Текст книги "Железный человек Тони Айомми. Мое путешествие сквозь ад и рай с Black Sabbath"

27
Белые дорожки и белые костюмы

В Англии было полно гашиша, дури и колес, но когда осенью 1971-го мы выступали хедлайнерами в лос-анджелесском «Форуме», я попробовал кокаин. Я сказал одному из техников:

– Как-то я себя очень устало чувствую.

– А чего бы тебе не занюхать дорожку кокса?

– Не, не хочу я ничего нюхать.

Он был американцем, так что был в теме и сказал:

– Ты будешь в порядке. Просто вдохни порошочка перед выходом.

Я нюхнул и подумал: как здорово! А теперь пойдем на сцену и сыграем! И было супер. На сцене я чувствовал себя охренительно, и, конечно же, перед следующим концертом у меня уже был порошок. А потом, как это обычно бывает, я стал нюхать все чаще и чаще.

Чтобы предпринять нечто особенное во время выступления в Whisky a Go Go на бульваре Сансет-Стрип, Патрик Миэн предложил: «Почему бы не надеть что-то другое? Выйдите в белых костюмах, цилиндрах и с тростями!»

Мы арендовали белые костюмы, и буквально через несколько минут они были в грязи. Большинство клиентов возвращают такие вещи полностью чистыми, на вешалках, так что в прокате, наверное, подумали: «Какие свиньи это носили?»

В тот вечер на нас пришли посмотреть Beach Boys, но я понятия не имел, как они выглядят. Я выходил из гримерки, кто-то подошел ко мне и спросил:

– Можно зайти и увидеть остальных ребят?

– Нет, посторонним в гримерку нельзя.

Узнав позже, что это был парень из Beach Boys, я испытал неловкость.

Лос-Анджелес, кинозвезды, солнышко – все это произвело на нас огромное впечатление. Мы оказывались на пышных богатых вечеринках, где присутствовали звезды кино вроде Тони Кёртиса и Оливии Ньютон-Джон. Мы всегда были под коксом. Впрочем, как и многие из них, слонявшиеся там…

Думаю, это было в конце третьего американского турне, когда мы впервые выступали в Hollywood Bowl. Я мало что помню о том концерте, потому что под конец меня вырубило. Грохнулся в обморок из-за упадка сил. Помню только последнюю песню, и все – темнота в глазах. Доктор, осмотревший меня, сказал: «Садись на первый же самолет до Англии и прямиком домой, просто отдохни».

Я был на грани нервного срыва, поэтому мне прописали валиум в больших дозах. Я целыми днями чувствовал себя сраным зомби. Мне действительно было необходимо просто отдохнуть. Все из-за нашего образа жизни – постоянные гастроли и никакого сна. Да и наркота сказалась. У Билла диагностировали гепатит, и он загремел в больницу. Он постоянно таскал с собой ржавый нож и, когда вскрывал им моллюсков, порезал руку. Он говорит, что порезался или ножом, или о раковину. Будучи вегетарианцем, Гизер не мог достать и половины еды, которая ему была нужна, – к тому же, постоянно употребляя наркотики, он превратился в ходячий скелет. У него образовались камни в почках, и он тоже оказался в больнице. Все мы разваливались на части. Оззи, наверное, вел самый нездоровый образ жизни, но его ничто не брало.

Все мы очутились в нокдауне, а Оззи? Он был здоров, как бык!

