Текст книги "Ганнибал"

И все вспомнил. Сначала в памяти возникла лестница, потом верхняя лестничная площадка, а на ней репродукция «Весны» – ее верхний край видишь, еще когда поднимаешься по ступеням; он прямо сейчас видел раму входной двери, но не мог припомнить никого на улице, ни одного лица.

Имея большой опыт проведения допросов, он спросил самого себя, пытаясь припомнить все второстепенные детали:

– Когда ты смотрел на репродукцию, что ты слышал?.. Стук кастрюль в кухне на первом этаже. Когда ты поднялся на площадку и стоял перед репродукцией, что ты тогда слышал? Звук работающего телевизора. Телевизор в гостиной. Роберт Стэк в роли Элиота Несса в фильме «Gli intoccabili»[74]74
  «Неприкасаемые», фильм итальянского режиссера Дж. Монтальди (1968) (ит.).


[Закрыть]. Ты чувствовал запах кухни? Да, запах кухни. А еще какой-нибудь запах? Я увидел репродукцию – НЕТ, НЕ ТО, ЧТО ТЫ ВИДЕЛ! Запах! Ты почувствовал еще какой-нибудь запах? Да, я все еще чувствовал в носу запах «альфы», в салоне было очень жарко, запах стоял в ноздрях, запах горячего моторного масла, разогретого… Да, оно разогрелось, пока я гнал по автостраде Раккордо. По автостраде Раккордо. Куда? В Сан-Кашано[75]75
  Сан-Кашано – городок неподалеку от Флоренции.


[Закрыть]. Еще я слышал, как лает собака, это тоже было в Сан-Кашано, там живет один взломщик и насильник, его зовут Джироламо, не помню фамилию…

В тот момент, когда все совпало, когда словно щелкает выключатель и все разрозненные части изображения сливаются воедино, когда мысль пробивается наконец сквозь туман – вот тогда ощущаешь самое огромное блаженство! Для Ринальдо Пацци это был самый замечательный миг в его жизни.

Через полтора часа Пацци арестовал Джироламо Токка. Жена Токка кидалась камнями вслед машине, увозившей ее мужа.

18

Токка был не подозреваемый, а просто мечта. Еще в молодости он отсидел девять лет за то, что убил человека, обнимавшего его невесту в темном переулке. Против него также возбуждалось дело в связи с его сексуальными домогательствами в отношении собственных дочерей и за избиение домочадцев, кроме того, он имел еще один срок за изнасилование.

Квестура чуть не разнесла дом Токка по камешку, стараясь найти вещественные доказательства. Пацци лично проводил обыск и сам обнаружил стреляную гильзу, которая стала одним из немногих вещдоков, представленных суду обвинением.

Судебный процесс стал настоящей сенсацией. Заседания проходили в помещении самого строгого режима – его называли Бункер – там в семидесятые годы судили террористов: напротив флорентийского бюро газеты «Ла Национе». Приведенные к присяге присяжные, украшенные шарфами пятеро мужчин и пять женщин, вынесли обвинительный вердикт почти без всяких улик, основываясь на характере обвиняемого. Большинство зрителей считали, что Токка невиновен, но многие говорили, что он все равно негодяй и заслуживает тюрьмы. И Токка, которому уже было шестьдесят пять, получил приговор: сорок лет заключения в тюрьме Вольтерра.

Следующие несколько месяцев были для Пацци совершенно золотыми. Ни один представитель семейства Пацци за все последние пятьсот лет не пользовался во Флоренции такой славой с тех самых пор, как Паццо де Пацци вернулся домой из Первого крестового похода и привез с собой осколки кремней с Гроба Господня. Ринальдо Пацци вместе со своей прелестной женой стоял рядом с архиепископом в Дуомо[76]76
  Дуомо – кафедральный собор Флоренции, церковь Санта-Мария дель Фиоре, памятник итальянской готики, строительство начато в 1294 г., освящен в 1436 г.


