Текст книги "Без пощады"

Глава VI. ИСТИННО КОРОЛЕВСКОЕ ПОСЛАНИЕ

Трудно вообразить себе более привлекательный уголок, чем тот, в котором было расположено поместье Холлимид. Находясь в северо-западной полосе Динского леса, оно господствовало над Вайей в том месте, где эта прелестная река с красным песчаным дном, извиваясь, подобно змейке, среди зеленых тучных лугов Гирфордшира, сворачивает к угленосным горам Монмаутса. Эти крутые каменистые горы, идущие наперерез реке, глядятся так гордо, словно никакая сила не в состоянии их поколебать. Однако река в течение столетий пробила все же себе путь сквозь эти твердыни. Разумеется, это далось ей нелегко. В некоторых местах ей пришлось делать такие крутые изгибы, что она, казалось, оборачивалась вокруг самой себя. Течет она среди этих преодоленных ею преград довольно стремительно.

С трех сторон это место защищено горными кряжами, состоящими из всевозможных видов и пород, начиная с древнейших на земле – разноцветных базальтов, гнейсов, сиенитов и гранитов. Только с четвертой, южной стороны, нет гор; там темнеют лишь густые леса. Перед самим же господским домом в Холлимиде расстилался на обширном пространстве своеобразный природный парк, в котором деревья словно чьей-то прихотливой рукой были разбросаны среди лужаек с сочной свежей травой. Но посередине этого парка была прекрасная аллея, по обеим сторонам усаженная вековыми дубами. Эта аллея вела к проезжей дороге, которая шла из Руардина в Уольфорд, а оттуда – на Росс.

Сам дом был построен в стиле времен Тюдоров, когда кирпич еще был дорог, потому что его изготовлялось мало, а дерева было в изобилии, и оно почти ничего не стоило. При постройке дома был использован тот и другой материал: остов его был сложен из массивных дубовых бревен, а промежутки между ними заложены кирпичом и оштукатурены. Получилось нечто очень своеобразное по виду и пестроте красок. Почерневшие от времени бревна чередовались с красными, желтыми и белыми пятнами, в зависимости от того, полностью ли осыпалась белая штукатурка с кирпичей или только отчасти и кое-где была восстановлена. Резные карнизы и украшения вокруг окон, дверей и других мест пестрели остатками разных красок, посредством которых владельцы дома хотели придать более жизнерадостный вид своему жилищу. Сама архитектура дома была не правильной и прихотливой, так что весь он был в выступах, вышках и боковых пристройках. Окна разной величины и формы были разбросаны как попало.

Такой же прихотливостью отличалось и внутреннее расположение комнат в доме, равно как и их убранство. Из передней поднималась вверх лестница с дубовыми перилами, для отделки которых искусный резчик не пожалел труда. К каждой площадке примыкали полутемные ходы, ведшие к комнатам, из которых не было и двух на одинаковом уровне. Комнаты эти были, главным образом, спальнями, но при этом почти все проходные. Повсюду были ступени, вверх и вниз, и тот, кто не был знаком с этими «тонкостями» планировки, на каждом шагу рисковал сломать себе ногу или шею.

Но эти «излишества» могут показаться неудобными и опасными только для современных поколений. В прежнее же время жилища вроде холлимидского дома не представляли ничего необычного и были широко распространены в глуши старой Англии. Люди, строившие их и жившие в них, ходили по ним вполне уверенно и спокойно. Еще и до наших дней там сохранилось несколько таких же своеобразных домов, свидетельствующих об искусстве или, вернее, о неумении строителей времен Тюдоров.

Владелец Холлимида мистер Эмброз Поуэль вполне подходил своему родовому гнезду. У него были необычайные вкусы и склонности, как можно заметить уже по тому, что он назвал обеих своих дочерей так же, как назывались те две реки, которые, подобно сестрам, проистекают из одних и тех же недр. Эти реки теперь называются Вайя и Северна, а раньше назывались Вегой и Сабриной. В его владениях, близ дома, была заросшая беседка, где он любил в летние дни проводить целые часы наедине со своими любимыми книгами и не менее любимой природой.

