Текст книги "Люди солнца"

– Почему?

– Тебе есть шестнадцать? – спросил я вместо ответа.

– Без недели шестнадцать, – ответил он.

– Отличный возраст. Я в эти годы был владельцем столярного цеха в Бристоле. А здесь, видишь ли, хорошая возможность – мне приобрести очень нужный станок, а тебе – очень ценный опыт. Справишься – назначу тебя управляющим имения «Шервуд». Выделю пол-акра земли в собственность. Помогу поставить дом – из камня, хороший. Закреплю за твоим первым сыном наследование должности управляющего. Если, конечно, ты будешь согласен.

– Пол-акра! – изумился кто-то вполголоса.

– Триста фунтов! – добавил кто-то к нему и своё изумление.

Дэйл нахмурил брови. Вздохнул. И, внимательно посмотрев на меня, спросил:

– А с моими что будет?

И кивнул в сторону притихшей стаи.

– Разыщем у всех, кого удастся, родителей или родственников, – немного подумав, ответил я. – Кто захочет – вернётся домой. Остальные останутся жить в замке. Скоро сюда приедет очень учёный человек и станет обучать разным наукам. Опасного ремесла у вас больше нет, и малышам больше ничего не грозит. Так что ты вполне можешь заниматься обустройством имения.

Дэйл посмотрел на своих питомцев, вздохнул и негромко сказал:

– Попробую справиться.

– Тогда оставь вместо себя среди мальчишек кого-то за старшего, и пойдём отсчитывать деньги.

– Пит, – обернулся к своей команде Дэйл. – Будешь за старшего. Гобо. Поможешь ему, если что?

– Кормят хорошо, – скрипучим голосом ответил горбун. – Так и мы постараемся.

На пути из цейхгауза я спросил Тая:

– Ты где сундук откопал?

– Там, – указал он куда-то за стену.

Потом вытянул палец в угол цейхгауза и добавил:

– Тут тоже есть.

– Что есть? – переспросил я его.

– Что-то закопано.

– Как ты видишь?

– Копанная земля лет через пятьдесят непременно просядет, – пояснил Тай. – И вот – углубление: квадрат, ярд на ярд. Сундук прячется под землёй. Не сомневаюсь.

– Я тоже такое место видел, – вдруг сказал Дэйл. – Где мы сегодня камни убрали.

– Сколько чудес в этом замке, – задумчиво сказал я. – Сколько сокровищ!

– Лишь бы бы Чарли с Баллином не узнали, – вполголоса сказал Дэйл. – Все подземелья перекопают.

– Здесь нет подземелий, – безпечно ответил я. – Только подвалы.

О, грядущие вскоре события приняли бы направление совсем иное, если бы топающий рядом Тай подтвердил моё заявление. Но Тай промолчал.

Сокровища замка

В каминном зале мы встретились с Эвелин и Властой. Они вернулись с прогулки по замку и теперь раскрасневшиеся, весёлые, оживлённо обсуждали с Омелией и Грэтой набор блюд в предстоящем обеде. Приблизившись, я поцеловал дамам руки и мы сели за стол.

– Мистер Тай нам утром сделал сюрприз, – сказала мне Эвелин. – А мы решили сделать сюрприз тебе и устроили завтрак на обнаруженной в сундуке золотой посуде.

– Тай, – произнёс я, глядя в его невозмутимое лицо. – Поручаю тебе удовольствие открыть нам всё, что находится в сундуке.

Молчаливый японец подошёл к сундуку, присел, с натугой поднял его и тяжело опустил на дрогнувшие доски стола.

В этот миг в залу вошёл Носатый. Увидев происходящее, он торопливо приблизился и радостно сообщил, что утром помогал Таю вытаскивать этот сундук из ямы. И присел за стол рядом с Дэйлом.

– Где Готлиб? – спросил я его.

– Проверяет черепицу на крышах, под которыми будем складывать брёвна, – быстро ответил он, не глядя на меня.

Я улыбнулся, потому что по-детски любопытный взгляд Носатого был прикован к сундуку и рукам Тая. А Тай отпахнул крышку и неторопливо, каждый предмет двумя руками, стал доставать содержимое. Всё извлечённое из недр сундука он переправлял в руки хозяина, и уже я, наскоро осмотрев предмет, передавал его дальше. Крайним сидел Дэйл, и он выставлял на столе золотые и серебряные изделия аккуратной шпалерой.

