Текст книги "Боевые девчонки"

– Только животные на это способны, – говорит генерал-майор. В его голосе нет злобы, только брезгливость. – Но я слышал, что на севере все такие. Живут тем, что дает земля, и мы, возможно, первые настоящие люди, которых они увидели. Они не знают, что не должны есть нас. Не знают, что люди не поступают так – только те, кто стоит ниже человека, способен на такое. Но ничего не поделаешь. Собаке можно скомандовать, но бессмысленно приводить ей разумные доводы. – Он качает головой. – Единственное, чему собака может научить человека, – то, что собака глупа. Ничего не поделаешь…

Планшет с треском разламывается пополам.

– Ты что творишь? – кричит лейтенант, бросаясь к Онайи. Заносит руку для удара, но что-то останавливает его. Онайи, сгорбившись над разбитым планшетом, чувствует, как он уставился на нее в страхе. Но Онайи все равно. То, что она видела, намертво впечаталось ей в мозг. Картина, прожигающая насквозь.

Ее начинает трясти. Сначала пальцы, потом руки. Ноги тоже дрожат.

А потом она чувствует, как что-то нарастает в ней. Тепло расцветает и превращается в жар, который заполняет грудную клетку. То самое чувство, с которым она бросала мех в атаку, чтобы защитить лагерь. Нет в ней больше ничего мягкого и доброго – осталась только сталь.

Стоящий рядом солдат отступает назад.

Онайи не двигается, когда приближается генерал-майор.

Он качает головой и цокает:

– Я же говорил тебе. Вот что они делают. – Склоняет голову. Когда он переводит взгляд на Онайи, в его глазах появляется новое выражение. Озабоченность.

Она чувствует привкус меди во рту. Смотрит прямо ему в лицо.

– Я буду сражаться.

Его черты смягчаются:

– Во славу Биафры.

Она закрывает глаза и чувствует: все мягкосердечное, что еще жило в душе, уходит без остатка. Картина, которую она увидела, будет преследовать ее всегда. Заполнять ее мысли. Толкать ее вперед.

– Нет. Не ради Биафры, – отвечает она. – Ради мести.

Интерлюдия

Волны сверкают в солнечном свете. Стоп-кадр. Голоса. Ссора. Дети. Девочки. Драка из-за мяча булубу. Стоп-кадр. Цветок. Лепестки медленно поднимаются под стальными пальцами, которыми управляют наномашины. Стоп-кадр. От огня светлячками разлетаются искры. В воздухе клубится дым. Вопли. Стоп-кадр. Молодая женщина несет через комнату фигурку ито-ито, фигурка болтает рыхлыми ручками. Стоп-кадр. Две девочки, сестры, улыбаются друг другу. Стоп-кадр. Женщина на столе баюкает ито-ито. Стоп-кадр. Вопль. Стоп-кадр. Стоп-кадр. Стоп-кадр.

Энаймака гудит, возвращаясь к жизни. Она все еще чувствует дым.

Она лежит на земле скрючившись, руки согнуты, будто она кого-то обнимает.

Воспоминания проносятся через ее центральный процессор. Она что-то защищала? Кого-то? Сенсоры сообщают, что у нее спина в шрамах, – значит, взрыв, сровнявший строение с землей, произошел позади нее.

Она медленно распрямляется и встает.

Память то и дело прерывается и зависает, но внутри уже монотонно гудят резервные системы, и она чувствует с помощью проводов, которые служат ей венами и артериями, что наномашины приводят ее в порядок.

Сенсорная информация переполняет ее. Картинки, звуки. Тишина в воздухе. Она выходит из разрушенного здания, где очнулась, и не видит вокруг ничего, кроме следов кровавой бойни. Небольшие постройки повалены друг на друга, на обугленной земле – осколки флексигласа, сбитые мехи, отключившиеся звери. Тела – повсюду. Смерть вступила в свои права.

Она не знает, что произошло здесь, но догадывается. По положению мехов может понять, откуда именно они упали. Ей известны марка и модель каждой гильзы от каждой выпущенной пули. Она получает информацию о каждой группе крови, которая здесь пролилась. Тела изувечены. Некоторые завернуты в тряпки, в которых она узнает нигерийский флаг. У других нашивки на куртках с флагом Биафры. Она не помнит, кому принадлежит эта земля. Что это – Биафра или территория Нигерии. Все, что она знает, – здесь были люди. Здесь учились, играли, сражались, лечили и лечились. Двух девочек она помнит особенно хорошо. Одна постарше, такая темнокожая, что отливала синим в лунном свете. Вторая – маленькая, с кожей цвета песка и фиолетово-золотой радужкой глаз. Перестав принимать сигналы извне и вернувшись к фрагментам памяти, она ясно видит их. Они сохранены в чипах ее мозга.

