Текст книги "Войны и эпидемии. Благо для человечества?"

Никакое пожертвование со стороны богатых, в особенности денежное, не может устранить среди низших классов нищету или предотвратить ее возвращение на продолжительное время. Богатые могут превратиться в бедных, а несколько бедняков могут разбогатеть, но если только в обществе отношение средств существования к населению неблагоприятно, то неизбежно должно случиться, что часть населения испытает затруднения в прокормлении себя и своих семейств, причем эта участь прежде всего выпадает на долю беднейших людей. Может показаться странным, что посредством денежных пособий нельзя улучшить участь бедных, не понижая в такой же мере благосостояния остального общества, тем не менее это так. Если кто-либо отделит часть запасов своего семейства и отдаст ее бедным, то он может достигнуть увеличения довольства нескольких бедных путем некоторого уменьшения довольства членов своей семьи, хотя, быть может, это уменьшение окажется возможным перенести без особенного труда. Если кто-либо возделает новый участок земли и жатву с этого участка отдаст бедным, он сделает добро как этим бедным, так и всему обществу, ибо внесет новый продукт в общий запас средств потребления, предназначенных для населения. Но если мы дадим бедному денег при условии, что количество продовольствия в обществе не изменится, то мы дадим ему право на получение большей части запасов, чем сколько он получал прежде, а между тем это может быть достигнуто лишь путем уменьшения доли остальных членов общества. Если количество товара в какой-либо стране не изменяется в течение ряда лет, то он распределится между всеми жителями в размерах предъявляемого ими права на него, т. е. в размерах той суммы денег, которую каждый из них в состоянии будет предложить за этот требуемый всеми товар. Очевидно, что при этих условиях нельзя увеличить права одного, не уменьшая в то же время права остальных. Если бы богатые, не уменьшая количество потребляемых ими продуктов, раздавали ежедневно полумиллиону бедных по три шиллинга, то эти бедные потребили бы больше продуктов и вследствие этого меньшее количество их осталось бы для остальных членов общества. Право каждого из этих остальных членов общества уменьшилось бы в своих размерах или, другими словами, на прежнее количество имеющихся у них денег можно было бы купить меньше продуктов, рыночная цена которых поднялась бы во всей стране.

Никто так горячо, как я, не желает повышения действительной платы за труд, т. е. той платы, которая выражается в количестве продуктов потребления. Но попытка достигнуть этого принудительным повышением нарицательной цены труда (т. е. повышением денежной заработной платы, которая может сопровождаться соответственным или даже большим повышением цены предметов потребления), как это советовалось многими во время последнего неурожая, представляется мерой бессильной и неблагоразумной. Заработная плата, стоящая на своем естественном уровне, представляет общественный барометр, имеющий огромное значение: она выражает собой отношение между средствами существования и требованием на них, между количеством продуктов потребления и числом потребителей. Средняя ее величина, установленная независимо от случайных обстоятельств, показывает, кроме того, каковы потребности общества сравнительно с количеством населения в данное время: независимо от того, какое бы ни приходилось число детей на каждую семью для поддержания численности населения на данном уровне, заработная плата может быть достаточна, превосходить или оказаться недостаточной для воспитания их, смотря по тому, будут ли запасы, предназначенные Для оплаты труда, находиться в неподвижном состоянии, будут ли они постепенно уменьшаться или увеличиваться. Но вместо того, чтобы усвоить такую точку зрения на заработную плату, ее нередко рассматривают как ценность, которую можно по усмотрению повышать или понижать. Когда возвышение цены предметов потребления показывает перевес спроса над предложением их, хотят поставить рабочих в положение, в котором они находились до этого повышения и с этой целью предлагают увеличить заработную плату, т. е. усилить спрос, а потом удивляются, что дороговизна предметов потребления продолжает увеличиваться. Это почти то же самое как если бы при падении ртути, соответствующем буре, мы стали бы для наступления хорошей погоды поднимать в нем ртуть механическим давлением, а потом удивлялись бы, что дурная погода не прекращается.