Это был безликий (не имеющий ни клейм, ни гербов), очень дорогой набор корабельной посуды. Один полный прибор составляли: прямоугольное, со сглаженными углами, плоское блюдо, глубокая суповая миска в паре с круглой тарелкой, соусник, солонка и перечница. Всё из золота. Также серебряные ложка, нож, вилка и корабельная кружка. Всего таких приборов оказалось двенадцать. Помимо этого, на самом дне обнаружились супница, половник, продолговатый с короткой ручкой совок для хлеба и мощный, на весь размер сундука, довольно глубокий поднос.

И ещё три предмета, которые не относились к комплекту. Первый – завёрнутый в кожаный лоскут хрустальный кубок. Прозрачный, сверкающий алыми и жёлтыми искрами. Старинный, неведомо каким мастером сделанный, он, наверное, один стоил всего сундука. (Ко мне тут же пришла мысль, как им распорядиться.) Два других – цилиндры из покрытой воском бумаги, толщиною в два пальца и в локоть длиной. Едва я взял их в руки, как изрядная тяжесть немедленно подсказала мне, что с ними следует сделать. Я протянул их Эвелин и равнодушно сказал:

– Принеси, пожалуйста, шкатулку. Покупки в Лондоне предстоят.

Не выказав и тени удивления, Эвелин приняла от меня тяжёлые жезлы и ушла на женскую половину, за ширмы. Вскоре она вернулась к столу, и в руках её была шкатулка с небольшой долей нашего семейного капитала, а цилиндров уже не было. Я тепло улыбнулся любимой жене. Она так же улыбнулась в ответ. Ничего не надо было говорить: и я, и она понимали, что золотая посуда сегодня уже станет повседневным предметом, так что особенного соблазна не вызовет. А вот три или четыре сотни монет, извлечённые из двух цилиндров, вполне могли бы вызвать у некоторых присутствующих и вожделение, и алчность, и зависть.

Приняв у Эвелин шкатулку, я встал и перешёл к дальнему краю стола, кивком пригласив с собой Дэйла. Там мы сели, открыли шкатулку, я отсчитал три сотни фунтов и занёс эту сумму в расходный лист. Отделив от стопки лежащих в шкатулке кожаных кошелей подходящую пару, мы сложили серебряную и медную мелочь в тот, что поменьше, а золото – в больший.

– Верхом ездить умеешь? – спросил я его.

– Езжу прилично, – ответил Дэйл.

Тогда я окликнул Носатого и поручил ему выбрать для поездки в Лондон выносливого и спокойного жеребца.

Я пожелал Дэйлу доброго пути, кивнул Носатому и они вышли.

– Обедать будем на этой посуде? – спросил я у Эвелин.

– О да, Томас! – ответила она, радостно улыбаясь. – Я, признаться, переживала, что у нас такие драгоценные гости – а мы хорошей посуды из нашего бристольского дома не взяли.

– Это просто волшебно! – горячо воскликнула Власта. – Ярослав так любит прекрасное мастерство, а эту посуду делали непревзойдённые мастера. Да будет благословенна Англия!

Дамы и Грэта с Омелией отправились греть воду, чтобы перемыть всю золотую посуду (на мой взгляд, она и без того ярко блестела), а я подошёл к Таю и мы стали рассматривать то, что одновременно нас очень заинтересовало. Дно у подноса было необычно толстым, почти в четверть дюйма. Первый же взгляд говорил, что выполнен он методом холодной ковки. В середине отчеканены перегородки, образующие косые четырёхугольники и овалы. Углубления в каждом четырёхугольнике и овале залито эмалью – чёрной, жёлтой, белой, красной и синей. Все эти разрозненные разноцветные льдинки составляли невиданный, страшноватый узор, в котором пугающе узнаваемо прорисовывалась голова человека.

– Кетцалькоатль, – издалека сказала мне Эвелин.

– Не понимаю! – я с ожиданием взглянул на неё.

– У Генри, в нашей библиотеке, есть альбом с рисунками ацтеков. Так вот это – портрет одного из главных ацтекских богов.

