Текст книги "Ползуны по скалам"

Глава XIV. ЛЮБОПЫТНОЕ ГНЕЗДО

В этот момент изогнутый нарост исчез в дупле, и осталось лишь темное отверстие. Карл смотрел в полном недоумении, как и Каспар за минуту перед тем.

– Гнездо? – повторил Каспар, удивленный словами шикари. – Птичье гнездо? Ты говоришь о птичьем гнезде, Осси?

– Да, саиб. Гнездо большой-большой птица. Феринги называть ее носорог.

– Да, – сказал Каспар, который немногое понял из объяснений шикари, – это очень любопытно. Мы видели кое-что вроде рога, торчавшего из дерева, хотя это больше похоже на кость, чем на рог. Может быть, это птичий клюв. Но скажи, пожалуйста, где же сама птица и ее гнездо?

Оссару ответил, что гнездо находится в дупле, а птица на гнезде, где ей и полагается быть, и они видели только ее клюв.

– Как! Птица сидит в той дыре, откуда торчит эта белая штука? Да ведь рог заполняет целиком всю дыру, и если птица действительно там, если этот предмет – ее клюв, то я могу сказать, что клюв у нее, должно быть, величиной со все ее тело. Иначе, как же она пройдет в такую маленькую дыру? Другого отверстия, кроме этого, нет. А может быть, эта птица – тукан? Я слыхал, что тукан пройдет везде, куда просунется его клюв… Не тукан ли это, Оссару?

Оссару не мог сказать, тукан это или нет, так как никогда не слыхал о такой птице. Его орнитологические познания не шли дальше птиц Бенгалии, а тукан живет в Америке. Он повторил, что эту птицу феринги называют «носорог» или «птица-носорог». Оссару добавил, что она величиной с гуся и что туловище у нее в несколько раз толще клюва, хотя клюв кажется очень толстым.

– И ты говоришь, что гнездо у нее там, в дупле? – спрашивал Каспар, указывая на маленькое круглое отверстие, едва ли больше трех дюймов в поперечнике.

– Ну да, молодой саиб, – был ответ Оссару.

– Разумеется, там должно находиться какое-то живое существо, раз мы видели, что этот рог двигается; а если эта птица величиной с гуся, то не объяснишь ли ты нам, как она входит в дупло и выходит оттуда? Вероятно, с другой стороны ствола есть второе отверстие, побольше?

– Нет, саиб! – твердо возразил Оссару. – То, что вы видать перед собой, – один вход в гнездо носорога.

– Вот это здорово, Осси! Ты хочешь сказать, что птица величиной с гуся может входить и выходить через эту дыру? Да в нее воробей с трудом протиснется!

– Птица-носорог не входить, не выходить. Он остаться там, пока птенцы готовы уйти из гнездо.

– Будет тебе, Осси! – насмешливо сказал Каспар. – Эта сказка хороша для маленьких детей. Неужели ты думаешь, что мы этому поверим? Разве птица может оставаться в гнезде, пока птенцы не вырастут? А тогда что? Разве птенцы помогут матери выбраться оттуда? И как они выберутся сами? Ведь я полагаю, они не уйдут из гнезда, пока не вырастут… Слушай, добрый шикари, довольно с нас загадок, и расскажи нам все как есть!

Тут шикари рассказал все, что знал об этой удивительной птице. Готовясь выводить птенцов, сказал он, птица-носорог выбирает в дереве дупло как раз такого размера, чтобы там могли поместиться она сама и гнездо, которое она строит. Когда гнездо построено и яйца снесены, самка садится на них и остается в дупле не только до тех пор, пока выведутся птенцы, но и долгое время спустя – пока птенцы не оперятся и не смогут жить самостоятельно. Чтобы защитить ее на это время от нападения куниц-лакати, мангуст и прочей «нечисти», самец, едва только самка сядет на яйца, принимается за работу каменщика. Пользуясь своим большим клювом сперва как ведерком, потом как лопаткой, он замуровывает вход в гнездо, оставляя лишь небольшое отверстие, которое целиком заполняет клюв самки. Материалом служит ему глина, добываемая из ближайшего ручья или болота и напоминающая тот материал, из какого сооружает свое удивительное гнездо обыкновенная ласточка. Высохнув, глина становится такой твердой, что может выдержать нападение любой птицы или зверя. А когда огромный клюв самки торчит наружу, целиком заполняя отверстие, в дупло не может пробраться даже скользкая древесная змея. Находясь таким образом в полной безопасности, самка спокойно высиживает птенцов.

