Текст книги "С пингвином в рюкзаке. Путешествие по Южной Америке с другом, который научил меня жить"

Глава 4. Про штормовое предупреждение в районе Фолклендских островов и потасовку в баре, благодаря которой рождается план

В ту ночь я лег спать, размышляя над планом, как провезти пингвина в Аргентину через таможню. Этот план опирался на мое глубокое понимание особенностей национальной психологии местного населения, которое я в избытке приобрел, прожив в Аргентине всего полгода. Уже после первой недели пребывания в пригороде Буэнос-Айреса под названием Квилмес я считал себя специалистом в этом вопросе благодаря опыту, полученному с коллегой, учителем истории по имени Эуан Маккри.

Школа-интернат под названием «Колледж Св. Георга» была организована по образу и подобию английских государственных школ и располагалась в великолепном здании, построенном в колониальном стиле. С двадцатых годов прошлого века в школе, похоже, ничего не изменилось. Эта школа была основана в 1898 году неким Кэноном Стивенсоном и предназначалась для обучения детей проживающих в Аргентине англичан, которые занимались экспортом замороженного мяса, работали на строительстве железных дорог или владели огромными ранчо, но для которых отправка детей в школу на родине была не по карману. Однако к семидесятым годам состав учеников существенно изменился. Несмотря на то что многие из них были детьми или внуками тех, кто учился в этой школе, эти дети уже были аргентинцами во втором или третьем поколении и не считали Англию своей родиной. При этом большая часть учеников появилась на свет в обычных испаноязычных аргентинских семьях.

Колледж Св. Георга – единственная школа-интернат в Аргентине, входившая в Ассоциацию директоров, то есть у школы был высокий статус. Она считалась одной из лучших средних школ в Южной Америке, и в этом учебном заведении были школьники из различных латиноамериканских стран. Бо́льшая часть обучения велась на испанском языке по школьным образовательным программам Аргентины, и преподавали здесь высококвалифицированные латиноамериканские учителя. Обучение в школе главным образом на испанском языке велось из тех соображений, что выпускники останутся жить в Латинской Америке. Только двадцать процентов программы преподавали на английском языке на основе английской системы уровней, когда ученик сам выбирает предметы и специализацию для дальнейшего обучения в институте. Эту часть программы обслуживали английские учителя. Таким образом у учащихся поддерживался хороший уровень знания английского языка, а обучение в школе было платным, и отнюдь не дешевым.

С Эуаном я познакомился еще по пути из Англии в Аргентину. Мы были двумя новыми учителями, которых в тот год наняла школа. Он был примерно на пять лет старше меня, ростом сто девяносто два сантиметра, с бородой и непричесанными, хотя и не очень длинными каштановыми волосами, которые подчеркивали светлый цвет его кожи. Он был как две капли воды похож на капитана Хэддока из «Приключений Тинтина»[8]8
  Арчибальд Хэддок (англ. Archibald Haddock) – персонаж серии комиксов «Приключения Тинтина» бельгийского художника Эрже, капитан корабля дальнего плавания, лучший друг главного героя Тинтина.


[Закрыть], однако на этом сходство и заканчивалось. Эуан был наделен совершенно потрясающим интеллектом. Он обладал поистине энциклопедическими знаниями практически по любому вопросу. Все это было вдвойне удивительно, потому что он вырос в неспокойных местах в Белфасте в Северной Ирландии, которую он называл Ольстером.

Его отец был цеховым старостой[9]9
  Руководитель профсоюзной ячейки.


[Закрыть] в одном из цехов на верфях компании Harland and Wolff. Он говорил с самым невообразимым акцентом и произношением, так что мне, англичанину, особенно во время нашей первой встречи было сложно его понять.

Эуан обладал недюжинной памятью и мог цитировать наизусть большие отрывки прозы и стихов после одного прочтения. Он всегда был очень собранным и сконцентрированным. За завтраком он мог, например, начать обсуждать Ницше, и, если ты вяло поддерживал беседу, он начинал злиться и подозревать собеседника во всевозможных прегрешениях, например в сочувствии обязательной эвтаназии. В конце концов я понял, что надо делать вид, что ты погружен в чтение газеты и тебе необходимо сконцентрироваться на какой-нибудь критически важной информации вроде расписания движения кораблей в порту Буэнос-Айреса. Но к этому я пришел через некоторое время, когда лучше узнал Эуана.