– Кетцалькоатль, – повторил я, заворожено вглядываясь в изображение на подносе. – Лондонский музей охотно приобрёл бы и не поскупился.

– Не надо продавать! – почти испуганно попросила Эвелин.

– Нет, разумеется, – я поспешил завершить свою мысль. – Деньги – всего лишь временные слуги, готовые завтра уйти служить кому-то другому. А такой вот предмет – он будет всегда.

В этот момент отворилась входная дверь, и на порог ступили бывшие рабы Слика.

– Можно нам войти, мистер Том? – вежливо спросил Пит.

– Входите конечно! – я приветственно поднял вверх руку.

– Мистер Том, – снова сказал Пит, когда притихшие малыши переместились в помещение залы. – Можно нам увидеть посуду, за которую Дэйл оторвёт голову, если что-нибудь пропадёт?

Я рассмеялся.

– Конечно, смотрите! Можете даже потрогать. Омелия и Грэта сейчас станут мыть, а вы чистое относите и ставьте на стол.

Омелия, Грэта, а также присоединившиеся к ним Ксанфия и Файна стали сноровисто готовить мыло и воду.

Через минуту муравьиная цепочка, протянувшаяся от временной кухни до стола, азартно перемещала золотую листву в мыльный чан и обратно на стол.

Когда волшебная работа была закончена, я вдруг почувствовал сладкий укол в своём сердце.

– Тай! – сказал я. – За свою недолгую жизнь я успел узнать, что такое сокровища, и привыкнуть к ним, и сделаться почти равнодушным. Но сейчас горящие глаза этих мальчишек зажгли и меня. Давай поскорее отправимся в цейхгауз и посмотрим, что там закопано ещё у стены!

– Го-го!! Вперёд! Скорее! – заорал и подпрыгнул Чарли.

Пит быстро взглянул на него и приглушённо, но с нажимом сказал:

– А не заклеить ли вам рот, мистер Нойс? Жидким тестом?

– Горьким, солёным и очень противным! – хихикнула Файна.

Чарли, скривившись, смолчал. А Пит обратился ко мне:

– Позвольте выразить вам, мистер Том, что мы все были бы счастливы оказать вам лично, и вашей ищейке по золоту усердную помощь в раскопках и поднятии тяжестей.

Едва сдерживая порыв расхохотаться, я взглянул на ищейку по золоту и спросил:

– Нам, кажется, должна понадобиться помощь?

Тай кивнул.

– Пит, – сказал я. – Раздели своих на четвёрки. Первая четвёрка получит два заступа и две лопаты. Четвёрки меняются каждые пять минут. Ну, чтобы все могли поучаствовать.

Маленькая азартная толпа тотчас облепила Пита, и он, указывая пальцем, назначил:

– Чарли, Гобо, Баллин и Пенс. Первая четвёрка.

Тройка плутов быстро отошла в сторону, и с ними неуверенно шагнул худой, долговязый мальчишка с лицом потерянным и виноватым.

– Я, Шышок, Брюс и Бубен – вторая четвёрка, – продолжил Пит. – Дальше Джеймс, Тёха…

В этот миг кто-то потянул меня за рукав. Я посмотрел в поднятое ко мне личико Ксанфии.

– А девочкам можно? – неуверенно спросила она.

– Было бы неразумным пропустить такое событие! – воскликнул я. – Все пойдут, и дамы тоже, надеюсь.

Эвелин улыбнулась:

– Да, мы желали бы посмотреть.

– Тай! – скомандовал я. – Веди нас.

Спустя пять минут мы были в среднем цейхгаузе.

Честное слово, я бы тысячу раз прошёл мимо и ничего не заподозрил. А вот после объяснения «ищейки по золоту» картина стала отчётливой и понятной. Действительно, четырёхугольная линза, лёгкое углубленье в земле. До мурашек на коже пришла уверенность: под ним закопан сундук.

С лихорадочным блеском в глазах, раскрасневшиеся, два пигмейчика, малыш Чарли и карлик Баллин ударили заступами. В холодный воздух из их ртов вылетали клубочки пара. Покатились к их ногам комья мягкой земли, и угрюмый, с лиловыми щеками горбун Гобо и долговязый Пенс торопливо приняли эти комья в лопаты.

