Текст книги "Дети Шахразады"

Машка расхохоталась – такого беспомощного и глупого выражения лица она еще никогда не видела.

– Придется мне выйти первой и принести тебе полотенце, – отсмеявшись, предложила она, забираясь поглубже в воду и натягивая купальник.

Предложила и замялась – выходить из воды под бесстыдные, ощупывающие взоры наглой челяди совсем не хотелось.

– Не смей! Погоди! Сейчас они у меня сами убегут! – И Давид что-то зычно выкрикнул по-арабски.

В ту же секунду негодяев как ветром сдуло.

– Какое заклинание ты произнес, о, несравненный? – подивилась супруга, – я надеюсь, что-то не слишком забористое? Там, на берегу – дети…

– О нет! Я просто позвал начальника службы безопасности гостиницы.

Супруга в который раз подивилась находчивости несостоявшегося представителя ООН и отправилась за спасительным полотенцем.

На другой день было намечено Большое Путешествие на коралловые рифы. Разведка донесла, что там феноменальные подводные виды, не идущее ни в какое сравнение с чахлой, мертвой, плоской, глупой, наскучившей лагуной – так пел обольстительный турагент. А вот совсем неподалеку, всего-то в каком-нибудь часе езды – волшебная красота подводного царства, не обезображенного цивилизацией, и экзотика настоящего бедуинского стойбища времен Шелкового пути. Наши герои, конечно, клюнули на очаровывающие байки рекламного агента и, заплатив солидную сумму, вместе с десятком таких же легковерных идиотов с утра пораньше погрузились на пропыленный, порядком помятый и побитый джип.

Агент не соврал – ехали, вцепившись в трясущийся и разболтанный джип, ровно час. Через час джип сдох, уткнувшись разбитой мордой в глухую скалу. Народ в недоумении вылез и, разминая ноги, стал оглядываться по сторонам в поисках подмоги. И помощь пришла. Из-за глухой коричневатой скалы показалась серо-коричневая презрительная морда верблюда, за ней – другая, и вот уже караван в десять верблюдов, покачиваясь на длинных мосластых ногах, стоял перед незадачливым джипом. Похоже, что все было подстроено заранее.

Караван возглавлял маленький, юркий и чрезвычайно энергичный мальчишка лет десяти, не более. Зычными гортанными криками он посадил верблюдов на землю, живо съехал с шерстяного бока, как с горки, и на жуткой смеси английского с ивритом стал рассаживать потерпевших бедствие на верблюдов, уверяя, что только так они могут прибыть к месту своего назначения. Длинная бамбуковая палка для усмирения верблюдов так и мелькала в его руке, подбадривая сомневающихся туристов. Его длинная сероватая рубашка-галабия крутилась как волчок между обомлевшими от такого напора туристами, белые зубы и глаза ослепительно сверкали на почти черной свирепой физиономии. Клетчатая, будто шахматная доска, накидка-куфия сползла на одно ухо, обнажив грязно-коричневую шею и ухо, в котором блестела золотая серьга. Короче, через несколько минут джип был взят на абордаж, добыча навьючена на верблюдов, животные крепко-накрепко привязаны друг к другу, и мальчишка, победно воссев на вожака каравана и стукнув его палкой, повел свой пиратский корабль в надежную гавань. Шествие замыкал флегматичный парень постарше – равнодушно придерживая за спиной берданку времен Войны за независимость, он меланхолично покачивался в седле, наблюдая за плененными путешественниками. Шаг вправо, шаг влево…

– Что-то не нравится мне этот бедуинский набег… – Маша обернулась к своему супругу, чинно восседающему на следующем за ней верблюде. – Почему ты не протестовал, когда нас так нахально взяли в плен?