Тут Каспар прервал Оссару вопросом.

– Как? – сказал он. – Она просиживает на гнезде целые недели, ни разу не выходя наружу? Чем же она кормится?

Не успел Оссару ответить на этот вопрос, как они услыхали страшный шум, доносившийся сверху, словно с неба. Этот шум мог бы испугать человека, слышащего его в первый раз и не знающего, в чем дело. Это был какой-то хлопающий, щелкающий звук, вернее – ряд звуков, похожих на лесной шум во время бури.

Оссару сразу же узнал этот звук. Не отвечая на вопрос Каспара, он сказал:

– Погоди, саиб. Старый носорог приходить. Он показать, как кормить самку.

Не успел он договорить, как его товарищи поняли, что вызвало странный шум. Это была большая птица, которая, сильно хлопая крыльями, пролетела мимо дерева, где они сидели, к тому, где находилось гнездо.

Через миг они обнаружили, что птица сидит на остром суку, непосредственно под дуплом, и Оссару мог уже не объяснять товарищам, что это самец птицы-носорога. Большой клюв с отростком, похожим на рог, как и у того клюва, что высовывался из отверстия, был увенчан чем-то вроде огромного шлема, поднимавшегося над головой и прикрывавшего клюв сверху, так что его можно было принять за второй клюв; такой странный «головной убор» мог принадлежать только самцу птицы-носорога.

Глава XV. ПТИЦА-НОСОРОГ

Правда, Карлу еще не приходилось видеть живых птиц-носорогов, но он видел их чучела в музее, и ему нетрудно было узнать птицу. Он даже мог определить, к какому виду она принадлежит, так как существует несколько разновидностей носорогов. Перед ними сейчас находился топау, или рогатая индийская ворона, ибо по внешности и по повадкам она напоминает эту примелькавшуюся нам птицу.

Оссару не преувеличил размер этой птицы, сравнив ее с гусем. Напротив – он скорее приуменьшил, так как самец был гораздо крупнее гуся. Он был более трех футов длиной, считая от кончика хвоста до конца изогнутого клюва, который сам был почти в фут длиной. Оперение у самца было сверху черное, а брюшко бледно-желтое; на хвосте перья ярко-белые, пересеченные посередине черной полосой. Клюв, как и у самки, был бледно-желтый, красноватый у основания, а «шлем» – пестрый, черный с белым.

Оссару пришлось рассказать все, что он знал об этой любопытной птице. Правда, в Индии живет несколько разновидностей птицы-носорога, но встречаются они там не так часто.

Карл знал гораздо больше шикари об этой породе птиц, о ее характерных особенностях и повадках, и, конечно, рассказал бы товарищам, не будь они поглощены другим. В самом деле, разъяренный слон держал их в осаде, они лишь ненадолго отвлеклись, наблюдая за птицей, и у Карла не было никакой охоты читать лекцию по орнитологии. Он мог бы рассказать, как долго спорили орнитологи относительно классификации птицы-носорога: одни причисляли его к туканам, другие полагали, что его нужно отнести к семейству ворон. Его сближает с туканом не только огромный клюв. Как и тукан, он подбрасывает добычу кверху, подхватывая и проглатывая ее на лету. Но, в противоположность тукану, эта птица не может лазить по деревьям, так что ее нельзя отнести к лазающим. Ее считают всеядной, но, как мы уже сказали, есть немало разновидностей птицы-носорога, и большинство авторов, вероятно, смешивают повадки различных видов, сильно отличающихся друг от друга. Существуют африканские виды, индийские и индонезийские, один или два своеобразных вида можно встретить на Новой Гвинее. Все эти виды различаются между собой не только по размерам, цвету, форме клюва и нароста над ним, но и по употребляемой ими пище. Например, африканская птица-носорог и некоторые азиатские виды являются плотоядными, а иные даже питаются падалью. Это отвратительные птицы, у которых мясо и оперение издают резкую вонь, как у коршунов. С другой стороны, в Индонезии, особенно на Молуккских островах, обитает разновидность, питающаяся только мускатными орехами, благодаря чему ее мясо отличается восхитительным вкусом и ароматом и высоко ценится восточными гастрономами. На клюве у этих птиц в известном возрасте появляются желобки, или бороздки. Наблюдаются эти бороздки только у старых птиц, и голландские колонисты, живущие на Молуккских островах, пытаются определять по ним возраст птицы, считая, что каждая бороздка соответствует одному году. Поэтому носорог получил у них название «годовая птица».