[Закрыть], когда на традиционном пасхальном богослужении эти самые осколки кремней были использованы, чтобы высечь огонь и запалить оснащенную ракетой модель голубя, которая затем вылетела из церкви по направляющей проволоке и взорвала «тележку», полную шутих и петард, к вящему удовольствию толпы[77]77
  Старинная традиция, до сих пор соблюдаемая во Флоренции по пасхальным воскресеньям. «Тележка» – это огромная башня в виде пагоды на колесах, золоченая и украшенная наверху короной; высота ее достигает четырех этажей.


[Закрыть].

Газеты напропалую цитировали любое слово, произнесенное Пацци, когда он отдавал должное (в разумных пределах, конечно) своим подчиненным за выполненную ими тяжелую и нудную работу. Синьоре Пацци не давали прохода, выспрашивая ее мнения и советы относительно нынешней моды, а сама она выглядела просто великолепно в нарядах, которые ей буквально навязывали именитые модельеры. Супруги Пацци получали приглашения на чай для узкого круга в дома власть имущих, а однажды даже обедали у одного графа в его родовом замке, где вокруг сплошь стояли статуи в рыцарских доспехах.

Имя Пацци упоминалось в связи с возможными новыми назначениями на политические посты, его восхваляли в итальянском парламенте при всеобщем одобрении депутатов, его назначили руководителем итальянской группы в совместном с американским ФБР проекте, направленном против мафии.

Это назначение, а также стипендия для изучения американского опыта и участия в семинарах по криминологии в Джорджтаунском университете привели Пацци в Вашингтон, округ Колумбия. Главный следователь просидел немало времени в Отделе психологии поведения в Квонтико и теперь мечтал о создании такого же отдела в Риме.

Затем, спустя два года, пришла беда: в более спокойной атмосфере, установившейся к тому времени, апелляционный суд, не испытывавший теперь такого давления со стороны общественности, решил пересмотреть приговор по делу Токка. Пацци вызвали домой для дополнительного расследования. Бывшие коллеги, которых он обошел, уже точили на него ножи.

Апелляционный суд отменил решение по делу Токка и вынес частное определение в адрес Пацци, отметив, что, по мнению суда, улики были им сфабрикованы.

Высокопоставленные чиновники, кто раньше его поддерживал, тут же бежали от него прочь, как от зачумленного. Он по-прежнему оставался важным лицом в Квестуре, но на нем уже лежало клеймо неудачника, и об этом было теперь известно всем. Итальянское правительство действует медленно, но топор должен был упасть уже очень скоро.

19

Именно в это ужасное время, когда Пацци вот-вот ожидал удара топора, он впервые увидел человека, известного среди ученых мужей Флоренции как доктор Фелл…

Ринальдо Пацци поднимался по лестницам палаццо Веккьо, выполняя очередное мелкое поручение – таких немало теперь находили для него его бывшие подчиненные в Квестуре, наслаждаясь падением своего начальника. Взбираясь все выше вдоль расписанных фресками стен, Пацци видел только носки собственных ботинок на истертых ступенях, а вовсе не окружающие его чудесные произведения искусства. Пятьсот лет назад его предка, истекающего кровью, тащили наверх по этим же ступеням.

На последней лестничной площадке он распрямил плечи, как подобает человеку его положения, и заставил себя смотреть прямо в глаза изображенным на фресках людям, многие из которых приходились ему родственниками. Он уже слышал доносившиеся из расположенного выше салона Лилий голоса спорящих – там собрались на совместное заседание директора галереи Уффици и члены Комиссии по изящным искусствам.

Сегодня дело у Пацци было такое: недавно пропал без вести многолетний куратор палаццо Каппони. Многие полагали, что старичок просто сбежал с женщиной или с чьими-нибудь деньгами. Или и с тем и с другим. Он не являлся на ежемесячные заседания Комиссии в палаццо Веккьо в течение четырех месяцев.

Пацци направили, чтобы продолжить расследование. И главный следователь Пацци, тот самый, который после взрыва возле музея читал суровые лекции по безопасности этим же серолицым директорам галереи Уффици и соперничающим с ними членам Комиссии по изящным искусствам, теперь должен был предстать перед ними в нынешнем своем униженном положении, чтобы просить их ответить на вопросы об интимной стороне жизни исчезнувшего куратора. Никакого особого восторга в связи с этими расспросами он не испытывал.

