Текст книги "Семь песен"

Глава 5
Шут

Вечером следующего дня, когда золотые нити солнечного света сплетались в кружева среди колыхавшихся на ветру трав, я стоял на вершине невысокого холма и смотрел вдаль. Внизу виднелась кучка домишек из глинобитного кирпича, расположенных в виде неправильного круга. Соломенные крыши блестели в лучах закатного солнца почти так же ярко, как окрестные поля. Стены домов были соединены длинными деревянными досками, отчего деревенские строения были похожи на детей, водивших хоровод. Ноздри щекотал аромат свежих пшеничных лепешек и запах дыма, поднимавшегося из труб.

Но сердце вдруг сжалось от дурного предчувствия, и в глубине души зашевелился страх. Это было селение Каэр Нейтан, называемое также Городом Бардов. Я знал, что поэт Каирпре собирался отправиться сюда после Большого Совета с намерением помочь жителям устранить ущерб, причиненный Стангмаром. И еще я знал, что единственным, кто может подсказать мне, как вернуть мать, был сам Каирпре.

Я понимал, что он вряд ли обрадуется моему появлению, потому что я бросил работу. С другой стороны, он, как и я, был близко знаком с Элен Сапфировые Очи, много лет назад был ее учителем. И мне казалось, что Каирпре тоже очень хочется, чтобы она вернулась. Разве не сказал он мне однажды, что научился у нее большему в искусстве врачевания, чем она – у него? Возможно – вероятность была крайне мала, но я надеялся на это, – ему был известен способ провести женщину из мира смертных сквозь непроницаемый туман, скрывавший остров. Тогда, воссоединившись с ней, я с легким сердцем смог бы закончить свое дело в Темных холмах.

Я начал спускаться вниз по склону, стуча посохом по засохшей корке грязи, и Арфа колотила меня по спине. Звуки деревни становились громче, прислушиваясь к ним, я невольно вспоминал зловещую тишину, которая окутывала это место во время моего последнего посещения. Тишину, которая была, в своем роде, оглушительнее самой жестокой бури с громом и молниями.

И действительно, в Городе Бардов редко наступала полная тишина. Ни одно другое поселение Финкайры не могло похвастаться таким количеством написанных и рассказанных историй и спетых песен. В течение многих веков эта деревня служила домом большинству самых талантливых рассказчиков острова и слышала множество их первых выступлений. Даже сам Каирпре, о славе которого я узнал от других людей, родился в одном из этих глинобитных домов.

Когда я приблизился к воротам деревни, ярко освещенным закатным солнцем, из дверей начали появляться люди. Они были одеты в длинные туники из белой ткани, и их фигуры резко выделялись на фоне глиняных стен, темных досок, соединявших здания, и пустых цветочных ящиков, подвешенных под подоконниками большинства домов. Я потянулся к Арфе – у меня возникло искушение наполнить эти ящики живыми цветами вместо теней. Но я удержался, решив подождать до того момента, пока жители не узнают о моем появлении.

Площадь в центре деревни заполнялась людьми. Они сильно отличались друг от друга цветом кожи, возрастом, цветом и длине волос, фигурами и ростом. Но у них всех было кое-что общее, кроме белых одежд. Все они, казалось, были охвачены сомнениями, какой-то странной неуверенностью. Вместо того чтобы собраться на открытом месте посередине площади, они держались у ее внешней границы. Некоторые оставались на порогах домов или с взволнованным видом расхаживали туда-сюда, но большинство сидели на деревянных досках, которые ограничивали площадь. По-видимому, они собирались здесь с определенной целью, и почему-то, глядя на мирную деревню, я не мог избавиться от зловещего, неприятного впечатления.

В эту минуту какой-то высокий тощий парень в буром плаще, накинутом поверх туники, вышел на середину. На голове у него красовалась странная шляпа с тремя рожками. Она сильно кренилась набок, словно завсегдатай таверны, выпивший слишком много вина. Дюжины блестящих металлических шариков свисали с полей шляпы. Человек принялся размахивать длинными тонкими руками, похожими на паучьи лапы, отчего широкие рукава плаща захлопали на ветру. При этом он выкрикивал какие-то слова, которых я не мог разобрать.