Как мы уже сказали, Карлу были хорошо известны все эти разновидности птицы-носорога. Но в данный момент он и не думал делиться своими знаниями с товарищами, так как все трое пристально следили за самцом. Несомненно эта птица принадлежит к плотоядным, так как, когда самец спускался, видно было, что у него из клюва свешивается что-то длинное, похожее на кусок веревки; они разглядели, что это кусок змеи – голова и часть туловища. Очевидно, и самка не привыкла к растительной пище, так как по движениям самца наблюдатели поняли, что змея предназначается ей. Без сомнения, это был ее обед, так как время близилось к полудню.

Ей не пришлось долго ждать.

Опустившись на длинный сук, ее кормилец движением головы подбросил кусок змеи в воздух и поймал его на лету – не для того, чтобы проглотить, а чтобы схватить поудобнее и половчее всунуть в клюв самки, торчавший из отверстия и раскрытый в ожидании еды.

Еще миг – и лакомый кусочек перешел из клюва самца в клюв самки; могучие щипцы, словно сделанные из слоновой кости, крепко зажали змею и мгновенно скрылись в дупле.

Самец ни на минуту не задержался на дереве. Он принес самке обед и, вероятно, должен был принести десерт. Он тут же взлетел, громко хлопая крыльями, причем его роговые челюсти щелкали, как кастаньеты, и этот необычный звук мог бы напугать человека, незнакомого с подобными птицами.

Глава XVI. ЧЕТВЕРОНОГИЙ БАНДИТ

Когда улетела птица, о которой молодые искатели приключений узнали столько интересного, слон снова занял их внимание. Не потому, что он изменил свою тактику – он по-прежнему описывал круги, – но охотники знали, что, пока он здесь, им нельзя спуститься с дерева; и они обернулись к слону – посмотреть, не собирается ли он уходить.

Но, увы! Слон не обнаруживал намерения покинуть это место.

Наблюдая за своим врагом, они отвернулись от смоковницы и, вероятно, не скоро бы на нее взглянули, если бы не услышали звук, доносившийся со стороны гнезда птицы-носорога. Это был тихий, довольно жалобный звук, не похожий на крик птицы, да и вообще его не могла издавать птица. Казалось, это крик животного или даже человека – отчетливо раздавалось: «ва-ва-ва».

Но это не был человек. Оссару с первого звука догадался, кто это; братья тоже быстро поняли, в чем дело. Повернувшись к смоковнице, они увидели на длинном суку, где недавно сидел самец-носорог, существо совсем другого рода – представителя четвероногих.

У него было массивное округлое туловище и очень толстый пушистый полосатый хвост; морда у зверька была короткая и круглая, вроде кошачьей, гладкий, блестящий мех одевал его с головы до пят пушистой шубкой. У него была темно-рыжая, с золотистым отливом спина, глянцевитый черный живот, белые щеки и желтая полоска на морде. Каспар должен был признаться, что ему редко приходилось видеть такое красивое создание.

В ответ на восторженное восклицание, вырвавшееся у брата, Карл сказал, что известный натуралист Кювье еще задолго до Каспара оценил красоту этого животного.

Оссару знал, что его называют «ва» (звукоподражательное название), а иногда «читва» или «панда».