Совместное заседание двух комитетов было всегда заполнено сварами и взаимными выпадами и уколами – их члены годами не могли договориться даже о месте проведения своих встреч, поскольку ни одна из сторон не желала заседать в помещении другой. Поэтому они и встречались в великолепном салоне Лилий в палаццо Веккьо, причем каждый член и того и другого комитета полагал, что это прекрасное помещение соответствует именно его величию и значению. И, проведя здесь заседание один раз, они уже отказывались встречаться где-либо еще, несмотря на то что в палаццо Веккьо проходил один из бесчисленных ремонтов и повсюду стояли леса, висели защитные занавеси и валялись инструменты.

В холле перед входом в салон Пацци встретил профессора Риччи, своего старого школьного приятеля. Тот пытался справиться с приступом чихания от висящей в воздухе пыли. Наконец он достаточно пришел в себя и обратил свои слезящиеся глаза в сторону Пацци.

– La solita arringa[78]78
  Здесь: все то же самое, все как обычно; букв. – «обычная селедка» (ит.).


[Закрыть],– произнес Риччи. – Как обычно, они спорят. Ты по поводу пропавшего куратора? Они передрались из-за его места. Сольято желает посадить туда своего племянника. А остальных вполне устраивает временный куратор, которого они назначили месяц назад, доктор Фелл. Они решили еще сделать его постоянным.

Пацци покинул своего приятеля, пока тот шарил по карманам в поисках очередного платка, и вошел в Исторический салон с потолком, расписанным золотыми лилиями. Висящие на стенах гобелены глушили шум.

Выступал известный своим непотизмом Сольято, причем говорил он очень громко:

– Переписка семейства Каппони восходит к тринадцатому веку. Доктор Фелл может держать в своей руке, в руке не-итальянца, записку от самого Данте Алигьери[79]79
  Данте Алигьери (1265–1321) – итальянский поэт, создатель итальянского литературного языка, автор великой «Божественной комедии». Оказал огромное влияние на развитие европейской культуры.


[Закрыть]. Поймет ли он, что это такое? Думаю, нет. Вы проверили его на знание средневекового итальянского языка, и я не стану отрицать, что он знает его превосходно. Превосходно – для вашего straniero[80]80
  Иностранец (ит.).


[Закрыть]. Но знает ли он людей Флоренции периода Проторенессанса? Думаю, нет. А что, если в библиотеке Каппони ему попадется, например, письмо от Гвидо Кавальканти?[81]81
  Гвидо Кавальканти (1255–1300) – итальянский поэт, друг Данте.


[Закрыть] Поймет ли он, от кого это письмо? Думаю, нет. Что вы можете сказать на это, доктор Фелл?

Ринальдо Пацци оглядел комнату, но не увидел никого, в ком узнал бы доктора Фелла, а ведь он всего час назад смотрел на фотографию этого человека. А не увидел он доктора Фелла потому, что доктор не сидел вместе с остальными. Пацци сначала услышал его голос и уже потом заметил его самого.

Доктор Фелл неподвижно стоял возле огромной бронзовой скульптуры Донателло[82]82
  Донателло (Донато ди Никколо ди Бенто Барди, 1386–1466) – итальянский скульптор Раннего Возрождения.


[Закрыть] «Юдифь и Олоферн», повернувшись спиной к выступавшему и ко всем остальным. Он заговорил, не поворачиваясь, и было трудно определить, от какой именно фигуры исходят слова – от Юдифи, поднявшей меч и готовой нанести удар пьяному царю, от Олоферна, которого она схватила за волосы, или от доктора Фелла, небольшого роста, холеного и недвижимого рядом с бронзовыми фигурами работы Донателло. Его голос прорезал царивший вокруг шум, как лазер пронзает дымовую завесу, и вконец перессорившиеся ученые мужи замолкли.

– Кавальканти публично ответил на первый сонет Данте, опубликованный в книге «La Vita Nuova»[83]83
  «La Vita Nuova» («Новая жизнь») – автобиографическая повесть Данте Алигьери, 1292–1293 гг., изд. в 1529 г.