В этот миг мне стало ясно, почему дома расположены таким образом. Деревня представляла собой театр! И я появился здесь как раз вовремя – к началу очередного представления.

Дойдя до ворот, я остановился. В отличие от прошлого раза, когда я приходил сюда, меня не встретил стражник с копьем, нацеленным в грудь. Наоборот, меня приветствовала табличка с недавно вырезанной надписью, прибитая к одному из столбов. Отполированное дерево блестело в лучах вечернего солнца. Я прочел: «Добро пожаловать в Каэр Нейтан, Город Бардов. Приветствуем всех, кто приходит с миром». Ниже были вырезаны строки, которые, как я знал, принадлежали Каирпре: «Здесь вечно песнь плывет на облаках, поэма у любого на устах».

Едва я прошел через ворота, с одной из примитивных скамеек вскочил худой человек с непокорной гривой волос и зашагал ко мне. Темные глаза сверкали под лохматыми бровями, похожими на заросли ежевики. Я ждал его, опершись на посох.

– Привет, Каирпре.

– Мерлин, – прошептал он и сделал такое движение, словно собирался захлопать в ладоши от радости. Затем, бросив быстрый взгляд за спину, на тощего человека, который нараспев произносил очередную строфу, он, видимо, передумал аплодировать. – Рад видеть тебя, мальчик мой.

Я кивнул, сообразив, что поэт, должно быть, решил, что моя миссия в Темных холмах завершена. И подумал, что нелегко будет открыть ему правду.

Он снова взглянул на декламирующего человека, окинул взглядом серьезные, мрачные лица слушателей – мне показалось, что они вот-вот разрыдаются.

– Мне жаль, что в день своего возвращения ты не застал выступления более талантливого барда.

– О, ничего страшного, – прошептал я. – Судя по каменным лицам зрителей, этот парень обладает талантом навевать тоску. Что он читает? Трагедию?

Брови Каирпре поползли вверх.

– К сожалению, нет. – Он тряхнул взлохмаченными волосами. – Хочешь верь, хочешь не верь, но этот бедняга претендует на роль шута.

– Шута?!

– Именно.

Тут до меня донесся неприятный, назойливый металлический звук, режущее слух бряцание. Взглянув в сторону выступающего, я увидел, что он отчаянно трясет головой. При этом его остроконечная шапка болталась из стороны в сторону. Звенели те самые металлические шарики. Это были бубенчики! Конечно же, подумал я. Именно то, что нужно, чтобы рассмешить людей. Только эти бубенчики вызывали желание бежать от их владельца подальше – их звуки напоминали скорее скрежет скрещенных мечей, чем мелодию колокольчика.

Некоторое время я рассматривал «шута». Его руки безвольно повисли, словно плети, плечи опустились, он согнулся почти пополам. Кроме того, его лицо – и лоб, и глаза, и рот – превратилось в недовольную гримасу. Это произвело неоднозначный эффект, потому что, несмотря на изможденный вид актера, у него была дряблая шея со множеством складок-подбородков. И поэтому, когда уголки его рта опустились, то же самое произошло с пятью или шестью подбородками.

Он стремительно завернулся в свой тяжелый плащ с таким видом, словно собирался произнести речь, и запел. Его печальное пение напоминало завывание. Создавалось впечатление, будто он не поет, а плачет, и с каждым вздохом с его губ рвется рыдание. Подобно Каирпре и большинству обитателей деревни, я поморщился. Возможно, этот человек и пытался позабавить зрителей, но его пение было не более жизнерадостным, чем панихида.

 
Звон бубенчиков шута
Страх прогонит навсегда!
Боль, тоска, печаль, беда
Прочь исчезнут без следа!
Веселись, танцуй и пой:
Лучший шут теперь с тобой!
Резво по траве скачу,
Рассмешить вас всех хочу!
Слушай серебристый звон:
Счастье всем приносит он.
Веселись, танцуй и пой:
Лучший шут теперь с тобой!
 

Под звуки заунывной песни я обратился к Каирпре:

– Неужели он не понимает, как ужасно это смотрится со стороны? В жизни не видел и не слышал ничего менее забавного.

Бард тяжело вздохнул.