Ад. Смит доказал, что естественным последствием неурожая всегда бывает увольнение множества рабочих или понижение их заработной платы, так как по той же цене хозяева не могут держать прежнее число работников. Если бы заработная плата всюду повысилась в том же размере, как увеличилась цена предметов потребления, то владельцы фабрик не были бы в состоянии держать прежнее число рабочих; огромному числу их было бы отказано от места и для поддержания своего существования им не оставалось бы иного средства, как обратиться к приходам за вспомоществованием. При естественном порядке вещей голод стремится понизить, а не повысить заработную плату. После появления на свет замечательного сочинения Ад. Смита трудно понять, как может еще существовать мнение, что от всемогущества правительства зависит изменение экономических условий, в которых находится страна, и что спрос и предложение могут быть уравнены указом или постановлением.

Тем не менее во время такого всеобщего бедствия, как голод, наши личные интересы и требования справедливости должны нас побуждать к тому, чтобы оказать бедным временное пособие, которое должно заключаться не в раздаче денег или повышении заработной платы, а в применении более дешевых питательных веществ, заменяющих хлеб, и в различных средствах для сбережения продовольственных запасов. При этом нет надобности сетовать на дороговизну хлеба, ибо высокая цена усиливает его ввоз, т. е. увеличивает наши средства существования и пополняет наши недостаточные запасы.

Кроме голода, на понижение заработной платы влияет размножение населения, если оно не сопровождается соответственным увеличением средств существования, так как подобное размножение принуждает разделять доставляемое страной продовольствие на меньшие доли, а это всегда влечет за собой поднятие цены продуктов потребления. К таким же последствиям ведет быстрое изменение в распределении денег между членами общества. Оба эти обстоятельства ухудшают положение бедных в Англии. Во-первых, законы о бедных поощряют размножение населения, нисколько не увеличивая количество продуктов потребления. Рассчитывая на вспомоществования своего прихода, бедный человек может в Англии жениться, совсем не имея средств для прокормления семьи, а это неизбежно влечет за собой значительное возрастание населения, а следовательно, постоянное раздробление продуктов потребления на меньшие доли. Вследствие этого на вознаграждение за труд людей, не получающих пособия, приходится покупать все меньшее и меньшее количество пищи и в конечном результате число лиц, поступающих на попечение приходов, должно постоянно возрастать. Во-вторых, количество продовольствия, потребляемого в приходских рабочих домах призреваемыми, которых нельзя считать полезными членами общества, настолько же уменьшает долю рабочих, т. е. людей, наиболее полезных для страны.

К счастью, в народе еще существует отвращение к приходским вспомоществованиям, несмотря на то, что законы о бедных стремятся ослабить это чувство. Если бы эти законы оказали свое полное действие в этом отношении, то в настоящее время не было бы уже возможности, как это делалось доселе, скрыть их пагубное влияние. Такое воззрение может быть в отдельных случаях жестоко, но необходимо достигнуть того, чтобы получение всепомоществования сопровождалось чувством стыда, который явится побуждением к труду, столь необходимому для благосостояния общества. Всякая мера, ослабляющая это чувство, с какой бы человеколюбивой целью она ни принималась, вызывает последствия, прямо противоположные тем, которые имелись в виду. Когда обещанием помощи со стороны прихода способствуют заключению браков между неимущими людьми, что этим не только подвергают несчастью их самих и будущих детей, что в высшей степени жестоко и несправедливо относительно последних, но еще побуждают этих людей причинять вред всему обществу. Законы о бедных в Англии оказали влияние на вздорожание всех предметов потребления и на понижение действительной величины заработной платы; следовательно, они содействовали уменьшению благосостояния тех классов, которые живут исключительно своим трудом. Эти законы, без сомнения, были установлены с благой целью, но также несомненно и то, что они не достигли этой цели. Нельзя отрицать, что в некоторых случаях они уменьшают страдания, но, говоря вообще, участь бедных, находящихся на попечении приходов, крайне плачевна и тягостна. Можно быть уверенным, что если бы законы о бедных никогда не были установлены в Англии, то хотя бы число отдельных случаев крайне тягостного положения и несколько увеличилось, тем не менее общая сумма счастья среди народа была бы больше теперешней.

Точно так же попытки употреблять бедных на работы в фабричных заведениях почти никогда не имели успеха. Если нескольким приходам и удалось при помощи тщательного присмотра достигнуть того, что материалы в таких мастерских не проматывались без всякой пользы, то все-таки неизбежным следствием подобных учреждений являлось лишение заработка со стороны рабочих, никогда не обременявших приходы. Быть может, мне возразят, что к тем же последствиям приводит соперничество, вызываемое среди рабочих, когда учреждается новая фабрика не на благотворительных основаниях. Но возражение это нельзя признать справедливым, так как в рассматриваемом нами случае мы видим пример не обычной конкуренции, а поддерживаемой значительными пособиями, при содействии которых соперники, значительно уступающие в трудолюбии и ловкости, принуждают независимого рабочего понизить цену и даже совершенно вытесняют его с рынка, заставляя его в то же время уделить часть своего заработка на пособие для поддержания такого соперничества.