[Закрыть], в которой поэт описывает, как он увидел во сне Беатриче Портинари, – произнес доктор Фелл. – Возможно, Кавальканти и в частном порядке высказывал свое мнение о сонетах Данте. Если он писал кому-то из Каппони, то это наверняка был Андреа, он был более образован, чем его братья. – Доктор Фелл повернулся наконец лицом к собравшимся, сам выбрав для этого момент после паузы, неудобной для остальных, но отнюдь не для него. – Вы помните первый сонет Данте, профессор Сольято? Помните? Он произвел огромное впечатление на Кавальканти, и его стоит послушать. В нем, в частности, говорится:

 
Уж треть часов, когда дано планетам
Сиять сильнее, путь свершили свой,
Когда Любовь предстала предо мной
Такой, что страшно вспомнить мне об этом.
 
 
В веселье шла Любовь: и на ладони
Мое держала сердце; а в руках
Несла Мадонну, спящую смиренно;
 
 
И, пробудив, дала вкусить Мадонне
От сердца – и вкушала та смятенно.
Потом Любовь исчезла, вся в слезах[84]84
  Данте Алигьери. Сонеты/Перевод А. Эфроса.


[Закрыть].
 

Только вслушайтесь, как он пользуется итальянским простонародным языком, который он сам назвал «vulgari eloquentia», «народная речь»:

 
Allegro mi sembrava Amor tenendo
Meo core in mano, e ne le braccia avea
Madonna involta in un drappo dormendo.
Poi la suegliava, e d’esto core ardendo
Lei paventosa umilmente pascea
Appreso gir lo ne vedea piangendo.
 

Даже самые придирчивые флорентийцы не смогли устоять перед стихами Данте, чеканный звук которых в четком тосканском произношении доктора Фелла эхом отражался от украшенных фресками стен. Сперва аплодисменты, затем влажные глаза и возгласы шумного одобрения – и члены обоих комитетов утвердили доктора Фелла в должности куратора палаццо Каппони, оставив Сольято кипеть от злости. Если победа и доставила доктору удовольствие, Пацци этого не заметил, поскольку тот опять отвернулся. Но Сольято еще не все высказал.

– Если он такой специалист по Данте, пусть читает лекции по Данте, пусть выступит перед членами Студиоло! – Сольято угрожающе прошипел слово «Студиоло», словно это была сама инквизиция. – Пусть выступит перед ними без подготовки, экспромтом, в следующую пятницу, если он в состоянии это сделать!

Студиоло, названная так в честь отдельного кабинета, богато отделанного, представляла собой небольшую группу ученых, яростных спорщиков, порушивших уже не одну академическую репутацию; члены группы часто заседали в палаццо Веккьо. Подготовка к выступлению перед ними считалась тяжелейшей задачей, а само выступление – крайне опасным предприятием. Дядюшка Сольято поддержал предложение, а шурин Сольято предложил провести голосование, результаты которого занесла в протокол его сестра. Предложение было принято. Назначение доктора Фелла состоялось, но, чтобы сохранить за собой эту должность, он должен был удовлетворить членов Студиоло.

Итак, оба комитета утвердили нового куратора в палаццо Каппони, а по отношению к прежнему куратору не проявили особо теплых чувств, отвечая на вопросы униженного Пацци по поводу пропавшего без вести ученого. Пацци вынес все это стоически.

Как любой другой опытный следователь, он постарался тщательно проанализировать все обстоятельства, чтоб узнать хоть что-то новое. Кто выиграл от исчезновения прежнего куратора? Пропавший был холостяк, всеми уважаемый, тихий ученый, который вел размеренную жизнь. У него имелись некоторые накопления, но ничего особенного. Его единственное достояние – работа вместе с привилегией жить в мезонине палаццо Каппони.

Теперь имеется вновь назначенный куратор, утвержденный Советом после подробного экзамена по истории Флоренции и средневековому итальянскому. Пацци тщательно изучил заявление и анкеты доктора Фелла и его медицинские документы в Национальной службе здравоохранения.

Пацци подошел к нему, когда члены Совета рассовывали по портфелям свои бумаги, чтобы отправиться домой.

