Текст книги "Продавшие социализм. Теневая экономика в СССР"

Обобщая различные мнения и факты о масштабах «второй экономики» к середине 80-х годов, Гроссман делает следующие выводы:

«Оказалось, что за последние три десятилетия существования Советского Союза на практике все сектора экономики оказались «пропитанными» воздействием незаконных видов хозяйственной деятельности, которые приобретают самые разнообразные формы и перевоплощения – от мелких производств и услуг в области ширпотреба до способов доставания довольно дорогих дефицитных товаров для весьма широкого круга потребителей. Наиболее прибыльными оказывались «предприятия», « отрасли» и «фирмы», направленные на удолетворение расточительных, дорогостоящих, порою даже изощренных вкусов и предпочтений, а позже – и прихотей определенных заказчиков. С течением времени некоторые направления «второй экономики» приобретали прямо-таки внушительные размеры и широкое распространение, а их методы, действия и формы организации становились все более профессиональными в самом прямом смысле слова».

По нашему мнению, именно непомерно расширившиеся и разросшиеся размеры такой деятельности и субъекты деловой активности, очевидно выходящие за рамки основного, социалистического типа экономики страны, на определенном этапе развития общественно-политической ситуации стали одним из важнейших факторов, способствующих разрушению социального строя и потенциала советской системы.

Само существование, содержание и характер явлений частнособственической тенденции, с одной стороны, в значительной мере создавало и обостряло немало экономических, да и политических проблем Советского Союза во время довольно длинного периода его послевоенного развития. Уже в 80-е годы они все более откровенно и открыто выступали за глубинные изменения социалистического хозяйства и общественного устройства. С другой стороны, они во многом явились и фактором особо активной внутренней экономической поддержки идеям и политическому курсу Горбачева, приведшего в конечном итоге к гибели советского социализма.

На первый взгляд «вторая экономика» как будто бы выполняла определенные положительные и даже стабилизирующие функции в отношении народного хозяйства и системы социализма. В какой-то мере она и в самом деле способствовала удовлетворению определенных направлений и «аппетитов» потребительского спроса, остающихся в силу разных причин вне внимания и предпочтений основной экономики. Таким образом, до поры до времени происходила некая нейтрализация социальных брожений и признаков недовольства среди определенных слоев населения, вызванных нехваткой некоторых видов товаров. Одновременно с этим в рамках данной системы предоставлялись также и возможности для удовлетворения интересов и амбиций личной инициативы граждан, которые иначе могли бы обернуться прямо против существующего строя.

Может быть, в силу этих причин, советская власть слишком долго оставляла вне поля своего внимания целый ряд вызывающих беспокойство сторон развития «второй экономики», в том числе – идущих прямо вразрез с требованиями закона. Мы уже отмечали факты полного пренебрежения в имеющихся советских экономических исследованиях даже к самому существованию процессов и явлений такого порядка. Как отмечает Валерий Рутгейзер, руководитель научно-исследовательского института Госплана СССР, с которым работала и Корягина, первые публикации по темам «второй экономики» появились в Советском Союзе лишь в начале 80-х годов. Более подробные данные в этом плане содержатся в его труде «Теневая экономика» в СССР», изданном в феврале 1992 года.

Гораздо важнее, однако, то обстоятельство, что официальными властями так и не было предпринято каких-либо значительных усилий в целях нейтрализации хотя бы самых вопиющих случаев нарушения законности со стороны «второй экономики». В этой связи Гроссман отмечает, что «к началу 60-х годов «вторая экономика» отличалась уже не только масштабами своих размеров и распространения, но и заметной степенью организационной и институциональной зрелости. В определенный момент того периода это вызвало яростную реакцию Хрущева. Тогда и был предпринят ряд кампаний против явлений «второй экономики». Вновь была введена даже смертная казнь за преступления такого характера. Показательно, однако, что ни кампании Хрущева, ни меры такого рода как до него, так и после него, не оказались в состоянии сколько-нибудь приуменьшить или помешать быстрому распространению этой запрещенной законами деятельности. При Брежневе (1964 – 1982 гг.) она даже выросла, словно получила новый толчок к своему развитию. Трудно сказать, произошло это вследствие какого-то показного благонамеренного пренебрежения или, может быть, молчаливого поощрения подобной активности со стороны определенных представителей и секторов власти».