Прибежал Носатый и, жестом дав понять, что Дэйла благополучно отправил, азартно спросил:

– Ещё сундук?

Привалившись к моему плечу, он жарко дышал мне в шею. Раздражение быстро пленило меня, и я, каюсь, это плененье позволил. Едва сдерживая резкое слово, я терпел это маленькое, это невыносименькое безчинство, лихорадочно перебирая мысли – как побеспощадней, но не роняя достоинства, поставить на место зарвавшегося слугу. Послать его перекладывать сложенные мальчишками камни? Наковырять и привезти пару бочек угля из шахты? Воды наносить в кухню из ручья чайной ложкой?

И тут неожиданно для себя самого я едва не расхохотался. Закашлявшись от смеха, я молча сказал: «Ну и дурачок же ты, Томас. Нашёл из-за чего изводиться!»

Повернулся к Носатому, одной рукой обнял его и негромко сказал:

– Пошли в дом.

И мы зашагали обратно, в каминный зал, и Носатый послушно и радостно шёл рядом, и как не бывало никакого на него раздражения.

– Принесём два стула, – пояснил я ему, – и скамью для девочек. Копать-то не меньше, чем полчаса.

– Не два, а три стула? – вопросительно поправил меня Носатый.

– Почему три?

– Ну как же. Две дамы и вы, мистер Том.

– Пусть будет три.

Не прошло и десяти минут, а я и мой матрос принесли скамью и три стула, и девчоночки, нежноголосые милые птички, поспешно устроились на ней, Ксанфию посадив в центре, и дамы присели на стулья, отчего я получил тёплый, родственный взгляд от Власты, и такой же – от Эвелин, а потом дамы так же взглянули друг на друга, и, улыбаясь, как маленькие, взялись за руки.

Запалённые, стирая с лиц обильные капли пота, Чарли и Баллин отдали Питу и Брюсу тяжёлые заступы. Пенс и Гобо также передали лопаты, и дело продолжилось.

Тай изредка делал шаг к краю вполне обозначившейся ямы и молча указывал, где стесать или углубиться.

Первый запал ушёл, и мальчишки, отбрасывая с мокрых лиц мокрые волосы, тяжело дыша, копали всё медленней. Я выжидательно посмотрел на Тая, и чуткий, словно змея, желтолицый японец, тут же поднял голову и молча посмотрел на меня. Посмотрел, потом кивнул и, отстранив мальчишек от ямы, взял лопату и спрыгнул вниз. Я тоже взял лопату и, подойдя, стал сверху, отвесными ударами стёсывать землю со стен. Коренастый, коротконогий японец, словно машина, точными, размеренными движениями выбрасывал наверх полные лопаты чёрной земли.

И вот, когда над кромкою ямы остались лишь его голова и плечи, в воздухе ударил заставивший вздрогнуть всех звук. Лопата Тая отчётливо лязгнула о железо.

Звук царапнул мне мозг. В колени и локти хлынула алая, медленная истома. Тай поднял голову, повернул влево-вправо безстрастное, узкоглазое своё лицо и, добавляя мощи охватившему всех восторгу, ещё раз с силой ударил лезвием о невидимое железо.

На всех лицах у нас плясало нескрываемое возбуждение, и наверное уж оно присутствовало и в груди моего золотого японца, но с равнодушным, отрешённым лицом он снова поднял лопату и снова ударил. На этот раз лезвие гулко ударило в дерево.

– Гроб! – испуганно выкрикнул Чарли.

Грэта, тоненько взвизгнув, сползла с лавки и принялась было прятаться, но Омелия удержала её, приговаривая:

– Сунн-дук, моя глупая девочка, сунн-дук. Один уже стоит у нас возле кухни, с посудой.

– А я мертвецов не боюсь, – заявил круглолицый Бубен. – Я в Плимуте помогал могилки копать.

– Да я тоже не боюсь! – дал в голос силы слегка уязвлённый Чарли. – Противно только. – И, закатив глаза и сверкнув белками, он выставил перед собой скрюченные пальцы и, показывая, насколько ему противно, заунывно провыл:

– Ы-ы-ы-ы!!