– Взяли в плен? – удивился безмятежный Гарун аль-Рашид. Верхом на верблюде он чувствовал себя так же покойно, как в рабочем кресле. – Почему? – Он извлек из кармана джинсов потрепанный листок бумаги подозрительного вида с кружевной арабской вязью. – Вот план экскурсии: поездка на джипе, потом на верблюде до бедуинского стойбища, там – отдых и купание, обед и возврат домой. Все по плану.

– Возврат домой – тоже на верблюде?!

– А как же! Другой транспорт здесь не ходит, дорогая! Метро еще не провели!

Шипение дикой кошки было ему ответом:

– Что же ты, негодяй, не сказал, что надо будет ехать на верблюде?! Я бы ни за что не согласилась!

– Вот потому и не сказал! – солнечно улыбнулся коварный халиф, и дальнейшее путешествие проходило в гробовом молчании.

Это была не дорога. Эта была узкая, извилистая, каменная тропа, вырубленная в высоченной скале, отвесно вздымающейся над Красным морем. Ширина тропы – один верблюд плюс одиннадцать сантиметров с каждой стороны. Караван из десяти привязанных друг к дружке верблюдов медленно, чуть покачиваясь, мирно шел над пропастью. Мелкие камешки вылетали из-под мозолистых раздвоенных копыт и, весело подпрыгивая по крутому склону, сыпались в синее бескрайнее небо. Куда? Маша не глядела – намертво вцепившись в переднюю луку седла обеими руками и обвив ее правой ногой, как учил поводырь, она крепко-накрепко закрыла глаза, чтобы ненароком не взглянуть вниз – в сияющую синевой бездну, в которой с писком носились ласточки. Верблюд – рослое животное, на него еще водружают что-то вроде высоких зимних санок с выступающей лукой спереди и сзади, так что высота получается порядочная – метра два с половиной, три, если не выше. Машка сидела на этой высоте, не огражденная ничем, без ремня безопасности, без подлокотников, справа – шершавая серо-коричневая скала, слева… Она боялась чихнуть, чтобы верблюд не испугался, боялась пошевелиться, чтобы он не потерял равновесия, боялась даже ругаться с мужем по поводу его коварства и безрассудного, глупого, никому не нужного экзотического путешествия. Впрочем, чуть скосив глаза назад, она увидела, что вид у негодяя тоже неважнецкий, что бравый султан бледен подозрительной меловой синевой, и испугалась, что у него на этой верхотуре закружится голова. Так они и ехали около получаса – зажмурившись и молясь.

Через полчаса узкая тропа внезапно расширилась, и бездна снизу кончилась, перейдя в вытоптанный крошечный пятачок, среди вздымающихся гор. Свирепый командир остановил караван, приказал верблюдам лечь, а путникам – спешиться. «Мальчики – направо, девочки – налево». А куда – налево, черт, если кругом высоченные скалы?! Мужикам хорошо… «Девочки» выискали какую-то узкую щель между громадных валунов, и протискивались туда по одной, как тараканы, с писком и возмущением.

Маша подошла к Давиду, все еще бледному. Тот молча прижал ее к себе, отечески поцеловал в рыжую макушку. «Знал бы – не поехал!» – прошептал в веснушчатое ушко, как последнее прости. Супруги обнялись, постояли, потом Давид мягко, но решительно отстранил жену и пошел что-то выяснять по-арабски с проводником. Вернулся, ободряюще потрепал веснушчатую щечку:

– Все. Такого кошмара уже не будет. Дальше – узкая тропа, но не над пропастью.

И верно. Через каких-нибудь полчаса они расправили занемевшие ноги и спины перед невысокими, стоящими полукругом палатками. Все крохотные домики были построены из переплетенных соломенных щитов, точь-в-точь как домик Наф-Нафа, и сверху покрыты тяжелыми полотнищами, сотканными из верблюжьей шерсти. Огляделись. Оказалось, что стойбище расположено на полуострове, мысом врезающимся в Красное море, причем смертельный путь над пропастью был единственным перешейком, связывающим стойбище с Большой Землей. Впрочем, может быть, и не единственным – вдалеке Машка заметила давешний побитый джип, тщательно спрятанный за хозяйские соломенные вигвамы. Но разбираться уже не было сил. Умаявшиеся от мучительной езды на верблюде, туристы раскорякой разбрелись каждый по своей палатке и повалились на ковры и кошмы, устилающие плотно утрамбованную землю. В каждом домике были приготовлены ласты, трубки и маски для подводного плавания, но на них никто и не взглянул. Все. Хорошенького понемножку.