Те, что во всем черном, должно быть, враги. Но Энаймака не видит здесь врагов. Тела в черном принадлежат людям, которые тоже учились, играли, сражались, лечились, принимали душ – точно так же, как девочки, которых она помнит. Сквозь дыры порванной формы их кожа тоже отливает синим, когда начинает светать.

Наноботы, плывущие по венам Энаймаки, посылают ей в мозг команды.

Неторопливо она идет по лагерю и, найдя клочок пустой земли в центре, начинает копать. Вырыв яму, достаточно большую для тела, она приносит одну из убитых девочек и осторожно кладет ее туда. Хоронит. Находит неподалеку металлическую рейку, сгибает, делает крест и ставит у изголовья могилы. Она хоронит каждое тело, и вокруг множатся аккуратные ряды могил с крестами, отражающими зарождающийся солнечный свет. Затем, следуя командам наноботов, уходит прочь от лагеря.

Она останавливается, когда добирается до выжженной радиацией пустыни.

Разбившийся самолет лежит в грязи. Его уже наполовину занесло красным песком. Везде только красный песок, и больше ничего.

Сначала Энаймака думает, что шипение в воздухе – радиация, излучение, разрушающее металл, из которого она сделана. Нельзя оставаться здесь долго. Но она почему-то не может уйти. В этом воздухе витает какая-то тайна. Здесь было что-то еще. Кто-то еще.

Оживает новый блок памяти. Девочка с большими глазами прижимается к ее спине, обняв за шею. А потом они вдвоем сидят в лесу, изучая созвездия. Потом Энаймака аккуратно бреет ей голову. Энаймака знает этого ребенка. Она должна найти ее. У нее есть ответы на вопросы.

Питающая ее энергия слабеет. Наноботы замедляют движение. Жар Красной земли сжирает ресурсы батареи. Она еще не научилась самосохранению. Не знает боли. Поэтому Энаймака не знает, что радиация уже разъедает ее механизмы. Все, что она помнит, когда наноботы уходят в режим гибернации и в конце концов умирают, это то, что на свете жила маленькая девочка и она брила ей голову.

В сознании Энаймаки вдруг всплывает слово. Оно появляется из обугленных, разорванных клочков ее воспоминаний. Слово, соединяющее вместе все разрозненные образы и звуки – пальцы на лепестках роз, поднятая рука на уроке, чей-то взгляд в прицел винтовки. Слово, которое заполняет пробелы. Слово, которое остается с ней, когда свет в ее глазах начинает гаснуть.

Сестра.

Часть II

Глава 14

Четыре года спустя

Абуджа, 2176

Слоновая трава достает Айфи до плеч.

Ее платье переливается на солнце, что могло бы привлечь зверей, которые бродят рядом, но свет огибает ее, превращая в невидимку. Мир – голубое небо, зеленая трава и акации, которыми пестрит пейзаж, – все сияет золотом. Через бусины кимойо – браслеты и ожерелья – она получает данные из внешнего мира. Стадо животных, жующих траву в утреннем тумане, тоже очерчено золотым.

Некоторые из них покрыты броней, механизированы так, что живой организм сросся с проводами и приборами, другие – обычные существа из плоти и крови. Это и интересует Айфи. Животные, кажется, чувствуют свою общую природу. Металл не пугает их. Они не чета мутировавшим шотгорнам или волкам, которых радиация отравила и лишила рассудка. Они куда более прекрасны.

Акцент, усиленный бусами, позволяет рассмотреть биомеханическую лошадь изнутри. Айфи видит контейнеры с энергией, от которых работают микросхемы животного. Пищу, которую принимает животное, они превращают в топливо. Она заглядывает глубже, за клапаны и шестерни, и фокусирует внимание на сердце, в котором красная кровь превращается в черную и маслянистую, как нефть. Она видела такие технологии в лабораториях, где их использовали для аугментирования животных, дистанционного контроля над популяцией и их состоянием. Столько металла. Тут где-то должно быть отверстие. Это животное – автономная целостная система, которая, казалось бы, никак не связана с коммуникационной сетью, покрывающей Нигерийскую республику, где каждое устройство и каждый человек, оснащенный техническими устройствами, могут подключаться друг к другу. Но к животным должен быть какой-то доступ, их можно взломать. Она делала это и раньше, а ведь у нее еще не было таких крутых инструментов. Получится и сейчас.

