Текст книги "Семь песен"

Глава 9
Розмарин

Поскольку Элен слишком ослабела и не могла идти, мы с Рией соорудили носилки из лиан, найденных на дюне, моего посоха и ветви, отломанной от сухого куста боярышника. Пока мы работали, переплетая лианы и укрепляя ими носилки, я рассказал Рии то, что узнал от раковины, и попросил ее отвести нас в Лес, к Арбассе. Но в тот момент, когда я произносил имя древнего дерева, у меня возникло дурное предчувствие. Оно всякий раз посещало меня при мысли о возвращении в дом Рии, хотя я не мог понять, чем оно было вызвано.

Риа, напротив, не выказала ни тревоги, ни удивления, услышав, что надписи на стенах Арбассы содержат указание на местонахождение врат в потусторонний мир. Мне это было понятно: я знал, что прежде Арбасса не раз давала ей ответы на множество вопросов. Девочка лишь молча кивнула, продолжая связывать лианы. Наконец мы закончили с носилками и уложили на них маму. Прикоснувшись к ее лбу, я понял, что жар усиливается. Тем не менее, несмотря на тяжелое состояние, она ни разу не пожаловалась.

Однако того же нельзя было сказать о Бамбелви. Едва мы тронулись в путь, как «шут», державший носилки сзади, принялся изображать говорящую раковину. Через некоторое время, сообразив, что слушатели не находят его представление забавным, он переключился на подробное описание поведения своей шапки с бубенцами, словно это была королевская корона. Не получив восторженной реакции, он начал ныть, что перенос столь тяжелого груза может повредить его хрупкой спине и лишить возможности выступать в качестве шута. Я ничего не отвечал, хотя меня не раз одолевало искушение заставить замолчать и его, и его бубенчики, запихав шутовской колпак ему в рот.

Риа шла впереди, и ремень Цветущей Арфы был перекинут через ее плечо. Носилки были тяжелыми, но сильнее всего давило мне на плечи бремя вины. Когда мы, спускаясь с гребня дюны, проходили мимо зловещего алого «колокольчика», мне стало совсем худо, и я едва переставлял ноги, как будто они налились свинцом.

Прежде чем войти под своды Леса Друма, мы миновали цветущий луг. Среди зелени журчали ручьи, высокие травы колыхались, отчего луг был похож на волнующееся море. Звенящие ручейки рисовали причудливые узоры среди травы, окаймляли заросли тростника сверкающими серебряными лентами. При других обстоятельствах красота этого места очаровала бы меня – красота, которую создал не магический инструмент, не великий волшебник. Красота, которая была здесь всегда, испокон веков.

И вот мы ступили под своды древнего леса. Под ногами потрескивали мелкие веточки, шуршала опавшая хвоя. Залитый солнцем луг остался позади, и вокруг воцарился таинственный полумрак. В воздухе плыл сильный запах древесной смолы – иногда резкий, иногда сладкий. Над головами трещали и перешептывались ветви. Казалось, что за стволами беззвучно перемещаются какие-то тени.

И снова при встрече с Лесом у меня возникло то же тревожное чувство, что и в прошлый раз. Это было не просто скопление живых существ разнообразных видов и размеров. Лес сам был живым существом. Когда-то он подарил мне посох из ветви тсуги. Но сейчас – я был в этом уверен – Лес наблюдал за мной настороженно, недоверчиво, подозрительно.

Я больно ударился большим пальцем ноги о корень, торчавший из земли. Стиснув зубы, чтобы не вскрикнуть, я крепче сжал ручки носилок. С тех пор как я покинул этот лес, мое «второе зрение» усовершенствовалось, но все равно в полутьме многие предметы выглядели нечеткими. Солнце освещало только верхушки деревьев, и лишь изредка узкие лучики проникали сквозь плотный зеленый балдахин и достигали земли. Но я не собирался замедлять шаг, чтобы оглядываться по сторонам. У меня не было времени. Точнее, времени не было у моей матери.