Вряд ли можно указать на более красноречивое доказательство подобного «благонамеренного пренебрежения», чем почти полное отсутствие случаев серьезного судебного преследования откровенно незаконной экономической деятельности. К началу 80-х годов, например, преступления, совершенные спекулянтами – покупки больших количеств товаров с целью их перепродажи по завышенным ценам – составляли всего 2% от общей численности всех официально зарегистрированных нарушений закона экономического характера.

Однако, по данным исследователя русской «подпольной экономики» Михаила Алексеева, выходит, что «подлинные размеры спекулятивных нарушений законности были, по крайней мере, в 200 раз больше официально объявленных». (Статья Алексеева стала частью сборника «Глобальные свидетельства размеров и влияния «подпольной экономики», изданного в 1997 году под редакцией Майкла Уоккера Канадским институтом Фрейзера в Ванкувере.)

Несмотря на все различия в имеющихся данных и оценках, мы считаем возможным сделать вывод: вряд ли какие-нибудь из других ошибок, допущенных руководителями СССР за годы его существования, могли нанести в перспективе столько ущерба и вреда, как ничем не оправданное, слишком долго длившееся безразличие к практике незаконной экономической деятельности, принимающей со временем все более угрожающие размеры и влияние. На наш взгляд, цена, которую в конечном итоге пришлось заплатить за это всей стране и преобладающему большинству ее граждан, вряд ли могла быть оправданной или искупленной какой бы то ни было пользой временного и ограниченного характера. Даже если «вторая экономика» действительно приносила пользу отдельным секторам и прослойкам советского общества в определенные периоды его развития.

Особенно важно иметь в виду, что «вторая экономика» все время существовала и процветала за счет основной, социалистической экономики, основанной на общественной форме собственности. Таким образом, «вторая экономика» постепенно наносила все нарастающий ущерб и вред экономическим основам социализма, пока наконец ей не удалось полностью их разрушить.

Даже в тех случаях, когда «вторая экономика» способствовала удовлетворению определенных вкусов и «аппетитов» потребительского спроса и способствовала нейтрализации некоторых признаков социального недовольства, она, наряду с этим, разжигала и все возрастающие претензии и очаги потенциального несогласия с основными нормами социализма, вплоть до открытого противопоставления им. Здесь Корягина вполне права, подчеркивая, что «удовлетворяя в определенной степени некоторые дефициты потребительского спроса, она одновременно с этим способствовала появлению новых». Эти «непрерывно возрождающиеся дефициты, со своей стороны, все больше поощряли становление и развитие откровенно преступных звеньев, секторов, да и целых отраслей «второй экономики». В конечном итоге это способствовало «социально-экномической и политической дестабилизации общества».

Вместе с тем, по мере расширения масштабов незаконной хозяйственной деятельности, она могла все чаще, активнее и агрессивнее вмешиваться в дела самой основной, первой в жизни и для жизни общества экономики. Причем, как уже отмечалось, «вторая экономика» существовала исключительно за счет присваивания ресурсов социалистического сектора народного хозяйства. Таким образом, она определенно наносила вред его эффективности. Алексеев особо подчеркивает, что «целые предприятия в самом прямом смысле изнемогали, вследствие того, что у них как на «входе», так и на «выходе» самой производственной системы находились руководители, деятели и структуры, работающие исключительно на «черный рынок».

Существование и функционирование «второй экономики» весьма ощутимо подрывало и систему единого экономического планирования. Так, например, если данное предприятие пойдет по пути «компенсации» допущенных ошибок или неточностей его плановых заданий за счет покупок недостающих материалов у «подпольного» сектора, то органы планирования так никогда и не узнают, где и в чем нужно сделать соответствующие исправления и коррекцию на будущее. Создавая помехи или даже уничтожая, в прямом смысле слова, механизмы обратной связи общественного хозяйства, «вторая экономика» во многом заставляла систему планирования работать почти вслепую, располагая весьма неверной картиной подлинного состояния как отдельных отраслей, так и страны в целом.