28
Самолет Элвиса

1972 год мы начали с девятнадцатидневного британского турне с группой Гленна Корника Wild Turkey. Они были у нас на разогреве, поскольку Патрик Миэн объединился с Брайаном Лейном и они вместе управляли делами группы. Лейн был менеджером Yes, вот почему в следующем туре они оказались с нами в одной обойме; тридцать два выступления по Штатам и Канаде, начиная с марта – тур назвали Iron Man («Железный человек»). Мы и Yes – очень странная комбинация. Они нас ненавидели, потому что, я уверен, считали себя искусными музыкантами, а нас – отбросами из рабочего класса. Иногда они с нами разговаривали, а в другой раз могли, не замечая, пройти мимо. Очень странные. Годы спустя мы наладили отношения, но прошло какое-то время. А на сцене они вели себя забавно. Если кто-то сбивался, сразу же ловил на себе недовольные взгляды остальных. Мы думали: что это с ними? Музыка, кто-то слажал, и что? Хорошо, что они были не в нашей группе. Мы лажали каждые две минуты. Но они-то как раз выступали у нас на разогреве, выходили со своим виртуозным материалом, а потом мы начинали свои «бу-у-у-у», «кланннн», «з-з-з-з-з». Они, небось, задавались вопросом: «Бля, что мы здесь забыли?»

Их клавишник, Рик Уэйкман, не особо с ними дружил, поэтому ездил по возможности с нами. Рик нам нравился. Думаю, ему было бы интересно с нами поиграть, но наша музыка была бы для него слишком примитивной – простое «ду-ду-ду». Это совсем не было похоже на музыку Yes.

Во время предыдущего тура на одну ночь Элвис остановился в том же отеле, что и мы. Мы видели, как он входит со своей охраной и поднимается на последний этаж. Нас пригласили на его выступление. Я в тот вечер был с телкой, поэтому идти отказался.

Потом пожалел, что не пошел, поскольку так и не увидел Элвиса на сцене.

В этом турне мы летели из Лос-Анджелеса в Вегас и обратно на самолете Элвиса. Очень странный салон: все сиденья покрыты шкурами леопарда, блеск и шик. Стюардессы вышли с тарелками разноцветных сэндвичей. Я воскликнул:

– Вашу ж мать, а это еще что такое?

– Ну, это разноцветный хлеб.

– А-а-а!

Должно быть, Элвису такое нравилось. Но самолет был отличный. Мы летели на нем, но вели себя прилично, оставили все в целости и сохранности, ведь мы уважали этого парня. Это же был Элвис!

29
Ослепленные снежком[24]24
  Снег, «снежок» – так на сленге называют кокаин. Ослепленный снегом – находящийся в полной власти наркотика и постоянно испытывающий ломку. Группа хотела назвать альбом именно так, но в итоге пришлось переименовать его в Volume 4 ввиду откровенной пропаганды.


[Закрыть]

На написание и отработку материала для альбома Volume 4 у нас ушло достаточно много времени. Не то чтобы стало сложно придумывать песни, просто кабак был всего в полутора километрах, поэтому мы начинали предлагать идеи, а в ответ было: «А-а-а, о-о-о…»

А затем все уходили в пивную пропустить «по стаканчику».

Я говорил себе: не пойду, останусь, посижу и попробую придумать что-нибудь. Я играл немного, пару часов, они возвращались в стельку пьяные и спрашивали: «Придумал что-нибудь?»

Отлично устроились! Я ощущал настоящее давление.

Когда нам предложили поехать и записаться в Штатах, идея всем пришлась по душе. Таким образом можно было избежать английских налогов, да и расценки в студиях были лучше и дешевле. Но важнее то, что мы хотели уехать куда-нибудь и попытаться найти другую атмосферу. В мае 1972-го мы отправились в Лос-Анджелес. Патрик Миэн был знаком с Джоном Дюпоном из Dupont Company – осветители, краски и прочее. Большая – огромная – компания. Мы арендовали его дом в Бел-Эйре. Это было отличное местечко с чуть ли не бальным залом, выходящим на бассейн. С волшебным видом на Лос-Анджелес, всюду были произведения искусства. Жили мы все вместе – группа, Миэн и две девушки-француженки, которые жили в семье и проходили практику по изучению английского языка.

Обстановка в Америке была замечательная. Record Plant, где мы записывались, – это новейшая студия и намного лучше того, к чему мы привыкли. Мы решили, что сами выступим продюсерами альбома Volume 4. Не потому, что были сыты Роджером Бейном, – у меня к нему претензий не было. Но к тому времени мы столько проработали в студии, что, казалось, сами знаем, как что делается. Я слышал, что Роджер исчез и с тех пор ни с кем не разговаривает. Я такого не понимаю. Хотелось бы знать причину.