– Мне кажется, он все понимает. Но, несмотря ни на что, упорствует. Его зовут Бамбелви. С раннего детства, с того дня, как он впервые распугал птиц своим пением, он мечтает быть шутом. Не просто валять дурака и время от времени развлекать людей дурацкими выходками. Он хочет быть настоящим шутом, то есть человеком, который владеет высоким искусством облекать мудрость в одежды юмора. Он называет себя Бамбелви Весельчак.

– Ему больше подошло бы имя Бамбелви Страдалец.

– Я знаю, знаю. Как я уже говорил прежде, «подняться хочет тесто, занять побольше места».

Деревенские жители тем временем совершенно лишились присутствия духа и выглядели еще более расстроенными, чем сам Бамбелви. Многие спрятали лица в ладонях, все хмурились. Одна девочка вырвалась из рук матери и убежала в дом. Длинные черные волосы развевались у нее за спиной. Женщина осталась на месте, но, судя по ее лицу, отчаянно завидовала дочери.

Я, в свою очередь, нахмурился и обратился к Каирпре:

– Но почему же все продолжают слушать его?

– Став свидетелем одного из его, как он сам их называет, развлекательных представлений, ты на целый день лишишься аппетита. Однако, как и каждый житель Каэр Нейтан, он имеет право выступать на деревенской площади один раз в год, в день своего рождения. – Каирпре покачал головой. – А все остальные обязаны его слушать. Даже такие, как я, – кто давно уже не живет здесь, но, на свою беду, оказался здесь в неудачный день.

Он махнул рукой в сторону круглой площади и едва слышно прошептал:

– И вот что мы вынуждены терпеть после всех замечательных поэм и трагедий, которые были представлены на этом самом месте! «Молот в ночи». «Корабль иллюзий». «Клятва Герайнта»…

Поэт указал на небольшой домик, выглядевший древнее прочих.

– Пуйл, чья горестная улыбка сама по себе навевала вдохновение и побуждала создавать целые тома, написала здесь свое первое стихотворение. – Потом он показал на низенькую хижину с деревянным крыльцом: – Лаон Хромой родился здесь. И еще не будем забывать Банью. Джуссиву Торжествующую. Зиффиана. Все они называли это место своей родиной. А с ними – великое множество других легендарных бардов.

Я снова украдкой взглянул на Бамбелви. Бездарный актер продолжал монотонно бубнить что-то себе под нос, нелепо размахивая тощими руками.

– Ему суждено стать профессиональным шутом только в мечтах.

Каирпре угрюмо кивнул.

– У всех нас есть заветные мечты. Но немногие цепляются за мечтания, настолько далекие от реальных возможностей! В давние дни Бамбелви могло бы спасти одно из Сокровищ Финкайры, магический рог, который называли Зов Мечты. Только представь себе, Мерлин. Когда в этот рог, Зов Мечты, дул некто, наделенный великой мудростью, могло исполниться самое сокровенное желание человека. Даже такое на первый взгляд несбыточное, как мечта Бамбелви. Вот почему в сказаниях и песнях его часто называли Рогом Добрых Известий.

Лоб Каирпре прорезали морщины, которые показались мне глубже шрамов, изуродовавших мое лицо. Я понял, что поэт вспомнил Рита Гавра, который извратил магию Зова Мечты таким образом, чтобы тот приносил лишь дурные вести. В случае с этой самой деревней волшебный рог вызвал к жизни самый страшный кошмар любого поэта, барда или музыканта. Он заставил навеки умолкнуть голоса всех местных жителей, и, таким образом, чудесные музыкальные инструменты их сердец и душ стали бесполезными. Именно поэтому в Городе Бардов было тихо, как на кладбище, когда я приходил сюда в прошлый раз. Страдальческое выражение лица Каирпре сказало мне все. Несмотря на то что само проклятье рассеялось после разрушения Черного замка, мучительные воспоминания были живы.

Бубенчики на шапке Бамбелви зазвенели снова, громче, чем прежде. Если бы мне не нужно было держать посох, я бы зажал уши руками. Толкнув локтем Каирпре, я спросил:

– А почему бы тебе самому не испытать на нем действие Зова Мечты?

– Я не могу этого сделать.

– Почему нет?

– Прежде всего, мальчик мой, я не рискну забирать что бы то ни было – тем более одно из Сокровищ – из грота Великой Элузы, где они сейчас хранятся. Оставим это дело тому, кто храбрее меня. Или глупее. Но не в этом главная причина. Дело в том, что я недостаточно мудр для использования рога.

