утром он, наверное, спал. Я не слышала ни звука из-за его двери.

– Хорошо. Я даже не пытаюсь понять, Элизабет. Ко мне он относится очень враждебно, а тебя желает до потери сознания. Доказательством тому может служить хотя бы то, что он не дает нам ни минуты наедине. А ведь именно па твое внимание я надеялся, приезжая в Шенстоун. Правда, тогда никто не ожидал, что вдруг появится наследник. Странно все.

– Сегодня вечером ты вернешься вместе с моим отцом? – Она постаралась придать своему голосу безразличное выражение, однако в душе была напугана тем, что город завлечет Питера и она его потеряет.

Он гостил в Шенстоуне уже пять дней – долгий визит по меркам загородных домов. Но он не страдал от недостатка деятельности. Он без устали катался на лошадях, охотился, играл в карты. Питер привык к хорошей компании и большому выбору развлечений везде, куда бы он ни приехал.

– Мы вернемся к обеду, – заверил он ее. – У тебя будет время и… возможность, чтобы… А вот и твой отец.

– Элизабет. – Отец сел рядом с ней. – Итак, Питер рассказал тебе о наших планах посоветоваться насчет инвестиций?

– Вас не нужно провожать до станции, не так ли? – Поезд до Лондона отходил в девять утра и в четыре пополудни. – Нет? Тогда я, пожалуй, поднимусь наверх и переоденусь.

Было еще довольно рано, около восьми утра; она могла бы проскользнуть на чердак, не будучи замеченной.

Не торопясь, она поднялась на спальный этаж, затем пулей метнулась по коридору в гостевое крыло.

Ей не нравилось, что приходится все делать в такой тайне: прятаться в альковах, дожидаясь, пока слуги пройдут мимо, продвигаться по коридору на цыпочках, забираться в бельевой шкаф. Вдруг кто-то схватил ее за руку, и она подумала, что сейчас умрет.

– Господи, Элизабет, зачем ты спозаранку крадешься в гостевое крыло?

Она не могла произнести ни слова. Ее сердце упало в желудок и яростно колотилось там.

– Я могу задать тебе тот же вопрос, – наконец смогла выговорить она.

– Я ночевал в моей гостевой комнате, – ответил Николас. – Мне нужно было поспать. А смежная дверь – слишком большой соблазн.

– Теперь я буду запирать ее на замок, чтобы тебе не приходилось топать по коридору, как призраку Рождества.

– О чем ты говоришь?

– О тебе. Ты ходил по коридору, поднимая несусветный шум.

– Я спал.

– Ты… Хромал и волочил за собой цепи…

– Ты сошла с ума? Что бы там ни было, Элизабет, но то был не я. Ты, должно быть, испугалась до смерти.

Голос разума говорил ей: конечно, не он. И пожар устроил тоже не он. Он просто захватил все, что было в ее жизни.

Итак, ты пришла проверить, все ли хорошо у твоего гостя?

Боже, он так сильно ее напугал, что она совсем забыла, зачем пришла в гостевое крыло. И любые объяснения только ухудшат ее положение.

– Нет, – наконец сказала она. – Ты меня напугал до полусмерти, и я забыла, зачем сюда шла.

Он явно не поверил ей, но не стал настаивать.

– Почему бы нам не совершить сегодня верховую прогулку и не осмотреть имение?

– Согласна. – Ей меньше всего хотелось прогуливаться верхом.

– Около десяти?

– Хорошо.

– Я не привидение, Элизабет.

– Я верю тебе.

Он казался удивленным, но продолжал:

– И как бы вам ни хотелось услышать обратное, поджог был совершен намеренно.

– Питер считает, что ты поджег. – Она развернулась и пошла прочь.

– Может, поджег он, – сказал Николас ей вдогонку.

Но она уже не слышала.

Они выехали в десять, начав путь от конюшен и углубляясь в земли имения, обрамленные фермерскими хозяйствами, расположенными в пяти милях отсюда позади зеленых рощ и террасированных садов.

Итак, он вполне компетентен в вопросах управления имением, подумала Элизабет. Такой факт следует запомнить.