Патрик Миэн тоже возомнил себя продюсером. Не знаю, с чего вдруг. Но он сидел в комнате с микшерным пультом и, полагаю, думал, как здорово было бы добавить свою фамилию. Пару раз он, возможно, сказал: «А что, если мы попробуем…?», и это весь его вклад в работу.

Самостоятельное продюсирование сводилось к тому, что каждый начинал говорить: «Хочу, чтобы бас сделали громче», или «хочу это», «хочу то», но мы были за демократию. Лишь позже, начиная c альбома Sabbath Bloody Sabbath, я начал совать свой нос в процесс.

Запись заняла шесть недель, может, даже два месяца. Во время этого процесса мы установили кое-какую аппаратуру в доме в Бел-Эйре, где и написали последние песни. Там была другая атмосфера, все были на позитиве, и стояла задача добить пластинку.

Мы все еще страдали херней и прикалывались, как идиоты, но идеи и песни рождались быстро. Может, этому также способствовали и горы кокаина. А этого добра у нас было навалом. Его привезли в запечатанной коробке размером с колонку, набитой пакетами, покрытыми воском. Сдираешь воск, а внутри чистый, качественный порошок, целые горы. Как у Тони Монтаны в фильме «Лицо со шрамом». Вываливаешь кучу на стол, разрезаешь и нюхаешь немного – ну, вообще-то, довольно много. Молва разошлась, и вскоре другие музыканты, много женщин и новых «друзей» приходили к нам в дом, и все пудрили носы.

Однажды в солнечный день мы сидели в гостиной вокруг стола с вываленным на него кокаином, а также травкой. В доме повсюду были установлены кнопочки. Билл решил, что они для вызова прислуги, и нажал, но это была тревожная кнопка для вызова чертовой полиции Бел-Эйра. Всего несколько минут спустя я встал, выглянул в окно и увидел возле ворот около семи или восьми полицейских машин. Я заорал:

– Шухер, полиция!

Все начали ржать:

– Ну да, конечно!

– Я серьезно, это полиция!

Они снова закатились смехом.

Я буквально взял в охапку одного из них и сказал:

– Смотри!

И наконец они среагировали:

– О-ой, это же полиция!

Мы живо сгребли со стола весь кокс и дурь. У каждого в комнате были свои заначки, так что мы ломанулись туда занюхать как можно больше, перед тем как смыть остатки в унитаз. После чего сказали одной из гувернанток: «Быстрее, открывай им дверь!»

Так она и сделала, и, конечно же, полиция зашла внутрь. Мы сидели в зале, притихшие, с широко раскрытыми глазами. Они спросили:

– Что тут происходит?

– М-м-м, да ничего… А что?

Можно смело сказать, что мы были не в адеквате. Они захотели узнать, что мы тут делаем, и мы рассказали, что сняли дом и живем здесь. Это был сущий ад. Если бы нас обыскали, закончилось бы все очень печально. Но мы объяснили им, что Билл ошибся, и они ушли.

Смыли мы до хрена. Естественно, после этого все сразу начали: «Вот черт! Ни хера не осталось! Скорее звоните этому парнишке. Пусть приезжает!»

Но в студии Record Plant мы вели себя серьезнее. Контролируя процесс в студии, мы могли больше экспериментировать. Первые три альбома были все как под копирку, а на Volume 4 мы начали внедрять что-то другое. В зале дома я обнаружил пианино и поигрывал на нем, занюхав миллионы дорожек. Я никогда раньше не играл на пианино, и вдруг мне приспичило научиться. Представьте себе, я всю ночь не спал, занюхивал дорожку, немного играл, другую дорожку, снова играл, и так, наверное, недель шесть. Таким образом я придумал «Changes». Оззи вошел и сказал: «О, мне нравится», и принялся петь. У нас был меллотрон[25]25
  Музыкальный инструмент, «аналоговый» семплер с петлями из магнитной ленты, способный имитировать звучание целого оркестра.