В первые дни пребывания в Аргентине мы решили расширить свои познания о стране простым образом – съездить в центр Буэнос-Айреса и окунуться в ночную жизнь. На пригородном поезде мы проехали от Квилмеса до главной пересадочной станции под названием «Конституция», потом пересели на метро, или subte (сокращение от subterráneo – «подземка»), добрались до главной и самой широкой улицы города – авеню 9-го Июля[10]10
  Авеню 9-го Июля (исп. 9 de Julio Avenue) находится в центре Буэнос-Айреса. Длина авеню составляет один километр, а ширина – 110 метров. – Примеч. ред.


[Закрыть]. В этом районе на этой улице и на перпендикулярно отходящих от нее улочках и переулках располагалось бесчисленное множество магазинов, театров и кинотеатров, баров и ресторанов. Отовсюду в теплом февральском воздухе раздавалась музыка, и везде кипела жизнь. Мы были молоды, нам хотелось приключений; и мы были там, где эти приключения могли произойти.

Мы выпили по маленькой кружке пива (или по паре кружек пива) в двух-трех, а может, и в четырех барах и потом отправились в ресторан, чтобы съесть стейк. После ужина на улице стемнело, и мы решили зайти в один многолюдный бар. Двери бара были гостеприимно распахнуты, в воздухе витали звуки танго, и толпа посетителей выплеснулась на улицу. Повсюду слышались разговоры людей, довольных хорошим вечером. (Другими словами, этот бар ничем не отличался от остальных баров Буэнос-Айреса.)

Мы уже начали чувствовать себя коренными жителями этого города, поэтому заказали пиво местной пивоварни, расположенной в районе Квилмес. Хотя народу было много, в конце зала мы нашли два свободных места за столом, за которым уже сидела компания из шести молодых людей.

Пиво нам принесли так, как принято подавать в местных барах: на горлышки бутылок были надеты стаканы. Вместе с пивом нам подали две плошки с недорогой закуской из корнишонов. Свернутый пополам счет лежал под одной из мисок. Здесь было принято оплачивать все счета за один раз, перед тем как клиент покидает заведение.

Мы принялись рассматривать посетителей. Судя по тому, что здесь находились люди в приличных костюмах и в рабочих комбинезонах, среди посетителей были представители разных классов.

Мы стали вполголоса переговариваться о том, как провели этот вечер. Мы проехали на пригородном поезде, смогли разобраться в схеме метро, съели по отличному стейку и чувствовали себя немного опьяневшими и приятно расслабленными. Вот выпьем еще по паре пива и решим, что делать дальше.

Вскоре один из сидевших за столом парней обернулся и сказал: «Привет». Очевидно, наши соседи хотят завязать с нами разговор. В то время я еще довольно плохо говорил по-испански, а Эуан вообще не знал этого языка. Но, как часто случается во многих странах мира, наши собеседники немного понимали по-английски, и мы начали разговор на этом языке.

– Да, мы впервые в Буэнос-Айресе.

– Да, нам тоже очень нравится этот город.

– Нет, мы не туристы. Мы здесь работаем и совсем недавно приехали в страну.

Наши собеседники представились: Карлос, Рауль, Андре и так далее. Мы также представились, и разговор продолжился.

– Да, мы заметили, что здесь очень много красивых девушек.

– Нет, на футбольном матче мы еще не были, но скоро сходим. Насколько нам известно, в районе Квилмес есть своя хорошая футбольная команда.

– Да, мы в курсе того, что чемпионат мира по футболу 1978 года пройдет в Аргентине.

Я подозвал официанта, или mozo по-испански, и заказал еще пару пива.

– Не-не-не, мы точно не американские гринго. Мы британцы.

– А-а-а, я понимай, значит, вы англичане? Вы живете в Лондрес, верно? – спросил Карлос.

– Ах, нет! Йа не англичанин! Йа из Олста, – сказал Эуан.

