Текст книги "Двое на башне"

IV

Неделю или десять дней спустя была ясная звездная ночь. Уже случилось несколько таких вечеров с тех пор, как леди Константин пообещала Суитэну Сент-Кливу прийти изучать астрономические явления на колонне Рингс-Хилл; но она не приходила. В этот вечер она сидела у окна, штора на котором не была опущена. Ее локоть покоился на маленьком столике, а щека на руке. Ее глаза были привлечены яркостью планеты Юпитер, находившейся в противоположной части эклиптики, она сияла на леди сверху вниз, как будто желая обратить на себя ее внимание.

Ниже планеты на фоне неба можно было различить темные края паркового ландшафта. В качестве одной из его особенностей, хотя и почти скрытой деревьями, посаженными, чтобы отгородить залежные участки поместья, возвышалась верхняя часть колонны. Сейчас она была едва видна, если и была видна вообще; однако леди Константин по дневному опыту знала ее точное местоположение при виде из окна, в которое она сейчас смотрела. Осознание того, что башня все-таки там, несмотря на то, что ее быстро окутали тени, привело одинокий разум к недавней встрече с молодым астрономом на вершине колонны и к обещанию почтить его визитом, чтобы узнать некоторые секреты о мерцающих телах над головой. Любопытное сочетание юношеского пыла и старческого отчаяния, обнаруженное ею в молодом человеке, сделало бы его интересным для любой проницательной женщины, даже не принимая в расчет его светлые волосы и раннехристианское лицо. Но таково усиливающее свойство памяти, что его красота, пожалуй, была в ее воображении богаче, чем в реальности. Бессмысленно было думать, превысят ли искушения, с которыми он столкнется на своем пути, стойкость его натуры. Будь он состоятельным юношей, за него можно было бы беспокоиться. Несмотря на его здоровое честолюбие и джентльменское поведение, она подумала, что, возможно, для него было бы лучше, если бы он никогда не стал известен за пределами своей одинокой башни, забыв о получении высокого интеллектуального развития, – что, вероятно, сделало бы его пребывание в Уэлланде в его собственных глазах пренебрежением к отцовской ветви семьи, чье общественное положение всего несколько лет назад мало чем отличалось от ее собственного.

Вдруг она накинула на себя плащ и вышла на террасу. Она спустилась по ступенькам на нижнюю лужайку, прошла через калитку в открытый парк и остановилась. Теперь башню можно было различить. Как слова, которые выражают мысль, развивают ее в дальнейшем, так и тот факт, что она зашла так далеко, побудил ее идти дальше. Человек, ненароком увидевший походку леди Константин, нашел бы ее неровной; и уменьшение, и увеличение скорости движения в направлении столпа могло было быть объяснено только побудительным мотивом, гораздо более тревожным, чем намерение посмотреть в телескоп. Так она шла до тех пор, пока, выйдя из парка, не пересекла дорогу и не вышла на большое поле, посреди которого возвышался поросший елями холм, похожий на Мон-Сен-Мишель1313
  Мон-Сен-Мишель (фр. Mont Saint-Michel – гора святого Михаила) – небольшой скалистый остров, превращённый в остров-крепость, на северо-западном побережье Франции.


[Закрыть] в своей бухте.

Звезды были настолько яркими, что отчетливо показывали ей то место, и теперь она могла видеть слабый свет на вершине колонны, поднимающейся подобно темному, указывающему на далекие созвездия персту. Ветра для человеческого ощущения не было; но ровное, напряженное дыхание елей свидетельствовало о том, что сейчас, как и всегда, в кажущемся застое наблюдалось движение. Ничто, кроме абсолютного вакуума, не могло сковать их голоса́.

Дверь в башню была прикрыта. Здесь было нечто большее, чем порожденная тошнотворным однообразием причуда, которая завела леди Константин так далеко, поэтому она без колебаний призналась себе в этом. Три года назад, когда каждое ее действие было верхом приличия, она не могла и подумать ни о чем, что могло бы завести ее так далеко от дома.

Бесшумно поднявшись на башню и выглянув из люка, она увидела Суитэна, склонившегося над лежащим на небольшом столике свитком бумаги. Маленький фонарь, освещавший его, показывал, что он был тепло закутан в пальто и толстую шапку, а позади него стоял телескоп на треноге.

Что же он такое делал? Она заглянула через его плечо в бумагу и увидела цифры и значки. Записав что-то, он снова подошел к телескопу.