Но никто не умер. Не прошло и двадцати минут, как воскресшие путешественники, переодетые в купальники, шлепая устрашающих размеров ластами, направились к специально приготовленным сходням – прыгать вниз, в коралловый подводный рай. Наши герои тоже прогулялись, ополоснулись, смыли синайскую пыль и вернулись в родное бунгало – поваляться на песочке. Постепенно и другие путешественники повылезали на раскаленный песок – позагорать, погреться на солнышке после ледяной – аж +22°! – воды Красного незамерзающего моря. После привычных 28–30° в Средиземном – это просто Ледовитый океан!

Многие раскрепощенные девицы, пользуясь свободой от цивилизации, не стесняясь, скинули верхнюю часть купальников и разлеглись на соломенных циновках, подставив под солнечные лучи весьма аппетитные западные полушария. Нижняя часть купальников тоже не обременяла обилием ткани, так что, как выразился Казанова, знаток местных идиоматических выражений, «было чем промыть глаза». Худосочная Машка, поежившись, посмотрела на эту выставку обильной женской плоти и тяжко вздохнула – комплекс неполноценности, возникший еще в золотую пору полового созревания, вновь дал о себе знать. Ее маленькие груди, похожие на недозрелые лимоны, не шли ни в какое сравнение с памелами, дынями или персиками, с гордостью выставленными на всеобщее обозрение. Мужчины-бедуины, обслуживающие отдыхающих, сидели на корточках поодаль, рядом с хозяйскими палатками, в которых женщины готовили еду, со знанием дела рассматривали выставленный для обозрения товар и изредка зычно гаркали на маленьких девчонок, посмевших высунуть нос из женской палатки, чтобы попрыскать в кулачок, глядя на откровения европейской культуры.

Давид полюбовался на каменные черноусые изваяния, наблюдающие за отдыхающими, на шустрых девчонок, черными ящерками снующих между хозяйскими палатками, и вдруг негромко свистнул, как бы от изумления. Задремавшая было законная мегера приоткрыла один зеленый глаз – что? Ревниво проследила за приподнявшимся на локтях в позе крокодила супругом, уверенная, что он «промывает глаза» и обнаружил действительно что-то достойное внимания. Она ошиблась.

Внимание мужа было приковано к толстой пожилой бедуинке, неторопливо направлявшейся к отдыхающим. Она была одета в обычное длинное, до пят, черное платье, вышитое разноцветным крестиком, босая, голова покрыта темным тяжелым покрывалом, и Машка удивилась, чего вдруг благоверный так заинтересовался ею. Потом Машка разглядела необычный головной убор, нахлобученный поверх покрывала и представляющий собой что-то вроде корзинки с плоским дном, как зонтиком прикрывающей старуху.

Подойдя поближе к изнемогающим от непосильного отдыха туристам, старуха поставила на землю свою ношу, и Машка, приглядевшись, увидела, что это действительно невысокая корзинка, сплетенная из волокон финиковой пальмы – обычного местного материала для всевозможного плетения – циновок, корзин, ширм и прочей домашней утвари. Старуха села в тень от ближайшей тростниковой палатки, оценивающе оглядела размякших на солнышке туристов и, приподняв свою плоскую корзинку, встряхнула ее. Над невысокими коричневыми краями взлетели, блестя полированными боками, большие морские раковины. Взлетели, перевернулись в воздухе и опять шлепнулись в корзинку. Туристы тупо взирали на непонятный аттракцион.