Наряду с этим, ширящаяся практика «делать деньги» частным (или «левым») путем, приводила также и к ряду отрицательных явлений общественного и социально-психологического характера. Нарастало ощущение социальной несправедливости и неравенства, зависти и ненависти между людьми. Короче, «вторая экономика» привела к дополнительному углублению и увеличению всех экономических и общественно-политических проблем, требующих неотложного решения со стороны советского общества. Кроме того, она активно способствовала возникновению и обострению и новых проблем.

Разрушительное влияние «второй экономики» сказывалось также и на способности к действиям самой Коммунистической партии. Только наличием коррупции среди определенных групп ее кадров и руководителей можно объяснить столь удивительное на первый взгляд развитие событий, когда партия, успешно справившаяся в своей истории с явлениями типа Бухарина и Хрущева, не смогла своевременно разобраться и освободиться от их более позднего рецидива в лице Горбачева.

В 20-е годы у зажиточного крестьянства, являющегося классовой основой идей Бухарина, очевидно, просто не было возможности коррумпировать партию с тем, чтобы сохраниться. Совершенно иначе позднее обстояло дело с дельцами «нового класса» частных предпринимателей «второй экономики». С тем, чтобы могли не только существовать, но и процветать в самом прямом смысле слова, нелегальные производства и торговля должны были заранее обеспечить себя благорасположением государственных чиновников и партийных функционеров разных рангов. Их попросту покупали. Причем, чем больше распространялись данные виды незаконной деятельности, тем шире и глубже становилась и способствующая им коррупция. В этой связи Симис вполне оправданно подчеркивает, что «ни одно нелегальное предприятие не могло быть вообще создано без содействия каких-либо подкупленных деятелей государственной администрации».

В 1979 году Гроссман выступил с докладом на заседании Совместного экономического комитета Конгресса США, посвященном состоянию советской экономики во время перемен. Его доклад назывался. «Некоторые заметки о незаконной частной экономике и коррупции». В нем отмечалось, что практика подкупов и взяток должностных лиц в СССР получила «самое широкое распространение – с наивысших до наиболее низких уровней служебной иерархии». Приводились и свидетельства бывшего советского прокурора о том, как, например, директор овощной базы просто был обязан «под страхом увольнения регулярно давать взятки определенным деятелям партии и представителям государственной администрации в районе, где проживал».

Представление о размерах коррупции на самых высоких этажах власти дают и некоторые из громких общественных скандалов, разразившихся в стране в 70 – 80-е годы. Особую известность среди них приобрели случаи крупных махинаций, в том числе и на самых высших государственных уровнях, связанных с производством и сбытом такого стратегического для советской экономики вида сырья как хлопок. В ходе расследований выяснилось, что некоторым представителям высшего руководства партии и государства соответствующих республик удалось открыть вполне «законный» способ получения миллиардов рублей при помощи непомерно раздутых цифр отчетов о якобы полученных рекордных урожаях хлопка выше плановых заданий. Оказалось также, что для проведения столь широкомасштабных операций коррупционного характера соответствующим образом была обеспечена поддержка ряда других особо ответственных лиц в стране, якобы даже зятя самого Брежнева.

«Своим собственным почерком» отличалась практика взяток и подкупов в других союзных республиках. В Азербайджане, например, имелись случаи «откупа» прав на частную добычу и сбыт икры. В странах Прибалтики упор делался на частные производства рыбных деликатесов, в Киргизии – на мясо, и т.д.