– Что вы сейчас делаете? – спросила она тихим голосом.

Суитэн вздрогнул и обернулся. Слабого света лампы было достаточно, чтобы он увидел ее лицо.

– Кропотливая работа, леди Константин, – отвечал он, не выказывая особого удивления. – Делаю все возможное, чтобы наблюдать удивительные, как я их называю, звезды.

– Вы сказали, что покажете мне небо, если я приду звездной ночью. Вот я пришла.

Суитэн, для начала, направил телескоп на Юпитер и продемонстрировал ей великолепие этого небесного тела. Затем он направил прибор на менее яркие очертания Сатурна.

– Здесь, – сказал он, переходя ближе к делу, – мы видим мир, который, на мой взгляд, безусловно самый замечательный в солнечной системе. Представьте себе потоки спутников или метеоров, несущихся, словно маховик, вокруг планеты так близко друг к другу, что они кажутся нам сплошной материей!

Он все глубже и глубже погружался в эту тему; по мере того, как он продвигался вперед, его идеи набирали обороты, подобно его любимым небесным телам.

Когда он сделал паузу, чтобы перевести дыхание, она сказала тоном, сильно отличающимся от его собственного:

– Теперь я должна сказать вам, что, хотя я и интересуюсь звездами, я пришла к вам отнюдь не из-за них… Сначала я думала рассказать об этом мистеру Торкингему; но потом я передумала и остановила свой выбор на вас.

Она говорила так тихо, что он мог и не расслышать ее. Во всяком случае, увлеченный своими грандиозными мыслями, он совсем не обратил на нее внимания. Он продолжал:

– Что ж, когда-нибудь мы выйдем за пределы Солнечной системы – оставим позади нас в нашем полете солнце, большие и малые планеты, оставим совсем, как птица может покинуть свой куст и улететь в целый лес. Итак, что вы видите, леди Константин?

И он навел свою ахроматику1414
  Имеется в виду ахроматический телескоп – преломляющий телескоп, который использует ахроматическую линзу для коррекции хроматической аберрации (погрешности изображения).


[Закрыть] на Сириус1515
  Сириус (лат. Sirius от др. греч. «яркий», «блестящий») – двойная звезда в созвездии Большого Пса. Ярчайшая звезда ночного неба.


[Закрыть].

Она сказала, что видит яркую звезду, хотя теперь она кажется, как и раньше, всего лишь точкой света.

– Это потому, что он настолько далек, что никакое приближение не увеличит его размер. Хотя Сириус называется неподвижной звездой, он, как и все неподвижные звезды, движется с невообразимой скоростью; но никакое приближение не покажет эту скорость чем-то иным, кроме покоя.

И так говорили они о Сириусе, а потом и о других звездах, что

…в зарослях

Всех этих зверей, и рыб, и птиц,

В которых, как на индийских плантациях,

Ученый созвездия хранит1616
  Строки из поэмы «Гудибрас» Сэмюэла Батлера (англ. Samuel Butler; 1613 – 1680, Hudibras: Part 2 – Canto III).


[Закрыть],

пока он не спросил ее, сколько звезд, по ее мнению, видно им в этот момент?

Она оглядела внушительный участок неба, открывавшийся им из-за их высокого положения.

– О, тысячи, сотни тысяч, – сказала она с рассеянным видом.

– Нет. Их всего около трех тысяч. А как вы думаете, сколько можно увидеть с помощью мощного телескопа?

– Я не буду гадать.

– Двадцать миллионов. Так что, для чего бы ни были созданы звезды, они точно не были созданы для того, чтобы радовать наши глаза. Так же и во всем: ничто не создано для человека.

– Именно из-за этой мысли вы так печальны для своего возраста? – спросила она почти с материнской заботой. – Я думаю, астрономия – плохое занятие для вас. Она заставляет слишком явно ощущать человеческую ничтожность.

– Возможно, так оно и есть. Однако, – добавил он более жизнерадостно, – хоть я и чувствую, что это занятие почти трагично по своей сути, я все-таки надеюсь стать новым Коперником. Тем, кем он был для солнечной системы, я стремлюсь быть для систем за ее пределами.

Затем, с помощью имеющегося под рукой инструмента, они вместе отправились от Земли к Урану и загадочным окраинам солнечной системы; от солнечной системы к звезде в созвездии Лебедя, ближайшей неподвижной звезде в северном полушарии; от звезды в созвездии Лебедя к более отдаленным звездам; а оттуда – к самым далеким видимым; пока леди Константин не осознала, что с помощью хрупкой линии взгляда они преодолели поистине ужасающую бездну.

