Текст книги "Семь песен"

Глава 6
Сквозь мглу

Подобно горькому привкусу, который остается во рту еще долгое время после того, как попробуешь гнилое яблоко, Бамбелви со своими противными бубенцами никак не желал отвязываться от меня. С той разницей, что в случае с яблоком можно прополоскать рот и избавиться от дурного привкуса, а от Бамбелви мне никак не удавалось избавиться, что бы я ни говорил, что бы ни делал. Я шагал так быстро, как только мог, не останавливался даже для того, чтобы прикоснуться к струнам Арфы… но непрошеный попутчик преследовал меня, словно тень.

Он последовал за мной, когда я вышел из ворот деревни Каэр Нейтан под пристальным взглядом Каирпре. Новый знакомый тащился вслед за мной по холмам и долинам, шагал еще долгое время после наступления темноты, устроился рядом со мной на ночлег под старой ивой и на следующий день продолжал идти под палящим солнцем. Он прошел со мной весь путь до широкого, стремительного потока, который, как я знал, назывался Вечной рекой.

И все это время Бамбелви не переставая бубнил что-то насчет жары, камней в башмаках и тяжкой доли шута. Когда мы приближались к реке, он несколько раз спросил меня, не желаю ли я разгадать знаменитую загадку насчет его бубенчиков, обещая, что она поднимет мне настроение и развеселит меня. И всякий раз, когда я отвечал, что не имею никакого желания слушать его загадку – да и звон его бубенчиков, если уж на то пошло, – он лишь обиженно дулся. Но не уходил. И через некоторое время снова приставал ко мне с дурацкими предложениями.

– Нет, ты все-таки послушай, это замечательная, веселая, озорная, непревзойденная загадка, – настаивал он. – Настоящая загадка шута. Нет, наоборот. Чтоб мне пропасть, я опять все перепутал! Это загадка настоящего шута. Вот, так будет правильно. Она забавная. Мудрая. – Бамбелви смолк, и вид у него стал еще более угрюмым, чем прежде. – Это единственная загадка, которую я знаю.

Я отрицательно покачал головой и продолжал шагать по направлению к Вечной реке. Когда мы добрались до крутых каменных берегов, нас оглушил грохот воды, бежавшей по порогам. Высоко над водой висела пелена мелких брызг, и солнечные лучи пронизывали водную завесу, которая переливалась всеми цветами радуги. Рев потока стал настолько громким, что впервые после ухода из Города Бардов я перестал слышать бубенчики Бамбелви. И его мольбы насчет загадки.

Я обернулся к нему и заорал, чтобы перекричать шум воды:

– Мне еще далеко идти, до самой южной оконечности острова. Переправа через реку будет опасной. Тебе пора возвращаться обратно.

Шут-неудачник состроил горестную гримасу и крикнул мне в ответ:

– Значит, я тебе не нужен?

– Нет!

Он нахмурился, и дряблые подбородки уныло обвисли.

– Разумеется, я тебе не нужен. Никому я не нужен. – Он некоторое время пристально смотрел на меня. – Но ты мне нужен, везунчик.

Я, в свою очередь, уставился на Бамбелви.

– Везунчик? Вот уж везучим меня точно нельзя назвать! Моя жизнь – череда разочарований, в которой одна потеря следует за другой.

– Это видно по твоему лицу и словам, – заметил он. – Именно поэтому ты и нуждаешься в шуте. – Мрачно надувшись, он добавил: – Для того, чтобы научиться отвлекаться. Кстати, я никогда не загадывал тебе загадку насчет бубенчиков?

Прорычав ругательство, я замахнулся и хотел треснуть приставучего попутчика посохом по голове. «Шут» уклонился, ссутулившись сильнее обычного, и палка едва задела его затылок, точнее, воротник плаща.

– Ты никакой не шут, – заорал я. – Ты просто бедствие ходячее. Жалкое, никчемное существо!

– Истинная правда, истинная правда, истинная правда, – простонал Бамбелви. – Не получилось из меня шута. Полный провал. Шуту необходимы два качества: он должен быть мудрым и забавным. А меня нельзя назвать ни тем, ни другим. – По щеке его скатилась слеза, отчего он стал похож на капризного ребенка. – Можешь представить, как я себя чувствую? У меня все тело болит, начиная с пальцев на руках и заканчивая пальцами на ногах! Мой удел – быть шутом, который заставляет всех грустить. В том числе самого себя.