Понятно, что ничего из этого никому не удалось бы «протолкнуть» без наличия определенной степени коррупции в партийных и государственных структурах. На практике коррупция достигала даже самых высших уровней управления страны. В этой связи Симис приводит нашумевший в свое время случай с так называемыми «заказами» Фрола Козлова, бывшего в определенный период чем-то вроде «правой руки Хрущева». После неожиданной кончины этого высшего руководящего функционера Ленинграда у него в сейфе вдруг обнаружилось множество адресованных ему пакетов и конвертов, содержащих драгоценности и пачки денег. Было доказано, что это «откупы» ряда дельцов Ленинграда за заступничество Козлова, направленное на прекращение имеющихся против них судебных производств, предпринятых вполне оправданно в связи с практикой незаконной экономической деятельности.

В своем исследовании с весьма красноречивым заголовком «Товарищ Криминал – новая мафия России» исследователь из Йельского университета в США Стивен Гандельман приводит слова Александра Гурова, высшего служащего органов внутренних дел СССР. По его мнению, с времен Хрущева и Брежнева до Горбачева процессы внутреннего разложения Компартии неизменно находятся в самой непосредственной связи с коррупционным воздействием со стороны нелегальной организованной экономической преступности. Вот что заявляет в этой связи Гуров:

«Период хрущевской «оттепели» и открытия нашего общества предоставил возможности для развития также и организованной преступности... При Сталине было невозможно даже представить себе существование организованных преступных групп подобных масштабов... После него, однако, в обществе каким-то образом, причем весьма открыто, стало утверждаться что-то, что вполне можно было назвать... «Моральным кодексом грабителя». Все это, конечно, было и в интересах определенной части партийной бюрократии. В 1974 году, например, у так называемой «торговой мафии Москвы» были уже свои «представители» даже в высших уровнях партийного руководства. Получалась такая ситуация, при которой, если бы мне или кому-нибудь еще пришло в голову попробовать предупредить людей о том, что в стране происходит в действительности, то так называемые «либералы» меня бы просто высмеяли, а правительство бы объявило нас сумасшедшими.

Однако все начиналось именно так. Определенные люди из партийного руководства дали «зеленый свет» процессам незаконного обогащения. Всем нам следовало бы гораздо раньше и намного серьезнее и ответственнее призадуматься о причинах, породивших «теневую экономику» и связанную с ней коррупцию. Они появились при Хрущеве, а дальше разрастались при Брежневе. При Горбачеве же организованная преступность в стране приобрела возможности и статус по-настоящему могущественного фактора».

Хотя далеко не всегда в открытой и непосредственной форме, уровень коррупции оказал существенное воздействие и на внутреннее политическое состояние и проблемы самой Коммунистической партии. Проникающая повсюду коррупция все сильнее влияла на снижение критериев организационной жизни партии, на ухудшение уровня идейной подготовки, порождала все более растущее число случаев откровенного цинизма и формализма среди представителей партийной бюрократии. Ряд партийных функционеров и государственных служащих оказывались самым непосредственным образом связанными с коррупционной практикой, а через нее – и с экономикой частного типа. К тому же вовсе необязательным было, чтобы они сами лично принимали участие в частной производственной или торговой деятельности. Имелось гораздо больше других способов их участия в процессах незаконного обогащения, все заметнее набирающих силу в то время.

Таким образом, несмотря на всевозможные разумные причины первоначального допущения деятельности «второй экономики», с течением времени она все более пагубно влияла на ситуацию в стране, расширяя и усугубляя существующие проблемы. Чрезвычайно заметным был ее вклад и в дело срыва всех усилий по разрешению этих проблем.

Однако скажем еще раз, что не проблемы, несмотря на всю их остроту и важность, стали основными факторами разрушения советского социализма. Оно стало возможным только в ходе политического курса Горбачева, направленного в конечном итоге на утверждение в масштабах всей страны именно этого частнособственнического экономического уклада «второй экономики».

Связь Горбачва с идеологией и практикой «второй экономики» выявилась в «политическом повороте», предпринятом им после 1986 года и осуществленном с определенной долей цинизма. Вначале этот цинизм относился преимущественно к возможностям народного хозяйства Советского Союза успешно удовлетворять складывающиеся тенденции повышенного спроса на некоторые товары широкого потребления. Однако постепенно он во все возрастающей степени переключался и на всю систему экономической политики, равно как и на сами возможности и способности Коммунистической партии действовать или даже просто существовать в качестве эффективного единого общественного механизма. Показательно, что Горбачев не только пользовался наличием таких настроений в обществе, но своими публичными выступлениями и политикой всячески их дополнительно пощрял и раздувал.