Услыхав это название от Оссару (да и сам зверь «назвал» себя), Карл сразу же понял, с кем имеет дело.

Увидев зверька на высоком суку, Карл и Каспар с первого же взгляда убедились в его ловкости, а в следующий миг убедились, что он не прочь полакомиться птичьими яйцами. Не прошло и минуты, как они сообразили, что он охотится за яйцами птицы-носорога, а может быть, собирается отведать мяса самой птицы.

Стоя на суку, он поднялся на свои массивные задние лапы, как маленький медведь, и начал царапать передними длинную стенку, на возведение которой самец затратил столько времени и труда. Быть может, если бы зверьку никто не препятствовал, ему и удалось бы проникнуть в гнездо; во всяком случае, у него было такое намерение. Однако ему помешали. Правда, самка, находившаяся в дупле, не очень-то могла обороняться, хотя все время то высовывала, то втягивала обратно клюв, и ее сердитое шипение доказывало, что она понимает грозящую ей опасность и знает, какой враг атакует ее крепость.

Зверек изо всех сил царапал стенку, и возможно, что она развалилась бы под ударами его когтей, но вдруг над деревьями раздалось громкое хлопанье, щелканье и стук; а через миг широкие, раскидистые крылья старого самца засвистели над головой четвероногого разбойника и длинный, острый, подобный кинжалу, клюв мигом прервал его злодейские труды.

Захваченный врасплох, панда струсил, ибо старый самец, подобно всякому главе семейства, который, возвращаясь домой, находит там грабителя, налетел на него с бешеной яростью.

Однако разбойник, видимо, привыкший к такого рода отпору, вскоре овладел собой: вместо того чтобы убежать, он плотнее укрепился на суку и, повернувшись к своему пернатому противнику, приготовился к битве.

И битва началась: птица то и дело налетала на врага, била его своими мощными крыльями и клевала огромным клювом, а зверь бешено отбивался зубами и лапами, иной раз вырывая пучки перьев из груди своего крылатого противника.

Глава XVII. ФРИЦ ВМЕШИВАЕТСЯ

Чем окончилось бы единоборство панды и птицы-носорога, об этом можно лишь догадываться. По всей вероятности, четвероногое одержало бы победу над двуногим, стенка гнезда была бы взломана, самка сброшена с гнезда, скорее всего, убита и съедена, а вслед за нею были бы истреблены и яйца.

Но, видно, в книге судеб была предначертана иная развязка этой маленькой драмы, так как внезапно произошло нечто, изменившее характер борьбы, и после ряда инцидентов битва окончилась совершенно неожиданным образом как для ее участников, так и для наблюдателей.

Первый инцидент, резко изменивший положение дел, был весьма забавного свойства и рассмешил зрителей, сидевших на дереве.

В пылу борьбы стоящий на задних лапах панда отвернулся от маленького отверстия, представлявшего вход в гнездо. Не помышляя об опасности с этой стороны, грабитель старался уберечь свои глаза от самца, нападавшего сверху. Но самка в гнезде, которой было довольно хорошо видно все происходящее снаружи, и не думала оставаться пассивной зрительницей; улучив момент, когда враг оказался совсем близко от дупла, она тихонько высунула свой длинный, твердый, как слоновая кость, клюв и изо всех сил ударила панду в глаз; острие клюва, словно кирка, вонзилось до самой кости.

Ошеломленный этим неожиданным нападением, зверек испустил от боли резкий крик и мигом скатился с дерева; казалось, он думал только о бегстве. Это ему, несомненно, удалось бы, несмотря на потерю глаза; но за ним следил еще один враг, с которым ему предстояло схватиться. Привлеченный шумом стычки, Фриц выглянул из кустов, окружавших дерево, и, подойдя поближе, следил за сражением. Честный Фриц не мог не сочувствовать безвинной птице, на которую напал подлый враг; и едва панда появился внизу, как пес бросился на него и начал трепать, словно этот зверек был его давнишним, заклятым врагом.