Он задавал дельные вопросы об управлении поместьем, о получении доходов, об уплате налогов и распределении прибыли.

Чем же он таким занимался в жизни, что оказался настолько хорошо подкован и знал, какие вопросы нужно задавать?

Она чувствовала, что он наблюдает за нею.

– Ты любишь Шенстоун, – неожиданно сказал он, продолжая следить за выражением ее лица.

– У меня больше ничего не было, – сказала она, не подумав, и тут же захотела взять свои слова обратно. – Мне здесь действительно нравится, – добавила она. – Полагаю, здесь все несколько иначе, чем там, где ты вырос?

Он отвернулся и заслонил глаза от солнца.

– Нет, на самом деле очень даже похоже. У моей матери были деньги. Мы жили вполне обеспеченно.

Итак, она получила ответ хотя бы на один вопрос.

– А как познакомились твои родители? Ведь твой отец был эмигрантом.

Николас не подал вида, что ему не понравился вопрос.

– Он был врачом, ты же знаешь. Она не знала.

– Он лечил мою мать во время тяжелой болезни, когда впервые приехал в Москву. Он владел некоторыми полезными медицинскими навыками, тогда еще неизвестными в России. Так они полюбили друг друга.

– Она все еще жива?

– Нет. Случился рецидив болезни, и она умерла – совсем недавно.

– Прости.

– Я был с ней, когда она умерла, – это мое единственное утешение.

И еще то, что ему удалось выполнить ее последнюю просьбу – заявить права на титул и наследство, а также доказать свою состоятельность. «Могла ли она когда-нибудь представить себе место, вроде Шенстоуна?» – подумал он.

Знала ли она о том, что его будет здесь ждать, когда просила сделать маленькое одолжение? Могла ли его мать представить себе такую женщину, как Элизабет? С распутным телом и каменным сердцем, продолжал он свои мысли.

Теперь все не имело значения. Насколько хватало глаз и даже дальше – все принадлежало ему. И он стоял, освещенный ярким солнцем, бросая вызов всем своим врагам.

Что-то изменилось. Что-то кардинально изменилось, но Элизабет не могла понять, что именно. К тому же у нее просто не было времени понять.

У нее оставалось полчаса до ленча на то, чтобы сходить на чердак и принести оттуда вторую коробку.

В доме было тихо. Николас ушел в сад. Ее отец и Питер сели на утренний поезд. Виктор отправился в Эксбери. Минна читала в библиотеке.

Самое время…

Вверх по лестнице, прямо по коридору, наверх в гостевое крыло, снова прямо…

– Мисс Элизабет.

Джайлс. Боже, Джайлс.

– Да, Джайлс.

Он ничем не выдал своего удивления, что увидел Элизабет в гостевом крыле.

– Я решил сообщить вам, что хозяин провел прошлую ночь в гостевом крыле.

– Спасибо, Джайлс, за очень полезную информацию.

– Я так и подумал, моя госпожа.

У нее не было другого выбора, кроме как повернуться и уйти.

Что теперь? Она вернулась в свою комнату, выскользнула из утренних одеяний и тщательно умылась. Теперь необходимо вздремнуть, а потом, возможно, после полудня она снова попытается подняться на чердак.

Что ей вообще взбрело в голову искать какие-то документы?

Если бы только ее отец и Питер перестали подстрекать ее к каким-то действиям.

Она вынула из шкафа плащ и надела его. Если бы ей удалось пробраться на чердак до ленча…

Она прислушалась к смежной двери. Ни звука. Никакого признака возвращения Николаса. Она выскользнула в коридор. Стояла могильная тишина. Неслышно ступая, она прошла по коридору, поднялась по ступенькам, прокралась по гостевому крылу и подошла к лестничному колодцу, ведущему на чердак.

Минуты… Ей нужно лишь пару минут… Ее сердце выпрыгивало из груди; каждый звук скручивал нервы в клубок.

Она открыла дверь на лестницу и проскользнула внутрь. Поднявшись по ступенькам, она оказалась в чердачных помещениях, быстро схватила коробку и поспешно ретировалась.