Эмброз Поуэль любовался природой не как ленивый пассивный созерцатель, а как трудолюбивый исследователь, стремившийся проникнуть в ее вековечные тайны. Но он не убегал и от жизни со всеми ее запросами, не прятался от людей. Напротив, людей он любил и очень интересовался социальными, политическими и бытовыми проблемами. Всесторонне изучив все условия человеческого бытия, общественного и государственного уклада, он пришел к выводу, что самый лучший строй – республиканский. В душе он был пуританином, но не из крайних, которые нередко доходят почти до изуверства. Всего более он примыкал к той группе пуритан, которая была известна под названием «друзей», или «квакеров», и особенно яростно преследовалась в те времена. Эта группа, несмотря на свою малочисленность, гораздо больше способствовала упорядочению и очищению нравов в Англии, чем официальные проповедники епископальной церкви.

Впрочем, мистер Поуэль не был в полной мере и квакером. Разделяя лишь их основные взгляды, он резко расходился с ними из-за их крайней склонности к непротивлению. Гордый и независимый по характеру, он всеми силами восставал против излишнего пуританского смирения, подставляющего обидчику, ударившему в одну щеку, и другую. Он всегда готов был дать сдачи, и эту черту его характера вполне может объяснить сцена, которой предстояло разыграться у него в доме в описываемый нами вечер.

Ужин был уже готов, когда запыхавшиеся от быстрого бега сестры вернулись со своей прогулки, но они не спешили в столовую, хотя дорогой и уверяли друг друга, что очень проголодались. Не дав себе времени даже снять верхнюю одежду и привести себя немного в порядок, обе девушки бросились в гостиную, окна которой выходили к тяжелым дубовым воротам, поддерживаемым толстыми, сверху донизу обвитыми плющом кирпичными столбами. Едва девушки успели выглянуть в окно, как в ворота стал въезжать Реджинальд Тревор. Ворота были далеко от дома, и девушки не могли еще рассмотреть выражение лица въезжавшего. А если бы видели, то поняли бы, что он очень взволнован из-за различных противоречивых чувств: ему, видимо, было не особенно приятно показываться здесь вновь после того, что произошло между ним и хозяином этого дома, но он подбадривал себя какой-то мыслью, тоже имевшей свою неприятную сторону. Все это отчетливо выражалось на его подвижном лице и в красивых темных глазах.

Действительно, Реджинальду Тревору еще никогда в жизни не приходилось чувствовать себя так неловко, как в эту минуту. Он знал, что везет с собой нечто такое, что нанесет его обидчику такой же удар, какой он, Тревор, сам получил от него. Это доставляло молодому человеку некоторое удовлетворение и вместе с тем мучило его. Ведь после этого как бы ответного удара он навсегда испортит свои отношения с отцом девушки, которую так искренне и беззаветно полюбил. Но его тут же утешала мысль, что, быть может, сама девушка, эта простенькая, наивная полевая маргаритка, какой она ему казалась, не разделяет взгляда своего отца; остальное же со временем уладится и помимо этого чересчур уж резкого старика. Затем вдруг мелькнула еще мысль: ведь как никак, а он едет с крайне неприятным поручением, таким неприятным, что стыдно и выполнять его. А чтоб пусто было этому Джону Уинтору и еще кое-кому, поставившим его, Реджинальда, в такое щекотливое, почти безвыходное положение!

Когда он стал подъезжать к самому дому, то сразу увидел смотревших на него в окно девушек. Заметив, что обе девушки в шляпах, он понял, что именно их-то он и видел стоящими на горе, а потом спешащими домой, только не по той дороге, по которой ехал он, а по боковой тропинке. Очевидно, они узнали его, и Вега хотела бы встретить гостя милой, ободряющей улыбкой, а, может быть, и еще более милым словом, но не решалась на это. Впрочем, пока довольно и того, что они хоть в окно смотрят. Сердце молодого человека забилось было сильнее, но тут же и упало: вместо привета, прелестное личико Веги выражало презрительное равнодушие, а черные брови Сабрины были враждебно нахмурены. И когда он хотел снять шляпу и раскланяться перед девушками, они резко отвернулись от окна и скрылись. На крыльце же появился сам хозяин дома и со строгим видом поджидал приближения незваного гостя.