На лицах наших собеседников было написано полное непонимание.

– Йа из Ойрлендии!

Не забывайте о том, что даже мне зачастую было очень непросто понять Эуана, а нашим новым друзьям и подавно. К тому же Эуан сильно выпил и стал растягивать и слегка зажевывать слова. Я быстро объяснил, что Ольстер – это не Англия и не Ирландия. Мне казалось, что я удачно разрулил и разрядил потенциально опасную ситуацию, но был крайне удивлен следующим вопросом:

– Значит, вы англичане. Что скажете по поводу Las Malvinas[11]11
  Мальвинские, они же Фолклендские острова.


[Закрыть]?

Я был совсем молодым парнем и в то время понятия не имел о каких-то Фолклендских островах, расположенных примерно в четырехстах тридцати километрах к востоку от самой южной точки материковой части Аргентины. Я не подозревал, что вот уже много лет эти острова являются предметом споров между Аргентиной и Англией. До войны между двумя странами оставалось еще десять лет, но уже тогда я понял, насколько важным и болезненным для политического самосознания аргентинцев был вопрос о принадлежности островов Las Malvinas.

В общем, я был в полной «непонятке», но Эуан, естественно, знал все, что можно знать об этих островах.

– Ах! Все это полная ерунда, чушь полнейшая!

Тут тон и настроения наших собеседников изменились. Всего несколько секунд до этого ребята расплывались в улыбках и поддерживали наш дружеский, хотя и неуклюжий из-за недостаточного знания языка разговор, но после этой фразы стали очень серьезными. Все они заметно напряглись.

Частично на ломаном английском, но большей частью по-испански, который я переводил Эуану по мере своих сил, они стали обвинять злых английских пиратов, укравших их острова. Все это могло напоминать, как в свое время испанцы обвиняли Фрэнсиса Дрейка[12]12
  Фрэнсис Дрейк (англ. Francis Drake, ок. 1540–1596) – английский мореплаватель, корсар и вице-адмирал. Однажды захватил на Панамском перешейке испанский «Серебряный караван», который перевозил около 30 тонн серебра.


[Закрыть] в разбое и в том, что он отобрал у них золото, которое те в свою очередь украли у индейцев.

У Эуана, как я уже упоминал, была прекрасная память, из глубин которой он начал извлекать один за другим аргументы, говорящие о том, что парни заблуждаются. Он напомнил им некоторые правдивые и весьма нелицеприятные факты покорения их испанскими предками Южной Америки. Он говорил о судьбе коренного населения, пережившего самый настоящий геноцид. «Британцы, – вещал Эуан, – никогда не позволяли себе такого поведения».

Я с удивлением посмотрел на окружавших нас аргентинцев. Я еще никогда не сталкивался с подобной ситуацией. Ребята начали говорить на повышенных тонах, и окружающие стали бросать на нас самые недоброжелательные взгляды. Все это было очень не похоже на отношение аргентинцев, с которым мне до этого приходилось сталкиваться. Я заметил, что к нашему столику подтягивается пара внушительного размера персон, и внутренний голос подсказывал мне, что вечер может закончиться совсем не так, как мы планировали.

В это время Эуан распалялся все больше и больше, акцентируя свой каждый новый аргумент громким ударом ладони по столу. К тому же он начисто игнорировал мои намеки и увещевания о том, что нам пора идти. Он не замечал, что вокруг нашего столика собирается толпа людей и на их сердитых лицах было весьма враждебное выражение. Стало совершенно очевидно: парни, с которыми у нас завязалась эта дискуссия, находят ее крайне неприятной и не желают ее продолжать. Некоторые ребята пытались унять своих товарищей и советовали им не обращать внимания на разглагольствования Эуана.

– О’кей. Достаточно. Хватит! Мы больше не хотим с вами разговаривать. Хватит! Заканчиваем! – сказал Карлос и повернулся к нам спиной. Но сказал он это по-испански, и звучало это так:

– Okay. ¡Ya suficiente! ¡Basta! No queremos hablar mas contigo. Déjalo. ¡Basta! ¡Basta!