Коробка оказалась очень громоздкой, а полы плаща путались под ногами, норовя свалить ее с ног. Голоса прислуги, словно бестелесные духи, прилетали из ниоткуда.

Джайлс звал Минну на ленч, тщетно стучась в ее собственную дверь.

Элизабет спряталась в алькове у лестничного колодца в гостевом крыле, удивляясь, зачем ей понадобилось прятаться, если у нее было абсолютное право брать вещи с чердака, тем более вещи Уильяма…

Пять минут спустя она оказалась в своей комнате и, обессиленная, упала на кровать.

И…

– Элизабет, ты здесь? – спросил Николас через смежную дверь.

– Нет, меня здесь нет, – сердито ответила она. – Не смей входить, – Она торопливо задвинула ящик под кровать, скинула пыльный плащ и закинула его туда же.

Что теперь? Она пригладила пятерней волосы.

– Что тебе нужно? – задала она ему наводящий вопрос. – Я знаю, что ленч готов; я присоединюсь к вам через пятнадцать минут.

Однако она хотела сказать совсем не то.

Но Николас не стал придираться к ее словам, как он обязательно бы сделал вчера. Он всего лишь сказал:

– Увидимся внизу.

К ней немедленно вернулось тревожное ощущение.

Что-то изменилось после привидения, пожара и чего-то еще.

Она спустилась, одетая в темно-синее шелковое платье с узкой юбкой и кружевным воротником. Ее золотистые волосы были собраны на макушке и удерживались золотой заколкой.

Она надела немного украшений: на ее пальце сверкало обручальное кольцо с бриллиантом, на шее красовалась камея, а запястье обнимал золотой браслет.

Она совсем не была похожа на врага. Она была похожа на саму себя – красивая женщина, дорогая игрушка.

И Николас заплатил очень высокую цену за то, чтобы обладать ею.

Сегодня атмосфера за столом отличалась от предыдущих дней: все были спокойны и молчаливы. Правда, компанию им составляла только Минна, сидящая в дальнем углу стола, с удовольствием угощаясь холодной телятиной, вареным луком, картофельным салатом, хлебным пудингом и чаем.

В Минне было что-то особенное. Она никогда не вступала в дискуссии, никогда не спорила. Она прекрасно подходила для компании, будучи необходимым буфером в жарких спорах. Время от времени она многозначительно поглядывала на Николаса, будто все еще пыталась вспомнить, где она могла его видеть.

Но ее внимание его больше не беспокоило. Перед ним стояла другая проблема: в доме обосновался враг. И кандидатур на него всего четыре. Помимо них, была еще Невидимая Рука. – Николас, ты как-то странно на меня смотришь, – проговорила Элизабет, беря ломтик мяса. Она знала… она знала, что что-то изменилось. У нее тут же пропал аппетит.

– Я просто размышляю.

– По-моему, мне не нравится, когда ты размышляешь. И о чем ты думаешь?

– О пожаре.

– Ты опять? Просто произошел несчастный случай. Никто его не начинал. Никто даже не подозревал о существовании той маленькой комнатки. – Ложь, ложь, ложь. То, что она так решительно убеждала, не делало ее доводы правдивыми.

– Кто-то все же знал, – сказал Николас. Она почувствовала, как у нее внутри все сжалось от холода.

– Что ты имеешь в виду?

– Кто-то ее использовал.

У нее перехватило дыхание. Она с трудом выдавила из себя слова:

– Откуда ты знаешь?

Она пыталась скрыть свою панику. Ей можно было не задавать такой вопрос: она уже знала ответ. Он спускался вниз. Он внимательно все осмотрел – все, что не успело сгореть.

Почему он так на нее смотрит?

– Я спустился вниз и осмотрел ее. Ожидаемый ответ. Она боролась со страхом.

– И что ты нашел?

– Осколки. Немного глиняной посуды, обугленное дерево, расплавленную свечу.

– Ой. – Маленькие улики, не уничтоженные бушующим огнем.

– Кто там скрывался, Элизабет? Она проглотила ложь:

– Я не знаю.