– Доктор Фелл…

– Да, коммендаторе?[85]85
  Коммендаторе – в Италии уважительное обращение к высокопоставленным лицам.


[Закрыть]

Новый куратор был небольшого роста, стройный и холеный. Линзы его очков были затемнены в верхней части, а темный костюм был превосходного покроя, даже для Италии.

– Я вот тут пытался вспомнить, вы встречались когда-нибудь с вашим предшественником? – Антенны опытного полицейского уже были настроены на волну страха. Но, тщательно наблюдая за доктором Феллом, Пацци отметил его абсолютное спокойствие.

– Мы с ним никогда не встречались. Я прочел несколько его монографий в «Новой антологии». – Разговорный тосканский диалект в устах доктора звучал четко, словно он декламировал. Может, он и говорил с акцентом, Пацци никак не мог его определить.

– Мне известно, что полицейские, которые сначала вели расследование, проверили палаццо Каппони, пытаясь обнаружить какие-нибудь записи, прощальное письмо, записку о самоубийстве, но ничего не нашли. Если вам попадется что-либо в его бумагах, что-то личного характера, пусть даже самое тривиальное, позвоните мне, хорошо?

– Конечно, коммендаторе Пацци.

– Его личные вещи все еще в палаццо?

– Да. Упакованы в два чемодана. Список прилагается.

– Я пошлю… нет, я сам заеду и заберу их.

– Вы не могли бы сначала позвонить мне, коммендаторе? Тогда я к вашему приходу отключу систему сигнализации, чтобы не заставлять вас ждать.

Что-то он слишком спокоен. Вообще-то он должен меня хоть немного побаиваться. И еще просит предварительно ему позвонить, прежде чем я приеду…

Беседы с членами обоих комитетов вывели его из себя, и он ничего не мог с этим поделать. А теперь еще и эта наглость и самоуверенность! И он тоже сделал выпад.

– Доктор Фелл, можно задать вам личный вопрос?

– Если того требует ваш долг, коммендаторе.

– У вас относительно свежий шрам на тыльной части левой руки.

– А у вас новое обручальное кольцо на вашей левой. Это что, тоже новая жизнь? – Доктор Фелл улыбнулся. У него были мелкие зубы, очень белые. Пацци был изумлен, и пока он раздумывал, обидеться ему или нет, доктор Фелл протянул свою искалеченную руку и продолжил: – Анкилоз пястья, коммендаторе. Изучение истории – опасная профессия.

– А почему вы не указали в анкете для Национальной службы здравоохранения, что у вас анкилоз пястья?

– У меня было такое убеждение, коммендаторе, что указывать свои увечья необходимо только в случае, если человек получает пособия по инвалидности. Я не получаю и инвалидом не являюсь.

– Операцию, стало быть, вам делали в Бразилии, в стране, откуда вы приехали?

– Ее делали не в Италии. Я ничего не получал от итальянского правительства, – ответил доктор Фелл, явно считая такой ответ вполне достаточным.

Они последними вышли из салона, Пацци уже приблизился к двери, когда доктор Фелл окликнул его:

– Коммендаторе Пацци!

Доктор Фелл сейчас выделялся черным силуэтом на фоне высоких окон. Позади него, вдалеке, виднелся Дуомо.

– Да?

– Полагаю, что вы из тех самых Пацци?

– Да. Откуда вам это известно? – По мнению самого Пацци, недавние упоминания в газетах о его родстве были грубыми до неприличия.

– Вы мне напоминаете одну из фигур с медальонов работы делла Роббиа[86]86
  Делла Роббиа – семейство флорентийских скульпторов Раннего Возрождения: Лука (1399–1482), Андреа (1435–1525) и Джованни (1469–1529).


[Закрыть] в вашей семейной капелле в церкви Санта-Кроче[87]87
  Церковь Санта-Кроче (Св. Креста) – францисканская церковь во Флоренции, памятник архитектуры XIII в. Капелла Пацци в церкви Санта-Кроче – памятник архитектуры и искусства XV в.; строилась с 1443 г. по проекту знаменитого архитектора Ф. Брунеллески (1377–1446).


[Закрыть].