Несколько мгновений царило тяжелое молчание. Гость не решался ни заговорить первым, ни сойти с коня, не получив приглашения со стороны хозяина. Мистер Поуэль ожидал объяснения, зачем пожаловал столь нежеланный гость, а последний, хотя и понимал, что должен дать это объяснение, но не знал, как к нему приступить, и, совершенно смущенный, тоже молчал. Наконец хозяин с кислой улыбкой осведомился:

– Что вам еще угодно от меня, мистер Тревор? Вам, кажется, опять зачем-то понадобилось меня видеть?

– Да, именно вас. Кого же еще? – грубовато отрезал посетитель, обозленный этим оскорбительным тоном.

– В таком случае прошу вас поскорее изложить ваше дело, – тем же тоном продолжал Поуэль. – Быть может, вы хотите сказать мне всего несколько слов? Можете сделать это, не сходя с седла. Но, если необходимо, я могу и пригласить вас войти в дом.

И эти слова Поуэля, и тон, каким они были произнесены, и взгляд, который их сопровождал, – были, по существу, пощечинами для блестящего кавалера. Весь побледнев, он выпрямился на стременах и с резко подчеркнутой иронией отчеканил:

– Благодарю вас, сэр. Мне нет надобности входить под ваш «гостеприимный» кров. То, что мне поручено передать вам, я могу вручить и здесь, оставаясь на лошади. Я предпочел бы вручить это кому-нибудь из ваших слуг, но раз уж вы очутились здесь, у дверей вашего дома, сами, то позвольте вручить вам лично.

С этими словами молодой человек вытащил из-за пазухи большой конверт с красной сургучной печатью. Печать была королевской. Эмброз Поуэль молча взял его и, тут же вскрыв конверт, прочитал про себя следующее королевское послание:

«Дворянину Эмброзу Поуэлю».

«Благосклонно приветствуем вас, верного нашего подданного» – так начиналось письмо. Далее тягучим канцелярским слогом описывалось право короля совершать частные займы у своих подданных, затем излагалось предложение внести в личную кассу короля, для военных и других надобностей, три тысячи фунтов стерлингов, которые-де по истечении полуторагодового срока будут возвращены полностью. Письмо заканчивалось словами, что получить эту сумму король доверяет сэру Джону Уинтору, которому Эмброз Поуэль и должен представить ее не позже двенадцати дней по получении этого послания, и что сэром Джоном Уинтором будет выдана официальная расписка в получении денег. Затем следовали печать и собственноручная подпись короля.

– В начале как бы просьба, а в конце уж прямо разбойничье требование! – едко проговорил тот, которому адресовано было это письмо.

– Позвольте мне, мистер Поуэль, заметить вам, что я служу не только сэру Джону Уинтору, который послал меня к вам с этим поручением, но и королю, поэтому не могу допустить, чтобы вы так отзывались о короле. Вы, кажется, осмелились назвать его разбойником?

Мистер Тревор произнес эти слова, задыхаясь от разнообразных чувств, переполнявших его. Он едва сдерживался, чтобы не выйти из рамок приличия.

– Вы можете думать все, что хотите. Это вам не воспрещается, – иронически отвечал Поуэль, разрывая королевское послание и бросая клочки под ноги лошади всадника. – Поезжайте обратно и доложите вашему непосредственному начальнику, как я поступил с этой… с этой просьбой о пособии на бедность.

Нечаянно взглянув вверх, Тревор снова увидал прекрасные личики обеих сестер и прочел на них полное одобрение действий отца. Посланцем овладело такое бешенство, что он чуть было не прибег к насилию над стариком, бросившим вызов не только ему, Тревору, но и тем, кому он служил. Но, сделав над собой громадное усилие, молодой человек сдержался, сообразив, что он со своим слугой слишком слаб в сравнении с целой толпой челяди, выглядывавшей из всех дверей надворных построек и, видимо, готовых немедленно броситься на защиту своего хозяина. Их насмешливые лица и злорадное хихиканье ясно доказывали, что они с особенным удовольствием «занялись» бы этим господином, ненавистным им уже за одно то, что он принадлежал к партии короля. К тому же его оскорбитель все-таки был отцом боготворимой им девушки, и с этим Тревор не мог не считаться. Поборов в себе гнев, молодой кавалер почти смиренно сказал:

– Ваш поступок, мистер Поуэль, лично меня мало касается. Поверьте, что это поручение для меня крайне неприятно, и я принял его на себя лишь в силу необходимости.