Говоря это, я вовсе не хочу утверждать, что всякое употребление на работу бедных вредно, или осуждать то, что может быть сделано в ограниченных размерах на пользу неимущих, ради побуждения их к труду, но без поощрения их к размножению. Хотя никогда не следует упускать из виду общих принципов, но я вовсе не настаиваю на их безусловном применении. Бывают случаи, когда делаемое нами частное добро так велико, а порождаемое им общественное зло так ничтожно, что первому мы должны отдать предпочтение. Я хотел лишь доказать, что общая система законодательства о бедных покоится на ложном основании.

Если все сказанное мной выше справедливо, то необходимо сожалеть, что во многих распространенных среди народа и авторитетных для него сочинениях высказывается неодобрение такому поведению, которое одно только может улучшить положение народа, и превозносится система, которая неизбежно должна повергнуть его в нищету. Народу говорят, что ему незачем обуздывать свои склонности и быть благоразумным относительно заключения браков, ибо приход обязан заботиться обо всех рождающихся детях. Ему говорят, что незачем приучать себя к бережливости и откладывать в сберегательные кассы часть заработка, чтобы приобрести дом по вступлении в брак, ибо приход обязан прикрыть его наготу и дать ему помещение в рабочем доме.

Его учат, что внушения со стороны богатых относительно необходимости быть благоразумным и бережливым вызываются одним только желанием сберечь суммы, уплачиваемые богатыми в виде налога в пользу бедных.

Его учат, что заповедь Создателя – плодиться и размножаться – опровергает всякие опасения относительно вступления в брак и что, наоборот, каждый человек обязан жениться в молодых годах, хотя бы вследствие недостатка средств существования его дети должны были умереть преждевременно, не участвуя в размножении породы.

Его учат, что единственная разница между Англией, в которой не возделаны только бесплодные участки, и Североамериканскими Штатами, где можно за бесценок купить громадные участки плодородной земли, заключается только в налогах в пользу бедных.

Ему говорят, наконец, будто единственная причина, почему североамериканский рабочий получает в день доллар, а английский – не более двух шиллингов, состоит в том, что последний платит в виде пошлин большую часть этих двух шиллингов.

Некоторые из этих утверждений до такой степени неосновательны, что, наверное, отвергаются здравым смыслом самих рабочих. Они, например, прекрасно сознают, что благотворительность приходов не может дать им и их детям ни счастья, ни благосостояния и что она, в лучшем случае, ограничивается лишь необходимейшими средствами пропитания. Они понимают, что чем меньше работников, тем большую долю удерживают они из той ценности, которую производят для своих хозяев; из этого вытекает, что благоразумие относительно вступления в брак, являясь нравственным средством для предупреждения перевеса предложения работы над спросом, есть в такое время единственное средство для передачи рабочим большей части произведений страны. Здравый смысл рабочих и знакомство с Библией убеждают их, что Создатель, давая разумным существам заповедь продолжать род, не мог желать в то же время повести их по пути к страданиям, болезни и смерти; ибо если в стране, в которой нельзя рассчитывать на увеличение средств существования, каждый человек в раннем возрасте будет вступать в брак, то неизбежным следствием этого будет распространение бедности, болезней и смертности, а не размножение населения. Мало рабочих найдется в Англии, которые бы не слыхали, что высокие цены труда и продуктов потребления поддерживаются главным образом налогом в пользу бедных, который хотя и поднял денежную цену труда, как и всех прочих предметов, тем не менее принес больше вреда, чем пользы, рабочим, так как вздорожание предметов, на покупку которых идет заработная плата, шло постоянно впереди. Обладая этими сведениями, всякий рабочий должен отвергнуть мысль, будто бы отсутствие налога в пользу бедных, т. е. та причина, которая держит в европейских государствах денежную величину заработной платы ниже уровня, установившегося в Англии, могла удвоить эту плату в Североамериканских Штатах. Рабочий может не знать действительной причины высокой денежной цены заработанной платы в Америке, но для него не может подлежать сомнению, что эта причина не может заключаться в отсутствии налога в пользу бедных, так как одно это обстоятельство должно вызвать явление совершенно противоположное.