– Но почему ты прицепился ко мне? – возмутился я. – Неужели не мог найти себе другую жертву?

– Конечно, мог, – крикнул он, и я едва расслышал его голос из-за рева потока. – Но ты показался мне таким… несчастным. Несчастнее всех людей, которых я встречал в жизни. Общение с тобой будет для меня решающим испытанием на звание шута! Если я смогу научиться смешить тебя, тогда для меня будет сущим пустяком рассмешить кого угодно.

Я издал безнадежный стон.

– Ты никогда никого не сумеешь рассмешить. Это я тебе точно говорю!

Бамбелви выставил в мою сторону все свои подбородки и начал театральными движениями заворачиваться в плащ. Однако в самый разгар этого действа он споткнулся о камень, пошатнулся, уронил шапку и едва не рухнул с обрыва. Схватив колпак, он небрежно напялил его на голову – задом наперед. С недовольным ворчанием шут поправил шапку, но в следующую секунду снова запнулся обо что-то и в конце концов с нелепым видом шлепнулся в лужу. Скорчив гримасу, он поднялся на ноги и неумело попытался отчистить со штанов комья грязи.

– Ну что же, – сказал Бамбелви под невыносимый звон бубенчиков, – по крайней мере, ты будешь иметь удовольствие путешествовать в моей компании.

Я вытаращил глаза, настолько сильно меня поразила наглость и непробиваемая самоуверенность бездарного шута; затем я оглянулся на Вечную реку, которая в тот момент была у меня за спиной. Возможно, пришло мне в голову, если я прыгну в ревущий поток, он унесет меня далеко вниз по течению, прочь от этой невыносимой пытки в обличье человека. Но несмотря на соблазн, я удержался. Течение на этом участке было слишком сильным, и среди пены, подобно кинжалам, торчали острые камни. Я наверняка сломаю Арфу, а возможно, и сам покалечусь, решил я. Где же Риа, когда она так нужна мне? Она наверняка знает, как обратиться к духу реки и успокоить бурный поток, думал я. Я поморщился, вспомнив наше расставание. Нет, упрямо повторял я себе, ее вина в нашей ссоре больше моей. Риа вела себя высокомерно, дала мне понять, что я ничтожество… Возможно, ей доставило бы большое удовольствие увидеть меня в тупике.

Я туже затянул ремень Арфы. По крайней мере, говорил я себе, оказавшись на другой стороне Вечной реки, я оставлю позади эти высохшие безжизненные равнины, которым не было конца и края и которые постоянно напоминали мне о брошенном деле. Я вспомнил, что к югу от порогов река должна стать значительно шире. Там я и перейду ее вброд, решил я. А потом продолжу путь к Берегу говорящих раковин. Вместе с Бамбелви или без него.

К моему разочарованию, идти нам пришлось вместе. Унылый шут, хлопая рукавами и звеня бубенцами, топал за мной мимо ревущих порогов, через болотистую местность, по открытому ровному участку речной поймы, покрытому галькой. Наконец, миновав скопление огромных округлых валунов и почти лишившись сил, мы добрались до места разлива Вечной реки. Ледяная вода плескалась вокруг щиколоток, и при каждом шаге башмаки утопали в придонном иле. Не знаю почему, но у меня возникло чувство, будто река пыталась удержать меня.

Переправившись, мы продолжали упорно шагать вдоль западного берега Вечной реки. Несколько часов мы продирались через бесконечные заросли тростника с острыми, как лезвия кинжалов, листьями. Справа находился Лес Друма; кроны высоких деревьев заслоняли полнеба, и земли в той стороне, вплоть до далеких Туманных холмов, были скрыты под гигантским зеленым одеялом. Среди ветвей порхали птицы с ярким оперением – я знал, что Риа смогла бы назвать по имени каждую из них. Все это время я из последних сил старался не обращать внимания на сгорбленную фигуру и назойливый звон колокольчиков, преследовавшие меня, словно кошмар.

Наконец я заметил волнистую линию дюн, за которыми висела туманная стена, клубившаяся, словно живое существо. Сердце забилось чаще. Несмотря на ограничения моего волшебного зрения, меня поразили яркие, интенсивные цвета. Золотой песок. Лианы с крупными зелеными листьями. Розовые и пурпурные раковины. Желтые цветы.