[Закрыть], и Гизер начал на нем играть в качестве аккомпанемента, что-то вроде оркестровки. Вот так и получилось: песню решили записать. Звучало очень странно. Я не мог поверить, что это мы. Я был сильно смущен, потому что, когда мы записывали ее на Record Plant, пришел Рик Уэйкман и спросил:

– А на пианино кто играет?

Я подумал: о нет, сейчас скажет, что полная хрень.

Но ему понравилось.

Полагаю, мы могли попросить кого-то вроде него сыграть на клавишных, но мы с Гизером хотели сделать это сами. Мы оба всему учились, так что для нас это был вызов.

Если композиция «Changes» была необычной, то «FX» звучала крайне странно. Мы записывали ее, будучи почти голышом. Когда торчишь в студии четыре часа и куришь дурь, едет крыша. Мы принялись играть, пританцовывая, полураздевшись, – просто валяли дурака. Я ударил о гитару крестом, и был звук: «бумм!», и мы подумали: «О-о-о!»

– Бумм!

– А-а-а!

Все, танцуя, проходили мимо гитары, ударяя по ней. Мы просто дурачились. Мы и не думали использовать этот трек, но его записали с эффектом задержки, нам понравилось, и мы решили включить его в пластинку. Я всегда вкладываю в каждую песню много труда, вношу различные изменения, а тут был трек, получившийся совершенно случайно, потому что парочка обдолбанных идиотов била по моей гитаре, и песня попала на альбом. Настоящий прикол! Ох, жаль, у нас не было камеры!

Или не жаль.

«Laguna Sunrise» была написана под вдохновением от восхода солнца над Лагуной-Бич[26]26
  Город в округе Ориндж, штат Калифорния, США.


[Закрыть]. Я был там со Споком, одним из наших техников, который к тому же был отличным гитаристом. Мы провели там всю ночь, и я просто начал бренчать на акустической гитаре и придумал эту идею. Мы также пытались добавить в нее оркестровых элементов. Я такого раньше никогда не делал, поскольку мы никогда еще не использовали оркестр. Я не умел записывать музыку на бумагу, а Спок умел, так что мы попытались переложить все на ноты, чтобы оркестр мог сыграть: «Это что за точка? Хорошо, оставь ее».

Мы пришли в студию, и, конечно же, оркестр не принял нашу писанину. Им нужно было, чтобы все партии были прописаны правильно, и, когда мы нашли того, кто смог это сделать, получилось великолепно. В концовке «Snowblind» мы также использовали оркестровки, а потом и в «Spiral Architect» на Sabbath Bloody Sabbath. И в «Supertzar» на Sabotage я играю партию тяжелой гитары вместе с хором и арфистом. Таким образом я хотел привнести в нашу музыку другое звучание.

Билл рисковал не дожить до завершения процесса записи. Однажды вечером мы рыскали по дому и в гараже нашли краску Дюпона. Прихватили с собой тюбики-распылители золотой краски и прозрачного лака. Вернулись в дом, а там Билл лежит на полу пьяный в стельку. Мы спросили:

– Можно мы на тебя побрызгаем?

Конечно же, он согласился.

Сорвали с него всю одежду, обрызгали его, и он полностью покрылся позолотой. Мы взялись за лак и покрыли им Билла. Было чертовски смешно. Билл лежал, весь сияющий, а потом начал издавать странные отрывистые звуки. А затем его начало тошнить, и он задергался в сильном припадке.

Ой, твою ж мать!

Мы позвонили в скорую и думали, как, черт возьми, объяснить, что тут происходит.

– Что с ним не так?

– Ну… он типа лежит тут, и он… весь в золоте.

И потом, чтобы выглядеть серьезными, мы добавили:

– И ему очень плохо.

– Извините, так что с ним не так?

– Гм… его обрызгали золотой краской, и он лежит на полу, голый.