– Верю. Поручение, действительно, не из приятных, – с прежним сарказмом произнес Поуэль. – Поэтому вы, разумеется, не станете дольше задерживаться здесь и поспешите удалиться отсюда, стряхнув с себя поскорее эту неприятность… Впрочем, быть может, вы найдете нужным, в довершение вашей обязанности, подобрать остатки королевского послания и отвезти их обратно усерднейшему рабу королевы и вашему господину, сэру Джону Уинтору. Я вам в этом не воспрепятствую.

Идти дальше было уже некуда. Тревор чувствовал это и при каждом слове строптивого старика вздрагивал, словно от удара хлыстом. Но снова, в третий раз он молча проглотил горькую обиду, и, окинув пылающим взглядом теснившуюся возле него толпу челяди, глядевшей на него с самым неприязненным видом, круто повернул лошадь и направился к воротам.

– Желаю вам доброго вечера, мистер Поуэль! – сдавленным голосом крикнул он своему непримиримому врагу.

– Желаю и вам того же, сэр! – с преувеличенной вежливостью отозвался старик.

Однако, как ни бодрился Поуэль, но на душе у него было тревожно. Он знал, что король, несмотря на ослабившую его парламентскую оппозицию, все же имел еще достаточно сил, чтобы уничтожить такого мелкого дворянина, как он. Вернувшись в гостиную, куда собрались его дочери, он сказал:

– Милые дети, я уже давно предвидел приближение грозовой тучи, и вот, в настоящую минуту она нависла над нашим домом. Нам, пожалуй, придется или покинуть наш милый Холлимид, или же укрепить его и защищаться в нем.

Глава VII. НЕОЖИДАННАЯ ВСТРЕЧА

Пока в Холлимиде шел совет, что предпринять, Реджинальд Тревор при выезде из холлимидского парка неожиданно встретился со своим двоюродным братом Юстесом, ехавшим, как мы уже знаем, рядом с Ричардом Уольвейном. Слуги следовали позади. Кузены давно уже не виделись, но каждый из них знал, где должен находиться другой. Реджинальд был уверен, что Юстес был при дворе, и никак не ожидал встретить его здесь, у порога дома, который одновременно и притягивал его к себе, и одновременно отталкивал. В свою очередь, и Юстес не предполагал, что увидит в этом месте Реджинальда, о возвращении которого с войны он не имел никаких сведений. Оба были немало изумлены этой неожиданной встречей.

– Ба, Юст! Тебя ли я вижу? – воскликнул Реджинальд, сдерживая лошадь и окидывая беглым взглядом незнакомого ему спутника своего кузена. – Откуда ты?

– Редж?.. Вот удивительная встреча! – вскричал и Юстес, опережая своего спутника.

– Что это с твоей рукой, Юст? – вдруг спросил Реджинальд, увидев его окровавленный рукав и перчатку. – Ты ранен? Подрался с кем-нибудь?

– О, это пустяки, простая царапина! – возразил со смехом Юстес, протягивая для пожатия свою левую руку.

– Но чем нанесена эта «царапина»?

– Кончиком шпаги.

– Ну, так и есть, значит, дрался! Да с кем же и где?

– Пожалуйста, потише, Редж! Мне не хотелось бы, чтобы этот джентльмен слышал нас, – взмолился юноша, указывая глазами на сэра Ричарда, который скромно оставался в стороне.

– Так это с ним у тебя было дело, Юст?

– Да.

– И он победил тебя?

– Сразу.

– Гм?.. Странно! Ты ведь хороший фехтовальщик, хотя и слишком горяч. Но еще более странно, что ты находишься в компании со своим противником. Уж не в плену ли ты у него?

– Есть отчасти.