С другой стороны, все более укреплял свои позиции мелкобуржуазный классовый слой общества. Он также являлся детищем «второй экономики», но постепенно охватывал сетью выходящих за рамки социализма личных и групповых интересов все более значительные и организованные сектора общества. А это, в конечном итоге, приводило к дополнительному обострению существующих в нем противоречий. Во многом такова была и внутреняя база общественных настроений и социальной поддержки, благоприятствующая становлению, распространению и развитию взглядов и политики Горбачева – в сторону возрастающего утверждения власти «свободного рынка» и экономики частной собственности.

Партийное и государственное руководство страны слишком долго проявляло ничем не оправданное непонимание и недооценивание проблем и опасностей идеологического характера, порождаемых и раздуваемых наступлением «второй экономики». Были даже случаи, когда вовсе отвергалась сама возможность возникновения такой опасности и связанных с ней проблем.

В обществе в целом практика частной наживы незаконными способами приводила к утверждению ценностей мелкобуржуазной морали и подтачиванию правовых норм и устоев социализма. Формирование и деятельность «второй экономики» служили своего рода «школой» и «полигоном» выращивания кадров, лично заинтересованных в осуществлении перехода общества и государства к системе «свободного рынка» и частной собственности. А эти люди, со своей стороны, способствовали распространению социально-психологических и пропагандистских установок предстоящих рыночных «реформ».

«Вторая экономика» и все, что с ней было связано, кроме того, активно способствовали углублению нарастающей «деморализации» социалистического общества. Все более широкое распространение незаконных способов хозяйственной деятельности, беззастенчивое использование для коррупционных целей материалов, рабочего времени и других ресурсов, ползучая коррупция, всепроникающая «Экономика блата» (как определяет ее исследователь А. В. Леденева в изданной в 1998 году в Кембридже книге под тем же названием) – все это приводило к растущему социальному неравенству и подрывало веру людей в социализм. Практика систематического увода на «черный рынок» наиболее качественных товаров и обострение по этой причине дефицита таких товаров на рынке нормальном, дополнительно способствовали росту сомнений в возможности системы социализма предпринимать какие-либо результативные действия.

Таким образом, «вторая экономика» почти одновременно решала две задачи чрезвычайной для нее важности. Во-первых, усиливалась критика социализма, а во-вторых – утверждался новый, своеобразный культ всемогущества денег.

«Нарастание коррупции и разрушение законности в хозяйственной сфере порождало все больше сомнений как в способности советской системы бесперебойно обеспечивать население необходимыми материальными благами, так и в ее возможности успешно управлять созданной ею социалистической экономикой в соответствии с провозглашенными опять-таки ею принципами, законами и правилами». Одновременно «возрастает и сила денег в обществе». Эти процессы дают все больше возможностей открыто оспаривать уже и власть управляющей партии, – подчеркивает Гроссман в своем исследовании «Вторая экономика» в СССР».

В Советском Союзе было, конечно, немало членов партии и честных граждан, дающих себе ясный отчет в происходящих процессах и осознающих появление угрожающих тенденций роста антисоциалистических идей и распространения «ценностей» мелкобуржуазного мировоззрения. Так, например, еще в 1978 году известный советский исследователь Георгий Шахназаров предупреждал в своем труде «Судьбы мира» о значительных масштабах становления «мещанского, мелкобуржуазного способа мышления и соответствующих ему общественных настроений». Он говорил о том, что в основе данной тенденции находится «стремление к накоплению богатств и обеспечение себе таким образом исключительных возможностей использования общественных благ и привилегий». В связи с этим Шахназаров делал вывод, что, очевидно, и в наше время весьма длительный исторический период в обществе будут сохранять свою значимость факторы классового разделения и социального неравенства.