– Сейчас мы пронзаем расстояния, в сравнении с которыми огромная линия, протянувшаяся от земли до солнца, – всего лишь невидимая точка, – сказал юноша. – Когда мы, к примеру, достигаем планету, удаленность которой в сто раз превышает удаленность солнца от земли, мы проходим всего лишь двухтысячную часть пути до того места, куда мы зрительно прибыли сейчас.

– О, пожалуйста, не надо; это гнетет меня! – возразила она не без серьезности. – Это заставляет меня чувствовать, что жизнь бессмысленна; это совершенно уничтожает меня.

– Если вашей светлости неприятно всего лишь раз побродить по этим зияющим пространствам, подумайте, как должно быть неприятно мне находиться в постоянном, так сказать, подвешенном состоянии среди них ночь за ночью.

– Да… На самом деле я пришла к вам не по этому вопросу, мистер Сент-Клив, – начала она во второй раз. – А по личному делу.

– Я слушаю, леди Константин.

– Я расскажу вам его. Но нет, не сейчас. Сначала давайте закончим с начатым грандиозным предметом; он затмевает мое дело.

По ее интонации трудно было понять, боялась ли она затронуть свой собственный вопрос или действительно интересовалась его. Или определенная юношеская гордость, проснувшаяся в нем из-за того, что он стал толкователем такой обширной темы, и что привлек ее сюда, чтобы послушать и понаблюдать, возможно, побудила ее по доброте душевной потакать ему.

В этой связи он возразил против того, что она использовала слово «грандиозный» для описания реальной вселенной:

– Воображаемая картина неба, как вогнутого купола, основание которого простирается от горизонта до горизонта нашей земли, грандиозна, просто грандиозна, и я хотел бы никогда не выходить за рамки такого взгляда. Но на самом деле небо – это ужас.

– Новый взгляд на наших старых друзей, на звезды, – сказала она, глядя наверх и улыбаясь им.

– Но это же совершенно очевидно! – воскликнул молодой человек. – Поначалу вы вряд ли подумали бы, что там, наверху, лежат ужасные чудовища, ожидающие, когда их обнаружит любой в меру проницательный разум, – чудовища, с которыми обитатели океанов не идут ни в какое сравнение.

– Какими же чудовищами они могут быть?

– Обезличенные чудовища, а именно: Беспредельность. Пока человек не осмыслил звезды и их межпространства, он вряд ли знал, что есть вещи гораздо более ужасающие, чем чудовища формы, а именно чудовища размера без известного обличья. Такие чудовища – это пустоты и заброшенные места Вселенной. Посмотрите, например, на те кусочки тьмы в Млечном Пути, – продолжал он, указывая пальцем туда, где галактика простиралась над их головами с яркостью матовой паутины. – Вы видите эту черную дыру в нем рядом с Лебедем? А к югу от экватора есть еще более примечательное место, называемое Угольным мешком, это своего рода шуточное прозвище из-за своей неадекватности. В них наш взгляд погружается совершенно за пределы любого мерцающего света, который мы когда-либо встречали. Это глубокие колодцы, в которые может окунуться человеческий разум, не говоря уже о человеческом теле! И обратите внимание на полости по бокам и еще на бездны справа и слева, когда будете следовать взглядом дальше!

Леди Константин была внимательна и безмолвна.

Он снова и снова пытался дать ей представление о размерах Вселенной; никогда не было более пылкого стремления низвести неизмеримое до уровня человеческого понимания! С помощью фигур речи и метких сравнений он завладел ее разумом и заставил следовать за ним в такие места, о существовании которых она никогда в жизни даже не подозревала.

– Есть величина, с которой начинается достоинство, – восклицал он. – Далее есть величина, с которой начинается великолепие; далее есть величина, с которой начинается торжественность; далее – величина, с которой начинается ужас; далее – величина, с которой начинается омерзение. Эта величина слабо приближается к размерам звездной Вселенной. Так разве я не прав, говоря, что те умы, которые прилагают все свои силы воображения, чтобы погрузиться в глубины этой Вселенной, просто напрягают свои способности, чтобы обрести новый ужас?

Стоя в присутствии звездной Вселенной, под самыми глазами созвездий, леди Константин кое-что поняла из аргументов серьезного юноши.