Мы с Бамбелви, ни на минуту не останавливаясь, чтобы передохнуть, углублялись следом за Рией в чащу леса. Странное, тревожное впечатление, будто деревья наблюдают за нами, следят за каждым нашим движением, постепенно усиливалось. Ветки возбужденно шуршали и стучали, когда мы проходили мимо. Прочие обитатели Леса, судя по всему, тоже узнали о нашем появлении. Время от времени я замечал чей-то пушистый хвост, мелькнувший вдали, или пару горящих желтых глаз. Среди тяжелых темных ветвей слышались звуки: неизвестные существа верещали, завывали. Один раз совсем близко от тропы, по которой мы шли, раздалось громкое, продолжительное царапанье – как будто кто-то острыми когтями сдирал с дерева кору. Или сдирал шкуру с добычи.

Руки и плечи ныли, но я не думал об этом: стоны Элен, которые становились все громче и жалобнее, причиняли мне жестокую боль. Бамбелви, видимо, тронутый ее страданиями, прекратил болтать и ворчать, хотя звон бубенчиков не утихал. И несмотря на то, что Риа двигалась среди деревьев легко, словно летний ветерок, она часто с озабоченным видом оглядывалась на женщину, лежавшую на носилках.

Так прошло несколько часов. Мы миновали непроходимые чащи, погруженные в сумрак поляны, покрытые коврами мха и заросшие папоротниками. В плечах пульсировала невыносимая боль – они буквально готовы были разорваться. Пальцы онемели, и я ежесекундно боялся уронить носилки. Неужели нет более короткого пути, раздраженно думал я. Неужели Риа заблудилась – как такое возможно? В горле пересохло, и в конце концов я, откашлявшись, открыл рот, чтобы окликнуть ее.

В этот момент далеко впереди, за ветвями деревьев, мелькнуло светлое пятно. Пока мы продирались через заросли высоких папоротников, которые цеплялись за мои штаны, свет становился все ярче. Лес редел, между стволами появилось свободное пространство. Прохладный ветерок, несущий свежий аромат мяты, овевал мое лицо, покрытое каплями пота.

Мы вышли на поляну, поросшую высокой травой. Посередине из паутины крепких, сильных корней к небу поднимался величественный дуб. Арбасса. Она была старше, чем выглядела, и выше всех других деревьев. Ее массивный ствол, который, казалось, был образован пятью или шестью стволами дуба, объединившимися в один, был гладким внизу, и лишь на высоте, в несколько раз превышавшей мой рост, от ствола отходили толстые сучья. Ветви дерева поднимались к небесам и исчезали за облаками.

Среди нижних ветвей, поблизости от ствола, находилось «гнездо» Рии, дом, образованный ветвями самого дерева. Ветви изогнулись и сплелись таким образом, что получились стены, пол и крыша. Окна были «задернуты» дрожащими занавесями из зеленых листьев. Я вспомнил, как впервые увидел это жилище ночью, когда оно было освещено изнутри и сияло, как звезда.

Риа подняла руки к небу, словно ветви дерева.

– Арбасса.

Величественный дуб дрогнул от корней до верхушки кроны, и на нас обрушился дождь из капель росы. Я с неприятным, неловким чувством вспомнил свою неуклюжую попытку заставить буковое дерево в Темных холмах склониться передо мной. В тот день Риа назвала меня глупцом за то, что я хотел совершить подобный поступок. Я не знал, была ли она права или нет, но сейчас, осторожно опуская на траву носилки, на которых лежала мама, я прекрасно понимал, что совершил гораздо более глупый поступок, призвав ее сюда.

– Розмарин, – сказала Элен голосом, охрипшим от стонов. Она указывала на куст с тонкими острыми листочками, который рос на краю поляны. – Принеси мне веточку. Пожалуйста.

Риа стремительно, словно молния, бросилась к кусту и мгновение спустя уже протягивала больной зеленую ветку.

– Вот, возьми. У него такой приятный аромат, напоминает запах сосны или ели, нагретой на солнце. Как ты назвала его?

– Розмарин. – Мать покатала веточку в пальцах, растерла листья, и над поляной поплыл сильный пряный запах. Она поднесла растертые листья к лицу и сделала глубокий вдох.

Выражение страдания на несколько мгновений исчезло с ее лица. Она опустила руки.

– Греки называли его «земными звездочками». Разве не прекрасно?

Риа кивнула, и ее кудри взметнулись над плечами.

– И он хорошо помогает от ревматизма, правда?