Положение панды было отчаянным, но разъяренный зверек не хотел сдаваться без борьбы. И хотя напавший на него пес был гораздо сильнее его, он все же хотел оставить врагу на память одну-две царапины, следы которых тот носил бы до могилы.

Но в этот миг Фрицу грозила куда более серьезная опасность, чем удары когтей панды. Если бы в пылу битвы он не взглянул случайно в сторону обелиска, то оказался бы во власти противника, который проявил бы к нему не больше милосердия, чем он сам к злополучному панде.

Но случай ему помог: бросив взгляд на своего преследователя, он увидел, что слон направляется прямо на него; в глазах его сверкала ярость и хобот был угрожающе вытянут вперед. Фриц мгновенно решил, как ему поступить. Бросив панду, словно почуяв, что мясо его ядовито, он метнулся прочь от слона и через несколько мгновений скрылся в зарослях.

Из всех принимавших участие в этой необычной схватке больше всего пострадал злополучный панда, так как вместе с этой драмой окончилась и его жизнь. На него нападали все новые враги, а под конец он повстречался с самым ужасным врагом, который вскоре с ним покончил. Это был слон. Он собирался уничтожить Фрица, но, увидев, что тот убежал, решил не упустить подвернувшуюся ему жертву. Итак, он не стал преследовать Фрица в чаще, и его ярость обрушилась на панду. Гигант понимал, что зверьку не уйти от него: наполовину ослепленный клювом птицы, полузадушенный Фрицем, он не заметил приближения слона. Быть может, он и увидел опасность, но было уже поздно: слон стоял над ним – и ему нельзя было убежать.

Не успел панда опомниться, как слон обвил его цепким хоботом и поднял кверху, будто перышко. Потом безжалостное чудовище сделало несколько шагов к поверженному обелиску и, словно выбрав подходящее место, опустило барахтающегося панду наземь, наступило на него огромными передними ногами и принялось его топтать, пока от раздавленного зверька не остался лишь бесформенный комок кровавого мяса и клочки шерсти.

Для сидевших на дереве зрителей это было неприятное зрелище; но за ним последовало другое, доставившее им радость: слон повернул в сторону леса и стал удаляться, видимо решив совсем уйти отсюда.

Удовлетворил ли он жажду мести, убив панду, или отправился на поиски Фрица – этого никто не мог бы сказать; во всяком случае, он уходил – что-то заставило его снять осаду, которая порядком уже надоела охотникам.

Глава XVIII. «СМЕРТЬ БРОДЯГЕ!»

Когда слон скрылся из виду, осажденные начали совещаться: можно ли им сойти на землю? Они очень устали сидеть на дереве все в той же позе. Правда, ничего не стоит просидеть несколько минут верхом на ветке, но если такое сидение затягивается, оно становится мучительным, почти невыносимым. Каспар больше всех страдал от вынужденного бездействия и был очень зол на бродягу. Несколько раз он собирался покинуть свой насест и прокрасться за ружьем, но Карл догадывался о его намерениях и убеждал брата, что благоразумие требует подождать.

Всем троим не терпелось сойти с дерева, и они спустились бы на землю, как только исчез страшный враг, если бы были уверены, что он больше не вернется. Но они подозревали, что он ушел только на время, – быть может, бродяга пустился на эту уловку, чтобы выманить их из убежища: ведь известно, что слоны-бродяги умеют хитрить не хуже двуногих бродяг.

Они не могли сразу решить, как лучше поступить, но тут Оссару положил конец их колебаниям, предложив спуститься первым. Он решил прокрасться по следам слона, чтобы удостовериться, действительно ли тот ушел отсюда или стоит в засаде на опушке леса.

Шикари умел скользить в кустах бесшумно, как змея, и братья знали, что он не будет подвергаться чрезмерной опасности, если только не заберется слишком далеко. Он, конечно, своевременно заметит слона, а в случае, если тот вернется и погонится за ним, сможет снова найти убежище на дереве.

Не успели товарищи дать согласие, как Оссару начал спускаться по ветвям, а очутившись на земле, быстро и бесшумно зашагал в том направлении, в каком скрылся слон.