– Кто совершил поджог?

Она почувствовала во рту привкус желчи.

– Я не знаю.

– А кто хотел убить меня там, внизу, когда погасли факелы, Элизабет? Ты?

Глава 11

Неуверенной походкой Элизабет поднялась наверх.

Кто-то пытался его убить?

Нет, они хотели, она хотела всего лишь найти способ, как лишить его наследства. Вот и все, но теперь он уже не поверит.

– Никто не хочет тебя убить.

– Враги повсюду, Элизабет. Ты очень наивна, если говоришь так.

– Ты говоришь совсем как Виктор.

– На кон поставлено слишком многое. Ты могла больше всего потерять и больше всего получить. В темноте любой может наложить руки на горло упавшего человека и задушить его.

– Боже, я не хочу слушать такие ужасы. – Она вскочила с кресла. – И не буду. Я была согласна с условиями сделки; я получила то, что хотела, хотя на самом деле с большим удовольствием сохранила бы у себя Шенстоун. Но явился ты. Не то чтобы из ниоткуда. Просто… все считали тебя давно мертвым. Мы думали, что ты умер в младенчестве. Тебя пытались найти, но никто никогда не воспринимал тебя в качестве реальной угрозы…

– Пока я не вошел к вам в дом.

– Даже тогда. – Она говорила неправду. Он представлял угрозу всем ее помыслам и мечтам.

– Я был угрозой тебе и всему, что тебе принадлежало. Поэтому тебе покушение было наиболее выгодно. Кто-то сбил меня с ног в тоннеле и пытался задушить. А мешанину на полу устроила именно ты, когда споткнулась и потушила факел.. Кто где был в тот момент, Элизабет? Ты можешь сказать? Четверо настояли на том, чтобы спуститься в подземелье вместе со мной, и каждый имел свой интерес к наследству. Говоришь, что я не представлял угрозы?

– Я не верю твоим словам.

– Ты лжешь. Он встал из-за стола и оказался нос к носу с ней. – Если ты избавишься от меня, все перейдет обратно к тебе. Кто откажется от убийства, если получит от него такую выгоду?

Она размахнулась и отвесила ему смачную пощечину.

– Ты не откажешься, Николас. Только ты. Она опять лгала. Ее отец сам как-то признался, что подумывал о таком ходе. Но думать не значит делать. Ее отец явно преувеличивал. Он всего лишь хотел того, чего и она, – вернуть Шенстоун.

Черт бы побрал дурацкий пожар. Никто бы никогда не нашел ту комнату. Поджог был совершенно необдуманным поступком. Если бы она посчитала, что от комнаты исходит угроза, она бы сразу убрала из нее все свидетельства чьего-то пребывания там.

Она могла бы предотвратить все события» просто убравшись в комнате, после того как ее; покинул обитатель.

Она виновата во всем. Она надеялась, что все само собой образуется, в то время как ее жизнь оказалась похожей на ряд доминошных костей, падение одной из которых влечет за собой шквал падений, связанных друг с другом.

Теперь Николас считал ее способной на убийство, а значит, вынудит покинуть Шенстоун.

Но нет… должен же быть какой-то выход. Николас просто все выдумал.

Однако разве ей не показалось, что она почувствовала руку на своей спине за мгновение до того, как упала?

Нет… в такое было слишком трудно поверить… В такое отчаяние. Оно просто не имело смысла, ведь он постарался все оставить как было.

Они только желали его ухода. Его уход был их единственным намерением, единственной целью.

Теперь у нее оставался только один выход – найти волшебную палочку и заставить Николаса исчезнуть.

Она рассчитывала, что у нее будет время, чтобы осуществить его исчезновение. Теперь времени больше не оставалось. Ей было некогда рассуждать или проявлять осторожность. Или пытаться сохранить все в тайне.

Нужно было действовать немедленно.

Она встала с кровати, опустилась на колени, вытащила из-под кровати вторую коробку с бумагами Уильяма, опрокинула ее на пол и вновь принялась за чтение.