Элен удивленно взглянула на девочку.

– Откуда, Бога ради, ты это знаешь?

– Квен, моя подруга, пользовалась им при болях в руках. – На лице Рии промелькнула тень. – То есть она была моей подругой.

– Она заключила сделку с гоблинами, – объяснил я. – И в результате получилось так, что мы едва не погибли. Она была из дре… Риа, как ты называла этих существ?

– Из древолюдей. Наполовину дерево, наполовину человек. Она была последней из своего народа. – Риа смолкла и несколько мгновений прислушивалась к шепоту дубовых листьев над головой. – Она заботилась обо мне с тех пор, как я была совсем ребенком, – она нашла меня брошенной в лесу.

Элен поморщилась от боли, но не отвела взгляда от лица Рии.

– А ты не… ты не тоскуешь по своей настоящей семье, девочка?

Риа легкомысленно отмахнулась.

– Ой, нет. Нисколько. Моя семья – это здешние деревья. Особенно Арбасса.

И снова ветви затрепетали, осыпая нас росой. Но я все же заметил, что, несмотря на беззаботный тон, каким Риа ответила моей матери, в ее серо-голубых глазах затаилась печаль. Я никогда не видел в ее взгляде такой грусти.

Бамбелви, нахмурив брови, сжав губы и собрав подбородки, наклонился над носилками и прикоснулся ко лбу моей матери.

– У тебя лихорадка, – мрачно сказал он. – Ты еще горячее, чем прежде. Именно на такой случай у меня имеется загадка о бубенчиках. Это одна из самых забавных загадок, которые я знаю, – особенно потому, что я больше не знаю никаких загадок. Загадать тебе?

– Нет, – я грубо оттолкнул его прочь. – От твоих загадок и песен ей станет только хуже!

Он надулся, и подбородки задрожали над застежкой плаща.

– Истинная правда, истинная правда, истинная правда. – Он расправил плечи. – Но попомни мои слова: однажды придет день, и я кого-нибудь все-таки рассмешу.

– Уверен?

– Да. Возможно, даже тебя самого.

– Отлично. Обещаю, что в тот день, когда это случится, я съем свои башмаки. – Я хмуро взглянул на него. – А теперь убирайся отсюда. Ты хуже, чем проклятье, чума и ураган, вместе взятые.

Элен застонала, пошевелилась на носилках. Она пристально смотрела на Рию, в ее синих глазах я увидел тревогу и озабоченность, и она, казалось, собиралась что-то сказать. Но по какой-то причине промолчала и снова понюхала веточку розмарина. Повернувшись ко мне, мать попросила:

– Принеси мне, пожалуйста, пучок мелиссы. Ее запах помогает облегчить головную боль. Ты не знаешь, эта трава не растет здесь?

– Точно не знаю. Риа тебе скажет.

Риа, по-прежнему погруженная в какие-то невеселые размышления, кивнула.

– И немного ромашки, дитя мое, если сумеешь найти. Она часто растет рядом с хвойными деревьями, вместе с маленькими белыми грибами, у которых на ножках красные волоски.

– Деревья покажут мне, где искать целебные травы. – Риа взглянула на могучие ветви Арбассы. – Но сначала мы должны внести тебя в дом.

Она скинула удобные башмаки, сделанные из коры, и ступила в небольшое пространство, окруженное корнями. Риа произнесла длинную, шипящую фразу на языке дуба, и корни сомкнулись вокруг ее ступней, отчего она стала похожа на молодое деревце, отпрыск Арбассы. Она развела руки, словно желая обнять огромный ствол, и тогда одна раскидистая ветка склонилась и обняла Рию. В следующий миг ветка вернулась на место, корни раздвинулись, и в стволе дерева появилась щель. Она с треском расширялась, и, в конце концов, в стволе дуба образовалась дверь. Риа вошла внутрь и жестом пригласила нас следовать за собой.

Когда я наклонился, чтобы взяться за ручки носилок, мой взгляд упал на лицо матери. Щеки и лоб были покрыты капельками пота. На лице было написано безграничное страдание. Видеть ее такой было невыносимо, и мне снова стало так больно, будто мне в сердце вонзили копье. И все же… я не мог избавиться от странного чувства, что эта боль была вызвана не только моим безрассудным поступком.