– В таком случае моя шпага к твоим услугам. Я отомщу за тебя и освобожу от любого слова, которым ты связал себя, и вообще от всяких обязательств.

Всего несколько минут тому назад Реджинальд Тревор принес в жертву свое самолюбие, уклонившись от угрожавшей ему схватки с холлимидской челядью; теперь же, ввиду возможного равного боя с равным противником, он был полон прилива храбрости и мужества. Была пролита кровь Треворов, благородная кимврская кровь, и эта кровь требовала отмщения. Кузены никогда не были особенно дружны, но родственная связь давала себя знать во всем, что касалось родовой чести.

– Вызвать мне его, Юст? – спросил шепотом Реджинальд, наклонившись к кузену. – Скажи да, и он у меня живо затрещит по всем швам.

– Ах, нет, нет, дорогой Редж! Благодарю тебя за участие и предложение, но этого не следует делать.

– Ну, как знаешь, Юст. Но мне, право, очень досадно видеть своего родственника в таком униженном положении, и очень хотелось бы помочь тебе вернуть свою честь. Твой противник, кажется, одних лет со мной и, по-видимому, порядочный малый. Мне доставило бы большое удовольствие сразиться с ним.

– Верю, Редж, но еще раз прошу тебя оставить это. Не сердись на меня, если я скажу, что и тебе самому несдобровать бы с ним. Ты и не заметишь, как он отделает тебя еще чище, чем меня.

Как ни любезно было предложение Реджинальда вступиться за него, Юстес почувствовал себя уязвленным; юноша видел в этом предложении намек на свою собственную слабость. Поэтому и говорил он не без некоторой насмешливости. Реджинальд заметил это и раздраженно спросил:

– Ты шутишь, Юст? Что ты за ерунду несешь?

– Совсем не ерунду, я говорю правду, – тоже, немного надувшись, возразил юноша. – Этот джентльмен один из великолепнейших бойцов и наездников, каких я когда-либо видел. Он доказал мне свое превосходство в несколько минут, а если бы захотел, то мог бы сделать это еще скорее. Хотя я и сам, как ты знаешь, неплохо владею шпагой, но против него казался ребенком, размахивающим деревянным или картонным мечом. Да он, собственно, так и обращался со мной, как я потом узнал. Вначале только немножко поиграл, а потом вдруг так ловко ткнул меня в руку, что моя шпага далеко отлетела в сторону. Но это еще не все. Он обезоружил меня и в другом смысле: превратил из врага почти в друга. Потому я и сказал, что я у него как бы в плену.

– Гм… Все это очень странно, – повторил Реджинальд, подавляя новую вспышку гнева. – Но оставим это. После расскажешь подробности. Пока же скажи мне, как и зачем ты попал сюда. Я думал, ты так крепко внедрился в стенах вестминстерского дворца и так увлечен ласками его хозяйки, что тебе не до сельских идиллий. И вдруг встречаю тебя в самой лесной глуши, далеко от блестящей придворной и городской суеты. Разве она для тебя уже не имеет никакой привлекательности? Как же это могло случиться, Юст, объясни, пожалуйста.

– Охотно объяснил бы, дорогой Редж, но сейчас неудобно. Видишь, меня ждет сэр Ричард.

– Какой сэр Ричард?

– Уольвейн… Мой недавний противник, а теперь новый приятель.

– А, так вот как зовут твоего великодушного победителя.

– А ты разве знаешь его?

– Понаслышке – да, но до сих пор ни разу еще не видел его… Но как ты с ним встретился и из-за чего вы поссорились?

– Оставь и эти вопросы до более удобного случая, Редж. Право, сейчас неловко…

– Ну, хорошо, хорошо. Но скажи мне, по крайней мере, зачем ты едешь в Холлимид? Надеюсь, ответ на этот вопрос не отнимет у тебя много времени.

– В какой Холлимид? – удивился Юстес.

– Ну вот, ты даже не знаешь названия усадьбы, в которую въезжаешь! – со смехом проговорил Реджинальд. – Неужели и в самом деле ты не знал этого до сих пор?

– Честное слово, не знал.

– Не знать, как называется усадьба Эмброза Поуэля!