– И чтобы добавить новую странность к тому, чем обладает небо в своих размерах и бесформенности, надо сказать, что здесь задействовано свойство распада. Несмотря на все чудо этих вечных звезд, вечных сфер и всего остального, они не вечны, они не бессмертны; они сгорают, как свечи. Вы видите ту умирающую звезду в теле Большой Медведицы? Два столетия назад она была такой же яркой, как и другие. Наши чувства могут прийти в ужас, погрузившись в них и осознав, какие они на самом деле, но даже в их великолепии есть нечто жалкое. Представьте, что все они погасли, и ваш разум нащупывает свой путь сквозь небо полной тьмы, время от времени натыкаясь на черные, невидимые угли этих звезд… Если вы жизнерадостны и хотите оставаться такой, оставьте изучение астрономии в покое. Из всех вещей только она заслуживает звания ужаснейшей.

– Не очень-то весело.

– Но, с другой стороны, если вы беспокойны и тревожитесь о будущем, немедленно изучайте астрономию. Ваши беды сразу станут удивительно малы. Но ваши занятия уменьшат их особым образом, они уменьшат важность всего. Так что наука по-прежнему остается ужасной, даже как панацея. Совершенно невозможно адекватно думать о небе – о том, чем, по сути, является небо, не ощущая его как сопутствующий кошмар. Лучше – гораздо лучше – для людей забыть Вселенную, чем ясно помнить о ней!.. Но вы сказали, что Вселенная, на самом деле, не то, ради чего вы пришли ко мне. Что же это, могу я спросить, леди Константин?

Она задумалась, вздохнула и обратилась к нему с какой-то жалостью в голосе.

– Необъятность темы, которой вы меня увлекли, полностью вытеснила из меня мою! Ваша – небесная; моя – прискорбно человеческая! И меньшее должно уступить место большему.

– Но важно ли это в человеческом смысле, не считая макрокосмических масштабов? – спросил он, наконец привлеченный ее манерой; ибо он начал понимать, несмотря на свое предубеждение, что у нее действительно что-то было на уме.

– Это так же важно, как обычно важны личные неприятности.

Несмотря на свое предвзятое мнение, что она пришла к Суитэну как работодатель к иждивенцу, как хозяйка к пажу, она вступала с ним в доверительные отношения. Его обширные и романтические устремления придавали его личности силу и обаяние, которые она не могла не почувствовать. В присутствии необъятностей, низведенных его молодым умом как бы свыше на ее разум, они подсознательно становились равными. Более того, у леди Константин была врожденная склонность меньше зацикливаться на своем неизменном положении леди графства, чем на своих мимолетных эмоциях как женщины.

– Но я отложу дело, которое пришла поручить вам, – продолжила она, улыбаясь. – Я должна пересмотреть его. Теперь же мне пора возвращаться.

– Позвольте мне проводить вас через лес и поля?

Она не сказала ни внятного «да», ни «нет»; и, спустившись с башни, они прошли между елями и пересекли вспаханное поле. По странному совпадению, когда они приблизились к Большому Дому, он заметил:

– Возможно, вам будет интересно узнать, леди Константин, что та звезда среднего размера, которую вы видите вон там, низко на юге, находится точно над головой сэра Блаунта Константина в центре Африки.

– Как странно, что вы это сказали! – ответила она. – Вы затронули ту самую тему, о которой я пришла поговорить.

– По семейному делу? – удивленно переспросил он.

– Да. Каким незначительным оно кажется теперь, после нашей астрономической грандиозности! И все же, когда я шла к вам, это настолько превосходило обычные вопросы моей жизни, как тема, к которой вы меня подвели, превосходит эту. Но, – добавила она с легким смешком, – я попытаюсь опуститься до таких эфемерных пустяков, как человеческая трагедия, и все объясню, раз уж я пришла. Дело в том, что мне нужен помощник: ни одна женщина никогда не желала большего. Уже несколько дней я мечтаю о надежном друге, который мог бы отправиться за меня с тайным поручением. Необходимо, чтобы мой посланник был образован, умен, нем, как могила. Дадите ли вы мне торжественное обещание относительно последнего пункта, если я доверюсь вам?

– Самым решительным образом, леди Константин.

– Ваша правая рука на договоре.

Он протянул ей свою и поднес ее руку к губам. В дополнение к его уважению к ней как к хозяйке поместья, в этих отношениях было и восхищение двадцатилетнего ее двадцатью восемью или девятью годами.