Тем не менее если постоянно будут говорить рабочим, что все рождающиеся, каково бы ни было их число, имеют право содержаться на счет страны и что поэтому нет надобности прибегать к благоразумию в деле заключения браков и стремлении к удержанию числа рождающихся в должных границах, то, слушая подобные речи, потворствующие естественным склонностям, рабочие неизбежно уступят искушению, последствием которого будет постоянно увеличивающаяся зависимость их от приходских вспомоществований. Таким образом, нельзя быть более непоследовательными, стать в большее противоречие с самим собой, как проповедовать подобные учения и в то же время жаловаться на увеличение числа бедных. Проповедь эта неразрывно связана с размножением нищеты и никакая перемена правительства не в состоянии разорвать эту связь.

IV. О надежде, которую можно возлагать на будущее, относительно излечения или смягчения бедствий, порождаемых законом народонаселения

Если при настоящем положении всех исследуемых нами обществ естественное возрастание населения постоянно и неуклонно сдерживалось каким-либо препятствием; если ни лучшая форма правления, ни проекты выселений, ни благотворительные учреждения, ни высшая производительность или совершеннейшее приложение труда, – ничто не в силах предупредить неизменного действия этих препятствий, тем или иным образом удерживающих население в определенных границах, то из этого следует, что порядок этот есть закон природы и что ему необходимо подчиняться; единственное обстоятельство, предоставленное в этом случае нашему выбору, заключается в определении препятствия, наименее вредного для добродетели и счастья.

Все рассмотренные нами препятствия, как мы видели, сводятся к следующим трем видам: нравственному обузданию, пороку и несчастью. Если наша точка зрения справедлива, то в выборе между ними не может быть сомнения.

Если возрастание народонаселения неизбежно должно быть сдержано каким-либо препятствием, то пусть лучше таковым окажется благоразумная предусмотрительность относительно затруднений, порождаемых содержанием семьи, чем действие нищеты и страданий. Мысль эта, к развитию которой мы перейдем, несомненно окажется соответствующей требованиям рассудка и природы. Мнения, противоположные этой мысли, возникли в период варварства, и если они поддерживались и распространялись в последующие эпохи, то это потому, что нашлись люди, заинтересованные в их защите.

Физические и нравственные страдания как бы являются указаниями, посредством которых Бог предостерегает нас, чтобы мы в своих поступках избегали того, что противоречит нашей природе и что угрожает нашему счастью. Невоздержанность в пище причиняет болезни; если мы отдаемся гневу, то он почти всегда влечет нас к поступку, в совершении которого мы впоследствии раскаиваемся; а если мы допускаем чрезмерно быстрое возрастание населения, то гибнем жалким образом, становясь жертвами нищеты и заразительных болезней. Во всех этих случаях законы природы сходны и действуют однообразно. Каждый из этих законов указывает нам, где, уступая естественным влечениям, мы переходим границу, предписываемую каким-либо другим побочным, но не менее важным законом. Болезнь, в которую повергает нас излишество в пище, вред, причиняемый нам припадком гнева, бедствия, которыми угрожает нам приближение нищеты, – все эти полезные предостережения обязывают нас ограничивать свои естественные наклонности. Если мы пренебрегаем этими предостережениями, то подвергаемся наказанию, как за совершение преступления, и наши страдания служат, кроме того, уроком для других.

Вследствие незначительного внимания, уделенного рассмотрению гибельных последствий чрезмерно быстрого возрастания населения, может показаться, что между этим явлением и его последствиями существует менее тесная и очевидная связь, чем та, которая наблюдается в поступках иного рода. Тем не менее сущность наших поступков не изменяется в зависимости от эпохи, в которую они подвергнуты были изучению; в какое бы время мы ни познали образ действий, предписываемый нам долгом, наша обязанность исполнить его остается неизменной. Во многих случаях нам понадобился долгий и тяжелый опыт, прежде чем мы нашли наилучший путь к достижению счастья. Выбор пищи, способ ее приготовления, лекарства и их употребление, влияние на здоровье низких болотистых местностей, изобретение наиболее полезной и удобной одежды, наилучшее устройство жилищ, словом, все познания, наполняющие жизнь цивилизованных народов наслаждениями и счастьем, – все это не было делом одного человека или одного столетия, все это плод медленного опыта и размышлений, порождаемых многими предшествовавшими ошибками.