– А это еще кто такой? – все более и более недоумевал Юст.

Не менее юноши недоумевал и его кузен.

– Ты даже имени лица, которое собираешься посетить, не знаешь? – продолжал спрашивать Реджинальд, делая большие глаза.

– Право… не знаю, – робко ответил юноша, начиная теряться.

– Совсем, значит, ничего не знаешь об этом лице?

– Ровно… ничего.

Юноше хотелось откровенно добавить: ничего, кроме того, что у него две прелестные дочки, но его удержала мысль, что этим он может нечаянно задеть чувствительную струну в сердце кузена.

– Вот чудеса-то! – смеясь проговорил Реджинальд. – Ты, придворный, едешь знакомиться, по-видимому, с самыми мирными намерениями с самым заклятым и опасным врагом королевской власти, с человеком, который ненавидит и короля, и двор, и церковь и более всего твою покровительницу, королеву, по милости которой ты и попал ко двору. Я сам слышал, как мистер Поуэль называл ее Иезавелью, с присоединением некоторых очень нелестных эпитетов.

– Нехорошо с твоей стороны, Редж, что ты, будучи ревностным роялистом, мог хладнокровно слушать такие вещи! – пылко вскричал юноша.

– Я не говорил, что слушал их хладнокровно. Охотно остановил бы его кощунство, если бы не…

– Если бы не… Что же ты замялся, Редж?

– По некоторым причинам, о которых, быть может, ты узнаешь в другое время. Ведь и у меня так же, как у тебя, Юст, есть свои тайны.

Юноша подумал, что он угадывает одну из этих тайн, но смолчал об этом и ограничился возражением:

– Однако продолжаешь же ты бывать у этого ненавистника короля? Ведь от него ты едешь? Или эта дорога ведет еще к кому-нибудь из здешних дворян?

– Нет, я был у мистера Поуэля, но после оказанного мне приема полагаю, что нескоро снова попаду к нему.

– А, значит, тоже была ссора? По какому поводу?

– По довольно серьезному. Мне было поручено отвезти к мистеру Поуэлю письмо короля с требованием ссуды… Я теперь состою на службе у сэра Джона Уинтора, который является королевским агентом по сбору денег в личную казну короля в этом графстве и в глочестерском. Вот я и имел удовольствие быть посланным сюда с одним из королевских посланий, – пояснил Реджинальд.

– И денег ты не получил, – подхватил Юстес. – Вижу это по твоему лицу.

– Да, Юст. Вместо денег я получил другое: клочки разорванного мистером Поуэлем королевского письма. Положим, эти клочки были брошены под ноги моей лошади, а не прямо мне в лицо, но от этого мне не легче. Вызов брошен королю, сэру Джону и мне, – одним словом, каждому роялисту. Разумеется, этим дело не кончилось. Сгоряча я сказал, что нескоро снова буду здесь, но это не правда: я буду в недалеком будущем. Тогда и разговор у нас с мистером Поуэлем будет другой, и вся картина изменится… Но что теперь скажешь, кузен? Неужели после того, что ты слышал от меня об этом доме, ты все-таки еще намерен войти в него? Я бы посоветовал тебе лучше повернуться к этому очагу мятежа спиной и поехать со мной в Росс, куда я сейчас направляюсь.

– Ах, дорогой Редж, – сокрушенно ответил Юстес, – сделать так, как ты мне советуешь, будет такой грубостью с моей стороны, на какую я не способен. Ведь этим я нарушу и вежливость и простую благопристойность, не говоря уже о благодарности. Я и без того слишком злоупотребил терпением и снисходительностью сэра Ричарда, заставив его так долго ждать.

– Да, это правда, – согласился Реджинальд. – Ну, так делай, как знаешь, мой милый Юст. Я не могу заставить тебя сделать то, чего, очевидно, не желает твой новый приятель. До свиданья.

Простившись с кузеном, королевский посланец поскакал в противоположную сторону от дороги, на которой произошла его встреча с Юстесом. Мимо сэра Ричарда Уольвейна проезжать ему не пришлось. Таким образом оба джентльмена в этот раз так и не познакомились.