Показатели жизнедеятельности биомеханической лошади появляются на голографическом экране, который она держит в руках. Она нажимает несколько клавиш, и данные о других животных, включая окруживших лошадей рысей, заполняют экран. Наступит день, когда она сможет взламывать тех, кто из плоти и крови. Но сначала надо разобраться, как проникнуть в главный процессор этой лошади. Айфи воображает свое триумфальное возвращение в столицу верхом. Шарф развевается по ветру, лошадь несется галопом, так быстро, что прохожие на улицах шарахаются в стороны, лошадь перепрыгивает через вагоны скоростного вакуумного поезда и эффектно останавливается прямо перед президентским дворцом. А сначала для пущей театральности встает на дыбы, оглашая площадь громким ржанием.

Но нет, пока ничего. Акцент не обнаруживает ни единого разъема. Система животного абсолютно автономна. Кажется, ее невозможно взломать. Ключевое слово – кажется. Если Айфи чему и научилась за четыре года, что прошли с тех пор, как ее спасли от повстанцев Биафры, так это ясному пониманию: ничто не является тем, чем кажется.

Несколько минут она стоит и смотрит на загадочное пастбище. Должно быть какое-то решение. У нее затекли ноги, но она не хочет садиться и терять животных из виду. Ключ, алгоритм, тот недостающий кусочек пазла, который позволит получить контроль над ними, наверняка где-то здесь, прямо перед ней. Просто нужно найти его.

Ей нравится уходить в поля и работать вдали от шума столицы, где постоянно что-то происходит. Информация. Столько информации поступает в ее систему. Скорость машин на магнитной подвеске, записи столкновений горожан с полицией, количество минералов в ювелирных украшениях для богатых, сведения о том, когда киборгизированные жители последний раз проверялись у механика. Столько данных вокруг. А здесь, в полях, данные – это ветер, что целует ей щеки, урчание животных, мирно поглощающих пищу, блаженно не ведающих о ее присутствии.

Некоторые наставники отчитывают ее за то, что она так любит проводить время под открытым небом. Она знает, что многие мальчики за глаза называют ее «девчонкой из леса», потому что она провела детские годы в лесах с биафрийцами. Но они не догадываются, что каждое их слово, каждая колкость записаны и ждут своего часа. Она пустит записи в дело, когда захочет. И не только это, но и разговоры, которые, как они думают, никто не подслушивает. Разговоры, в которых они делятся надеждами и страхами, рассказывают, кто в кого влюбился, кто списывал на каком экзамене, кто рассчитывает на стипендию для учебы в Америке, а кто настолько глуп, что не попадет даже на стажировку в одну из сотен лабораторий Среднего пояса. Это одна из привилегий ее принадлежности к группе наблюдения Абуджи. В свои почтенные четырнадцать лет она все еще не привыкла, что ее называют дозорным, но с гордостью носит это звание. Раньше ровесники подшучивали из-за того, что ее воспитали биафрийцы, смеялись над шрамами, которые нанесла ей Онайи. Теперь они держат эти мысли при себе, но даже мыслям не укрыться от дозорного, наблюдающего за ними с одной из башен, разбросанных по всей столице.

Она лежит в траве на спине, подложив руки под голову, и смотрит на облака. Из толстых длинных кос вылетают нанопчелы и пляшут невдалеке от лица. Ее телохранители. Гудящий звук обволакивает ее, погружая в дремоту.

Когда она просыпается, небо уже начинает темнеть. Но потом она моргает и понимает, что это тень.

О нет.

Цепляясь за землю, она поднимается. Животные позади нее замирают. Даже не глядя, она чувствует, что они навострили уши, их системы уже проникли в ее защиту. Игра света больше не скрывает ее. И вот она неловко стоит, нервничает, и они знают, что она не отсюда, и скачут прочь. А вместе с ними и мечта Айфи о том, как она, словно настоящий воин, въезжает на лошади в сердце Нигерийской республики, завоевывая восхищение всех граждан.