Проваливаясь чуть ли не по колено в песок, я начал карабкаться на дюну. Через пару минут я добрался до гребня и увидел берег, который омывал прибой.

Был час отлива. Прибрежная полоса песка была скрыта под густой пеленой тумана и усеяна мидиями и другими моллюсками. Я слышал, как они шипели и хлюпали, брызгая водой. Болтовню раковин заглушал стрекот шлепавших по мелководью морских птиц с длинными клювами с мешками для ловли рыбы. Тысячи крошечных раковин лепились к камням. Повсюду виднелись алые морские звезды огромных размеров, раковины моллюсков-трубачей с широкими горловинами, блестящие медузы. По песку семенили крабы, обходя длинноногих птиц.

Легкие наполнил морской воздух, и я почувствовал аромат водорослей. И морской соли. И тайны.

Я наклонился, набрал пригоршню нагретого солнцем песка. Песок просочился сквозь пальцы, словно теплая вода. Точно так же, как в тот день, когда я впервые высадился на острове – на этом самом пляже. Финкайра радушно приветствовала меня, предоставила мне убежище от бурь, которые встретили меня в море, и от бурь, бушевавших в моей душе.

Я покатал между пальцами несколько песчинок и пристально смотрел, как они, подпрыгивая, скатывались с подушечки указательного пальца и падали в ладонь. Перекатываясь по руке, полупрозрачные крошки сверкали на солнце, и казалось, что они живые. Как моя кожа. Как земля Финкайры. Я понял, что теперь я каким-то непостижимым образом связан с этим островом. Несмотря на то, что здесь мне пришлось пережить немало неприятных минут, я чувствовал странное влечение к его живописным пейзажам, интерес к его чудесной истории и даже симпатию к его разнообразным обитателям, которые часто обращались со мной пренебрежительно и даже угрожали мне. И было что-то еще, что владело мной, но я был бы не в силах описать это чувство словами.

Этот остров, как говорила мне мать, «находился на полпути между нашим миром и миром духов». Он был местом, где могли сосуществовать бессмертные и смертные создания. Конечно, не всегда они жили в гармонии. Остров изобиловал живыми существами, наделенными могуществом, тайнами, принадлежавшими и царству богов, и Земле. Он был одновременно частью этого мира и Мира Иного.

Я долго стоял, впитывая звуки и запахи побережья Финкайры. Возможно, думал я, настанет день, и я действительно смогу назвать ее домом. В каком-то смысле я уже чувствовал себя ее обитателем – по крайней мере, на острове мне было гораздо уютнее, чем в той жалкой деревушке в стране Гвинед. Если бы только мама была здесь со мной, Финкайра действительно могла бы стать мне домом. Но именно мама была сейчас бесконечно далеко. По ту сторону туманной завесы, за черными прибрежными утесами Гвинеда.

Развернув Арфу, висевшую у меня за спиной, я обхватил ее корпус левой рукой. Я уже довольно давно не касался ее струн – с того дня, как покинул безжизненные равнины. И мне стало интересно увидеть, что я смогу «вырастить» на этом пляже, таком оживленном, кишевшем живыми существами.

Я провел пальцем по одной из струн – по той, которая издавала самый высокий звук. Раздался звон, как будто разбилась сосулька. Не успел звук стихнуть, как на той стороне дюны, которая была обращена к морю, прямо из песка вырос один-единственный алый цветок, похожий на огромный тюльпан. Соленый морской ветер раскачивал чудесное растение, и, глядя на него, я ощутил могучее желание прикоснуться к нему, вдохнуть его аромат.

Но у меня не было времени. Это можно было сделать потом. Положив Арфу и вещи на песок, я огляделся, чтобы убедиться в том, что Бамбелви их не тронет. «Шут» с надутым видом сидел на песке, уставившись на волны, омывавшие его опухшие ноги. Трехконечный колпак лежал рядом – наконец-то его бубенцы смолкли. Хотя «шут» был по-прежнему неподалеку, мне показалось, что он полностью погружен в собственные мысли.

Я внимательно оглядел пляж, посмотрел направо, налево. Каждые несколько секунд волны с плеском выбрасывали на песок и перекатывали множество ракушек всевозможных цветов и размеров. Величественная красота пляжа вселяла в сердце благоговейный ужас, точно так же, как много недель назад, когда волны выбросили меня на берег таинственного острова. Именно в тот день одна из здешних раковин прошептала мне слова предостережения, которые я едва смог разобрать. Найду ли я сегодня другую говорящую раковину? И пойму ли то, что она сообщит мне?