– Я доверяю вам, – сказала она. – Теперь, помимо вышеуказанных условий, особенно необходимо, чтобы мой поверенный знал сэра Блаунта Константина, когда тот был дома. Ибо поручение касается моего мужа; я очень встревожена тем, что слышала о нем.

– Мне действительно жаль это знать.

– В приходе есть только два человека, которые соответствуют всем условиям, – мистер Торкингем и вы. Я посылала за мистером Торкингемом, и он пришел. Но я не смогла рассказать ему. В последний момент я почувствовала, что он этого не сделает. И я пришла к вам, потому что думаю, что вы справитесь. Дело вот в чем: мой муж заставил меня и весь мир поверить, что он в Африке, охотится на львов. Я получила таинственное письмо, в котором сообщается, что его видели в Лондоне при весьма странных обстоятельствах. Я хочу убедиться в истинности этого. Вы отправитесь в поездку?

– Лично я бы пошел на край света ради вас, леди Константин, но…

– Никаких «но»!

– Как я могу уехать?

– Почему бы и нет?

– Я готовлю работу о переменных звездах. Есть одна из них, которую я особенно наблюдаю уже в течение нескольких месяцев, и на ней в основном зиждется моя главная гипотеза. До сих пор её называли нерегулярной; но я обнаружил периодичность в ее, так называемых, нерегулярностях, которая, если ее доказать, добавила бы несколько очень ценных фактов к тем, которые уже известны по этому вопросу, одному из самых интересных во всей астрономии, сбивающих с толку и наводящих на размышления. Теперь должно произойти ее внезапное изменение на этой неделе, или, самое позднее, на следующей, и для подтверждения моей теории я должен следить каждую ночь, чтобы не пропустить его. Вы видите причину моего отказа, леди Константин.

– Молодые люди всегда такие эгоистичные! – сказала она.

– Если я уеду сейчас, это может погубить весь мой годовой труд! – возразил юноша, сильно обиженный. – Вы не могли бы подождать две недели?

– Нет-нет. Прошу вас, забудьте, что я просила вас. У меня нет желания причинять вам неудобства.

– Леди Константин, не сердитесь на меня! Сделаете вы вот что: присмотрите за звездой, пока меня не будет? Если вы готовы сделать это с усердием, я поеду.

– А это не доставит много хлопот?

– Это доставит некоторые хлопоты. Вам придется приходить сюда каждый ясный вечер около девяти часов. Если вечером небо не будет ясным, тогда придется прийти в четыре утра, если к тому времени тучи рассеются.

– Нельзя ли принести телескоп ко мне домой?

Суитэн покачал головой.

– Возможно, вы не заметили его реальных размеров, – и что он закреплен на станине? Я не мог позволить себе купить экваториал1717
  Имеется в виду экваториальная (параллактическая) монтировка – устройство для установки телескопа (или другого астрономического инструмента) так, чтобы одна из его осей была параллельна земной оси (и, соответственно, перпендикулярна небесному экватору).


[Закрыть], и мне пришлось соорудить устройство собственного изобретения, чтобы оно в какой-то мере отвечало назначению экваториала. Его можно было бы передвинуть, но я бы предпочел к нему не прикасаться.

– Что ж, я буду приходить к телескопу, – продолжила она с не совсем игривой интонацией. – Вы самый невоспитанный юноша, которого я когда-либо встречала; но, полагаю, я должна отнести это на счет науки. Да, я буду приходить в башню в девять часов каждый вечер.

– И в одиночестве? Я бы предпочел, чтобы мои занятия оставались неизвестными.

– И в одиночестве, – ответила она, потрясенная его непреклонностью.

– Вы не пропустите утреннее наблюдение, если это будет необходимо?

– Я дала свое слово.

– И я даю свое. Полагаю, мне не следовало быть таким требовательным! – Он говорил с тем внезапным эмоциональным ощущением собственной незначительности, которое делало возможными эти смены настроения. – Я поеду куда угодно… сделаю для вас все, что угодно… сию же минуту… завтра или в любое время. Но вы должны вернуться со мной в башню, и позвольте мне показать вам процесс наблюдения.

Они вернулись обратно по своим следам, оставляя на нежном инее отпечатки ног, в то время как две звезды в созвездии Близнецов смотрели сверху вниз на них сквозь деревья, как будто проводя между собой и ими аналогию. На башне были даны соответствующие инструкции. А когда все закончилось, и он снова проводил ее к Большому Дому, она сказала:

– Когда вы сможете начать?

– Сейчас, – ответил Суитэн.

– Тем лучше. Отправляйтесь с ночной почтой.