И тут время замедлилось, как случается, когда падаешь с велосипеда и понимаешь, что уже не в состоянии остановить свое падение.

– Ты кого назвал гребаным бастардом, а, гребаный бастард?! – заорал Эуан Карлосу и вскочил на ноги. Молниеносным движением он схватил пивную бутылку за горлышко, привычным жестом разбил ее о край стола, после чего в руках у него оказалась «розочка» – самое страшное и убийственное оружие, которое можно себе представить во время драки в баре. Острые обломки стекла угрожающе блеснули в поднятой руке Эуана. Второй рукой он схватил Карлоса.

Тут же один из вышибал сильно ударил Эуана палкой по руке, державшей «розочку», отчего тот ее уронил на пол, где она и разбилась. Два других охранника скрутили Эуана, схватив его за голову и плечи, а четвертый вцепился мне в воротник. В мгновение ока вокруг нас на пол попадали столы, стулья и бокалы, и охранники не без помощи некоторых посетителей выбросили Эуана на улицу. Меня же просто вывели. Я в ужасе смотрел на долговязую фигуру Эуана, распластавшегося на мостовой. Я просто не мог поверить в случившееся. Эуан стал медленно подниматься на ноги. На его лице появилась дурацкая бессмысленная улыбка, и он начал петь. Судя по всему, ему нравилось, как мы проводим свободное от работы время.

Я был в шоке от поведения Эуана и от того, что с нами произошло. Если честно, я вообще не любил драться. Я был обычным парнем, выросшим в сельской местности в графстве Сассекс, в небольшом и спокойном городке Даунс. За всю свою сознательную жизнь я всего пару раз участвовал в мальчишеских спорах, которые заканчивались обменом несколькими ударами с противником и были проведены по правилам Куинсберри[13]13
  Правила маркиза Куинсберри, состоящие из 12 пунктов, были разработаны для любительского чемпионата по боксу в 1867 г.


[Закрыть]. Я быстрым шагом направился к станции подземки, быстро трезвея от свежего вечернего воздуха. Эуан поднялся с мостовой и стоял, покачиваясь, посреди улицы, выкрикивая «Гребаные бастарды!» и зачем-то подняв вверх два пальца в форме буквы V (в Аргентине никто не знает, что этот жест означает Victory («победа»). Охранники, уперев руки в боки, выстроились перед входом в заведение и смотрели на этот спектакль. Я шел, стараясь не шататься и идти по прямой.

Вскоре Эуан меня нагнал.

– Эй, ты куда собрался?

– Назад в школу! – ответил я, даже не взглянув на него. Я бы вообще с радостью от него отделался, подумывая, как объяснить директору школы, почему вернулся один. Как ни странно, я почему-то чувствовал за него ответственность, иначе уже давно затерялся бы в толпе и исчез.

– А че, ты не хочешь продолжить?

– Продолжить? ПРОДОЛЖИТЬ?! – своим вопросом он просто сразил меня наповал. – Нет, точно не хочу. У меня другое представление о том, как надо веселиться.

– Так он же назвал меня бастардом! – с негодованием ответил Эуан. – Я ж не мог ему такое спустить, – и он громко икнул.

– Он тебя бастардом не называл, – огрызнулся я. – Он сказал basta, что по-испански значит «довольно». Там даже и мухи-то не было, а ты из этого сделал слона.

Я уже был готов закончить фразу выражением «тупой ты бастард», но передумал. Кто знает, может, поблизости валяются пустые пивные бутылки?

Мы сидели в полупустом вагоне подземки, и Эуан разглядывал свои руки и трогал лицо, которые поцарапал о мостовую, когда его вышвырнули из бара. Потом он закатал рукав и показал мне огромный зловеще-синий синяк на том месте, по которому вышибала ударил его палкой.

– Гребаные бастарды! – пробормотал он. И через несколько секунд спросил: – Может, дернем по маленькому пиву перед возвращением?

– Нет! – ответил я. – Только не это. Меня еще никогда в жизни не выкидывали из бара.

Он посмотрел на меня искоса, словно никогда не встречал человека, которого регулярно не выставляли из бара или паба.