Бамбелви, бормоча что-то себе под нос, поднял носилки. Вдвоем мы двинулись через лабиринт корней к двери. Когда до входа в дом оставалась пара шагов, кора начала смыкаться. Точно так же, как и в тот, первый раз, когда я хотел войти в дом Рии! Снова дерево не желало впускать меня внутрь.

Риа резко вскрикнула, замахала руками и сурово прошипела что-то – наверное, упрек. Дерево содрогнулось. Непокорная «дверь» перестала закрываться, затем медленно открылась. Риа бросила на меня мрачный взгляд, молча отвернулась и начала взбираться по винтовой лестнице с неровными, узловатыми ступенями, находившейся внутри ствола. Когда я вошел следом, пригнув голову, чтобы не удариться о притолоку, меня поразил сильный запах сырости, похожий на запах опавших листьев после дождя. И снова я подивился гигантским размерам дубового ствола. Арбасса изнутри казалась еще шире и толще, чем снаружи. Но несмотря на то, что помещение было просторным, мне пришлось постараться, чтобы в полумраке не задеть носилками стены и держать их ровно. Я все время боялся, что мать соскользнет на лестницу.

Медленно, осторожно мы поднимались по ступеням из живого дерева. Странные руны, сложные и запутанные, словно паутина, тянулись вдоль стен. Письмена, переплетавшиеся между собой, снизу доверху заполняли стены, окружавшие лестницу. Но они были непонятны мне, как и прежде. Меня охватило отчаяние.

Наконец мы добрались до плотной занавеси из листьев, которая служила дверью в дом Рии. Раздвинув ее, мы вошли в помещение с деревянным полом, образованным переплетением ветвей. Деревянная мебель «росла» прямо из живых веток и сучьев дуба. Я узнал низкий столик у очага, два прочных стула, небольшой шкафчик цвета меда, края которого были украшены зелеными листьями.

– О, – едва слышно вздохнула Элен, повернув голову, чтобы лучше рассмотреть обстановку. – Здесь так красиво!

Я кивнул Бамбелви, и мы, стараясь действовать как можно осторожнее, опустили носилки на пол. Мать с большим трудом села, но морщинки у нее на лбу немного разгладились. Она оглядывалась, пораженная видом комнаты. Мои мысли, однако, были заняты винтовой лестницей.

Словно догадавшись о моем состоянии, Риа прикоснулась к моей руке.

– Мне нужно найти кое-какие целебные травы для твоей мамы. – Она сняла с плеча Цветущую Арфу и прислонила ее к стене рядом с носилками. – У тебя тоже много работы, если ты по-прежнему надеешься спасти ее.

Глава 10
Тайна Арбассы

Сидя внутри волшебного дерева, я напрягал свои умственные способности до предела. Я испробовал все возможные способы, чтобы найти ключ к разгадке. Бессчетное число раз я карабкался по винтовой лестнице вверх, потом снова спускался вниз, пытаясь найти место, с которого нужно было начинать. Я отходил подальше, осматривал стену целиком, чтобы уловить хотя бы какую-то закономерность в расположении символов. Затем приближался к стене вплотную, прислонялся лбом к прохладному дереву, изучал отдельные руны одну за другой. Напрасно.

Проходил час за часом, а я все размышлял над загадочными надписями на стенах. Надписями, которые, по утверждению раковины, могли помочь мне в поисках лекарства, необходимого Элен. Искусно вырезанные замысловатые знаки казались мне полными скрытого смысла, но, увы, – я по-прежнему ничего не понимал.

Солнце склонилось к горизонту, наступили сумерки, и на лестнице внутри дерева стало совершенно темно. Некоторое время я пытался различить хоть что-то при помощи «ясновидения», но оно было почти бесполезно в темноте, и, наконец, Риа принесла мне своеобразный фонарь. Это был шар размером с мой кулак, слепленный из тонкого слоя воска, но очень прочный. Внутри шара ползали жучки, испускавшие ровный янтарно-желтый свет. Дюжины светлячков было достаточно, чтобы рассмотреть небольшой участок надписи.