– О да, это Андреа де Пацци, он там запечатлен в виде Иоанна Крестителя, – отвечал Пацци, чувствуя в сердце легкий укол удовольствия.

Когда Ринальдо Пацци покинул наконец нового куратора, чья стройная и неподвижная фигура по-прежнему виднелась в комнате заседаний, у него долго еще сохранялось впечатление о докторе Фелле как о необыкновенно неподвижном человеке.

Очень скоро у него значительно прибавится впечатлений об этом человеке.

20

Теперь, когда неустанные поиски и разоблачения подвели нас к вещам совершенно бесстыдным и непристойным, будет полезно посмотреть, что именно все еще представляется нам мерзким и отвратительным. Какие события и явления по-прежнему достаточно сильно бьют по нашей холодной вялости и податливой совести, чтобы привлечь наше внимание?

Во Флоренции таким явлением стала выставка «Жестокие орудия пыток», и именно на этой выставке Ринальдо Пацци вновь повстречался с доктором Феллом.

Экспозиция, на которой было выставлено более двадцати классических орудий пытки с обширной документацией, размещалась в грозном Forte di Belvedere, форту Бельведер, мощном укреплении, построенном Медичи в XVI веке и прикрывающем подступы к южной стене города. Выставка неожиданно привлекла огромные толпы посетителей; возбуждение зрителей билось как форель, случайно попавшая в плавки купальщика.

Вначале предполагалось, что выставка продлится месяц; но «Жестокие орудия пыток» влекли к себе публику уже шестой месяц, что можно было сравнить только с выставками в галерее Уффици и что превосходило успех экспозиций музея в палаццо Питти[88]88
  Дворец (палаццо) Питти – памятник архитектуры XV–XVI вв. во Флоренции; с 1828 г. – художественный музей.


[Закрыть].

Организаторы выставки – двое неудавшихся таксидермистов, которые раньше перебивались тем, что питались требухой тех животных, из которых они делали чучела, – стали теперь миллионерами и проделали триумфальное турне по всей Европе, демонстрируя свою экспозицию и самих себя в новеньких смокингах.

Посетители приходили по большей части парами; это были туристы со всей Европы. Они полностью использовали продленное время работы выставки, часами толпясь перед этими машинами для причинения боли и вчитываясь в подробные описания на одном из четырех языков, которые разъясняли, для чего именно предназначались эти инструменты и как ими пользоваться. Иллюстрации Дюрера[89]89
  Альбрехт Дюрер (1471–1528) – немецкий живописец и график, основоположник искусства немецкого Возрождения.


[Закрыть] и других художников, а также дневники современников давали толпам посетителей возможность просветиться на предмет того, в чем, например, заключались наиболее примечательные моменты колесования.

Вот, к примеру, выдержка из такого текста.

«Итальянские князья предпочитали ломать и дробить тела своих жертв на земле с помощью окованного железом колеса, когда тело попадает между колесом и камнями мостовой, как показано на рисунке, тогда как в Северной Европе более распространенным способом казни было привязывать жертву к колесу, дробить ему или ей члены железным прутом и затем привязывать тело к спицам колеса ближе к его внешнему периметру; при этом множественные переломы обеспечивали требуемую гибкость и податливость тела. Все еще орущая голова и торс размещались ближе к центру. Последний способ обеспечивал более захватывающий спектакль, однако развлечение могло быстро прекратиться, если кусочек костного мозга попадал жертве в сердце».

Экспозиция «Жестокие орудия пыток» не могла не привлечь внимания знатоков и ценителей самых гнусных человеческих качеств. Но самую суть самого гнусного, так сказать, квинтэссенцию гнусности человеческого духа невозможно обнаружить ни в «Железной девственнице»[90]90
  «Железная девственница» – орудие пытки, железный футляр в форме тела человека, закрывающийся как сундук, с острыми железными шипами по всей внутренней поверхности.


[Закрыть], ни на острие самого острого ножа; Изначальную гнусность человека легче всего увидеть на лицах толпы.

В полутьме огромного каменного зала, под подвешенными к потолку и хорошо освещенными железными клетками для обреченных стоял доктор Фелл, тонкий знаток и ценитель блюд из мягких лицевых тканей человека, держа в искалеченной руке очки и прижимая кончик дужки к губам. Он полностью сосредоточился на наблюдении за лицами посетителей.