– Ты лучше расскажи, где ты так профессионально научился из бутылки «розочку» делать? – спросил я, пытаясь в уме соединить два образа Эуана: суперэрудированного интеллектуала и пьяного психопата.

– Там, где я вырос, это приходит с молоком матери, – прозаично ответил он.

Я охотно ему поверил, хотя внутренне содрогнулся при мысли, какие жуткие раны может нанести это страшное оружие.

Он уставился в окно и снова запел.

Я сделал вид, что его не знаю и с ним не знаком.

– Если бум вместе держаться, то весело время проведем, друг мой! – произнес он после короткой паузы.

Мой рот непроизвольно открылся, но я не проронил ни слова. Что он имеет в виду?

– Мы сегодня бесплатно пива попили, понимашь? – объяснил он. – Скажи мне за это спасибо, приятель!

Он был совершенно прав: мы не расплатились за пиво в баре, из которого нас выкинули. Мы выпили по два, а может, и по три пива. Кошмар какой, теперь, оказывается, я этой оторве еще что-то должен!

Он начисто сразил меня своей логикой, и я не знал, что ответить. Потом решил, что лучше всего вообще промолчать, чтобы не усугублять ситуацию. Впервые он загнал меня в угол своими аргументами и поставил мне мат.

В любом случае больше с ним связываться не буду. Из этой истории я сделал два важных и полезных вывода: понял, как близко к сердцу принимают аргентинцы вопрос о Фолклендских островах, а также то, что жители этой страны – пламенные патриоты.

Я лежал в кровати, думая о предстоящей на следующее утро поездке, и постепенно в моей голове созрел план, как вывезти Хуана Сальвадора из Уругвая. Я пока еще не разработал этот план в деталях, но за основу этого плана взял уроки, извлеченные в обществе Эуана Маккри. Кто знает, может, я и был ему кое-чем обязан…

Глава 5. Про странные обычаи и еще более странную таможню, или Как почти все прошло по плану

Мой будильник прозвенел в пять часов утра. Прошлым вечером я принял твердое решение привезти Хуана Сальвадора в Аргентину, однако волновался, удастся ли мне осуществить свой план. На улице было еще темно. Я быстро встал с кровати, зашел в ванную, чтобы проверить, как чувствует себя мой питомец, и широко улыбнулся, когда увидел, что он не только жив и здоров, но и рад меня видеть. Пингвин бегал от одного конца ванны к другому, хлопал крыльями и крутил головой, осматривая меня то правым, то левым глазом.

«О, доброе утро! Хорошо выспался? Ну, ты и лежебока, замечу я тебе. Ладно, лучше поздно, чем никогда. Пора делами заниматься. Какие у нас на сегодня планы? Какие сегодня нас ждут приключения?» – вопрошал он меня взглядами.

– Сегодня мы плывем на катере на воздушных крыльях в Аргентину, – ответил я, – так что веди себя смирно, друг мой, и все будет в порядке. И лучше помалкивай – говорить буду я.

Я собрал свои вещи, засунул Хуана Сальвадора в авоську, в последний раз проверил, что в квартире все в порядке, и запер за собой дверь. Я шел по темным улицам в сторону автобусной станции и надеялся, что Белламиз никогда не узнают о купании пингвина в их ванной. Вчера я очень тщательно убрался в квартире, чтобы не осталось никаких следов пребывания пингвина. Разве что запах морской птицы, который скоро должен был выветриться.

Я дошел до развилки. В холодном воздухе слышался плеск черных, как чернила, волн, и вокруг меня не было ни души. На востоке небо начинало светлеть. На развилке дороги я должен был выбрать ту, по которой пойду. Я знал, что, выбрав одну из них, уже с пути не сверну. Первый путь был прямым, простым и понятным. Чтобы пойти по нему, мне надо было оставить пингвина на пляже, где он вскоре умер бы от холода, потому что его потерявшие жировой слой перья намокали. После этого я мог бы быстро направиться на автобусную станцию. Я мог легко объяснить свое решение тем, что пингвин все равно скоро умер бы, хотя я приложил много сил для его спасения. Меня не должны мучить угрызения совести, верно? Но я мог бы пойти и другой дорогой. Она была тернистой, непростой, разбитой, в колдобинах. Я не имел ни малейшего представления о том, что меня ожидает за первым же поворотом. Однако, если я пойду этим путем, у Хуана Сальвадора появится шанс выжить.