Они приехали и устроили нам взбучку:

– Идиоты. Вы хоть понимаете, что могли его убить?

Он весь был в золоте: задница, борода, полный набор. Очевидно, что все поры были забиты, и он мог от этого умереть. Нас заставили показать флаконы от краски, которой мы его обрызгали, и от лака тоже. Перепугавшись не на шутку, они прочли надписи, а потом что-то ему вкололи. А мы тем временем стояли, как нашкодившие мальчишки, и спрашивали:

– С ним все будет в порядке?

Мы умотали обратно в гараж, нашли какой-то растворитель и попытались как можно быстрее смыть с Билла позолоту. Пришлось потрудиться. Хотели повеселиться, а вышло все куда серьезнее.

Запись Volume 4 прошла замечательно. У нас был дом Дюпона, светило солнце, рядом – бассейн, женщины, все что угодно. И кокс, горы кокса. Мы настолько кайфовали, что не хотелось, чтобы это заканчивалось.

Ближе к концу нашего пребывания там мы как-то раз излишне перестарались с вечеринкой. Были дома и стали валять дурака. Начали кое-что швырять, а закончилось все шлангом от оросительной системы, из которого мы брызгали друг в друга. Оззи окрасился в разные цвета, устроив настоящий хаос. А потом позвонили в дверь. Это был владелец дома, Джон Дюпон. Оззи открыл, весь мокрый, с лицом в краске. Дюпон начал:

– Какого черта тут происходит?

Джон вошел и увидел полный бардак. Я стоял со шлангом и выдал:

– А! Приветствую. Как поживаете?

Он наехал на Патрика Миэна, и пришлось ему заплатить. Все решили деньги. Но Джону Дюпону вечно было мало.

Однако все эти безумства мы творили, потому что находиться там было в кайф. Днем репетировали, придумывали идеи, сочиняли песни, а на ночь глядя уходили в бар Rainbow или куда-то еще и отрывались.

Этим периодом мы наслаждались так, как больше никогда в жизни, и песни вроде «Snowblind» наглядно свидетельствуют, что на это повлиял и определенный наркотик. Вот почему в буклете альбома мы написали: «Спасибо замечательной компании “КОКСА-кола”».

Просто небольшая благодарность тем, кто подгонял товар. Пару лет назад, когда мы работали над песней «The Devil You Know» с альбома Heaven and Hell, я снимал дом в Бел-Эйре. Дом Дюпона находился на Страделла-роуд, и поскольку я часто ходил гулять, каждое утро проходил мимо. Очевидно, сейчас он принадлежит Жаклин Смит из «Ангелов Чарли», и раньше я всматривался внутрь, пытаясь хоть мельком на нее взглянуть.

Но так и не увидел.

30
Пристегните ремни! Наш пилот – Оззи

Во время летнего тура по Америке 1972 года мы путешествовали на частном самолете. Летели куда-нибудь, останавливались на пару дней дать концерт, а затем летели куда-то еще и делали то же самое. При малейшей возможности останавливались во Флориде, чтобы поваляться денек на пляже. Полеты на частных самолетах были идеей Миэна. Мы уже пользовались ими в 1971 году во время тура в поддержку Paranoid. В марте того года мы гастролировали по Штатам с Fleetwood Mac, и они летели с нами. Оззи сидел спереди, а мы болтали в хвосте салона. Неожиданно самолет нырнул вниз с резким звуком: «Вру-у-у-ум!»

Оззи взялся за управление. Не знаю, с какого перепугу пилот позволил ему это сделать! Я чуть в штаны не наложил. Твою же мать! А Оззи, конечно же, решил, что это уморительно. Все кричали и орали, а он взял и снова устроил нам встряску.