Я удивленно поморгал.

– Недостаточно мудр? Но почему, ведь поэт Каирпре известен во всей этой стране как…

– Как стихоплет, любитель бросаться цитатами, идеалист и дурачок, – перебил он. – «Не стоит высоко ценить меня, мой друг, я ошибаюсь, как и все вокруг». Но я, по крайней мере, достаточно умен для того, чтобы понимать одну вещь: в действительности я знаю очень мало.

– Это просто смешно! Я видел твою библиотеку. Ты прочел столько книг! И после этого пытаешься убедить меня в том, что ничего не знаешь.

– Я не сказал, что не знаю ничего, мой мальчик. Я сказал, что моих знаний недостаточно. Между этими двумя, так сказать, состояниями есть разница. И счесть, что я смогу управляться с легендарным рогом, Зовом Мечты… пожалуй, с моей стороны это было бы проявлением чудовищного гибриса.

– Гибриса?

– Это от древнегреческого слова «хюбрис», которым называли непомерную гордыню, излишнюю, необоснованную самоуверенность. Этот порок в свое время погубил немало великих людей. – Каирпре снова понизил голос до шепота: – В том числе, как мне говорили, твоего деда.

Я окаменел.

– Ты имеешь в виду… Туату?

– Да. Туата. Самый могущественный волшебник из всех, известных жителям Финкайры. Единственный смертный, которому было позволено посетить Мир Иной, чтобы посоветоваться с Дагдой – и вернуться живым. Но даже Туата был подвержен гордыне. Именно она в конце концов послужила причиной его гибели.

Цветущая Арфа внезапно показалась мне тяжелой, как камень, и ремень, на котором висел волшебный инструмент, больно врезался в плечо.

– Как он умер?

Каирпре наклонился ближе.

– Я не знаю подробностей. Никто не знает. Мне известно лишь, что он переоценил собственные силы и недооценил самого страшного прислужника Рита Гавра, одноглазого огра по имени Балор[5]5
  Балор – в ирландской мифологии предводитель фоморов, отвратительных демонических существ, которые правили Ирландией до прихода Племен богини Дану.


[Закрыть].

Произнося это имя, поэт содрогнулся всем телом.

– Но давай поговорим о более приятных вещах! Друг мой, расскажи об Арфе. Насколько я понимаю, тебе удалось быстро возродить Темные холмы, если ты уже спустился сюда, на равнины.

Я неловко переступил с ноги на ногу, ощупывая узловатую верхушку посоха. Я потер кончиками пальцев бугорки и бороздки набалдашника, и вокруг разнесся аромат смолы хвойного дерева, напомнивший мне о женщине, которая всегда, сколько я ее знал, была окружена благоуханием цветов и трав. Настал момент сказать Каирпре о том, что я собирался сделать. И о том, что я оставил недоделанным.

Набрав полную грудь воздуха, я зказал:

– Я не закончил порученную мне работу на Холмах.

У него дыхание перехватило от неожиданности.

– Не закончил? Случилось что-то непредвиденное? Ты столкнулся с трудностями, какими-то опасностями? Боевые гоблины блуждают на свободе?

Я покачал головой.

– Если у меня и были трудности, то их причиной явился я сам.

Каирпре внимательно смотрел на меня, и его глаза напомнили мне два бездонных колодца.

– О чем ты говоришь?

– О том, что существует нечто гораздо более важное для меня, чем возрождение природы. – Я взглянул поэту прямо в глаза. – Мне нужно найти мать. И доставить ее сюда, на Финкайру.

Во взгляде Каирпре вспыхнул гнев.

– Ты собираешься подвергнуть всех нас опасности из-за детской прихоти?

У меня пересохло в горле.

– Каирпре, не говори так. Я обязательно закончу свою работу. Обещаю! Но мне просто жизненно необходимо увидеть ее снова. И как можно скорее. Неужели я прошу слишком многого?

– Да! Ты ставишь под удар всех жителей острова.

Я попытался сглотнуть ком в горле.

– Элен бросила ради меня все, Каирпре! Она любила этот остров. Любила его всей душой, была привязана к нему корнями своего сердца. Но оставила его ради того, чтобы защитить меня. Когда мы жили в стране Гвинед, я был… ну, я был ее единственным близким человеком. И она была моим единственным другом. Несмотря на то, что я ничем не заслужил ее дружбы.