Так как же мне поступить? Что выбрать?

 
Манили меня две дороги, а я —
Неторную выбрал в иные края,
И прочее сразу утратило смысл.
 

Роберт Фрост, «Неизбранная дорога»[14]14
  Перевод А. Коряковцева.


[Закрыть]

Я принял решение и, держа в руке авоську, в которой сидел накрытый бумажным пакетом пингвин, на рассвете двинулся в сторону автобусной станции.

В тот ранний час в Монтевидео направлялось не так много помятых и невыспавшихся пассажиров. Я с накрытым бумажным пакетом пингвином в авоське среди них ничем не выделялся. Когда подошел автобус, опоздавший всего на десять минут, пассажиров набралось только на половину салона, и я занял место рядом с симпатичной девушкой моего возраста, которая приветливо улыбнулась мне во время посадки.

За время пребывания в Латинской Америке я на собственном горьком опыте познал, что в полупустом автобусе лучше самому выбирать себе соседа и подсаживаться к человеку, чем садиться на пустое место для двоих и предоставить выбор своего будущего соседа судьбе. Однажды в Боливии я совершил такую ошибку и сел один. Потом рядом со мной уселась очень крупная (не в смысле высокая) индианка в котелке на голове и яркой шали. С нею было трое маленьких детей и множество багажа, среди которого оказались несколько кур и поросенок в небольших клетках (в которых вся эта живность находилась, по крайней мере часть пути). Эта женщина заняла не только свое сиденье, но и часть моего, на которое она не имела никакого права. К тому же на протяжении пяти часов пути мне пришлось терпеть поведение ее невоспитанных детей, оказавшихся очень активными и изворотливыми, как ужи, и наблюдать, как дама вынимает и засовывает назад в клетки своих кур и поросенка.

На сей раз во время поездки в Монтевидео все мои вещи были аккуратно уложены в рюкзак, а Хуан Сальвадор был в авоське. Я надел коричневый бумажный пакет прямо на авоську, в которой сидел пингвин, а ручки пропустил через две прорези в бумаге. В результате пингвина вообще не было видно. У меня не было никакого желания обсуждать с кем-либо содержание моей ручной клади. Честное слово, мне были совершенно не нужны толпы доброжелателей, которые выстроились бы передо мной и начали давать ценные советы типа: «На твоем месте я бы точно так не поступил!» Я свой выбор уже сделал и стоял перед лицом свершившегося факта. Я вез этого пингвина в Аргентину, и меня ничто не могло остановить. И как бросить его на пляже, если он не выразил никакого желания там остаться? Сомневаюсь, что Хуан Сальвадор в состоянии самостоятельно о себе позаботиться. Если он не умер от отравления нефтью, то вполне может умереть от голода. Мы с ним знакомы уже двенадцать часов, и за это время он ничего не съел. Кто знает, сколько дней он голодал до нашей встречи? Я намерен приложить все силы для того, чтобы он выжил. И все, точка. Я больше не хотел ни обсуждать этот вопрос, ни находить каких бы то ни было оправданий своего поведения, ни выслушивать советов посторонних.

Время в пути до Монтевидео составляло около двух часов. За окном автобуса проносились сельские пейзажи и небольшие деревушки. Солнце встало и начало припекать. Я разговорился с сидевшей рядом симпатичной девушкой. Ее звали Габриэлла. Она ехала в Монтевидео, чтобы навестить свою тетю. Мы болтали о том о сем, и ни Габриэлла, ни другие пассажиры автобуса не замечали Хуана Сальвадора, стоявшего у меня в ногах в авоське, прикрытой бумажным пакетом.