А Билл и так боялся летать. Он приходил в ужас и, чтобы сесть в самолет, принимал валиум. Вскоре он пересел на автотранспорт. У него был дом на колесах GMC, и брат Джим возил его с одного концерта на другой. Время от времени им приходилось останавливаться возле помоек, выбрасывая содержимое туалета. Однажды Джим нажал на кнопку, которая, как предполагалось, должна была запустить сброс всего дерьма, но ничего не произошло, поэтому Билл решил залезть под днище и взглянуть, что не так. У него был радиопередатчик, как у дальнобойщиков, он и на сцену с ним выходил: «Прием, 1–9, я Бульдог, 10–4, как слышно?» Так что Билл копался под фургоном и выдавал: «Дерьма не наблюдаю, Джим. Не наблюдаю дерьма. Ничего нет, все чисто».

Он там усердно копался, а потом его брат снова нажал кнопку, и все дерьмо и нечистоты вылились прямо на Билла.

Чва-арк!

Билл лишь сказал: «Вижу дерьмо, Джим. Дерьмо вижу».

Джим проехал чуть вперед, а позади – очертания Билла на земле и куча дерьма вокруг. Вся морда в говне, а выглядел он как тварь из «Черной лагуны»[27]27
  Американский фильм ужасов 1954 года. Первая кинокартина из цикла про Gillman’a – существо, подобное Ихтиандру. Фильм входит в классическую серию фильмов ужасов студии Universal. Сборы фильма составили 1 800 000 долларов.


[Закрыть]. Это был один из типичных случаев.

Билл в своем репертуаре.

31
Все в белом

Моей первой женой была Сьюзен Сноудон. Мы познакомились в лондонском офисе Патрика Миэна. Сам Миэн был из весьма зажиточной семьи. Вращался в высших кругах, носил костюм и ездил на «Роллсе». Предполагаю, там он и познакомился с Сьюзен. Она хотела спеть, и я пообещал, что напишу ей песню.

Конечно же, я этого не сделал. Однажды она пришла ко мне домой, и вышло немного неловко. Я обнаружил, что она совсем не умеет петь, а она узнала, что я не написал для нее песню. Но мы сходили поужинать, и с этого все и началось.

Мы были полными противоположностями. Родители Сьюзен и ее семья были еще ничего, но некоторые ее друзья, черт бы их побрал… «Ну и чем ты занимаешься? Играешь на… этой… как ее… деревяшке?»

Очень высокомерно. Не хотелось иметь с ними ничего общего. Сьюзен почти таким же образом реагировала на моих друзей, как я – на ее, так что она тусовалась со своими друзьями, а я – со своими. Звучит как не очень прочная база для отношений, но они длились восемь лет, довольно долго. Конечно, большую часть времени я провел на гастролях. У нас были достаточно необычные отношения. Она всегда была для меня чересчур светской.

Мы запланировали свадьбу на 3 ноября 1973 года. Перед тем как жениться на Сьюзен, мне нужно было познакомиться с ее предками в их огромном поместье и попросить у ее отца руки дочери. Приехав к ним, я очень нервничал. Они накрыли стол, поставили пирожные, чайник и блюдца, и я думал: о господи, только бы ничего не перевернуть. Но ее предки оказались довольно приземленными, уважаемыми людьми. Я отлично с ними поладил. Естественно, свадебный прием должен был пройти в их доме. Я прикинул, черт побери, что же будет, когда они увидят моих друзей?

Но для начала нужно было пережить мальчишник. Были только Джон Бонэм, я да водитель. Мы шлялись по клубам Бирмингема, и последним, куда мы попали прямо перед закрытием, был Sloopy на Корпорэйшн-стрит. Джон сказал:

– Давай зайдем и дернем по последней.

Ага, по последней… по его заказу чертова барная стойка была заставлена двенадцатью бутылками шампанского и двенадцатью бокалами, и он попросил бармена:

– Разливай все!

Я думал, он собирается угостить всех присутствующих в баре, но он произнес:

– Это тебе.

– Иди на хер, Джон, я утром женюсь. Если я все это выпью, на свадьбе ты меня не увидишь!

– Ну тогда я выпью.

Что он и сделал. Разумеется, через полтора часа он уже на ногах не стоял и блеял, как козел.