На болезни обыкновенно смотрят, как на кару, ниспосланную Провидением; но, быть может, основательнее было бы видеть в большинстве этих болезней указание на то, что мы нарушили какой-нибудь закон природы. Свирепствующая в Константинополе и других восточных городах чума является таким непрерывным указанием. Устройство человеческого организма не допускает известного рода неопрятности и лени; а так как грязная и отвратительная нищета, точно так же как беспечность и лень, чрезвычайно неблагоприятна для счастья и добродетели, то нельзя не признать мудрым и благодетельным закон природы, на основании которого такое состояние сопровождается болезнями и смертью. Это веха над подводным камнем.

Такое же значение имела чума, опустошавшая Англию до 1666 г. Некоторые заботы со стороны полиции, осушка затопленных местностей, прокладка новых и расширение прежних улиц, Устройство более просторных и лучше вентилируемых помещении – эти меры оказались достаточными для устранения чумы и повышения благосостояния народа.

История почти всех эпидемий показывает, что наибольшее число жертв приходится на те низшие классы общества, которые плохо питаются и живут скученно в грязных и тесных помещениях. В этих случаях природа как нельзя более ясно показывает нам, что нельзя безнаказанно нарушать ее заботы, размножаясь за пределы, обусловленные количеством средств существования. Указывая нам на несчастья, которые нам угрожают, когда мы неосторожно предаемся нашим склонностям, природа объявила нам свой непреложный закон, воспрещающий невоздержание. Если потребность есть и пить представляет закон природы, то и вред, причиняемый нам излишествами в пище и питье, должен быть рассматриваем как такой же закон природы; то же самое необходимо сказать и о чрезмерном возрастании населения.

Если бы мы отдались всем своим склонностям и страстям, то впали бы в самые необыкновенные и пагубные заблуждения. Однако же мы имеем полное основание думать, что все эти страсти необходимы для нас и что они не могли бы быть устранены или даже ослаблены без существенного вреда для нашего благополучия. Пища, одежда, жилище, вообще все, что предохраняет нас от страданий, причиняемых голодом и холодом, составляет наши самые неодолимые и общие потребности. Всеми признанно, что желание добыть эти средства существования всегда было главной побудительной причиной деятельности человека, благодаря которой достигнуты бесчисленные выгоды и преимущества цивилизации. Погоня за этими благами и средства, употребленные для достижения и удовлетворения ими наших важнейших потребностей, составляли до возникновения цивилизации и после ее водворения главное благополучие половины человеческого рода. Всем известно, какое преимущество имеет благоразумно направленное удовлетворение своих потребностей; точно так же известно всем, что дурно направленное стремление удовлетворить свои потребности становится источником бедствий и что общество вынуждено строго преследовать того, кто в таких случаях прибегает к незаконным средствам.

А между тем в обоих случаях желание удовлетворить свои потребности одинаково естественно и добродетельно. Поступок голодного человека, утоляющего свой голод украденным хлебом, лишь по своим последствиям отличается от поступка того человека, который утоляет голод принадлежащим ему хлебом; последствия же эти заключаются в том, что если не препятствовать людям утолять голод чужим хлебом, то количество хлеба повсеместно уменьшится. Основание законов о собственности, различие между пороком и добродетелью в способе удовлетворения желаний – все это давно добыто человечеством из опыта.

Если бы удовольствие, доставляемое удовлетворением наших потребностей и естественных склонностей, повсюду уменьшилось и утратило часть своей интенсивности, то, без сомнения, в таком же размере уменьшилось бы число проступков нарушения собственности; но эта последняя выгода произошла бы за счет уменьшения средств для нашего наслаждения. Мы заметили бы в этом случае, что количество предметов, предназначенных для удовлетворения наших желаний, уменьшилось бы быстрее, чем число покраж, и, таким образом, общая для всех людей потеря благополучия оказалась бы несравненно значительнее, чем прибыль его, достигнутая в других отношениях. Если принять во внимание беспрерывный, тяжкий труд, на который обречено большинство людей, то нельзя не согласиться, что человеческое счастье было бы существенно искажено, если бы надежды на сытый обед, на хорошее и теплое помещение было недостаточно для того, чтобы скрасить тяжелый труд и лишения.