Дэрен не выглядит сердитым. У ее названого брата вечно усмешка на лице. Словно он всегда немного удивлен. Его серебристые дреды сверкают под полуденным солнцем. В Биафре, когда она была ребенком, ее ругали за пропущенный урок. Нигерийцы добрее. В них больше искреннего любопытства, они интересуются миром и взращивают этот интерес. Каждый раз, когда Айфи идет по столице или по другому крупному городу Нигерии, она замечает, как замысловато переплетены транспортные системы, видит, что здания государственных университетов самые высокие в городе, выше только мечети, и все это для нее – свидетельство любознательности нигерийцев. «Наши выдающиеся предки заложили фундамент, а наше любопытство возвело на нем башни», – часто повторяет Дэрен, как мантру.

– Так вот где ты прогуливаешь уроки. – В руках у него два свертка.

– Иногда. – Айфи опускает голову и ждет нагоняя.

Дэрен смотрит по сторонам и глубоко вдыхает:

– Тут так тихо. А запах тебе не мешает?

– Запах? – Айфи вспоминает, что отрегулировала Акцент так, чтобы он подавлял обоняние. Этому она научилась, когда Акцент встроили ей во внутреннее ухо. Теперь она не чувствует запахов. По крайней мере, когда не хочет.

Дэрен смеется.

– Почти все дети целыми днями пялятся в экран и не замечают мир вокруг. Или слушают свою дурацкую джага-джага-музыку и ничего больше не слышат. А ты, Айфиома Диалло, – он смеется и кладет свою металлическую руку ей на плечо, – ты предпочитаешь не вдыхать запахи мира. – Он качает головой и усмехается еще сильнее. – Должен признаться, это производит впечатление.

– В городе я перегружена информацией, – объясняет Айфи, ковыряя землю носком туфли.

– Конечно. – Дэрен подходит к ней, кладет руку на затылок и притягивает к себе. У него под кожей столько металла, но он все равно теплый. Айфи кажется, что ничего мягче его шелковой одежды никогда не прикасалось к ее щеке. – Не хочешь ли посмотреть запуск шаттла?

У нее расширяются глаза. Сердце колотится.

– Запуск шаттла? – Она выскальзывает из объятий и смотрит ему в глаза. – Правда? – Она хочет спросить, чем заслужила такое удовольствие, и пытается вспомнить, получала ли недавно высокие оценки или похвалу на занятиях в лаборатории. Ничего не вспоминается. Просто подарок-сюрприз. Что ж, не каждый вопрос требует ответа.

– Да, Кадан. Но нужно поспешить. Ради нас откладывать вылет никто не будет.

Дальний отголосок пения доносится из города. Он приглушен, но мелодия, похожая на плач, слышна ясно. Дэрен протягивает Айфи один из свертков. Это молитвенный коврик.

– На дорогу, – говорит он, улыбаясь.

Они расстилают на траве коврики и, когда муэдзин призывает к молитве, совершают намаз, который каждый правоверный мусульманин должен совершать пять раз в день. Закончив, сворачивают коврики, и Айфи протягивает свой Дэрену.

Гладкий, обтекаемый, как капля, автомобиль-маглев ждет их у подножия холма. Айфи прыжками мчится к нему, и ее платье весело развевается на ветру.

Глава 15

Гигантские металлические крылья и кабины, руки, ноги, куски панели управления плывут в воздухе, волоча за собой провода, которые искрятся и горят. На вражеский лагерь дождем сыплются обломки. Пилоты внутри мехов мертвы. Либо задыхаются и кашляют кровью, не в силах даже испустить предсмертный стон. К тому времени, как обломки падают на землю, ни мужчин, ни женщин, что переключали передачи, нажимали кнопки на панели управления и пытались бороться с Онайи, Демоном Биафры, уже нет в живых.

Двигатели Онайи выбрасывают пламя, она разгоняется над линией деревьев, граничащих с нигерийским лагерем, и резко приземляется, пробуксовав между вражескими мехами. Парализованные страхом пилоты не открывают стрельбу. Взмахивая глефой, она разрезает первого пополам, молниеносно поворачивается и наносит удар по второму, двигаясь быстрее, чем можно представить. Остальные пилоты приходят в себя и начинают стрелять, но Онайи с коротким хлопком малых двигателей взмывает вверх, и бело-зеленые поражают огнем друг друга. Онайи приземляется в тот миг, когда они взрываются, и врезается в еще одну группу мехов. Некоторые отступают в воздух и пускают в ход пушки. Онайи прыжком бросается влево, вправо, снова влево, щитом блокируя огонь тяжелых орудий, затем резко взлетает навстречу одному из мехов с пушкой.