Здесь были свидетельство о браке, информация о приданом, подробности союза, заключенного с единственной целью родить наследника, которого так хотел Уильям. Зачем?

Уильям и Дороти не испытывали друг к другу страсти и каких-либо чувств. Скорее почти так же, как поступила сама Элизабет, Дороти заключила с мужем сделку: ее тело за его сына. Шенстоун и все его удобства получала жена, родившая Уильяму наследника.

Поражало сходство союза Элизабет и Уильяма с его первым браком. Уильям тогда был уже не очень молод, а Дороти не очень стара.

Записки от многих лондонских врачей в очень обтекаемых фразах сообщали, что проблема, из-за которой они не могли зачать ребенка, заключалась не в Дороти.

Бедная, бедная Дороти. Но нигде среди бумаг не упоминалось, что Дороти могла забеременеть от другого мужчины. Никаких дневников. Никаких любовных писем. Никаких документов или упоминаний о чем-то необычном.

Просто сухие указания Уильяма, требующие обратить внимание на некоторые вещи. Приглашения на обеды и мероприятия. В театры, оперы. На маскарад, что казалось немного фривольным в отношении Уильяма.

Несколько фотографий. Дороти, выглядевшая старше своих лет в платье со слишком большими буфами на рукавах и подолом до пола. Уильям с редкими волосами на голове, но длинными усами, одетый в жесткий сюртук и невозмутимо облокачивающийся на колонну.

Какие-то записи об истории Шенстоуна. Набросок фамильного древа. Уильям был очень щепетилен. В коробке находились бумаги, касающиеся только Дороти. Элизабет могла предположить, что в оставшейся коробке будет все об их совместной жизни.

Настало время ее принести.

Теперь ее не беспокоило, кого она может встретить на пути. От Джайлса, попавшегося навстречу, она просто отмахнулась.

Пятнадцать минут спустя все оставшиеся бумаги были разложены на полу вокруг нее. Еще через два часа стало ясно, что вся работа была выполнена ею впустую.

В бумагах Уильяма не было ничего, позволяющего опровергнуть право Николаса на получение наследства.

– А вот и мы, вот и мы, – пропел отец Элизабет, когда они с Питером вошли в дом. – Элизабет! Где ты?

вот и ты. Что за денек. Пойдем в библиотеку, мне нужно многое тебе рассказать.

– Единственное, что я хочу знать, – сколько ты истратил.

– Ах… Вот как… Моя дочь – скептик, Питер. Разве я не готов был побиться об заклад, что она скажет нечто подобное?

– Было такое. Я недооценил внимание Элизабет к деталям.

– Мы спасли положение, Элизабет. Сегодня я разговаривал с Красновым, и он уверил нас, что компания находится в каких-нибудь двадцати фатомах[3]3
  Фатом – морская сажень = 6 футов (182 см


[Закрыть]. от нефтеносного слоя. Если мы сделаем небольшое капиталовложение сегодня, завтра мы проснемся миллионерами. Давайте выпьем за это. – Он схватил колокольчик и позвонил. – Джайлс! Принеси всем бренди.

– Хорошо, сэр.

Элизабет не хотелось омрачать отцовскую радость; он так долго ждал, чтобы его инвестиции начали приносить результаты. Да и Краснов заслуживал доверия.

Питер был в Лондоне с ее отцом; он должен знать Краснова. Значит, дело и впрямь не было таким безнадежным, как она всегда считала.

Конечно, напрашивался вопрос: что компания будет делать с нефтью, которую она найдет? Нужно было обеспечить хранение и перевозку, но ее отец никогда не задумывался о своем следующем ходе, не говоря уж о долговременных планах.

– Позовите Виктора, чтобы он присоединился к нам, – сказал отец, когда Джайлс принес поднос. – И Николаса.

– Хорошо, сэр. – Джайлс поставил поднос на стол.