«Опасность возрождения и утверждения мелкобуржуазного склада мышления и сознания отпадет только после радикального разрешения проблем классового разделения общества». Об этом Шахназаров писал, как уже сказано, в 70-е годы прошлого столетия. Как известно, в конце 80-х он входил в число лиц ближайшего окружения Горбачева.

На основании описанных им явлений утверждения мелкобуржуазного склада общественного сознания и поведения, к началу следующего десятилетия стали появляться уже определенные обособленные группы людей, ставящие себе целью удовлетворение личных интересов за счет общественных. У них уже была соответствующая степень организованности и программа конкретных действий для достижения таких целей. Иными словами, к тому периоду «вторая экономика» уже вполне определенно приобрела возможности, а также социальное значение материальной базы для возникновения общественных структур и идеологий открыто антисоциалистического характера.

Таковы были, например, мир организованной преступности, круги «политических диссидентов», этнических и религиозных активистов разных направлений и мастей, «отказников» от военной службы, а также писателей, художников и других представителей искусства, считающих себя «неоконформистами» в отношении существующих порядков, людей «самиздата» и т.д.

В своем исследовании «Полезное прошлое» (изданном в 1995 году в сборнике «Советская система – от кризиса к разрухе») историк С. Фредерик Старр подчеркивает, что в годы, непосредственно предшествующие приходу Горбачева к власти, «вторая экономика» и Запад обеспечивали самую щедрую материальную поддержку всем этим «альтернативным» группам и структурам». Что и объясняет факт существования формирований, весьма схожих по своему основному содержанию, хоть и столь отличающихся друг от друга по внешним расцветкам, программам и флагам. В их многочисленных модификациях и повторениях неизменно перекликался основный мотив «неограниченной личной свободы» – «символ веры» мелкой буржуазии, где бы и когда бы она ни находилась и ни действовала. В него входит свобода слова, религии, право эмигрировать, «право» не работать, «право» наживы денег всеми мыслимыми и немыслимыми способами и средствами, эксплуатация чужого труда, право писать или издавать «что угодно» и т.д.

В этой связи Старр пишет следующее: «Во многих секторах общества буйно разрослись всевозможные неформальные группы и даже целые сети их. Хотя их существование и деятельность не были разрешены законом, к середине 80-х годов они насчитывали в своих рядах уже несколько десятков тысяч. Различались они, конечно, как численностью участников, так и характером своей деятельности. Некоторые из них и на самом деле были неформальными, добровольными содружествами, созданными преимущественно в целях взаимопомощи и оказывания друг другу определенных услуг. Но немало было и тех, которые изначально ставили себе задачу оказывать прямое воздействие на политическую жизнь в стране. Их намерения, однако, не имели ничего общего с идеями социального равноправия, готовности работать, нести ущерб и даже жертвовать собой во имя общественного добра и идеалов, не говоря уж о преданности делу классовой борьбы и международной рабочей солидарности.

Значительная часть этих организаций самым откровенным способом исповедовала «ценности» буржуазного индивидуализма, алчного стремления к личной наживе и присваиванию чужого имущества в целях собственного обогащения. Разумеется, центральное место занимала «свобода» безнаказанно делать все это».

Нам кажется особенно важным подчеркнуть вывод Старра, «что все это имело место в недрах общества еще до прихода Горбачева к власти в 1985 году. Может быть, самым шокирующим примером в этом отношении была деятельность созданной в 1981 году и руководимой В. Сокирко организации «В защиту экономической свободы». Она вела открытую кампанию за легализацию «второй экономики» со стороны советского законодательства и прежде всего – за отмену статьи 153 Уголовного кодекса СССР, ставящую частную экономическую деятельность вне закона. Эта группа обратилась даже в Верховный Совет СССР с призывом статью 153 упразднить. Она стала публиковать в специальном журнале документы всех имеющихся дел по этой статье, по которым были вынесены несправедливые, по мнению авторов журнала, приговоры. Кроме того, группа проводила открытые «общественные процессы», одновременно с идущими в данный момент в официальным суде делами по той самой статье. По свидетельству руководителя Института экономических исследований Госплана Валерия Рутгейзера, последствия данной кампании и действий группы «В защиту экономической свободы» были настолько сильны, ей удалось обеспечить настолько широкую общественную поддержку требованиям об отмене ст. 153 Уголовного кодекса, что едва не были прекращены все ведущиеся по ней дела».