Где-то здесь, среди этого нагромождения моллюсков, скрывалась нужная мне раковина. Трудность заключалась в том, что я понятия не имел, как она может выглядеть. Руководством служили лишь слова Каирпре: «Есть такая пословица, старая, как сам этот остров. В ней говорится, что лишь мудрейшая раковина с Берега говорящих раковин может провести человека сквозь магический туман».

Я начал «охоту» с крупной пятнистой раковины, лежавшей прямо под ногами. Плоские раковины, круглые раковины, раковины, закрученные в спираль, раковины с несколькими камерами – я перебрал все виды. Но ни одна не показалась мне той самой, мудрейшей. Я не знал, как ее определить, по каким признакам. В памяти всплыла бессмысленная фраза Рии: «Надо доверять ягодам». Смешно. Но я понимал, что должен довериться чему-то. Только, к своей досаде, не знал, чему именно.

Может быть, рассудку? Да. Вот оно. Итак, размышлял я, как отличить самую мудрую раковину? Она должна выделяться на фоне остальных. Производить впечатление. Ведь она – правительница, императрица этого берега. Чем крупнее раковина, тем обширнее мудрость моллюска, обитающего в ней.

Бамбелви вскрикнул – его обдала брызгами высокая волна. Когда волна отступила под шорох песчинок и плеск воды, из размытого песка показался край ярко-розовой спиралевидной ракушки – судя по ее фрагменту, самой крупной из всех, что были на пляже. Раковина лежала совсем рядом с «шутом», но тот, казалось, ее не замечал. Может быть, это именно то, что я ищу. Едва я успел сделать несколько шагов, как Бамбелви отряхнулся, ворча что-то по поводу холодной воды, и откинулся назад. Локоть его угодил прямо на розовую раковину, и я услышал громкий хруст. Бамбелви пронзительно взвизгнул и отполз в сторону, прижимая к себе оцарапанную руку. Я покачал головой и подумал, что мне предстоят долгие поиски.

«Лишь мудрейшая раковина…»

Я брел вдоль берега, разглядывая ракушки и размышляя о том, какая из них может мне подойти. Несмотря на огромное разнообразие форм, цветов, узоров и поверхностей, ни одна из них не показалась мне достаточно внушительной. Несколько штук, которые как будто бы подходили под выдуманный мной образ, я приложил к уху. Но не услышал ничего, кроме бесконечно далекого шума моря.

Через какое-то время я очутился на узкой каменной гряде, выдававшейся в море; дальний конец ее скрывался в клубах тумана. Пока я стоял там, размышляя о том, стоит ли продолжать поиски среди омываемых волнами острых камней, на носок моего башмака взобрался оранжевый краб. Существо замерло, подняло крошечные глазки, словно оценивая меня. Затем, быстро перебирая лапками, краб пополз в сторону полуострова и скрылся в расщелине.

Почему-то мне захотелось догнать крохотное создание, которое, подобно мне, бродило по берегу моря в одиночестве. Не думая о том, что делаю, я последовал за крабом по камням в сторону моря. Меня окутала плотная белесая мгла. Я пробирался среди валунов и гальки с большой осторожностью, стараясь не поскользнуться. Краба нигде не было видно, однако вскоре я заметил необычную раковину. Она лежала на большом плоском камне, покрытом блестящими зелеными водорослями. Эта раковина оказалась даже крупнее той, которую раздавил Бамбелви, – размером она была почти с мою голову. Она как будто светилась изнутри темно-синим светом, несмотря на странные тени, время от времени перебегавшие по ее поверхности. Возможно, это был обман зрения, возникший из-за постоянно движущегося тумана. Я шагнул к чудесной раковине.

Чем ближе я подходил к ней, тем прекраснее она казалась. Блестящие белые полосы подчеркивали ее изящные изгибы. Переливы ярких оттенков завораживали, и я почувствовал странное притяжение, неудержимое желание прикоснуться к ее синей, как море, поверхности.

«Лишь мудрейшая раковина…»

В этот миг на полуостров обрушилась могучая волна, неожиданно возникшая из тумана. Меня обдало тучей мелких брызг, и мои щеки, испещренные шрамами, огнем загорелись от соленой воды. Волна отступила, увлекая за собой прекрасную спиралевидную раковину. Прежде чем я успел схватить ее, она соскользнула в воду и исчезла среди непроницаемой мглы.