– Что это? – Машка повернулась к знатоку местных обычаев.

– Гадалка, – живо откликнулся муж, уже поднимаясь на ноги с явным намерением воспользоваться предлагаемыми услугами. – Пойдем, гадание на раковинах – это может быть интересно! Это не часто встретишь!

Супруги подошли к местному оракулу, присели на землю, и Машка увидела, что широкая плоская корзина до половины была заполнена плотным морским песком. На нем живописной горкой лежали довольно большие разноцветные, отливающие перламутром раковины с причудливыми отростками – из тех, в которых слышится морской прибой.

Маша перевела взгляд на гадалку – такую же экзотичную, как и ее раковины. Были видны ее лицо и шея – наверное, она уже вышла из возраста, в котором скромные женщины закрывают себя целиком. Коричневое, как корица, морщинистое лицо было покрыто татуировкой – синие и зеленые узоры кружевом покрывали шею, подбородок и щеки, поднимались на прямой точеный нос, вились между черненых сурьмой бровей. Широкие ноздри были проколоты и увиты многочисленными золотыми серьгами, бесконечные золотые цепочки переливались на впалой груди, как на новогодней елке, пальцы были сплошь покрыты массивными золотыми кольцами с блестящими разноцветными камнями. Словом – цыганский восточный изыск во всей красе.

Единственным, что никак не соответствовало стандартному облику цыганки, были глаза. Они ошеломляли. Пронзительно голубые, яркие, драгоценными сапфирами они сияли на темном лице и, обведенные черной сурьмой, казались неправдоподобно сказочными, завораживающими. Контраст темной, почти черной кожи и светлых глаз был такой, что казалось, словно глаза покрыты бельмами, слепые, как у римских статуй. Жуткое ощущение! Машка тут же вспомнила взгляд Салмы, матери Хоснии, когда та выбегала из дверей банка, – тот же бьющий током пронзительный взгляд светло-голубых глаз на темном лице.

Гадалка вонзила свой магический взор в подошедшую парочку, внимательно осмотрела смазливого парня, свободно присевшего перед ней, а потом – рыжеволосую красотку, поежившуюся под ее взглядом. На руках обоих – обручальные кольца, значит – супружеская пара. У парня на левом мизинце необычное кольцо, украшенное полосатым «джазом», очень интересно, откуда оно? Оно явно арабского происхождения. Парень – араб? Непохоже, держится по-европейски, но внешностью египтянин. Девушка – явно русская, но цепочка на груди такая странная, такая знакомая, с арабской надписью… Где-то я такую видела, хотя девушка незнакомая?.. Ну хорошо, нужно работать. Интересно, почему они подошли – из простого любопытства или на самом деле есть проблемы? Что они хотят знать?

Гадалка привычным движением собрала топорщащиеся раковины в невысокую горку, подкинула их, и они упали на песок в корзине, цепляясь длинными отростками и образуя причудливый рисунок. Машка залюбовалась радужными переливами перламутра, но неожиданно низкий, хрипловатый голос вернул ее к действительности:

– Брось монету на раковины! – Старуха довольно сносно говорила на иврите, только жесткие горловые звуки выдавали арабский акцент.

– Монету? – Маша оглянулась на спутника. – У меня нет денег!

Давид растерялся, пошарил в набрюшной сумке и вытащил стошекелевую купюру. Глаза гадалки жадно загорелись, но она отрицательно качнула головой, покрытой черным платком:

– Нужна монета.

– Ну так дай нам какую-нибудь монету, а я потом заплачу тебе! – Давид повертел перед ее глазами шуршащей бумажкой.

– Нет! Иначе не сработает! Нужна ее монета, из ее рук! – настаивала гадалка, хотя у нее слюнки текли при виде лакомого кусочка. Но она была честной гадалкой и не могла нарушить вековой ритуал.