Незадолго до прибытия автобуса на автовокзал Монтевидео в салоне появился странный запах. Пассажиры стали оглядываться, втягивая носом воздух, чтобы понять, кто достал и развернул какую-то сильно пахнувшую рыбу. Запах становился все сильнее и неприятнее. Пассажиры принялись рассматривать подошвы своей обуви, чтобы удостовериться, что они не наступили на что-то вонючее, а также проверять свой багаж на предмет того, не идет ли мерзкий запах оттуда. Лишь один из пассажиров ничего не проверял, а краснел все сильнее и сильнее. Я прекрасно знал, что является причиной появившегося в салоне мерзкого запаха. Я был единственным пассажиром, который понимал, что источник запаха у меня под ногами, но у меня не было никакого желания рассказывать всем пассажирам о помете пингвина.

Сидевшая рядом со мной Габриэлла решила, что мерзкий запах исходит от меня, и смотрела на меня с отвращением и презрением. Увы, я и ей не хотел объяснять причину запаха.

«Простите, это не я, это пингвин», – поздно уже объясняться, потому что автобус подъезжал к станции. Габриэлла была, конечно, красивой девушкой, но это еще не повод, чтобы я мог доверить ей свой секрет.

Наконец автобус остановился. Я даже не посмотрел, сколько помета оставил на полу пингвин, а схватил свои вещи, выбросив из головы все мысли о Габриэлле и о том, как могли бы сложиться наши отношения, если бы этого инцидента не произошло.

Я свернул в переулок и пошел по направлению уличного указателя в сторону одной из городских площадей. Через некоторое время я вышел на красивую площадь с газоном, деревьями и скамейками. На площади был разбит небольшой парк, окруженный домами в колониальном стиле. Отсюда открывался вид на изумительной красоты церковь в барочном стиле. Однако в тот момент самым главным для меня было то, что я находился не в закрытом помещении, а на открытом воздухе.

На террасах выходивших на площадь баров и ресторанов сидели люди. Я присел и заказал завтрак. Потом внимательно осмотрел коричневый пакет: он почти не испачкан, за исключением небольшого пятна помета. Я придвинул пакет, чтобы он не бросался в глаза, приподнял его и с облегчением увидел Хуана Сальвадора в целости и сохранности и, судя по всему, совершенно довольного своей судьбой. Пингвин никуда не убегал, а спокойно стоял и смотрел на меня.

«Ну что, мы уже приехали?» – казалось, спрашивал его взгляд, в котором я не заметил ни капли раскаяния за все то, что он недавно натворил.

– И зачем я только связался с тобой?! – воскликнул я. – Ты разве не понимаешь, в какое неловкое положение меня поставил, Хуан Сальвадор?

Пингвин продолжал смотреть на меня ясным и невинным взором, видимо, не понимая, сколько неудобств мне доставил.

Я глубоко вздохнул, подумал и решил, что эту ситуацию уже не смогу изменить. Жребий брошен – что сделано, то сделано. Я же сам принял решение отвезти пингвина в Аргентину, верно? Я предвидел, что могу столкнуться с трудностями, – значит, надо набраться терпения и все это достойно выдержать. Теперь-то наверняка хуже уже не будет. Так, по крайней мере, думал я.

– Смотри, скоро мы поедем на катере на подводных крыльях. Нас ждет захватывающее путешествие, понимаешь? Так что, пожалуйста, без фокусов, договорились? – обратился я к Хуану Сальвадору.

До отправления катера оставался час, поэтому я снова накрыл Хуана Сальвадора пакетом и, наблюдая за прохожими, приступил к завтраку. Мне принесли чашку горячего кофе, и я почувствовал прилив хорошего настроения.

В Южной Америке большинство мальчиков школьного возраста в то время, когда они не ходят в школу и не играют в футбол, стараются заработать всеми возможными способами. Многие из них подрабатывают чистильщиками обуви, коих в латиноамериканских городах пруд пруди. Впрочем, такое положение вещей выгодно всем, потому что у горожан всегда чистая обувь, а мальчишки не дурака валяют, а честно зарабатывают на карманные расходы.