Хотя я был благодарен хозяйке за светильник, я принял его молча. Так же молча я взял две чашки, одну с водой, другую с крупными зелеными орехами, которые некоторое время спустя принес мне Бамбелви. Неуклюжий шут споткнулся на лестнице и пролил половину воды мне на голову, но я едва заметил это. Я был погружен в раздумья. А еще меня терзало чувство вины. Пытаясь сосредоточиться на незнакомых рунах, я все равно слышал прерывистые вздохи и жалобные стоны женщины, которая лежала на полу в комнате у меня над головой. Женщины, которая появилась на Финкайре и угодила в смертельную ловушку Рита Гавра из-за меня.

Я знал, что там, снаружи, бледный серпик поднимается над Лесом Друма, и слабый свет молодой луны серебрит ветви Арбассы. Вчера у меня был месяц на то, чтобы спасти Элен. Теперь днем меньше. Задача была трудной, возможно, невыполнимой, но я не мог приступить к поискам лекарства, не расшифровав надпись. А надпись, судя по всему, вовсе не собиралась выдавать свой секрет.

Я устало оперся о деревянную стену, приложил к ней ладонь. Внезапно я ощутил тепло, как будто одна из рун вспыхнула и искорка обожгла мне руку – а в следующий миг погасла. Но в глубине души у меня возникло странное чувство – понимание того, что эти надписи действительно были вырезаны великим волшебником Туатой. Неужели он знал, что однажды, много лет спустя, его внук попытается прочесть зашифрованную надпись? Что эти слова станут единственной надеждой, единственной ниточкой в поисках лестницы в небо, в Мир Иной, где Дагда готовит свой Эликсир? И мог ли Туата догадаться о том, что этот Эликсир понадобится для спасения Элен – женщины, которой, как он предсказал, однажды суждено было дать жизнь волшебнику, еще более могущественному, чем он сам?

Да уж, великий из меня получился волшебник! Что я сделал хорошего без магического музыкального инструмента? Я принес лишь несчастье. И себе, и самому близкому человеку. Я не только лишился глаз, я едва не лишил жизни собственную мать.

Уныло шаркая ногами, я спустился к подножию лестницы. Совершенно подавленный, я привалился к стене, вытянул руку, прикоснулся кончиком пальца к самой первой руне. Она была похожа на квадратный подсолнух с длинной лохматой бородой. Я медленно провел пальцем по ее изгибам и углам, снова пытаясь хотя бы смутно почувствовать ее значение.

Ничего.

Я уронил руку. Возможно, мне не хватало уверенности в себе. Веры в свое предназначение. «Я был рожден, чтобы стать магом, разве не так? Сам Туата сказал это. Я его внук. Его наследник».

Я снова прикоснулся к первой руне.

И снова ничего не почувствовал.

«Говори со мной, руна! Я приказываю тебе!» По-прежнему ничего. Я ударил ладонью по стене. «Говори со мной, повторяю! Это приказ!»

Сверху, из комнаты, донесся стон, полный нестерпимой боли. Внутри меня все сжалось. Я медленно сделал вдох, стараясь успокоиться. «Если ты не хочешь помогать мне, сделай это ради нее! Она умрет, если я не смогу разгадать твой секрет». Я почувствовал, как по щеке побежала слеза. «Пожалуйста. Прошу тебя. Ради нее. Ради Элен. Ради… Матушки».

Я почувствовал покалывание и жжение в пальце, ощутил присутствие чуждой магии, но не понял, что происходит.

Прижав палец к руне, я сосредоточился изо всех сил. Я думал об Элен, лежавшей в одиночестве на полу из переплетенных дубовых ветвей. Я думал о ее любви ко мне. Дерево, казалось, становилось теплее в том месте, где я касался его. «Помоги ей, пожалуйста. Она стольким пожертвовала ради меня».

И в следующий миг я все понял. Первая руна «заговорила» со мной, беззвучно «сообщила» мне свое значение. В моем сознании прозвучал глубокий сильный голос, которого я прежде не слышал, но который почему-то показался мне хорошо знакомым. «Эти слова можно прочесть только с любовью, иначе они не станут понятыми».