Снова было полезла под скамью Грэта, но было уже настолько не до неё, что она и сама забыла про страх и осталась. Откопав сундук с одного бока, Тай протянул руку, и Носатый тотчас подал ему тонкий конопляный канат. Закрепив его на ручке сундука, Тай откопал второй бок и снова утянул в недра ямы конопляную змейку. Потом, подав мне и Носатому руки, выбрался наверх.

– Тянем! – скомандовал я.

И Тай и Носатый натянули верёвки. Миг, другой, и вдруг верёвки тронулись вверх. Я быстро посмотрел на Эвелин, на Власту, и сообщил сдавленным шёпотом:

– По-шёл!

И вот, среди напряжённой тишины, прокатился глубокий и слитный вздох-возглас:

– О-о!!

Сундук выплыл наверх.

Перехватив за ручку, я помог поставить его возле скамьи. Кто-то из мальчишек полез на скамью, но Пит строго осадил его, взглядом дав понять, что тот мешает смотреть дамам.

Ну что. Чёрного дуба, густо окованный железными полосами мощный ящик. Старомодный замок, цилиндром, навесной, в двух кольцах. И сам замок, и железные полосы определённо были залиты дёгтем. Теперь этот дёготь так затвердел, что отомкнуть замок было вряд ли возможно.

– Сбивать? – азартно спросил Носатый. – Нести топор?

– Не будем сбивать, – твёрдо ответил я. – Такой замок уже сам по себе большая редкость. Положим потом в кипящее масло и попробуем отомкнуть.

– Как же открывать тогда будем? – спросил Носатый.

– Неси напильник, – сказал я ему. – Одно кольцо срежем.

Носатый припустил из цейхгауза. Тай вдруг поманил Пита пальцем и жестом попросил его подать стоящее в отдалении у стены небольшое бревно. Пит и Бубен с готовностью принесли его и Пит спросил:

– Это зачем?

– Поднимающий клад обязательно должен, – старательно выговаривая английские слова, пояснил Тай, – убедиться, что он не глупец.

– Как это? Как это? – запищали и заголосили мальчишки.

– Иногда клад, – пояснил Тай, – состоит из двух сундуков. Один, ценный, закапывают глубоко и немного засыпают землёй. Потом на него опускают второй сундук, не очень ценный, и тогда уже засыпают совсем. И как узнать, есть ли под первым сундуком ещё что-то?

– Дальше копать! – выскочил вперёд Чарли.

– Можно легче, – сказал ему Тай.

– Ну и как же? – нетерпеливо спросил Чарли.

– А вот как, – ответил мудрый японец.

Он поднял бревно вертикально, вывел над ямой – и разжал руки. Бревно скользнуло вниз и тяжело ударило в дно ямы. «Гомм», – раздался протяжный звук. Тай без тени эмоции посмотрел на меня и сообщил:

– Там ещё есть сундук, мастер.

Я шагнул ближе. А Тай вытянул бревно из ямы, отошёл в сторону и, подняв его, ударил в землю. «Гуп» – коротко и глухо сказало бревно. Тогда японец вернулся и запустил бревно снова в дно ямы. «Гомм» – послышался звук, как от удара в пустое.

– Вот это да! – зачарованно произнёс кто-то из мальчишек.

– Копай дальше, – сказал я японцу.

Тай кивнул и, взяв лопату, спрыгнул вниз.

Прибежал Носатый и подал мне напильник. Стайка мальчишек тотчас же разделилась. Одна половина сгрудилась вокруг ямы, встречая и провожая взглядами летящие из неё комья земли. Вторая взялась наблюдать, как я спиливаю одно из держащих замок колец.

И вот, я допилил, разъял и положил в карман ржавое кольцо из мягкого, «сырого» металла, а Тай и Носатый подтащили и поставили рядом второй, такой же точно сундук. Я передал Носатому напильник, и он взялся точить. А я медленно и осторожно, навстречу взглядам Эвелин и Власты, отпахнул крышку.