– Но у меня действительно ничего нет! – Машка оглядела свое голое тело, лишь частично прикрытое купальником, и вспомнила Зощенковскую «Баню» – «кругом живот да ноги». Что тут поделаешь?.. Руки ее, бесцельно блуждающие по груди, натолкнулись на старинную золотую цепочку, которую она привыкла считать частью собственного тела. – Вот! Единственная монета! Подходит?

Старуха протянула руку, но девушка быстро отпрыгнула:

– Нет! Только для гадания! Я не отдам ее тебе!

– Да! Монета только для раковины! Мы расплатимся бумажными деньгами, – тут же вступился Давид, повторив фразу по-арабски, чтобы старуха поняла до конца и не устроила потом скандал. Это было не безопасно.

– Кайс! – подтвердила гадалка, как-то странно взглянув на арабского еврея, и продолжила: – Давай монету. Бросай на раковины! С цепочкой тоже сойдет!

Машка, помедлив, вопросительно взглянула на супруга, и, получив его одобрение, сняла с шеи цепочку и, свернув ее в кольцо, бросила внутрь корзины, в полной уверенности, что семейную реликвию она видит в последний раз в жизни.

Цепочка, развернувшись и блеснув на солнце, змейкой упала на песок, а тяжелая старинная монета попала в большую розовую раковину, прямо в ее середину, казалось, облитую блестящим атласом. Старуха, очень довольная, живо подхватила выбранную таким образом раковину, огладила ее, что-то зашептала внутрь, как будто спрашивала, потом приложила к уху – точь-в-точь, как мобильный телефон. Послушала, опять спросила, и опять приложила к морщинистому уху, которое специально выпростала из-под платка. Послушала, и недоумение вдруг разлилось по старому лицу. Подозрительно поглядела на рыжеволосую хозяйку монеты, потом с сомнением – на раковину, и опять поднесла к коричневому уху первобытный мобильник.

– Что? – не выдержал Давид. – Что она говорит?

– Раковина говорит, – сама себе не веря, медленно выговорила ворожея, – что у владелицы монеты родится потомок султана и пророка! И что он уже в пути!

Немая сцена.

Когда первый шок прошел, Давид слегка отодвинулся от жены и начал прокурорским тоном:

– Ну-с! Когда начинаем бракоразводный процесс?

– Дурак! – мгновенно окрысилась любящая супруга. – Нашел чему верить!

– Нет! – обиделась гадалка. – Раковины говорят правду. Не надо смеяться! – Она зло сверкнула глазами на разбитного парня и прибавила: – Я сама не понимаю, но раковина сказала именно это. Потомок султана и пророка!

– Вроде, после Мухаммеда пророков больше не будет, – заметил знаток Корана.

– Она не сказала – пророк! Она сказала – потомок пророка!.. Смотри, твоя жена – рыжая! Может, она ведет свой род от Пророка?

– Она – из России! Половина России – рыжие. И не из-за Мухаммеда, клянусь его бородой! – патетически воскликнул возмущенный Давид.

Почему-то это глупое открытие задело его за живое. Он еще раз скептически оглядел жену. Жена как жена. Что в ней может быть особенного? Ну рыжая. Ну худая как щепка. Ну похожа на фрески из пирамид. Словом – жена. Тоже мне – мать султана!

Гадалка между тем внимательно изучала раковину – источник необъяснимых сведений. Очень, очень странно! Всегда все было просто и понятно! Что же случилось сейчас? Не повреждена ли она? Не вселился ли в нее шайтан? Аллах всемогущий, до сих пор раковины говорили правду, одну только правду, ничего, кроме правды! Что это с ней стряслось?..

А может, не с ней? Может, дело в монете? Может, это она – обманщица? Где она?