А затем я узнал все остальное. Водопад, неудержимый поток слов, словно волна, захлестнул меня и унес прочь. «Семь Песен, сущность Волшебства, Одна и множество мелодий, Укажут путь в загробный мир, Хотя надежда прочь уходит…»

Меня охватило лихорадочное возбуждение. Я читал надписи, постепенно поднимаясь по ступеням винтовой лестницы. Я часто останавливался и, прежде чем двигаться дальше, повторял про себя строфы. Когда я, наконец, добрался до верхней площадки, первые лучи солнца озарили деревянные стены и затрепетали на рунах. После этой ночи Семь Песен запечатлелись в памяти так ясно, словно они были вырезаны на скрижалях моего сердца.

Глава 11
Одна и множество мелодий

Я достиг последней ступени лестницы и, отодвинув занавесь из листьев, вошел в комнату. Мама лежала на полу, носилки куда-то убрали. Услышав мои шаги, она пошевелилась под легким серебристым одеялом, которое соткали мотыльки, и попыталась поднять голову. Риа, скрестив ноги, сидела на полу рядом с больной; на ее лице была написана тревога. Бамбелви стоял, прислонившись к дальней стене, и мрачно смотрел на меня.

– Я разобрал надписи, – сказал я без всякой гордости. – И теперь нужно следовать их указаниям.

– Ты не мог бы поделиться с нами? – прошептала Элен. Розовые лучи зари, проникавшие сквозь зеленые занавески, коснулись ее мертвенно-бледного лица. – Как начинаются эти песни?

Я опустился на колени рядом с ней, внимательно посмотрел ей в лицо. Оно было искажено страданием, но во взгляде ее читалась безграничная любовь. Я начал вспоминать:

 
Семь Песен, сущность Волшебства,
Одна и множество мелодий,
Укажут путь в загробный мир,
Хотя надежда прочь уходит.
 

– Хотя надежда прочь уходит, – повторил Бамбелви, уставившись на свой колпак. – Истинная правда, истинная правда, истинная правда.

Я окинул его злобным взглядом, а Риа потянулась за небольшой подушкой, от которой исходил аромат хвои.

– Что значит «одна и множество мелодий»?

– Я точно не знаю. – Я некоторое время молчал, глядя, как Риа подсовывает подушку под голову Элен. – Но дальше там говорится, что каждая из Семи Песен – часть того, что называется «Великой и славной Песнью Звезд»; может быть, в этом и состоит объяснение.

– Да, я думаю, ты прав, сынок. – Элен смотрела на меня. – Что еще ты узнал?

– Немало разных вещей. – Я вздохнул. – Большую часть я так и не понял. Что-то о семенах, кругах, скрытых источниках магии. И что-то о единственном различии между доброй магией и злой… что оно заключается в намерениях человека, использующего эту магию.

Я взял мать за руку.

– А потом я дошел и до самих Семи Песен. Они начинаются с предупреждения.

 
Ты в каждой Песне суть найди,
Не торопись идти вперед,
Ведь истина, как древний дуб,
Веками из семян растет.
 

Я помолчал, вспомнив, что даже могучая Арбасса, которая сейчас держала нас в объятиях, сначала была всего лишь крошечным семечком. Но это не слишком приободрило меня, когда я произносил следующие строки:

 
Усвой по очереди все,
Исследуй Песни не спеша,
Запомнить твердо должен ты:
У каждой Песни есть душа.
 

– У каждой Песни есть душа, – повторила Риа. – Как ты думаешь, что это значит?

Я положил ладонь на пол из переплетенных ветвей.

– Понятия не имею. Ничего не понимаю.

Мать слабо сжала мои пальцы.

– Прочитай нам сами Песни.

Продолжая размышлять над вопросом Рии, я медленно начал:

 
С Преображения начни
И к древолюдям обратись.
Об Узах ты узнай затем,
Вод озера Лица коснись.
 
 
Урок Защиты – третья Песнь,
В туннели гномов загляни.
О власти Имени узнай
В деревне Слантос, средь равнин.
 
 
В столице древней Варигаль
Прыжок освоить предстоит,
Уничтожения урок
В драконьем логове сокрыт.
 
 
Последний – Виденья урок,
На островке за пеленой.
Узнав Семь Песен, ты готов
Найти ворота в Мир Иной.
 
 
Но помни! Лишь постигнув Семь,
В загробный мир проникнешь ты.
Глаз Смерти бродит среди скал,
На пепелище жди беды.
 