Ткани. Синяя, цвета индиго. Я осторожно достал, разложил на скамье. Длинный мужской плащ с отделкой из металлических бусин. На его железной застёжке в виде восьмиконечной звезды блестела выпуклая монограмма в виде двух букв «DD». Затем появились на свет малиновый мужской камзол, необычно короткий; испанского кроя короткие пухлые штаны; белые чулки грубой вязки и почти не ношенные башмаки со шнурами. Под ними был пояс с металлическими бляшками, шириною в пол-ладони, и на поясе – в отделанных самоцветами ножнах, с костяной рукоятью кинжал. Я снял ножны с пояса и передал кинжал Таю, чтобы он оценил сталь и ковку. Мальчишки, словно голодные гусята, тут же вытянули шеи и приклеились взглядами к старинному кинжалу. А я снова погрузил руки в сундук.

Теперь на лавку легли розовые, белые и пурпурные ткани: полный наряд дамы для торжественных приёмов или для поездки ко Двору. Странный головной убор, как колпак звездочёта, очень жёсткие кожаные туфли, мешочек с какими-то склянками и веер.

Ниже в сундуке были уложены нераскроенные куски тканей, преимущественно шёлковых. В своё время, очевидно, они были довольно ценны, так как в перевязанных тесьмою рулонах находились даже совсем небольшие обрезки.

Затем сундук отдал последнее содержимое: завёрнутые в белые тонкие полотенца два бронзовых подсвечника, и с тем же узором литья зеркальная рама с мутноватого стекла зеркалом.

– Ни золота, – подытожил я, аккуратно укладывая костюмы назад, – ни серебра.

– Так, мастер, – кивнул мне Тай. – Верхний сундук и должен быть не очень ценным.

– Утомился я, мистер Том, – проговорил Носатый, с болезненной гримасой распрямляя спину. – Да и напильник уже такой горячий, что больно держать.

Кивнув, я принял у него напильник, обмотал наконечник куском ткани и, взявшись со свежими силами, быстро допилил кольцо.

Но, едва приподняв крышку, я тут же опустил её и взволнованно проговорил:

– Это будем разбирать на столе. Несём домой!

– Он тяжёлый, – озабоченно сообщил мне Носатый.

– Немудрено, – ответил я, улыбаясь. И, взглянув на Эвелин, пояснил: – Там старинные книги.

Горький дар

О восторг обладания драгоценным предметом! О медовая, льющаяся прямо в сердце, пьянящая радость! Такая радость, какую не вызвали в моём сердце ни гроуты, песо, дублоны, нобли и соверены пиратского сундука, ни часы сэра Коривля, ни чёрный жемчуг, ни золотая посуда древних владельцев Шервуда. А вызвали которую старинные, с муаровым узором в обрезах рукописные книги, тяжёлые, облачённые в мощные переплёты, сделанные с трепетной тщательностью, живые.

Теперь уже Эвелин сидела на моём стуле, а я, стоя рядом, вынимал тяжкие фолианты и передавал ей.

Верхней была Библия. Выведенные ярко-чёрной тушью англиканские строки Нового Завета. Безупречная пропись. Массивный серебряный оклад на переплёте. Эвелин не стала передавать её дальше, в суетные руки сидящих в нетерпеливом ожидании за столом, а, закрыв, оставила перед собой, выразительно положив на переплёт свою тонкую белую кисть.

Рядом с Библией в сундуке был фолиант в обложке, накрытой четырьмя острыми клиньями, исходящими из углов медной пластины, на которой темнела вытравленная, по-видимому, кислотой надпись: «Эскизы аль-манаха». Наскоро пролистнув, я с дрожью, с ощущением прикосновения к чуду увидел дорогие, с тиснёной каймою листы, на которых тушью были исполнены головы персонажей. Первый был подписан как «Волшебный юноша Аль-Хабиб». Вторая оказалась именована как «принцесса Айгюль». На третьем листе красовался тот, кого можно было и не называть: «Добрый джинн». Не подпитывая нетерпения сидящих за столом, я отдал книгу Эвелин, и она, отодвинув её подальше, под изумлённый шёпот детей, стала медленно переворачивать страницы.

– Подождите! – взволнованно воскликнул я через минуту.

Все подняли на меня взоры, а я поместил на стол невысокую, но весьма большую, в размер листа in folio шкатулку, в которой лежали приготовленные для книги уже не эскизы, а многоцветные иллюстрации. И джинн, и принцесса Айгюль, и дворцы, и слоны, и разбойники, и обезьяны, – все были запечатлены в ярких лаковых красках.