После чувства голода самая общая и могущественная страсть – это любовь, принимая это слово в самом широком смысле. Добродетельная, облагороженная дружбой любовь, по-видимому, представляет соединение самых чистых и глубоких наслаждений, соответствующих всем потребностям сердца. Она пробуждает самые доброжелательные чувства и тем самым придает всей жизни смысл и очарование.

“Исключите из половых сношений сопровождающие их обстоятельства, – говорит Годвин, – и они станут презрительными”. Точно так же можно было бы сказать: отнимите у дерева его ветви и листву, и оно лишится своей красоты.

Правильные черты, кротость, живость, впечатлительность, чувствительность, ум, воображение пленяют нас; такие качества пробуждают и питают чувство любви.

Было бы весьма ошибочно предполагать, что эта страсть ограничивается одними чувственными наслаждениями. Одним из важных условий счастья совершенно справедливо признается тот образ жизни, который каждый намечает себе и к достижению которого стремится; я уверен, что в большинстве таких планов любовь занимает видное место наряду с удовольствиями семейной жизни и радостями, доставляемыми нам детьми. Ужин у разведенного очага и удобное помещение не могут казаться нам вполне привлекательными, если мы не связываем в своем воображении эти удобства с дорогими существами, с которыми мы желали бы разделить их.

Существуют и другие основательные причины утверждать, что страсть, о которой мы говорим, в значительной степени смягчает и облагораживает человеческое сердце, располагая его к нежным побуждениям благоволения и сострадания. Все, что нам известно о жизни диких, убеждает нас, что племена, среди которых эта страсть мало развита, являются наиболее злыми и жестокими; племена эти в то же время наиболее расположены к насилию и дурному обращению с женщинами. И действительно, если бы супружеская любовь вдруг ослабела, то, вероятно, мужчины, пользуясь превосходством силы, обратили бы женщин в рабство, как это делают дикари, или, во всяком случае, малейшее выражение нетерпения со стороны женщины, ничтожное разногласие с ней было бы достаточной причиной для разрыва. Неизбежным последствием такого положения вещей было бы ослабление родительских чувств и, как следствие этого, уменьшение забот о воспитании детей, а это не могло бы не отразиться вредно на благоденствии всего общества.

Необходимо заметить, что препятствия усиливают страсть и что она тем сильнее действует на сердце, чем труднее ее удовлетворение. Нежность, чувствительность, благородство характеров и нравов, которые могут быть внушены одной только любовью, являются чаще всего следствием испытываемых ею проволочек и затруднений. В тех странах, где нравы в этом отношении грубы, любовь угасает или обращается в низкое побуждение и перестает оказывать благотворное влияние на характер. Во всех европейских странах, благодаря тому обстоятельству, что женщины, пользуясь свободой, находятся под защитой стыдливости, эта страсть развивается с наибольшей силой и почти всюду оказывает свое благотворное влияние. Можно смело утверждать, что всюду, где эта страсть наиболее сдерживается, она наивыгоднейшим образом изменяет нравы.

Страсть эта, понимаемая в самом широком смысле, с присоединением к ней взаимной любви между родителями и детьми, представляет, несомненно, одно из могущественнейших условий счастья. Но, с другой стороны, опыт ясно доказывает нам, что та же самая страсть является источником бедствий, если она дурно направлена. Правда, в общем эти бедствия ничтожны сравнительно с благотворным влиянием добродетельной любви, но рассматриваемые безотносительно бедствия эти все-таки довольно значительны. Впрочем, налагаемые правительством наказания показывают, что страсть, о которой идет речь, не вызывает таких значительных бедствий или, во всяком случае, не причиняет такого непосредственного вреда, как нарушение прав собственности и вообще противозаконное стремление к удовлетворению желания обладать тем, что принадлежит другим. Тем не менее если при изучении этой страсти мы представим себе важные последствия ее необузданности, то почувствуем себя способными на большие жертвы, чтобы уменьшить или даже совсем заглушить ее. Но это значило бы сделать человеческую жизнь непривлекательной и бесцветной или предоставить ее на произвол дикого и неукротимого зверства. Внимательное изучение непосредственных и самых отдаленных последствий всех человеческих страстей и естественных законов доказывает нам, что при настоящем положении вещей ослабление действия любой из этих страстей может быть достигнуто не иначе, как путем причинения людям страдания, несравненно более значительного, чем то зло, которое мы желали устранить при помощи ослабления страсти. Причина этого очевидна. Страсти представляют основу как наших наслаждений, так и страданий, элементы, из которых образуются людские бедствия, счастье, добродетели и пороки. Поэтому страсти нужно направлять, а не разрушать или ослаблять.