В комнате воцарилась тишина. Даже бубенчики Бамбелви больше не звенели.

Через некоторое время я негромко заговорил:

– Я не знаю, сумею ли я совершить все, что требуют Песни, и вернуться сюда прежде, чем…

– Я умру. – Элен подняла руку и коснулась моей щеки. – Неужели мне не удастся убедить тебя не ходить туда, сын мой? – Рука безвольно упала на пол. – По крайней мере, если ты останешься, мы сможем, наконец, хоть немного побыть вместе, после всех этих лет.

– Нет! То, что с тобой случилось, произошло по моей вине. И именно я должен найти лекарство. Даже если у меня есть лишь один шанс из миллиона.

Ее бледное лицо совершенно побелело.

– Даже если ты погибнешь, пытаясь спасти меня? Ведь тогда мы оба простимся с жизнью!

Риа сочувственно прикоснулась к моему плечу. Я вспомнил свист птицы и хлопанье крыльев, вспомнил о том, кого потерял – о храбром соколе, погибшем в битве за Черный замок. Мы называли его Несчастьем, никакое другое имя ему бы не подошло. Но не стоило придавать значения сердитым крикам, предназначенным для моих ушей, – поступки птицы говорили сами за себя. Я подумал, что, может быть, его дух сейчас обитает в Мире Ином? Если мое отчаянное предприятие закончится провалом, я встречу сокола в царстве мертвых. Мы с мамой встретим.

Элен напряглась и стиснула пальцы в кулаки – очередной приступ боли терзал ее тело. Риа потянулась к чаше с желтым питьем, которое по запаху напоминало крепкий мясной бульон. Она осторожно помогла ей сделать несколько глотков, но все равно немного жидкости пролилось на пол. Подняв чашу, Риа несколько раз громко щелкнула языком.

Только в этот момент я заметил, что на шкафу сидела белка с огромными карими глазами. Она спрыгнула на пол и подбежала к хозяйке. Зверек положил переднюю лапку Рии на колено и принялся размахивать пушистым хвостом. Прежде чем Риа успела «прощелкать» очередной приказ, белка взяла чашу из ее рук, ответила серией тонких щебечущих и скрипящих звуков и метнулась прочь, унося посудину.

– Это Икстма, – объяснила девочка маме. – Я однажды нашла его на поляне неподалеку отсюда. Он жалобно пищал, потому что у него была сломана лапка. Я вылечила его, и с тех пор он часто навещает меня и помогает чем может. Я попросила его приготовить для тебя новую порцию питья. Он побежал нагрызть еще ромашки.

Несмотря на свое ужасное состояние, мама едва не рассмеялась.

– Ты удивительная девочка, совершенно удивительная! – Ее лицо окаменело, стало неподвижным, и лишь тени листьев дрожали на золотых волосах. – Я хотела бы, чтобы у меня было побольше времени на этой земле… жаль, что я не успею поближе узнать тебя.

– У тебя будет время, – заверила ее Риа. – После того, как мы вернемся с лекарством.

– Мы?! – Я в изумлении уставился на нее. – А кто сказал, что ты пойдешь со мной?

– Я сказала, – спокойно ответила она и скрестила руки на груди. – Ты не сможешь мне помешать, не сумеешь меня отговорить.

– Нет! Риа, ты можешь погибнуть!

– Это не имеет значения. Я иду с тобой.

Стены и пол домика заскрипели – Арбасса качнулась из стороны в сторону. Возможно, внезапный порыв ветра пошевелил ее ветви. Но я подозревал, что дело было вовсе не в этом.

– Но почему, ради всего святого, ты решила идти со мной? – нетерпеливо воскликнул я.

Риа как-то странно посмотрела на меня.

– Ты постоянно сбиваешься с пути.

– Прекрати это, будь добра! А как же мама? Кто-то же должен…

– Икстма позаботится о ней. Мы уже обо всем договорились.

Я прикусил губу. И обернувшись к Элен, устало спросил:

– Неужели все девчонки такие упрямые?

– Нет. Только наделенные сильными инстинктами. – Она перевела взгляд на Рию. – Глядя на тебя, я вспоминаю себя в детстве, девочка.