– Это просто чудо! – сиплым от волнения голосом воскликнул Носатый и тут же сконфуженно кашлянул, но никто не взглянул на него, а все смотрели на занимательнейшую оснастку до сих пор невоплощённой мечты.

В ещё одной шкатулке, точной копии первой, лежали листы, исписанные арабской вязью, а первый лист, на английском, гласил: «Тексты волшебных историй, записанные почерком «дивани».

В третьей, точно такой же шкатулке, были «Тексты волшебных историй, записанные почерком «сульс» (не завершены.)».

И, наконец, завёрнутая в мягкую кожу потёртая стопка листов «Перевод с «сульс» на английский (не завершён.)».

Потом были несколько книг на испанском, немецком и на латыни. И особенное моё внимание взяла книга на французском языке, очевидно со сказками. На обложке её была защищённая лаком аппликация из цветной бумаги. Картинка являла милейшую пару: с надменным лицом долговязую старуху, помешивающую большой поварёшкой варево в кастрюле на плите, и с надменной же физиономией восседающего у её ног, обтянутых полосатыми чулками, чёрного худого кота.

Затем была книга со странной надписью на титуле: «Рецепты белой еды».

И, наконец, потёртый и закапанный воском фолиант, с оглавлением:

«Глава 1. Изложение законов движения денег.

Глава 2. Соотношения единиц товаров при обмене.

Глава 3. Таблица предпочтительностей товаров.

Глава 4. Список моих надёжных партнёров.

Глава 5. Подробное описание уловок мошенников.

Глава 6. Подробное описание случаев, когда я был обманут.

Глава 7. Мои наиболее удачные вложения денег.

Глава 8. Подробное описание виденных мною болезней, а также перечень лекарств и действий, которые в этих случаях помогли».

Ещё обнаружился в углу сундука меховой тючок. В нём покоились неожиданные предметы: тяжёлые портняжные ножницы; с фигуркой египетского фараона камея из неузнанного мною полудрагоценного камня; на железной цепочке и в железной, слегка ржавой оправе большая капля янтаря с навечно остановившимся внутри пузырьком воздуха; и массивный мужской перстень с уже знакомой печатью «DD».

И вот появилась наконец на свет самая странная книга из всех, какие я только видел. Между двух деревянных обложек – семь листов из корабельной парусины. Каждый лист был простёган так, что получились квадратики, десять по горизонтали и десять по вертикали, а всего в листе, таким образом, сто. В каждом квадратике, как в кармашке, лежала крупная серебряная монета. Между вторым и третьим листом белел сложенный вчетверо лист плотной бумаги. Я вынул его, развернул и, читая, оцепенел. Наверное, я сильно побледнел, и опомнился, лишь когда Эвелин вскрикнула:

– Что с тобой, Томас?!

Не в силах произнести ни слова, я протянул ей листок. Она взяла и негромко, но внятно, останавливаясь на каждой строке, прочитала:

«О любезный и драгоценный мой сын Ричард! С усталой радостью итожу, что не напрасно отбыл жизнь свою, ибо оснастил тебя и будущее твоё потомство несокрушимым капиталом, который, в частности, позволит тебе завершить труд моей жизни и дописать аль-манах сказочных историй Востока, если добрая судьба моя не соблаговолит вернуть персону мою из Бразильских колоний, в которые я отбываю в поисках индейских легенд и преданий.

В этот благодарованный час, когда ты читаешь строки мои, ангел нашего рода с нежной улыбкой взирает, как по достижению тобой семнадцати лет наш нотариус вручил тебе замкнутое пятью печатями письмо, в котором я уведомляю тебя, что место, на котором ты когда-то уронил блюдо с любимым печеньем матушки твоей и так от того огорчился, что слёг на одр нездоровья, это место хранит то, над чем ты теперь вступаешь в благословенное обладание.

Даже если по причине недоброго взгляда, нежданно брошенного из отдаления мающимся от безсонницы слугой на мою тайную ночную работу, или непредвиденного усердия случайного землекопа, сундук с торжественным одеянием твоих родителей окажется досадно утраченным, то, следуя письму, ты станешь копать ещё, и с помощью преданного слуги нашего, немого силача Гаспара, с благодарностью возьмёшь из сохранившей его земли второй сундук, в котором я укрыл незаконченный труд своей жизни, чудесный аль-манах, а также полные семь сотен монет звонкого серебра, которые позволят тебе до конца дней твоих не тратить время на снискание средств содержания, а без робости и сомнения посвятить жизнь твою наукам и созиданию.