Хуже того, клуб закрывался, и нам нужно было убираться оттуда. Бар располагался на втором этаже, а ступеньки довольно крутые. Когда мы выходили на улицу, Джон схватил за шею хозяина клуба, и парень, конечно же, упал и скатился по лестнице. Он ушибся и был явно недоволен. Нам с водителем наконец-то удалось вытащить Бонэма из клуба и впихнуть в машину, после чего мы сначала завезли его домой. Когда добрались до дома Джона, у него не оказалось ключей. Было четыре утра. Я нажал на дверной звонок: тишина. Нажал еще раз: опять ничего. Потом зажегся свет наверху. Пэт, его жена, открыла окно и заорала:

– Я его не впущу!

Я взмолился:

– Пэт, пожалуйста, впусти его. У меня утром свадьба, и он должен там появиться.

– Не впущу!

– Пожалуйста!

В конце концов она сжалилась:

– Ладно, но наверх не пущу! Если заходит, пусть спит внизу!

– Хорошо.

Она спустилась, открыла дверь и тут же убежала наверх. Мы внесли Джона в гостиную, усадили напротив батареи, и я спросил его:

– Ты ведь не придешь, да?

Он поднял большой палец и промычал:

– Еще как приду!

Водитель отвез меня домой, и я подумал: черт побери, Джон ни за что не очухается к утру, и я останусь без шафера.

Я должен был быть там ни свет ни заря и глазам не поверил, когда ровно в восемь утра увидел на подходе Джона в цилиндре и фраке, приодетого. Он жил в сорока пяти минутах езды от моего дома, а я еще даже побриться не успел. Я открыл дверь, и он бодро и энергично спросил:

– Я готов. А ты?

Мне на самом деле было гораздо хуже, чем ему. Мы влезли в машину и, конечно же, занюхали пару дорожек. Я подумал: о боже, хорошее начало дня. Мы приехали в чертову церковь, и, перед тем как вошли, все из нашей компании по очереди бегали попудрить нос. Возвращались, кряхтели и произносили: «Отлично!»

После чего кто-то еще уходил: «Вернусь через минутку».

Гости со стороны невесты удивлялись, куда эти парни пропадают, а я думал: господи, мне нельзя! Как только мы зашли внутрь, мои друзья сопели и фыркали на всю церковь, это было ужасно. А на ее стороне все было невинно и безупречно.

Я написал инструментальную композицию под названием «Fluff». Пленка играла, пока Сьюзен шла к алтарю, и вдруг возникли неполадки. Мелодия началась, потом прервалась, затем снова зазвучала, все начали хихикать. Полнейший провал.

Когда этот чувак спросил: «Есть ли здесь тот, кто считает, почему эти двое не могут сочетаться узами брака?», я был уверен, найдется умник, который что-нибудь выкрикнет. Но обошлось. Они только ухмылялись. Я был чертовски рад выйти из церкви.

Когда мы вернулись в дом на прием, мои друзья опять стали исчезать. Еще по дорожке. Теща заметила:

– Странно, что никто из твоих друзей не ест.

Разумеется, я удивленно ответил:

– Серьезно? Вот уж интересно почему?

Джон Бонэм, Оззи и еще несколько человек были известными бухариками, которые начинали безобразничать после нескольких бокалов. Вот почему мы решили, что лучше всего произнести один тост с шампанским и больше не разливать алкоголь. Но все пошло не совсем гладко. Мы выпили шампанское, после чего всем начали наливать яблочный сок. Джон Бонэм выплюнул его и произнес:

– Ебаный яблочный сок!

Гости Сьюзен никогда не ругались матом, так что я подумал: о нет, сейчас начнется. Но моя мама спасла положение, сказав Бонэму:

– Не волнуйся, Джон. Мы поедем к нам домой. У меня там куча бухла.

Они все незаметно уехали к маме в дом и продолжили бухать. Если бы не она, то, пожалуй, после замечания по поводу яблочного сока весь антиквариат полетел бы в стены.