Риа порозовела.

– А ты напоминаешь мне… – Она осеклась. – Я расскажу тебе, когда мы вернемся.

Бамбелви откашлялся.

– Я останусь с ней.

Я подскочил от изумления.

– Что?

– Я сказал, что останусь с ней. Чтобы ей не было одиноко во время мучительной предсмертной агонии. Это будет ужасно, совершенно ужасно, я знаю наверняка. Но, может быть, мне удастся немного облегчить ее страдания. Я вспомню свои самые веселые песенки, самые забавные истории. Это именно то, что нужно человеку, охваченному страхом перед неизбежной смертью.

– Ничего этого не будет! – Я стукнул кулаком по деревянному полу. – Ты… ты пойдешь с нами.

Темные глаза Бамбелви округлились от удивления.

– Ты хочешь, чтобы я пошел с тобой?

– Нет. Но ты все равно пойдешь.

– Мерлин, нет! – Риа взмахнула руками, зеленые листья рукавов заколыхались. – Прошу тебя, не позволяй ему уходить.

Я угрюмо покачал головой.

– Я вовсе не жажду его общества в походе. Я просто не хочу, чтобы он топтался вокруг нее. То, что он называет развлечением, убьет ее не за месяц, а за неделю!

Элен протянула дрожащую руку и снова легко прикоснулась к моей щеке.

– Если ты твердо решил идти, я хочу, чтобы прежде ты меня выслушал.

Взгляд ее сапфировых глаз был устремлен на меня, и мне вновь показалось, что он проникает прямо в душу.

– Самое важное – я хочу, чтобы ты знал… Запомни: даже если я умру до твоего возвращения, я не сожалею об этом. Я готова заплатить такую цену за возможность увидеться с тобой.

Я отвел глаза.

– И еще… За свою жизнь я немногому научилась, но одно знаю наверняка. Все мы – и я в том числе – способны проявлять и злобу змеи, и нежность голубки.

Я резким движением откинул со лба волосы.

– У меня в душе живет змея, это точно! Но я никогда не поверю в то, что ты способна на злые мысли или поступки. Никогда, ни за что!

Она тяжело вздохнула и отвернулась. Некоторое время ее взгляд блуждал по переплетениям ветвей, составлявшим стены комнаты.

– Хорошо, я скажу иначе. Ты в свое время с удовольствием слушал мои рассказы о древних греках. Помнишь миф о девушке по имени Психея?

Не понимая, к чему она клонит, я кивнул.

И снова синие глаза матери настойчиво вглядывались в мои.

– Так вот, греческое слово «психе» имеет два различных значения. Иногда оно означает бабочку. А иногда – душу.

– Я не понимаю.

– Видишь ли, бабочка – королева преображения. Она способна превращаться из незаметного, иногда противного на вид червячка в самое прекрасное создание на свете. И душа, сын мой, тоже на это способна.

У меня пересохло в горле.

– Прости меня, матушка.

– Не нужно просить у меня прощения, сынок. Я люблю тебя. Я люблю вас всех.

Наклонившись, я поцеловал ее пылающий лоб. Она слабо улыбнулась мне и повернула голову к Рии.

– А для тебя, девочка, у меня есть вот что. – Она вытащила из кармана своего темно-синего платья несколько веточек, перевязанных красной ниткой. – Это амулет из дуба, ясеня и боярышника. Возьми его. Видишь, почки готовы лопнуть, они полны жизни? Они скоро расцветут, как и ты. Возьми его с собой, он придаст тебе смелости. И будет напоминать о том, что нужно доверять своим инстинктам. Прислушивайся к голосу сердца. Потому что, на самом деле, это голос Природы, нашей общей матери.

В глазах Рии блеснули слезы. Она приняла подарок и прикрепила его к рубашке из листьев и лиан.

– Я буду слушать. Обещаю.

– Мне кажется, ты прислушиваешься к Природе и без моих советов.

– Точно, – вмешался я. – Дело доходит до того, что время от времени она напоминает людям о необходимости доверять ягодам.

Риа покраснела, перебирая в пальцах веточки дуба, ясеня и боярышника.

– Ну, конечно, – буркнул Бамбелви, – для меня у тебя ничего не найдется!