Там его и увидел Ринальдо Пацци.

Пацци в тот день выполнял еще одно мелкое поручение. Вместо того чтобы пообедать с женой, он проталкивался сейчас сквозь уличную толпу, чтобы повесить новые объявления, предупреждающие влюбленные парочки о Флорентийском Монстре, том самом, которого сам он так и не смог поймать. Точно такой же плакат висел и над его собственным столом – его там прикрепили новые начальники вместе с другими объявлениями о розыске преступников, поступавшими со всего света. Таксидермисты, совместно обслуживавшие билетную кассу, были рады добавить к своей экспозиции и толику современных ужасов, но попросили Пацци самого повесить плакат, поскольку никому из них не хотелось оставлять другого наедине с наличными. Несколько посетителей из местных узнали Пацци и освистали его, прячась в толпе.

Пацци приколол по углам кнопками синий плакат с изображением единственного уставленного на зрителя глаза. Теперь он висел на доске объявлений возле выхода, где на него наверняка будут обращать внимание. Пацци включил лампочку над доской. Наблюдая за выходящими из зала парочками, Пацци прекрасно видел, что многие из них уже впали в состояние эротического возбуждения, как во время гона, и прижимаются друг к другу в толпе у выхода. Ему вовсе не хотелось увидеть еще одну ужасную «живописную картину», всю эту кровь и цветы.

Пацци действительно хотел поговорить с доктором Феллом – ему было бы сейчас удобно забрать вещи пропавшего куратора, раз уж он оказался рядом с палаццо Каппони. Но когда Пацци отошел от доски объявлений, доктора в зале уже не было. Не было его и в толпе у выхода. Лишь каменная стена, возле которой он только что стоял, под клеткой для пытки голодом со скелетом в ней, свернувшимся калачиком и все еще протягивающим руку, моля о пище.

Пацци разозлился. Он протолкался сквозь толпу, вышел наружу, но доктора так и не обнаружил.

Охранник на выходе узнал Пацци и не сказал ни слова, когда тот перешагнул через ограждение и, покинув помещение выставки, пошел в глубь темных пространств форта Бельведер. Он выбрался наверх, подошел к парапету, обращенному на север, и посмотрел через реку Арно. У его ног лежала Старая Флоренция, из которой поднимались огромная масса Дуомо и башня палаццо Веккьо.

У Пацци было такое ощущение, что его душа корчится на острие случайного стечения обстоятельств. И весь город словно насмехается над ним.

Американское ФБР нанесло еще один, последний удар в спину Пацци, заявив в прессе, что разработанный ими психологический портрет Il Mostro не имеет ничего общего с арестованным им человеком. «Ла Национе» добавила к этому, что Пацци «запихнул Токка в тюрьму».

Предпоследний раз, когда Пацци сам вешал такой плакат, предупреждающий о преступлениях Il Mostro, тот был в Америке: это был боевой трофей, которым можно было гордиться, и он прикрепил его к стене в Отделе психологии поведения и поставил на нем свой автограф – по просьбе американских полицейских. Они все о нем знали, восхищались им, приглашали к себе. И супруги Пацци гостили на побережье штата Мэриленд.

Стоя у мрачного парапета, глядя на древний город, он ощущал соленый воздух Чесапикского залива, видел свою жену на берегу, в новых белых теннисных туфлях.

В Отделе психологии поведения ФБР хранился рисунок Флоренции, который ему показали как местную достопримечательность. На рисунке был изображен вот этот самый вид – Старая Флоренция, вид с форта Бельведер, самая лучшая панорама старого города. Но не цветная. Нет, это был рисунок карандашом с растушевкой углем. Рисунок был на фотографии, на заднем плане фотографии. Это была фотография американского серийного убийцы, доктора Ганнибала Лектера, Ганнибала-Каннибала. Лектер рисовал Флоренцию по памяти, и рисунок висел в его камере в больнице для невменяемых преступников, в месте столь же мрачном, как и это.