Я смолк, вспоминая ее печальные песни, ее руки, которые исцеляли любые недуги, ее чудесные синие глаза.

– Мы не всегда ладили, поверь мне. Мы сами не понимали, насколько сильна наша любовь, и все-таки были очень близки. А потом в один черный день я оставил ее в чужом городе, в полном одиночестве. Просто бросил ее. Должно быть, она сейчас очень несчастна в холодной каменной комнате. А может, она заболела или попала в беду. Я сильно нуждаюсь в ней, но мне кажется, она нуждается во мне еще сильнее.

Выражение лица Каирпре немного смягчилось. Он положил руку мне на плечо.

– Послушай, Мерлин. Я тебя понимаю. Сколько раз я сам мечтал вновь встретить Элен! Но даже если мы оставим в стороне проблему Темных холмов, ты должен понять одну вещь. Вызвать сюда человека из мира, лежащего по ту сторону туманной завесы… я бы сказал, это очень опасная, крайне опасная затея.

– Почему ты так в этом уверен? Я совершил плавание отсюда до Земли дважды, и море пощадило меня.

– Дело не в море, мальчик мой, хотя морское путешествие, безусловно, рискованно. Финкайра – особенный остров, он ведет себя по-своему, у него есть собственные законы, о которых смертные могут лишь догадываться. Говорят, даже сам Дагда не в состоянии предсказать, кому и когда будет позволено пройти сквозь завесу мглы.

– Я в это не верю.

Поэт помрачнел.

– Того, кто приходит сюда из внешнего мира, подстерегают неведомые опасности, но и сам пришелец, в свою очередь, представляет опасность для обитателей Финкайры. – Каирпре задумчиво прикрыл глаза. – Мне кажется, ты до сих пор не понял. Любой, кто появляется здесь – пусть даже это будет крохотный мотылек, – может изменить равновесие жизни на Финкайре, что повлечет за собой неслыханные разрушения.

– Ты ворчишь, прямо как Домну, – упрекнул я поэта. – Ты хочешь сказать, что я принесу гибель Финкайре и всем ее жителям?

Он кивнул на деревенские ворота, которые больше не озаряло золотое вечернее солнце. За воротами тянулись бесконечные Темные холмы, похожие на волны в бурном море.

– Возможно, так и будет. Особенно если ты бросишь начатое на середине.

– Значит, ты мне не поможешь?

– Даже если бы я знал, как тебе помочь, я бы отказался. Ты всего лишь мальчик. И к тому же ты не настолько умен, как я решил сначала.

Я стукнул посохом по земле.

– Но я обладаю властью заставить Арфу петь, разве не так? Ты же сам сказал на Большом Совете, что я наделен сердцем волшебника. Возможно, я наделен также способностью перенести сюда мать.

Каирпре стиснул мое плечо с такой силой, что я поморщился.

– Не говори такого, даже в шутку. Для того чтобы стать настоящим магом, мало родиться со способностями к волшебству. Магу необходимы вдохновение, интуиция, жизненный опыт. Кроме того, тебе понадобятся знания – обширные знания о законах космоса и магическом искусстве. Но прежде всего ты нуждаешься в мудрости, ибо только мудрость сможет подсказать тебе, когда воспользоваться своим искусством, а когда стоит воздержаться. Волшебник обязан благоразумно применять свое могущество, в точности так же, как искусный воин должен осторожно обращаться с луком и стрелами.

– Я говорю с тобой не о стрелах. Я говорю об Элен, своей матери. – Я расправил плечи. – Если ты мне не поможешь, я найду другой путь.

На лбу Каирпре снова появились морщины.

– Настоящий волшебник должен обладать еще одним качеством.

– Каким же? – нетерпеливо воскликнул я.

– Скромностью. Выслушай меня хорошенько, мальчик мой! Оставь свою безумную затею. Возьми Арфу, возвращайся к мирным трудам в Холмах. Ты даже не представляешь, чем рискуешь.

– Я готов рискнуть всем на свете, лишь бы вернуть ее.

Бард поднял глаза к небу.