Карл и Каспар оставались на дереве еще минут пять; но так как шикари все не возвращался, они потеряли терпение и тоже спустились на землю.

Первым делом они разыскали ружья и перезарядили их; потом встали около дерева, чтобы в случае внезапного нападения можно было снова взобраться на ветви, и начали поджидать Оссару.

Прошло довольно много времени, а от шикари не было ни слуху ни духу. Не слышно было вообще ничего: царило глубокое молчание, лишь изредка нарушаемое хлопаньем крыльев птицы-носорога. Самец все еще держался близ гнезда, видимо озадаченный таинственным стечением обстоятельств, так внезапно избавившим его от четвероногого врага.

Но птица больше не интересовала ни Карла, ни Каспара, которых беспокоило долгое отсутствие Оссару.

Вскоре, однако, они с радостью увидели, что шикари вынырнул из зарослей и быстро к ним приближается. Их обрадовало также, что по пятам за Оссару следовал Фриц. Оссару встретил пса на опушке, где тот спрятался от разъяренного слона.

Когда Оссару подошел ближе. Карл и Каспар заметили по выражению его лица и поспешности, с какой он шагал, что тот хочет сообщить им нечто важное.

– Ну, Осси, – спросил Каспар, – что нового? Видел ты бродягу?

– Ах, он бродяга, это верно, – ответил Оссару, и в его голосе послышался затаенный страх. – Вы верно говорить, саиб, он бродяга, если не хуже.

– Что случилось? Ты видел что-нибудь?

– Видел, саиб! Вы думать, куда он пойти?

– Куда же?

– К хижине.

– К хижине?..

– Прямо. Ах, саибы, – продолжал шикари, понижая голос, и на лице его отразился суеверный ужас, – он уж слишком умный для зверя, слишком много знать! Боюсь, он не слон совсем, а злой дух принять вид слона. Зачем он пойти туда?

– Да, зачем, интересно знать? – повторил Каспар. – Ты думаешь, он хочет подстеречь нас возле хижины? Если так, – продолжал он, не дожидаясь ответа, – то нам не будет покоя, пока он жив. Одно из двух: либо мы должны его убить, либо он нас.

– Саиб, – заметил шикари, многозначительно покачав головой, – мы не убить его: слон не умирать никогда.

– Что за ерунда, Осси! – возразил Каспар, которому был смешон суеверный страх шикари. – Впрочем, думай как хочешь, но я-то не сомневаюсь, что мы сможем его убить, как только он подвернется под хороший выстрел. Честное слово, чем скорее мы это сделаем, тем лучше! Он недаром пошел в нашу хижину – ясно, что у него какое-то скверное намерение. Может быть, он вспомнил, что Фриц там в первый раз напал на него, и так как он думает, что пес ушел туда, то и отправился его искать… Э, Фриц, старина, тебе нечего бояться! Ты можешь ускользнуть от него в любой миг. Твоим хозяевам хуже приходится, чем тебе, дружище.

– А ты уверен, Оссару…– спросил Карл после минутного раздумья, – ты уверен, что он пошел к хижине?

Оссару, конечно, не мог утверждать, что слон направился именно туда, где стояла хижина; но он прошел по следам слона по густому лесу, а потом, взобравшись на дерево, видел, что гигант двинулся в сторону хижины. Оссару почти не сомневался, что слон пошел именно туда, но он был так напуган, что ничего не соображал и даже не пытался догадаться о намерениях слона.

– Ясно одно, – снова заговорил Карл, поразмыслив некоторое время: – бесполезно продолжать задуманную нами разведку, пока мы не избавимся от слона. Ты верно сказал, Каспар! Теперь он выследил нас, и к тому же он разъярен ранами, которые мы ему нанесли, и едва ли забудет об этом приключении. У нас не будет ни минуты покоя, и нечего думать о безопасности, пока не удастся уничтожить его. Почему бы нам не заняться этим делом сейчас же? Речь идет о нашей жизни, и над нами будет висеть угроза, пока мы с ним не расправимся.

– Идемте же! – вскричал Каспар. – И пусть нашим девизом будет: «Смерть бродяге!»