Один из таких мальчишек – чистильщиков обуви подошел ко мне. Он присел около меня и поставил рядом самодельную деревянную коробку, к которой была приделана специальная резная перекладина, на которую клиент ставил свой ботинок. Общение клиента и чистильщика обуви чаще всего было бессловесным. Если клиент хотел, чтобы ему почистили ботинки, он ставил ногу на коробку. Если клиент считал, что ботинки у него достаточно чистые, он игнорировал мальчишку, который спокойно и без обид отходил в поисках другого клиента. Я поставил ботинок на коробку, и мальчишка принялся за дело. Он стер с ботинка пыль, после чего из соображений экономии взял мизерное количество обувного крема и принялся натирать мой ботинок, компенсируя недостаток крема тем, что для пущего блеска тер мой ботинок собственным рукавом. Убедившись в том, что мой ботинок сияет, как солнце, мальчишка два раза аккуратно стукнул по нему тыльной стороной сапожной щетки, чтобы показать, что я могу поставить на коробку другую ногу.

Мальчишка начал чистить мой второй ботинок, а я задумался о том, как сделать так, чтобы помет пингвина не оказался прямо на полу катера, на котором нам предстояло проплыть более трех часов. Я сидел на солнышке на террасе кафе и чувствовал вину за то, что Хуан Сальвадор наложил кучу на полу автобуса. Мое воспаленное воображение рисовало сцены полицейского разбирательства, которое могло произойти после этого инцидента. Я представлял себе, как полиция Монтевидео начинает поиски «светловолосого европейца в красной лыжной куртке и синих джинсах, несущего в авоське пингвина». Я начал чувствовать себя неловко, словно все на меня смотрят.

Тут мальчишка снова два раза постучал тыльной стороной сапожной щетки по моему ботинку, давая мне понять, что работа закончена. Я внимательно осмотрел свои ботинки, после чего положил в его ладонь несколько песо.

Обычно чистильщики обуви не задерживались около своих клиентов. Как правило, они успевали обслужить клиента за одну-две минуты, потому что из-за обилия чистильщиков обуви в городе обувь горожан была практически всегда чистой. Мальчишки не спорили по поводу платы, которую получали, и быстро переходили от одного клиента к другому. Однако этот мальчишка почему-то не торопился уходить.

– Сеньор, – сказал он.

Я с удивлением посмотрел на него взглядом, которым представитель социальных властей, ответственный за работу с бедняками, мог смерить Оливера Твиста.

– Я вижу, что у вас здесь в сумке пингвин, – произнес сидевший на корточках мальчишка, который заметил Хуана Сальвадора. – Можно на него взглянуть?

Я посмотрел вокруг, чтобы удостовериться, что на нас никто не смотрит, и немного приподнял бумажный пакет. Пингвин и мальчик молча посмотрели друг на друга. Я наблюдал за ними, и мне показалось, что между ними возникло какое-то бессловесное общение, словно мальчик и пингвин поговорили на каком-то неизвестном мне языке.

К действительности меня вернул вопрос мальчишки, который я и сам себе задавал всего несколько минут назад.

– Сеньор, а зачем вы носите с собой пингвина?

Что, интересно, сказал пингвин мальчику? И что этому мальчишке обо мне известно?

– Ну, потому что… – промямлил я. – Как это сказать…

Я замялся и не знал, как ответить на этот простой вопрос. Я начинал говорить, но не находил нужных слов. Действительно, почему я сижу в кафе в центре Монтевидео и в авоське у меня пингвин? Я снова попытался объяснить ситуацию мальчишке.

– Потому что…

– Потому что вы англичанин, – высказал предположение юный чистильщик обуви с задумчивостью, словно директор школы. И это было утверждение, а вовсе не вопрос.

– Послушай, – поспешно сказал я, чувствуя, что совсем потерял инициативу и должен поставить точки над «i», – давай не будем об этом. Мне, чтобы его нести, нужен крепкий пластиковый пакет. Если ты мне принесешь такой пакет, я дам тебе пятьдесят песо.

Мальчишка посмотрел мне прямо в глаза. Я понимал, что он пытается прикинуть: сколько денег сможет заработать, полируя обувь идущим на работу людям, и сравнить это с предложенной мною суммой и временем, потраченным на поиски крепкого пластикового пакета. И тут мальчишка начал торговаться.