Она видит, что противники в полете выстраиваются в боевой порядок в форме бриллианта. Огонь. Она поднимает щит как раз вовремя, затем сгибает руку в локте, чтобы достать новое оружие. Производит несколько залпов, которые отбрасывают ее назад. Строй в небе распадается. Один из мехов несется на нее, врезаясь прямо в щит, но она с силой отшвыривает его на землю. Двигатели включаются по одному, чтобы прекратить вращение. Она устремляется вниз к другому меху и клинком глефы вспарывает его кабину.

В небе все затихает. Противники отступают.

Но что-то происходит за спиной Онайи. Она вихрем разворачивается и наносит удар глефой по приближающемуся врагу. Последняя жертва, возомнившая себя воином. Теперь это не больше чем металлолом для солдат Биафры. Куски меха взрываются. Онайи поднимает щит, чтобы закрыть кабину. Взрывом ее отбрасывает назад, но броня только немного опалена.

Теперь-то уж точно тишина. Заслуженная тишина.

У нее даже не сбилось дыхание. Бои становятся все легче и легче. Вероятно, оттого, что о ней уже наслышаны. Она – боец передовой линии фронта. Безжалостный пилот, уничтожающий врагов, как мух, роящихся в воздухе. Без страха смерти. Она почти не похожа на человека: механический глаз, разъем на затылке, техоболочка, которая закрывает пол-лица, спускаясь по плечу к правой аугментированной руке. Воплощение зла. Демон Биафры.

Мех выпрямляется. Шум механизмов музыкой звучит в ушах Онайи. Перед ней разрушенный лагерь. Она видит языки пламени над Терминалом, тела убитых солдат на земле перед столовой и складом боеприпасов. Множество мелких мехов, разбитых на куски, некоторые самоликвидировались, чтобы биафрийцы не смогли взломать их. Другие солдаты либо погибли прежде, чем успели подорвать себя, либо сбежали. Может, они даже наблюдают сейчас за захватом лагеря, из леса, который им кажется безопасным. Кто-то, наверное, убежал аж в пустыню, за пределы леса, перебравшись через реку по пути.

Люк открывается, кабину заполняет свистящий звук. Из разъема на шее Онайи появляется провод. Медленно она взбирается по лестнице и встает на выступ нагрудной брони меха. Четыре года боев и все, что случилось с ее телом, не изменили для нее послевкусия битвы. Сейчас она ясно видит все. Без данных, без тепловых сигнатур, что превращают тела в красные силуэты на зеленом фоне, без счетчика Гейгера, определяющего уровень радиоактивного излучения. Без своих и вражеских координат, постоянно мелькающих перед глазами. Странно слышать здесь пение птиц. Короткие трели, словно они проверяют небо: не обрушится ли снова из облаков лавина обломков, не загрохочут ли выстрелы и взрывы, раскалывая и поджигая их деревья.

Онайи хочет сказать им, что теперь можно спокойно петь, но она знает, что это ложь. Затишье здесь ненадолго. Настоящего мира не будет, пока Биафру не признают самостоятельным государством, пока Нигерия полностью не прекратит атаки. Бывают дни, когда Онайи кажется, что это лишь вопрос времени. А иногда по ночам она чувствует, что война не кончится никогда. В глубине души она не сомневается: война будет продолжаться, пока есть враг.

И вот она смотрит вниз на развалины лагеря, а из леса появляются биафрийские джипы и, как муравьи, суетятся около добычи. Биафрийские солдаты, в форме такого же цвета, как у нигерийцев, которых только что убила Онайи, бросаются к сбитым мехам. Инженеры подключают приборы к консолям, чтобы скачать то, что можно спасти в процессорах мехов. Часть информации совершенно бесполезна: чьи-то воспоминания, разговоры солдат со своими семьями, наставления отца, который велит сыну хорошо учиться, чтобы получить стипендию на учебу в Америке; или вот молодая женщина говорит младшему брату, что он единственный мужчина в доме и, если ее не станет, должен заботиться об их больной матери. Но среди данных можно наткнуться и на координаты врагов. Бывало, они находили целые карты, которые помогали Онайи и другим бойцам устраивать засады на конвои и окружать противника, зажав ничего не подозревающий лагерь в клещи.