– Помоги мне, Дагда! – И, снова взглянув на меня, спросил: – Как же мне заставить тебя понять? Есть такая пословица, старая, как сам этот остров. В ней говорится, что лишь мудрейшая раковина с Берега говорящих раковин может провести человека сквозь магический туман. Звучит это очень просто. И тем не менее ни один маг за всю историю острова – даже Туата – ни разу не осмелился испытать судьбу. Неужели даже это не отпугивает тебя?

Я усмехнулся.

– Нет. Но ты подал мне интересную мысль.

– Мерлин, одумайся! Ты не должен этого делать. Помимо всех опасностей, о которых я только что говорил, существует еще одна угроза – лично для тебя. Если ты попытаешься привести в действие такие могущественные чары, Рита Гавр сразу поймет, где именно ты находишься, и, боюсь, этим дело не ограничится. Когда он вернется в этот мир, полный злобной решимости подчинить себе Финкайру и Землю, он начнет искать тебя. Попомни мои слова.

Я поправил ремень Арфы.

– Я его не боюсь.

Каирпре приподнял кустистые брови.

– В таком случае лучше тебе приступить к своему сумасшедшему предприятию прямо сейчас. Поскольку ты наделен непомерной гордыней, месть для Рита Гавра будет особенно сладкой. Он превратит тебя в раба, точно так же, как твоего отца.

Я отпрянул, словно меня ударили.

– Ты хочешь сказать, что я ничем не лучше Стангмара?

– Я хочу сказать, что ты уязвим. Если Рита Гавр не прикончит тебя сразу, он попытается обратить тебя в рабство.

Когда мой собеседник произносил последние слова, на нас упала чья-то тень. Резко обернувшись, я очутился лицом к лицу с Бамбелви. По-видимому, он уже закончил свое выступление и приблизился к нам в то время, пока мы были поглощены разговором и не замечали, что нас подслушивают. Он неловко поклонился, и шутовской колпак свалился на землю с неприятным металлическим звоном. Бамбелви поднял шапку и, втянув голову в плечи, обратился к Каирпре:

– У меня ничего толкового не вышло, да?

Каирпре, не сводя с меня горящего взгляда, отмахнулся от шута.

– Потом это обсудим. Сейчас я занят – видишь, я разговариваю с мальчиком.

Повернув ко мне лицо, украшенное множеством отвисших подбородков, Бамбелви печально спросил:

– Тогда ты мне скажи. У меня что-нибудь получилось или нет?

Я решил, что, если отвечу, он от нас отвяжется, и сердито буркнул:

– Нет, нет. Ничего у тебя не получилось.

Но он не ушел. А продолжал стоять рядом и с угрюмым видом тряс головой, отчего бубенчики на шапке оглушительно гремели.

– Значит, я свое выступление провалил. Истинная правда, истинная правда, истинная правда.

– Мерлин, – сердито прорычал Каирпре. – Послушай меня! Я лишь хочу тебе помочь.

Кровь бросилась мне в лицо.

– Помочь мне? А когда ты в прошлый раз пытался отговорить меня идти в Черный замок, ты тоже хотел мне помочь? Или когда ты скрыл от меня, что Стангмар – мой отец?

Поэт поморщился.

– Я не сказал тебе о твоем отце потому, что испугался. Я боялся, что, узнав ужасную правду, ты сломаешься и в душе у тебя навеки останется незаживающая рана. Боялся, что это знание заставит тебя усомниться в себе или даже возненавидеть себя. Возможно, я ошибся, как ошибся, думая, что тебе не под силу будет разрушить замок. Но сейчас я прав! Прошу тебя, возвращайся в Темные холмы.

Я бросил взгляд на деревенские ворота. Солнце село, деревянные столбы погрузились во тьму и теперь напоминали черные могильные камни.

– Сначала я пойду на Берег говорящих раковин.

Прежде чем Каирпре успел ответить, Бамбелви откашлялся, и его многочисленные подбородки затряслись. Затем он театральным жестом закутался в плащ.

– Я иду с тобой.

– Еще чего! – возмущенно воскликнул я. – Мне не нужны попутчики.

– Истинная правда, истинная правда, истинная правда. Но я все равно пойду.

В темных глазах Каирпре сверкнули коварные огоньки.

– Мерлин, ты пожалеешь о своем решении скорее, чем я думал.