Выругавшись, я вернулся к тому самому плоскому камню. Хотя раковину унесло волной, странная тень по-прежнему танцевала на ковре из водорослей. Я хотел наклониться и рассмотреть непонятное явление вблизи, но что-то удержало меня, сам не знаю, что. В этот момент из-под соседнего камня выкарабкался оранжевый краб. Он легко, стремительно побежал в сторону, пересек полуостров, пробрался под каким-то каменным выступом и возник с другой стороны. Обогнув лужицу, оставленную приливом, существо юркнуло в кучу веток и бревен, выброшенных морем на берег.

Потеряв всякий интерес к обществу краба, я отвернулся. Взгляд упал на другую лужицу морской воды – прозрачную и безмятежную. На дне лужи, среди путаницы бурых водорослей, что-то поблескивало. Склонившись над лужей, я увидел лишь ничем не примечательную плоскую раковину самой обычной формы, коричневую, с большим синим пятном – она притаилась в окружении крупных морских ежей. Несмотря на непритязательный вид, ракушка чем-то заинтересовала меня. Стараясь не уколоться об острые пурпурные иглы ежей, я сунул руку в ледяную воду и достал раковину.

Ракушка удобно легла в ладонь – казалось, она была создана специально для меня. Я взвесил ее в руке. Она показалась мне намного тяжелее, чем, по моим представлениям, должен был весить моллюск такого размера.

Я поднес раковину к уху. Ничего. Но я не мог избавиться от впечатления, будто в этой раковине есть что-то необычное. Неуверенным голосом я спросил:

– Ты самая мудрая из здешних раковин?

К моему изумлению, до меня донесся хриплый, каркающий голос:

– Ты безмозглый глупец, мальчишка.

– Что? – Я тряхнул головой. – Ты назвала меня глупцом?

– Безмозглым глупцом, – выплюнула раковина.

Щеки загорелись от негодования, но я постарался взять себя в руки.

– А ты кто такая?

– В любом случае, не самая мудрая из раковин. – Существо как будто причмокнуло губами. – Но я не глупа.

Меня охватила ярость, и я едва не швырнул в море ракушку вместе с ее наглым обитателем. Но отчаянное желание вернуть мать все же оказалось сильнее оскорбленного самолюбия.

– Тогда скажи мне, где можно найти мудрейшую раковину.

Существо, сидевшее в коричневой раковине, рассмеялось, и в ухо мне попало несколько капель воды.

– Попробуй поискать в том месте, где встречаются лес и вода, глупый мальчишка.

Я озадаченно повертел раковину в руке.

– Ближайшие деревья находятся по другую сторону линии дюн. Около воды нет никакого леса.

– Ты в этом уверен?

– Совершенно уверен.

– Это слова глупца.

Я нехотя обернулся и осмотрел полуостров. В конце концов я заметил ту самую кучку выброшенных волнами обломков дерева, в которой спрятался краб. С торчащих сучьев, подобно лохмотьям, свешивались затхлые водоросли. Я тряхнул головой, не веря собственной догадке.

– Ты же не хочешь сказать, что она сидит среди этих жалких гнилушек!

– Это слова глупца, – повторила раковина.

Сомневаясь в том, что поступаю правильно, я положил коричневую ракушку обратно в лужицу морской воды и приблизился к кучке плавника. Отбросив в сторону водоросли, я поискал среди сучьев нечто, хотя бы отдаленно напоминавшее раковину. Ничего.

Я уже собрался бросить это дело, когда заметил в трещине одного из бревен крошечный предмет. Это оказалась ракушка песочного цвета, формой напоминавшая конус. Она легко могла бы поместиться на ногте моего большого пальца. Когда я взял раковину и поднес к лицу, какое-то черное существо, похожее на червячка, частично высунулось из устья, но сразу же спряталось. Мне не хотелось подносить раковину с неизвестным обитателем слишком близко к уху, поэтому я продолжал держать ее на некотором расстоянии от себя. Я не мог бы сказать с уверенностью, но мне показалось, что я слышу тихий шепот, похожий на плеск воды.

Я осторожно поднес крошку к уху. Снова раздался «водянистый» голос. Впечатление было такое, будто где-то в самом дальнем уголке маленькой раковины прибой обрушился на галечный пляж.

– Ты, плюх-х-х, сделал верный выбор, Мерлин.