Таким образом, еще до прихода Горбачева к власти, у «второй экономики» были уже весьма значительные как идеологические, так и практические позиции в обществе, в том числе и на самых высших уровнях партии и правительства. Там, кстати, еще к началу 80-х годов обособились два в корне различных подхода в отношении «второй экономики».

Первый из них был поддержан в основном деятельностью двух научно-исследовательских институтов по проблемам «второй экономики», созданных Андроповым. Один из них работал в системе Главной прокуратуры СССР, другой – в системе Министерства внутренных дел.

По мнению этих институтов, у индивидуальной трудовой деятельности можно было выделить следующие две категории:

1) полезная обществу и сообразная с законами деятельность;

2) незаконная, находящаяся вне существующих правовых норм, направленная на приобретение нетрудовых доходов.

Оба института рассматривали второй вид такой деятельности как несовместимый с природой социализма. По их заключениям, процесс распространения «второй экономики» был результатом «юридических пропусков, слабостей или недосмотров, препятствующих своевременному применению закона».

Рекомендации данных институтов сводились в основном к тому, что усилия борьбы против таких явлений следует вести преимущественно путем совершенствования контроля за процессами индивидуальной трудовой деятельности.

Другой подход, при практике фактического замалчивания вредных последствий деятельности «второй экономики», получал поддержку в некоторых кругах представителей высших уровней партийного и государственного руководства. Выразителями их позиции во многим стал Научно-изследовательский институт Госплана СССР. В нашем исследовании мы уже неоднократно обращались к трудам таких ведущих сотрудников этого института, как Т. Корягина, В. Рутгейзер и др.

Предлагаемые данным институтом меры по преодолению отрицательных последствий «второй экономики» в основном сводились к рекомендации принятия определенных шагов по узаконению тех видов ее деятельности, которые проводились в области производства и услуг и на которые, очевидно, был спрос среди разных слоев общества.

В этой связи предлагались, например, конкретные шаги законодательного, административного, финансового и др. характера по узаконению кооперативных, лизинговых и ряда других подобных им форм экономической деятельности. Ожидалось, что с предоставлением столь благоприятных условий для открытого существования произойдет и «выход из тени» большей части «второй экономики». Забегая несколько вперед, считаем нужным отметить, что в начальный период своего пребывания у власти Горбачев сумел довольно успешно создать впечатление, будто он всячески поддерживает оздоровительные предложения и стратегии такого рода. Несколько позже оказалось, однако, что на самом деле все это требовалось ему прежде всего в качестве определенного алиби, «обходного маневра» или «дымовой завесы» его подлинной политики, направленной на полный перевод экономики и всей общественной жизни страны в русло законов частной собственности и ничем не ограниченного «свободного рынка».

К началу 80-х годов КПСС предстояло принять ряд важных решений по чрезвычайно сложным, неотложным проблемам как собственно экономики, так и внутренней и внешней политики. Как в прошлом, так и в те годы, в партии и в стране были, конечно, люди, которые считали, что решение этих проблем следует искать на пути определенного приспосабливания к капитализму или применения заимствованных у него механизмов и методов. Однако, в отличие от более ранних периодов, в 80-е годы прошлого столетия носители таких взглядов могли рассчитывать на поддержку довольно мощных, хоть и почти невидимых на поверхности общественной жизни социально-экономических, да и политических сил и факторов. Довольно долгое время их незаметно подпитывали постепенно укрепляющие свои позиции мелкобуржуазные слои, равно как и процессы нарастающей коррупции, в том числе в самой партии. В конечном итоге обе эти тенденции оказались одинаково связаны с интересами установления «никем и ничем» не ограниченного «свободного рынка», частной собственности, и конечно, всегда сопутствующих им мелкобуржуазных выдумок о некой «полной свободе».