– Господи, какой непоколебимый человек, – проговорил отец Элизабет. – Именно такой идеально подходит на роль дворецкого. Всегда знает, что надо делать. Что ж, начнем. За компанию. – Он поднял свой бокал. – Когда мы найдем нефть, мы создадим совместное предприятие и откроем представительства в Москве и в Лондоне, затем заключим контракт с перевозчиком для доставки припасов сюда. Нет, еще лучше, мы организуем и наладим линию доставки. Построим собственное нефтехранилище. Когда мы найдем нефть, возможно нашей компании не будет предела. И все благодаря моей дорогой дочери, ее щедрости и вере в нас.

Он поклонился Элизабет.

– За тебя, моя девочка. – Он выдохнул, залпом осушил бокал, и выражение неземного счастья появилось на его лице. – Все просто прекрасно, великолепно. Питер позднее тебе подробнее расскажет. Кстати, не было никаких новых известий о сумасшедшем, без разбора убивающем людей. Представляете? На протяжении двух или трех недель монстр не показывает носа и ни на кого не нападает. Беспокойство оказалось напрасным. Теперь его никогда не поймают. Он получил то, что хотел, и пропал. Теперь ты, Элизабет, расскажи, как у тебя дела?

– Вкратце? Итак, Николас утверждает, что не он притворялся привидением прошлой ночью. Он также считает, что один из нас пытался его убить в подвале во время пожара. Так что, возможно, маньяк находится здесь.

Ее отец выглядел ошарашенным.

– Боже. Никогда не говори такое, даже в шутку. Где же тогда Николас? Почему бы ему не взглянуть нам в глаза, а затем выкинуть из Шенстоуна?

– Я здесь, – сказал Николас с порога комнаты. – И я скажу вам почему: уж лучше пусть вы все будете перед моими глазами, чем я повернусь к вам спиной.

– Что ж, утешительное заключение.

– Ты практически сказал, что один из нас и есть маньяк. Николас вновь подает пример великодушного хозяина. С другой стороны, мы все здесь присутствуем для блага Элизабет, следовательно, ничто другое не имеет значения. Пожар был случайностью, а то, что мы слышали прошлой ночью… возможно, нам вообще все показалось.

– Верно, – согласился отец Элизабет. – Поэтому давайте выпьем еще по рюмочке и забудем все плохое.

– Нам показалось? – с отвращением пробормотала Элизабет, наблюдая, как отец наливает себе очередную порцию.

– Мы все такие выдумщики, – колко сказал Николас. – Поэтому закончится все, как в сказке: и жили они счастливо в Шенстоуне до конца дней своих.

– Выпей бренди, – предложил отец Элизабет, игнорируя сарказм и протягивая ему бокал. – А вот и Виктор. Входи, мой мальчик, и давай выпьем за удачный день.

– Что означает, он потратил деньги, – сказала Элизабет. – Но так и не сказал сколько.

– Вот и оправдание всех страданий, – напомнил ей Николас, принимая бокал из рук ее отца. – Которое мы празднуем моим лучшим бренди.

– Лучшим бренди Уильяма, – поправила его Элизабет.

– За деньги можно купить все, – сказал Виктор ее отцу. – Преданность, оружие, правительства… Когда случится революция, какой прок вам будет от ваших нефтяных скважин?

– Не слушайте его бунтарский романтизм, – посоветовал Питер. – Тот факт, что Виктор сейчас с нами, а не в ссылке рядом со своими соратниками, красноречиво говорит о том, что он умеет только разглагольствовать. Возьми бокал, мой дорогой человек, и выпьем за твою лояльность.

– Вот когда государство заберет у вас все ваши скважины, посмотрим, чья возьмет, Питер. Твой аристократический племянник будет последним из вашего рода, кто взойдет на престол, клянусь тебе. – Виктор метнулся в угол, где уселся и стал задумчиво глядеть сквозь стеклянные двери.

– Боже, привидения и уроки по революционной теории… и все в один день, – весело сказал отец Элизабет. – Вот вечерок выдался. Именно такие вещи делают визиты в Шенстоун незабываемыми. Ну, я пойду, пожалуй, закроюсь в кабинете со своими бумагами. Кто-нибудь желает ко мне присоединиться? Виктор, пойдем со мной. Расскажи мне, каким образом я потеряю свои деньги в случае свержения правительства.