С благословением обнимаю тебя и остаюсь любящий отец твой Джек Дарбсон».

Эвелин закончила читать, и подняла на меня взор своих прекрасных глаз, и я успел увидеть, что глаза её, как и мои, стремительно наполняются слезами. Любимая супруга моя достала платок и промокнула им слёзы. Я же свои просто стёр рукавом. За столом повисла нежданная тишина.

– Почему они плачут? – послышался в этой тишине шёпот Ксанфии.

– Это от радости, – негромко ответил ей Носатый. – Видите – драгоценный клад никто не выкопал из земли, и он достался теперь мистеру Тому и его жене миссис Эвелин.

– Нет, Носатый, – со вздохом сказал я. – Нет, мой расторопный матрос. Ты ошибаешься очень сильно.

В эту минуту Власта поднялась из-за стола, взяла тот самый, изумительный, искристый бокал, налила в него воды и подала Эвелин, и она, немного отпив, подала воду мне.

– Где же здесь ошибка? – слегка даже обиженно проговорил Носатый.

– Что есть Англия в огромном земном мире? – глядя на доски стола, сказал я, выпив воды. – Она есть кровавая хищница.

– Как это? – вдруг послышался голос из стайки детей.

– Я же рассказываю, – кивнул я в сторону голоса. – Когда-то, очень много лет назад появились у англичан две великие вещи: ружья и корабли. И вот, используя свои корабли и свой порох, англичане распространились по всему миру. И в тех странах, которые не смогли защититься, английские солдаты стали убивать, а английские купцы – грабить.

– Кого? – испуганно спросили за столом.

– Живых людей, – утвердительно кивнул я. – Страшно представить, сколько потоплено кораблей. Сколько расстреляно восставших. Сколько горя заполнило сердца людей, потерявших кого-то из родных или близких. В Индии однажды английские купцы так подняли цены на продукты, что в этой стране умерло больше миллиона человек, и умерло от мучительнейшей смерти: от голода. Это – факт, это подтверждено отчётами Ост-Индийской компании. А народ Англии, и короли Англии на протяжении веков эти зверства называли доблестью, потому что текли в Англию реки золота и серебра.

– Но где же ошибка? – упрямо повторил Носатый.

Я прерывисто вздохнул.

– Чему стали служить эти преступные деньги? – продолжил я, взглянув на него. – Тому, чтобы англичане стали вкусно и обильно есть, роскошно одеваться, и получать удовольствие, бросая надменные взоры на всех, кто не англичанин. И лишь крохотная часть этого кровавого золота и кровавого серебра использовалась для дел по-настоящему благородных. Теми англичанами, которые создавали лекарства. Сочиняли музыку. Изобретали машины. Писали книги. Строили церкви. Благодаря их усилиям мир не сделался окончательно звериным, а остался таким, в котором можно теперь сносно жить. Ведь представьте только, что все-все люди были бы такими, как «милый» Слик!

– Ой плохо, – тихо произнёс кто-то из бывших рабов Слика.

– Было бы плохо, – согласно ответил я. – Если бы не одинокие люди, в груди которых жили невидимые небесные огоньки. Люди, которые с помощью этих волшебных огоньков делали мир добрым и светлым. А вот пред нами лежит умерший огонёчек. Что-то случилось с Джеком Дарбсоном, или нотариусом, или Ричардом, и недописанная книга осталась лежать в земле. И уныло отбродили свой срок по земле сытые и надменные англичане, в сердцах которых не зажглись тёплые и добрые огоньки древних и мудрых сказок. Нет, дорогой мой Носатый. Это не были слёзы радости, ты не прав. Это были очень горькие слёзы.

Носатый сконфуженно кашлянул.

– А что такое сказки? – вдруг спросил Чарли.

– Волшебные истории, – ответила ему Эвелин.

– Интересные?

– А вот сейчас и узнаем, – сказала Эвелин.

Она придвинула потёртую стопку листов с переводом, взяла фронтиспис и, подняв перед собой, показала всем восседающим за столом: