Текст книги "Я прихожу после смерти. История профессионального уборщика мест преступлений"

Каждый ящик весил от двадцати до двадцати пяти килограммов. В первую ходку мы попробовали унести по два ящика за раз, но уже на десятой ступеньке осознали, что у такой тактики будущего нет.

На протяжении трех часов мы с Даниелем таскали смердящие книги сверху вниз. Когда нам осталось отнести всего четыре коробки, мой организм окончательно сдался. Даниель, конечно, тоже потел, но ему-то не приходилось каждый раз носить на себе, помимо книг, лишнюю сотню килограммов жира. «Давай, осталось всего три коробки!» – подбадривал он меня, но я уже больше не мог, я был буквально на пределе своих возможностей.

– Нет уж, – вздохнул я, – прости, Даниель, но если я сейчас возьму в руки хотя бы одну книгу, тебе придется убирать еще за одним трупом.

Даниель рассмеялся и проворно подхватил очередную коробку. Я остановился и, отдуваясь, взглянул на свой фитнес-браслет. Десять километров. Таких показателей на своем браслете я еще не видел. Это устройство, как и мои спортивные штаны, которые прежде никогда не использовались для пробежек, в этот раз впервые оказались при деле. Хотя я того и не планировал.

Когда Даниель возвратился за новой коробкой, я все еще продолжал стоять и покряхтывать. Мне просто необходимо привести себя в форму, думал я в отчаянии. Неспортивный финансовый консультант – это нормально. Но неспортивный спецуборщик – судя по всему, это слишком. Такая работа требовала серьезной физической подготовки. Осталось всего две коробки. Я с трудом взгромоздился на ноги. Даниель схватил коробку и уже ускакал вниз. Я глубоко вздохнул и вцепился в последнюю коробку. С завтрашнего дня я займусь спортом! Впервые за очень долгое время я всерьез собирался выполнить данное себе обещание.

Глава 5

Я благополучно перебрался к своей бабушке Эльфриде и снова поселился на втором этаже, покуда она продолжала жить на первом. Очень медленно, и все же абсолютно неумолимо, деменция отнимала у нее разум. Поначалу это проявлялось в мелочах. Например, порой ей взбредало в голову, что кто-то украл ее кошелек, и в этом случае подозреваемым всегда оказывался я. Через несколько минут кошелек обнаруживался в шкафу. «Забавно, как он там оказался?» – говорила она в этом случае. Она не желала признавать, что сама положила туда свой бумажник. Точно так же, как она не готова была согласиться с тем, что тяжело больна, и оттого яростно сопротивлялась этому факту. Поскольку я был единственным, кто находился в пределах досягаемости, на меня часто изливались гнев и негодование, которые на самом деле предназначались болезни. Но я научился с этим мириться. Моя бабушка вырастила меня и всегда заботилась обо мне. Конечно, в детстве, чтобы получить карманные деньги, мне приходилось по-настоящему вкалывать, и все же я знал, что она души во мне не чаяла, что было, собственно, взаимно. В болезни и в ярости. Взаимная любовь и не такое может вынести. Со временем слабоумие овладело ей настолько, что она перестала понимать, что с ней что-то не так. Она уже не помнила, что ничего не помнила, и вместе с этими воспоминаниями ушли и гнев, и сопротивление.

Я встретился с ней на пороге дома в тот момент, когда, присев на корточки, зашнуровывал свои кроссовки.

– Куда это ты так поздно?

Я разделался со шнурками и выпрямился.

– Немного пробегусь! – гордо заявил я.

– Так поздно? – снова спросила она и указала на лестницу, ведущую в мою квартиру на втором этаже. – Не забудь запереть собаку! Если мне завтра утром нужно будет уйти на работу, я не смогу о ней позаботиться!

У нас действительно жила собака, она была старой и немощной и не отходила от бабушки ни на шаг. Но Графиня не ходила на работу уже более тридцати лет. Я печально улыбнулся.

– Ах, бабуля, – сказал я как можно мягче, – я же забыл тебе сказать! Ты теперь пенсионерка, и на работу тебе завтра идти не нужно.

Она с облегчением застонала.

– Слава богу! – воскликнула она. – Мне ведь так не хотелось идти!

И мы оба рассмеялись.

– Слава богу, – повторил я.

Примерно так и выглядело наше общение. Я чмокнул ее на прощание и уже собирался выходить из дома, но она удержала меня на пороге.

– Погоди-ка, Вилли! – сказала она. – Слыхал анекдот?

Вилли – так звали моего деда. Наш сосед как-то рассказал мне, как однажды он до поздней ночи пьянствовал с моим дедушкой. Моей бабушке Эльфриде это пришлось не по нраву. Посреди ночи она с криком въехала на своем велосипеде во двор к соседу. На ней были только ночная рубашка и халат, и она уже издали сыпала проклятьями в адрес моего деда, который весь вечер не показывался дома. Завидев мою бабушку, дед немедленно ретировался. Тогда Эльфрида уселась за стол на его место и продолжила застолье вместо деда. «Она пила со мной до самого рассвета!» – не уставал вспоминать сосед. Вот такая бабушка. И теперь я для нее стал Вилли. А Томаса больше не существовало. Это было обидно.

– Так вот, – начала она, – спотыкается француз о чемодан одного русского…

– О нет, только не этот анекдот! – шутливо застонал я.

На самом деле и до своего заболевания она рассказывала эту шутку сотни раз. Бесконечный пересказ этой истории был связан не с ее болезнью, а с тем, что ей просто нравилось ее рассказывать. Каждый раз она смеялась от души. Только она. Но ей было все равно.

Я снова поцеловал ее в лоб, так и не дав ей закончить.

– Мне правда нужно идти на пробежку, иначе я передумаю!

– Ладно, ладно, иди! – Она вытолкала меня за порог.

Я поставил себе целью пробежать дистанцию в три километра. Причем тренировка должна была состоять из двух этапов: пятьсот метров бега, сто метров ходьбы. Такую схему я нашел в каком-то спортивном журнале, и этот вариант казался мне вполне реалистичным. Однако, начав пробежку, уже через несколько минут я начал задыхаться. Ладно, решил я, тогда пробегу четыреста метров, а пройду двести. Каждый раз, встречая других бегунов на дорожке, я стыдливо задерживал дыхание, чтобы не показывать виду, что не могу дышать нормально. Разумеется, такая нагрузка нисколько не способствовала нормализации ситуации: сердце колотилось как бешеное, из последних сил сражаясь за мою жизнь. Хорошо, тогда триста метров бега, триста метров ходьбы. Примерно на полпути план снова поменялся: главной задачей стало хоть как-нибудь доползти до конца дистанции. Я из последних сил волочил свое несчастное тело, но перед самым финишем мне пришлось сдаться. Ноль метров бега, ноль метров ходьбы. На большее я был не способен. С трудом переводя дух, я завалился на землю. Какого черта, подумал я в отчаянии, сидел бы сейчас дома, пересматривая «Место преступления»[4]4
  «Место преступления» (нем. Tatort) – культовый немецкоязычный сериал. Впервые вышел на экраны в ФРГ в 1970 году.


[Закрыть].

Помимо спорта я решил заняться еще кое-чем – пойти на курсы, позволяющие стать сертифицированным дезинфектором. Профессия «спецуборщика» в Германии не регламентирована, так что технически после двухдневного обучения я уже мог называть себя «квалифицированным спецуборщиком». И все же узнать побольше о дезинфекции и пройти официальное обучение мне казалось не лишним. Все те, кто посещали курс вместе со мной, были медиками или гигиенистами. На занятиях постоянно звучали какие-то медицинские термины, которые понимали все, кроме меня, так что записи в моем блокноте, сделанные в первый день обучения, в основном состояли из фраз «погуглить, что такое то-то…». В конце курса нас ожидал полноценный выпускной экзамен, состоящий из устной и письменной частей, в роли экзаменатора выступал настоящий медицинский работник. Обучение длилось четыре недели – мы занимались каждый день с восьми утра до четырех вечера. Я договорился с Нико, что в этот период буду появляться на работе реже, чем обычно. Экзамен проводился не сразу по окончании занятий, а через несколько недель после него, таким образом мы могли как следует подготовиться. Поэтому времени для зубрежки у меня оставалось достаточно. Несмотря на это, я был уверен, что сдать экзамен не смогу. Первые несколько дней на курсах я сидел за партой совершенно подавленный и думал: «Зачем я опять в это ввязался? Мог бы сидеть на диване и по сотому разу пересматривать “Место преступления”»…

Потихоньку восстановив дыхание, я поднялся на ноги. До финиша оставалось еще пару сотен метров. Но даже это мне не под силу! Через несколько недель в Мульденталере должен был состояться ежегодный полумарафонский забег. Двадцать один километр – это в семь раз больше, чем та дистанция, которую я сегодня благополучно провалил. Приняв решение заниматься спортом, я запланировал, что в следующем году обязательно поучаствую в этом забеге. Но для этого мне нужно было хотя бы дожить до завершения моей сегодняшней пробежки по парку. Я сжал зубы, затем сделал глубокий вдох и побежал. Каждый мой мускул отзывался зверской болью. Я могу, потому что хочу того, что я… – о, да заткнись же, наконец!

Сидя в офисе, я украдкой листал спортивные журналы, выискивая разные способы избавления от мышечной боли. «Спорт для жизни». Я пренебрежительно хмыкнул. Для меня, наверное, больше подходит журнал «Спорт для смерти». Внезапно к моему столу подошла фрау Кайзер и водрузила на него целую кипу договоров.

– Это нужно проверить, – сказала она.

Я кивнул и пододвинул к себе стопку бумаг. Да уж, несколько сотен страниц, просто замечательно! После «книжной зачистки» квартиры со старинным письменным столом заказов у меня больше не было. День клонился к вечеру, и похоже, что ситуация сегодня меняться не собиралась. Я сделал большой глоток кофе и прислушался к тому, что происходило в офисе. Ничего интересного – вокруг лишь шорох бумаг да редкое попискивание ксерокса. От длительного сидения за компьютером в моих глазах появилось чувство жжения, и я зажмурился, чтобы дать им немного отдохнуть. Одна мысль о сотнях страниц, исписанных сухим юридическим языком, вызывала резь в глазах. В этот момент зазвонил мой мобильник.

– Я из жилконторы, – произнес чей-то голос, – это Томас Кундт, спецуборщик?

Я вылетел из офиса быстрее, чем фрау Кайзер, снова зашедшая в мой кабинет, произнесла словосочетание «и приложения к договорам».

Дом, в котором мне предстояло убраться, находился в фешенебельном районе. Все здания здесь были окружены заборами, увенчанными острыми наконечниками, снабжены домофонами и камерами наружного наблюдения. Один из местных жителей, выгуливавший свою таксу, неодобрительно посмотрел мне вслед. Его собака тоже глядела на меня осуждающе, хотя я не совсем понимал, чем заслужил подобное отношение. Правда, людям, живущим в таких закрытых сообществах, редко требуется повод для осуждения; сплетни да пересуды для них – всего лишь способ убить время.

Управляющий встретил меня у двери.

– Вы один? – уточнил он.

Я кивнул. На этот раз Даниель не смог составить мне компанию. Правда, мебель из дома выносить было не нужно, да и тело пролежало в жилище всего три дня, так что работы тут было немного. Я вполне мог справиться со своей миссией в одиночку. Управляющий с сомнением взглянул на меня – судя по всему, он смотрел на ситуацию иначе.

– Ну ладно, – сказал он, – но учтите, там реально как на скотобойне…

Я слегка остолбенел. Странно, спустя всего три дня?

– Трупная жидкость? – спросил я.

Сотрудник жилконторы открыл дверь.

– Что-то вроде того.

Внутри меня ждала кровавая баня. Буквально. Крови, размазанной по всему дому, наверняка хватило бы на целую ванну. На стенах, на лестнице, на мебели – повсюду были брызги, пятна, лужи крови.

– Что здесь произошло? – спросил я, и голос мой неожиданно сорвался, прозвучав несколько выше, чем мне бы хотелось.

– Человек умер, – сухо сказал управляющий.

– Всего один? – переспросил я в недоумении. – А кажется, будто целая сотня.

Количество крови в теле взрослого человека составляет примерно пять-шесть литров. Погибший обагрил своей кровью буквально каждый сантиметр дома. Кровавые следы тянулись аж из подвала.

Сам дом, если не обращать внимания на кровь, выглядел роскошно и напоминал частный медицинский кабинет. Тут пахло лавандовым маслом и морилкой для дерева, обстановка была шикарной. Умело подобранная деревянная мебель в классическом стиле. Казалось, что некоторые из этих шкафов вели прямиком в Нарнию. Правда, все вокруг было забрызгано кровью. Повсюду виднелись темные пятна – на стенах, дверцах шкафов, даже ящиках. Лужи густой, свернувшейся крови на полу местами покрылись корочкой, подобно той, что образуется на месте болячки. Из-за этого лужи напоминали застывшую лаву. Где-то кровь была размазана руками – в обширных пятнах угадывались отпечатки ладоней. Погибший либо хватался за все окровавленными руками, либо пытался оттереть кровавые пятна, оставленные им же. А может, все сразу. Массивная мраморная лестница вела на второй этаж – брызги крови покрывали ее холодную гладкую поверхность. Я начал с первой ступеньки и стал медленно продвигаться наверх. Вытираю, скоблю, отжимаю. Святая троица спецуборки. Я довольно проворно избавился от видимых следов крови на лестнице. Но если крови не видно, это не значит, что ее не осталось. После того, как я предварительно отмыл первый этаж и лестницу, я с помощью распылителя нанес на поверхности, обманчиво казавшиеся чистыми, перекись водорода.

Перекись пенится, вступая в реакцию с частицами крови, а значит, гораздо надежнее человеческого глаза позволяет определить участки, где еще присутствуют следы крови. Если появилась пена – нужно снова потереть. После этого, чтобы убедиться в том, что крови на поверхности не осталось, нужно снова нанести перекись водорода и зажать кулачки в надежде, что пена больше не появится. В моем случае пена продолжала появляться снова и снова. Я без конца обнаруживал новые места со следами крови. Сложнее всего мне было в подвале. Там кровь ручьем стекала по лестнице, залив в результате весь пол. Я, не останавливаясь, драил подвал до десяти вечера, и все равно мне пришлось вернуться сюда на следующее утро. Так много крови, что и за день не управиться! Что, черт возьми, здесь произошло?

На следующее утро мне наконец удалось взять ситуацию под контроль. Перекись водорода при нанесении почти не пенилась, дом постепенно возвращался к нормальному виду. Когда я передавал ключи управляющему, пол сверкал так, что можно было ослепнуть. Управляющий явно был впечатлен.

– Фрау Брошманн не обманула – после вас здесь чище, чем когда-либо.

Я тяжело вздохнул.

– Да уж, да здесь крови было – целое море! Что тут случилось?

Управляющий пристально посмотрел на меня.

– Весьма трагическая история, – сказал он, – как рассказала полиция, хозяин дома был алкоголиком. Он часто ругался с женой по этому поводу. Жена хотела, чтобы он обратился за профессиональной помощью. Когда она уехала на три дня в командировку, он остался дома и совсем слетел с катушек – ушел в запой. На второй день, отправившись за пивом в подвал, он поскользнулся на лестнице и ударился головой. Сначала он пытался остановить кровотечение самостоятельно, но потом понял, что у него ничего не получается, и решил позвонить в службу спасения. – Телефон и вправду был залит кровью. – Однако потом передумал и так никому и не позвонил.

– Почему? – удивленно спросил я.

Смотритель пожал плечами.

– Возможно, он стеснялся вида своего дома. Ведь он уже два дня беспробудно пил, и все кругом было завалено грязной посудой, бутылками. Приди сюда врач, он бы увидел все это, и тогда по району наверняка поползли бы слухи, что у хозяина дома проблемы с алкоголем. Слухи и до этого уже ходили… Поэтому он и пытался навести тут порядок, пока у него из затылка ручьем текла кровь, заливая все вокруг. Что уж говорить, не самая лучшая мысль. Но он был в стельку пьян – в таком состоянии в голову редко приходят разумные решения. По данным полиции, он поскользнулся в собственной крови на лестнице, ведущей в подвал, и еще раз разбил голову. Но теперь окончательно.

Я вспомнил залитую кровью лестницу в подвал. Там его, получается, и нашли.

– Поскользнулся в собственной крови, – повторил я, с трудом веря своим словам. – Невероятно.

Управляющий тоже покачал головой.

– И все оттого, что он боялся сплетен и пересудов.

Прежде чем покинуть дом, я напоследок огляделся. Мой взгляд сам собой устремился к лестнице в подвал. «Надеюсь, теперь ты обрел покой». Возможно, это выглядело немного нелепо, но мне было приятно попрощаться с умершим вслух. В ближайшие несколько недель мне предстояло довольно много прощаний. Время легких заказов прошло.

Глава 6

Броши была знакома с управляющими, которые, в свою очередь, знали других управляющих, и, как это бывает среди коллег, они, конечно же, все общались друг с другом. И в последнее время все чаще говорили обо мне. «Будет чище, чем когда-либо» стало моим рекламным слоганом, а мой мобильник буквально разрывался от звонков:

– Квартира в ужасном состоянии. Покойный был найден в куче мусора…

– У погибшей было сильное кровотечение, вся квартира в крови…

– Тут чертовски воняет, тело, должно быть, пролежало недель пять…

– …вы ведь сможете все убрать?

Теперь, вместо того чтобы на восемьдесят процентов работать финансовым консультантом и на двадцать – спецуборщиком, я на восемьдесят процентов работал спецуборщиком и на двадцать – финансовым консультантом. Баланс между смертью, жизнью и работой, на который я рассчитывал изначально, кардинально изменился, перевернув и мою жизнь с ног на голову. На смену ежедневной работе с документами пришла уборка за трупами.

Большинство заказов я выполнял в одиночку. Несмотря на то, что моя мама была готова в любой момент поучаствовать в моей деятельности, больше я ее об этом не просил. Я решил, что одного раза для ее карьеры спецуборщицы было более чем достаточно. В то же время я все чаще привлекал к работе Даниеля. Он заведовал магазином напитков, и дел у него и так всегда было по горло. Но в какой-то момент он вдруг заявил мне: «Хорошо, я выделю для тебя пятницу». Когда я переспросил его, какую пятницу он имеет в виду, он деловито ответил: «Каждую». С тех пор заказами, которые выпадали на пятницы, мы занимались вместе. Все, что нужно было делать с понедельника по четверг, мне приходилось выполнять одному. Даже если заказ включал вынос мебели. В этих ситуациях я просто готовил себя к тому, что мне предстоит очередная лестничная пробежка.

Конечно, такой обширной библиотеки, как в «квартире Хонеккера», я больше не встречал, но квартиры с обилием ненужных вещей стали для меня обычным делом. Кодовым названием этих заказов стал термин «синдром месси», или патологическое накопительство.

Этот термин произошел от английского слова mess, которое означает хаос или беспорядок, что, в свою очередь, очень точно описывает то, что остается после смерти очередного «накопителя». Совершеннейший хаос. Те, кто страдает синдромом месси, маниакально собирают какие-то вещи и при этом, независимо от ценности этих вещей, совершенно не способны с ними расстаться. Для них выкинуть старую газету все равно что выбросить слиток золота. По статистике, в Германии от патологического накопительства страдает около двух миллионов человек. Вопреки стереотипам, распространяемым разными ток-шоу, столкнуться с этим недугом в той или иной степени может каждый – от социального класса это не зависит. Запущенные случаи приводят к обострению синдрома, при котором мания накопительства выражена настолько, что человек живет буквально среди гор мусора, наваленного по всей квартире. Мой первый случай, имевший отношение к такой истории, не был связан со смертью хозяина, просто хаос достиг такой степени, что жилконторе пришлось вмешаться в ситуацию, подключив для этого отдел социального обеспечения.

Жилконтора выделила женщине, страдавшей этим заболеванием, новую квартиру, но установила срок, к которому она должна была привести жилище в состояние, пригодное для дальнейшего проживания. Меня вызвали в качестве исполнителя. В отделе социального обеспечения ей дали понять, что покрывать расходы на уборку они не будут, их содействие заключалось лишь в том, что они нашли подходящего специалиста, то есть меня. Однако сама хозяйка заверила меня, что это неправда и что по поводу гонорара мне беспокоиться не нужно. Я сразу сообразил, что заказ не сулит мне больших барышей, но все же согласился – просто ради того, чтобы помочь несчастной женщине. Уж фиксированную ставку она наверняка сможет оплатить, подумал я. И потом, тут же никто не умер, так что ничего ужасного в квартире быть не должно.

Женщина проживала в пятикомнатной квартире. Дети давно съехали от нее, хотя даже если бы они остались тут жить, места в квартире для них все равно не нашлось бы. Все было так загромождено, что даже двери открывались с трудом, а чтобы пройтись по квартире, нам приходилось постоянно прокладывать сквозь горы мусора узкие тропы. Этот мусор частично перекочевал сюда прямо с помойки. Также здесь была масса сломанных вещей, оставленных с расчетом на будущую починку. Кое-что, судя по всему, оставлялось с мыслями «Мне это не нужно, но кому-нибудь потом пригодится». Ну и, конечно, товары из дискаунтера «Альди» – все, что когда-либо предлагалось там по скидке, немедленно оказывалось в квартире. Даже те товары, что продавались только оптом. Паллеты, коробки – неважно, что за товар, главное – со скидкой. Колбаски, куриные ножки, масло. Продукты даже не были распечатаны, а срок их годности мог истечь уже более двух лет назад.

Заплесневевшие, потемневшие до неузнаваемости, эти продукты торчали среди остального мусора. Запах был невыносимым. По сравнению с ним трупное зловоние можно было назвать легким ароматом. Хозяйка жилища скупала все эти продукты не для того, чтобы их есть, – она просто больше к ним не прикасалась. Охотничьи колбаски превратились даже не в месиво, а в жидкость – так долго они хранились. Затерявшись посреди гор ненужных вещей, они попросту были преданы забвению. Как и все, что собирала эта женщина. У нее одновременно было все и не было ничего. До срока, установленного управлением, оставалось ровно две недели. И каждый день я вкалывал как проклятый. Женщина ежедневно наведывалась в квартиру, чтобы достать из кучи мусора очередную вещь, которая, по ее словам, была ей ужасно необходима. Я пытался убедить ее, что это барахло ей не нужно, но все было бесполезно. В результате мы договорились, что каждый день она может уносить с собой не больше одного таза вещей. С тех пор каждое утро она с жадностью наполняла свой таз до краев – похуже немцев, наваливающих на тарелки еду в отеле с обслуживанием «все включено».

Чтобы уложиться в срок, мне пришлось вызвать подкрепление. Девушку по имени Уте. Она работала в какой-то клининговой компании, и мне порекомендовали ее через знакомых. Спустя несколько дней совместной работы хаос стал постепенно обретать черты порядка. Пол был освобожден еще не полностью, но двери уже можно было беспрепятственно открывать. Мы с Уте неплохо поладили, и, хотя такая работа оказалась для нее совершенно новым опытом, она весьма охотно помогала мне во всем. Хотя и не подозревала, какое потрясение ее ждало в будущем.

У нас оставалось всего несколько дней до окончания срока. Мы убирались в разных комнатах, и вдруг Уте подошла ко мне с неестественно бледным, белым как простыня лицом.

– Я там нашла… – запинаясь, произнесла она, – я там что-то нашла.

Дрожащей рукой она указала на соседнюю комнату. Что такое? Я прошел вперед и взглянул на кучу мусора, над которой работала Уте. Из-за сенсорной перегрузки я поначалу ничего особенного не заметил. И тут – о боже! Из кучи мусора торчала кость! Человеческая кость! Да здесь труп! Уте все еще стояла в дверях и не решалась пройти дальше в комнату.

– Это – то, что я думаю? – спросила она.

Я принялся внимательно рассматривать кость. Да, все верно. Из хлама выглядывала лишь небольшая часть, но было очевидно, что это кость. Я набрался храбрости, схватил за торчащий конец и стал тянуть, будто извлекал из скалы меч Экскалибур. Я все тащил ее и тащил, но кость была просто огромной! Наконец мне удалось полностью вытянуть ее из кучи мусора. Я принялся разглядывать ее – она была похожа на кость голени. Только вот принадлежала ли она человеку – в этом я уверен не был. Я вызвал в квартиру хозяйку и вручил ей свою находку.

– О, – вздохнула она, – это такая забавная история! Когда-то сюда, на луг, приезжал цирк. Там одному из львов как-то дали лошадиную ногу. Так вот кость он оставил, а я ее увидела и забрала себе. Моя дочь очень любит лошадей…

– Ваша дочь любит лошадей, – сказал я озадаченно, – и поэтому вы решили, что она обрадуется обгрызенной кости дохлой лошади?

Женщина утвердительно кивнула. Больше вопросов у меня не было. Кость отправилась в мешок для спецотходов, и мы продолжили свою работу.

Как ни странно, мы успели освободить квартиру к сроку. И хотя женщина продолжала уверять меня, что жилконтора выплатит мне гонорар, я с самого начала знал, что это неправда. И оказался прав – контора не собиралась ничего платить, они лишь посредничали между мной и хозяйкой. Я попросил женщину рассчитаться хотя бы с Уте и покрыть расходы на использованные чистящие средства. Я был даже готов отказаться от оплаты своего труда.

– Мне нужно спросить у папы, – таков был ее ответ.

«Папой» оказался старик щеголеватого вида, которому вся эта история была чрезвычайно неприятна. Он постоянно порыкивал на свою дочь и выглядел очень раздраженным. Поначалу он был не намерен ничего платить. Но когда выяснилось, что мой сосед – его хороший знакомый, ситуация в корне изменилась.

– Вы ничего об этом не знаете и меня никогда в жизни не видели, – сурово скомандовал он.

Я заверил его, что именно так и поступлю, если он хотя бы рассчитается с Уте и оплатит чистящие средства – в противном случае после этого заказа мне пришлось бы остаться в минусе. Однако он добросовестно оплатил весь счет до последнего цента.

После этого случая я понял, что объем работы в жилищах «месси» недооценивать нельзя. И все же вскоре после этого у меня появился заказ, который пошатнул мои представления о масштабах уборки. Ибо патологическое накопительство может проявляться по-разному и принимать ужасающие формы даже без тухлых охотничьих колбасок и лошадиных костей.

Мне позвонила вдова недавно умершего человека. По телефону ее голос звучал довольно холодно и отстраненно.

– Пожалуйста, уберите весь дом и пришлите счет. Сама я очень занята, чтобы сейчас всем этим заниматься.

О накопительстве она ни слова не сказала, но я сразу понял, о чем речь.

– Что-то нужно оставить? – деликатно спросил я.

– Нет, – тут же ответила женщина, – можно выбросить все. Все!

Хозяин жилища жил в большом трехэтажном доме с чердаком и подвалом, а его жена из-за работы проживала в другом городе. Гостевой брак. Но одиноким в этом огромном доме мужчина себя явно не чувствовал. В фильме про Индиану Джонса в самом конце есть сцена, где Ковчег Завета приносят на гигантский склад, заставленный тысячами ящиков. Примерно так мужчина использовал свой дом – как склад. Повсюду стояли ящики, в них хранились коробки, в которых, в свою очередь, были другие коробки со всяким барахлом. Все комнаты были до потолка уставлены ящиками, каждая новая дверь вела в очередное хранилище. Я бы ничуть не удивился, если бы нашел в одном из ящиков Ковчег Завета.

Синдром месси по-научному называется компульсивным накопительством. Но далеко не все, кто беспорядочно собирает и хранит вещи, делают это компульсивно, то есть принудительно. Люди, пережившие войну и голод, как правило, десять раз подумают, прежде чем что-то выбросить. Я сам занимаюсь собирательством, оттого и влип во всю эту историю. Я коллекционирую старые вещи, которые необязательно должны иметь какую-то ценность – я храню их просто потому, что лично мне они кажутся классными. Покойный, вероятно, считал свою страсть коллекционированием и объяснял ее примерно так: «Мне нравится обладать вещами и покупать все, что захочу».

В одной из коробок я обнаружил видеомагнитофон с DVD-плеером. Он был в оригинальной упаковке. Видимо, спустя какое-то время после покупки этого прибора покойный захотел посмотреть DVD-диск, но, вероятно забыв, что плеер у него уже есть, он просто пошел и купил новый. Который потом, даже не будучи распакованным, точно так же затерялся среди многочисленных коробок. В итоге я обнаружил целых четыре DVD-плеера. Этого человека назвать коллекционером уже было нельзя, он явно перешагнул грань психического расстройства. А это уже совсем другая история, не имеющая отношения к коллекционированию.

На третьем этаже дома более восьмидесяти квадратных метров занимало хранилище карнавальных и маскарадных костюмов. Директор какого-нибудь карнавального клуба упал бы от счастья в обморок, попадись ему эта коллекция. В другом помещении хранились фотоаппараты. Не десять и не двадцать, а – сотни! Как-то раз мы с Даниелем целый день посвятили исключительно утилизации пустых картонных коробок, хранившихся на чердаке. Просто коробки, без всякого содержимого. Весь рабочий день.

В подвале в каком-то углу картонные коробки были сложены стопкой высотой более двух метров. Я снял несколько верхних коробок и чуть не рухнул от потрясения, когда увидел, что скрывалось за этими коробками.

– Черт побери, Даниель! – крикнул я. – Нужно срочно звонить в службу защиты животных! Здесь повсюду лягушки!

Даниель с шумом выбрался из кучи коробок, в которых только что копался, и с осторожностью подошел ко мне.

– Лягушки? – спросил он тревожно.

Я отошел в сторону и указал за картонную стену.

– Целое стадо, – ответил я.

Даниель заглянул за коробки и разразился хохотом. На него в упор глядели почти сорок пластмассовых жаб – уродливых пластиковых фигурок, которыми украшают сад. Целая армия квакуш пучила на нас свои огромные глаза. Было жутко, но в то же время забавно. Другая находка тоже была жуткой, но совершенно не смешной. Разгребая комнату на втором этаже, я вдруг обнаружил человеческую руку. Кожа была коричневой и казалась омертвевшей. Я с трудом подавил в себе крик и резко отшатнулся. Потом до меня вдруг дошло, что рука принадлежала не человеку, а манекену. Разделенный на части, он лежал под грудой коробок, а его холодный взгляд был устремлен в потолок.

Даниелю пришлось взять дополнительные отгулы, но даже после нескольких дней неустанной уборки, сортировки и утилизации стало ясно, что нам еще работать и работать. Причем не день, не два и не неделю. Здесь нужно было мыслить другими временными категориями – месяцами.

Кроме того, из-за сенсорной перегрузки работать без перерыва оказалось невозможным. Чтобы не сойти с ума от обилия предметов, нужно было разбирать дом не более чем два дня подряд, дальше требовался перерыв.