Когда посетила Пацци эта вдруг созревшая мысль? Два зрительных образа – реальная Флоренция, раскинувшаяся перед ним, и рисунок, что он вспомнил. Когда он вешал плакат о Il Mostro несколько минут назад. Объявление Мэйсона Верже в его собственном кабинете с обещанием огромного вознаграждения и некоторыми подробностями, которые могут оказать помощь при поимке Ганнибала Лектера:

«ДОКТОР ЛЕКТЕР БУДЕТ ВЫНУЖДЕН СКРЫВАТЬ СВОЮ ЛЕВУЮ РУКУ И МОЖЕТ ПОПЫТАТЬСЯ СДЕЛАТЬ ХИРУРГИЧЕСКУЮ ОПЕРАЦИЮ, ПОСКОЛЬКУ ТОТ ВИД ПОЛИДАКТИЛИИ, КОТОРЫМ ОН СТРАДАЕТ, – НАЛИЧИЕ ПОЛНОСТЬЮ РАЗВИТОГО ЛИШНЕГО ПАЛЬЦА, – ЯВЛЕНИЕ ЧРЕЗВЫЧАЙНО РЕДКОЕ И ЕГО ЛЕГКО ВЫЯВИТЬ».

Доктор Фелл прижимает очки к губам искалеченной рукой со шрамом.

Подробный рисунок вот этого пейзажа на стене камеры Ганнибала Лектера.

Может быть, эта мысль осенила Пацци, когда он смотрел на раскинувшуюся внизу Флоренцию, или снизошла на него сверху, из мрака, клубящегося над огнями города? И почему ее предвестником был запах соленого ветра с берегов Чесапикского залива?

Это было странно для человека, привыкшего мыслить зрительными образами, – связь возникла вместе со звуком, звуком, который производит капля, упавшая в набухающую лужу.

Доктор Лектер бежал во Флоренцию.

Бульк!

Ганнибал Лектер – это доктор Фелл.

Внутренний голос Ринальдо Пацци сообщил ему, что он, вероятно, сошел с ума, мучаясь в клетке своих несчастий; его свихнувшийся мозг словно грызет прутья, ломая зубы, как тот скелет в железной клетке для пытки голодом.

Он не помнил, как оказался у ворот Возрождения, ведущих из форта Бельведер на крутую Коста ди Сан-Джорджо, узкую улицу, которая, вертясь и извиваясь, спускается вниз, в самое сердце Старой Флоренции, до которой отсюда всего полмили. Ноги, казалось, сами несли его вниз, по плитам мостовой, и он невольно шел быстрее, чем ему хотелось, и все время высматривал впереди человека, которого называли доктором Феллом, потому что для Пацци это был путь к себе, путь домой. На полдороге Пацци свернул на Коста-Скарпучча, продолжая спускаться все ниже, пока не добрался до виа ди Барди, рядом с рекой. Возле палаццо Каппони, где жил доктор Фелл.

Отдуваясь после крутого спуска, Пацци нашел себе местечко в тени, куда не падал свет уличного фонаря, у входа в чей-то дом напротив палаццо. Если кто-то случайно пройдет мимо, можно притвориться, будто звонишь в дверь.

Палаццо был погружен во тьму. Пацци были видны его огромные двустворчатые двери и красный индикатор камеры наружного наблюдения. Пацци не знал, как она работает – все время или только тогда, когда кто-то звонит в дверь. Камера была глубоко утоплена в нишу у входа. Пацци решил, что вдоль фасада она наблюдать не может.

Он подождал с полчаса, слушая собственное дыхание, но доктор все не появлялся. Может быть, он был дома, просто не включил свет.

Улица была пустынна. Пацци быстро пересек ее и прижался к стене палаццо.

Еле слышный звук, чуть слышный звук изнутри. Пацци прижался ухом к холодным прутьям решетки на окне и прислушался. Клавесин. Кто-то играл Баха – «Вариации Гольдберга».

Пацци должен был ждать, скрываться и думать. Еще слишком рано, чтобы вспугивать дичь. Надо сначала решить, что делать. Ему вовсе не хотелось снова попасть в идиотское положение. Он тихонько переместился назад, в тень на той стороне улицы. Последним в тени скрылся его нос.