Когда молодые бойцы, расхрабрившись, спрашивают Онайи, почему она летает так стремительно, она объясняет причину. Убить пилотов надо прежде, чем они уничтожат ценные данные. Но это такое же вранье, как и слова, которыми ей хочется успокоить птиц. Она носится с такой скоростью из азарта. Чем стремительней она летит, чем безрассудней ее маневры, тем сильнее захватывает ее высота. Правда в том, что это приносит ни с чем не сравнимую остроту ощущений. Она с детства узнала вкус битвы. Сначала он показался отвратительным, как кажется ребенку отвратительным пальмовое вино, когда он пробует первый глоток. Теперь же речь не идет о том, любит она сражаться или ненавидит. Ей это необходимо.

Биафрийцы возвели сооружение с полупрозрачными полиуретановыми стенами и металлическими опорами. Вход прикрыт пластиковым пологом.

Раньше Онайи стояла перед столом генерал-майора. Теперь она садится, не спрашивая разрешения. «Мое тело устало», – могла бы объяснить она, если бы кто-то осмелился спросить. И никто ей не перечит: все видели, что она делает с врагами. Здесь живые свидетели того, как сражается Демон Биафры. Живые только потому, что она воюет на их стороне.

Генерал-майор разворачивает голографическую карту, подключенную к обугленному прибору, который, похоже, сняли с одного из поверженных мехов. Генератор уже включен. Снаружи работают диггеры, определяя глубины залегания минералов, которые будут обеспечивать энергией лагерь.

– Отличная работа, солдат! – говорит он ей, улыбаясь, словно ее работа – участвовать в каком-то веселом представлении. – Без помощи Содружества Колоний нигерийцам в космосе до нас далеко. Точнее, до тебя далеко. – Он ухмыляется. Онайи чувствует, как он ее умасливает. – Мы приближаемся к Среднему поясу. Сразу за ним главный оплот нигерийской армии. Но последняя победа обеспечила надежную буферную зону между Биафрой и бело-зелеными, так что мы можем считаться настоящим государством.

Онайи поднимает бровь. Со стороны кажется, что она ведет себя дерзко и неуважительно; сидит развалясь, одна нога закинута на подлокотник кресла, руки раскинуты в разные стороны. Но ей так удобно. И уж это она заслужила.

– Настоящим государством?

– Ну, знаешь, с экзаменами в школах и регулярными отключениями электричества. – Он хмыкает. – В общем, вся эта дребедень, которая есть в нормальных государствах. Может, когда-нибудь у нас даже будут поезда, которые опаздывают. Выбоины в асфальте. Все как у них на севере.

– А зачем нам быть как они? – усмехается Онайи.

Генерал-майор хлопает рукой по столу:

– Шучу, солдат. – Вытягивает сигару из нагрудного кармана и зажигает. – Как будешь отмечать победу?

– Буду планировать следующие атаки.

– Нет покоя Демону Биафры.

Она ненавидит это прозвище с тех пор, как впервые услышала его в перешептываниях за спиной. Она ненавидит, когда слышит его от товарищей. Ненавидит, когда слышит его от врагов. Ненавидит, когда слышит от командира. Но для нее это как боль в костях. Огненные иглы, пронзающие позвоночник сверху донизу. Это стало частью ее жизни, как голубизна неба и чернота горелой земли. Такая же часть жизни, как пот, комары и пение птиц.

– Что ж, солдат. – Генерал-майор затягивается сигарой. Едкий дым заполняет комнату. – Ты свободна.

Онайи собирается с силами, заставляя свое тело встать. Суставы буквально вопят от боли, когда она отдает честь.

Позади остается мягкое гудение генератора, она выходит туда, где ревут работающие диггеры, сквозь шум перекрикиваются солдаты, визжат лазерные пилы, вгрызаясь в металл, из которого были сделаны мехи бело-зеленых.

Никто не замечает, как Онайи сворачивает в узкий проход между палатками. Никто не замечает, как она достает небольшой пузырек из кармана на поясе и глотает раскрошенные минералы.

Она закрывает глаза. Шум вокруг затихает. Небо из голубого становится розовым, птицы снова заводят свои трели. Их переливы звучат то выше, то ниже, падают и устремляются вверх, она различает мелодию, мелодию, похожую на песню из очень-очень далекого прошлого.