Я затаил дыхание.

– Ты назвал меня по имени?

– Именно так, плюх-х-х, хотя мое имя тебе незнакомо. Меня зовут, плюх-х-х, Вашамбалла, я мудрейший среди существ, живущих в раковинах.

– Вашамбалла, – повторил я, стараясь не выпустить из пальцев влажный маленький конус, прижатый к мочке уха. Что-то в голосе моллюска оживило в моей душе надежду. – И ты знаешь, зачем я сюда пришел?

– Это, плюх-х-х, мне известно.

Сердце забилось часто-часто.

– Тогда ты… ты мне поможешь, да? Ты сделаешь так, чтобы она вернулась на Финкайру?

Несколько секунд моллюск не отвечал. Наконец я снова расслышал его тихий, хлюпающий голосок.

– Мне не следует помогать тебе, Мерлин. Это очень большой риск, ш-ш-шлеп, гораздо более страшный риск, чем ты можешь себе представить.

– Но…

– Мне не следует этого делать, – продолжал обитатель раковины. – Но я чувствую в тебе нечто такое… Твоему голосу невозможно противиться, хотя тебе еще предстоит многому научиться, ш-шлеп. Может быть, сегодняшние события станут частью твоего обучения.

Вашамбалла смолк, и я с замиранием сердца прислушался к его булькающему дыханию. Я не осмеливался вымолвить ни слова.

– Мы можем преуспеть, плюх-х-х, а можем потерпеть неудачу. Я не знаю, чем все закончится, потому что под видом успеха нас может ждать катастрофа. Итак, ты все же, плюх-х-х, желаешь попытаться?

– Да, – твердо ответил я.

– Тогда держи меня крепче, плюх-х-х, прижми меня к сердцу и подумай о той, о ком ты тоскуешь.

Я осторожно, чтобы не выронить, приложил ладонь с раковиной к груди, крепко прижал ее второй рукой и начал вспоминать свою матушку. Ее стол, заваленный травами, источавшими острые, пряные ароматы. Ее синие глаза, открытый, любящий взгляд. Ее доброту, спокойствие и уверенность в себе. Ее истории об Аполлоне, Афине, о горе Олимп. Ее веру – в ее Бога и в меня. Ее любовь, не выражавшуюся в громких словах, но оттого не менее сильную.

Вокруг клубились белесые пряди тумана. Волны лизали подошвы башмаков. Но ничего не происходило.

– Попытайся еще, изо всех сил, ш-ш-шлеп. Ты должен приложить все силы.

Я ощутил грусть Элен. Она печалилась оттого, что ей нельзя было вернуться на Финкайру. Горевала потому, что ей не суждено было увидеть, как ее сын станет мужчиной, – и еще потому, что он ни разу за все годы, прожитые в Гвинеде, не назвал ее матушкой. Простое слово, которое так прочно связывает двух людей. Я поморщился, вспоминая, сколько боли причинил ей.

Постепенно ощущение того, что она рядом, становилось сильнее. Я почти чувствовал, как она обнимает меня, вспоминал, что в ее объятиях я чувствовал себя надежно защищенным от всех бед и тревог. Я вспомнил, как на краткий миг смог забыть несчастья, преследовавшие нас по пятам. Я ощущал аромат наструганной коры кедра, которая сушилась на столике у ее кровати. Я слышал ее голос – она звала меня с другого берега разделявшего нас океана, океана тоски и одиночества.

Поднялся ветер. Жестокий, ревущий порыв ветра швырнул меня на камни, обдал тучей соленых брызг. Он бушевал несколько минут, безжалостно катал меня по острым камням. Внезапно я услышал оглушительный треск, словно сломалось или треснуло нечто, находившееся по ту сторону туманной пелены. Клубившиеся передо мной белые облака двигались, сгущались, принимали причудливые формы. Сначала я увидел змею, свивающуюся в кольца и приготовившуюся к броску. Однако прежде, чем змея успела броситься на меня, ее тело растаяло, и туман образовал призрачный цветок. Цветок медленно увеличивался в размерах и, наконец, превратился в гигантский немигающий глаз.

И вдруг в самом центре этого глаза появился силуэт. Сначала он был похож на тень, но быстро принимал четкие очертания. Спустя несколько мгновений я понял, что это человек, который ощупью пробирается сквозь густой туман. Темная фигура неуверенными шагами приближалась к берегу.

Это была моя мать.