Доктор Палей справедливо утверждает, что “страсти необходимы для нашего счастья и чаще всего по своей природе ведут нас к нему. Они сильны и всеобщи; если бы они не были такими, то, быть может, не могли бы выполнить своего назначения. Но при некоторых условиях та же сила и всеобщность страстей порождает излишества и пороки, следовательно, является источником бедствий. Здесь разом открываются, с одной стороны, причина пороков, с другой – господство разума и добродетели”.

Таким образом, наша добродетель должна заключаться в том, чтобы извлечь наибольшую сумму счастья из того материала, который предоставлен Богом в наше распоряжение. Присущие нам наклонности сами по себе всегда хороши, злоупотребление же ими распознается только в последствиях, на которые вследствие этого мы должны обращать постоянное внимание и сообразовать свои действия с полученными выводами.

Плодовитость людей до известной степени независима от страсти и вызывает соображения другого рода. Она зависит скорее от естественного сложения женщины, дозволяющего ей иметь большее или меньшее число детей. Но закон, которому подчинен в этом отношении человек, тем не менее сходен с другими, господствующими над его жизнью законами. Половая страсть сильна и свойственна всем людям; причиняемые ею бедствия являются необходимым следствием ее энергии и всеобщности. Но эти бедствия могут быть значительно смягчены и даже уменьшены противопоставляемой им силой и добродетелью. Все убеждает нас в том, что намерение Творца состояло в заселении земли; но эта цель, по-видимому, могла быть достигнута лишь присвоением человечеству способности к более быстрому возрастанию сравнительно со средствами существования. И если эта способность к размножению не заселила с чрезмерной быстротой всю поверхность земного шара, то, очевидно, из этого нельзя выводить заключения, что она не соответствует своей цели. Потребность в средствах существования не была бы достаточно настоятельна и не содействовала бы развитию человеческих способностей, если бы стремление людей к быстрому и безграничному размножению не усиливало напряженности этой потребности. Если бы обе эти величины – население и средства существования – возрастали в одинаковой степени, я не знаю, какое побуждение могло бы победить естественную леность человека и что могло бы заставить его распространять обработку земли. Население самой обширной и плодородной территории так же легко остановилось бы на 500 жителях, как и на 500 тысячах, 5 миллионах, 50 миллионах. Следовательно, одинаковая степень возрастания населения и средств существования не могла соответствовать цели Провидения. Что же касается точного определения отношения между названными величинами, при котором эта цель могла бы быть достигнута с возможно меньшими бедствиями, то мы должны признать свое бессилие для разрешения подобного вопроса. При настоящем положении вещей мы должны управлять громадной силой, способной в короткое время населить пустынную область; но эта сила может быть сдержана превосходящей ее силой добродетели в произвольных границах и притом ценой небольшого зла, сравнительно с выгодами, приобретаемыми такой мудрой экономией. Аналогия между этим и всеми остальными законами природы была бы, очевидно, нарушена, если бы в одном только этом случае мы желали бы, чтобы он оказался достаточным для исправления всех случайностей, пороков и частных бедствий, проистекающих, быть может, от влияния другого общего закона. Чтобы действие закона было достигнуто, не вызывая за собой никакого зла, для этого было бы необходимо, чтобы закон размножения способен был к постоянным изменениям и чтобы он подчинялся всем случайным обстоятельствам, имеющим место в различных странах. Гораздо согласнее с остальными явлениями природы, гораздо полезнее для нас и более соответственно условиям нашего совершенствования признать, что закон этот единообразен и причиняемые им вследствие различных обстоятельств бедствия должны быть предоставлены благоразумию людей, для того чтобы они прилагали старания к их смягчению и отстранению. Таким путем люди приучаются следить за собой и предвидеть последствия своих поступков; их способности развиваются и совершенствуются при помощи упражнения успешнее, чем в том случае, если бы приспособленные ко всевозможным обстоятельствам законы освобождали людей от бедствий и от необходимой для избежания их внимательности.