Старуха наклонилась, и извлекла из песка золотую змейку. Поднесла к глазам, изучая мельчайшие подробности. Странно. Откуда такая у русской девушки? Тяжелые звенья жирного старинного золота, литые, такие она видела только в сундуке своей свекрови. И монета – маленькая, но тоже тяжелая, со странным рисунком. Старуха прищурила голубые проницательные глаза: по кругу надпись как будто по-арабски, и внутри тоже – арабский. Жаль, что не прочесть – уж очень мелко написано. Где-то она видела такую, и вроде бы – недавно… Где?

– Тут написано по-арабски… – Жилистой рукой она протянула монету Давиду. – У тебя, сынок, глаза молодые, может, разберешь?

– Нет Бога, кроме Аллаха, и Магомет пророк его! – отчеканил Давид, как в школе перед уроком. Он тысячу раз пытался прочесть загадочную надпись дома, и давно выучил ее наизусть. – Монета арабская, это мы знаем. А вот в середине что-то странное, написано по-арабски, а прочесть не могу – язык не тот… Господи, бабушка, что с вами?!

Старуха вдруг подскочила на месте, будто ее ужалила змея, и, забыв про раковины, бросилась с криком в дальнюю палатку. Супруги с недоумением глядели ей в след.

– Скорпион? – предположил ошарашенный муж, оглядывая песок. – Сошла с ума?

– Забыла суп на плите, – объяснила жена. – Сейчас выключит и вернется.

И точно. Старуха, довольная и умиротворенная, вновь показалась в проеме палатки. Но не одна. Она важно прошествовала на прежнее место, вслед за ней шли две высокие темные фигуры. Как охрана в супербоевиках. У Давида нехорошо екнуло сердце. У мужчины, закутанного, как все бедуины, в длинную галабию и клетчатую куфию, было видно только лицо с черной как смоль бородой, и он казался вылитым разбойником из арабских сказок. Вторая фигура была женской, и наш храбрый турист облегченно вздохнул.

Женщина, закутанная в бесконечные накидки, казалась черным столбом без лица и рук, лишь круглый, выпуклый как мячик живот, нарушал монотонность фигуры. Давид всмотрелся в приближающихся людей, и ему показалось, что они ему чем-то знакомы. Он поморщился. Бедуин-бандит и его беременная жена? Не может быть! Но было что-то знакомое в походке, пропорции тел, где-то в закоулках памяти отпечатался похожий образ, и Давид, напряженно вглядывающийся в приближающиеся фигуры, вдруг изумленно ахнул – Ружди и Хосния! Ну конечно! Ружди – как две капли воды похожий на своего отца в ювелирной лавке, и его беременная жена!

Те тоже замерли, пытливо вглядываясь в знакомые лица, не понимая, как врач и банкир могли очутиться среди пастушеского стойбища. Вгляделись, поняли, узнали… Господи, какая встреча! Какая радость! Как вы здесь очутились?.. Охи, ахи, объятия, поцелуи…

Старуха сидела, как громом пораженная, переводя выпученные сверкающие глаза с одного лица на другое. Они что – знакомы?! Похоже, эта встреча потрясла ее гораздо сильнее, чем пророчество раковины.

Через несколько минут приветствий и расспросов все встало на свои места. Благополучно забеременевшую Хоснию мать услала к бабушке на Синай. Вместе с мужем, разумеется, тем более что изучение Синайского диалекта входило в планы его научной работы. Хосния, округлившаяся и счастливая, погладила вполне заметный животик, и все радостно засмеялись – каждому из присутствующих был понятен этот жест и все переживания, связанные с ним.

Бабушка важно сидела над своими раковинами, благосклонно слушая сбивчивый, живой гомон молодежи. Кайс! Такой и должна быть молодежь – веселой и беззаботной!

Поуспокоились и продолжили разговоры уже в палатке гостеприимных хозяев, попивая обжигающий приторно-сладкий крепчайший чай «крокодил» из крохотных, как наперсток, чашечек. Вместо сахара – финиковый мед. Совсем как дома. Болтали, вспоминали знакомство с Ружди на Мертвом море, знакомство с Хоснией в лаборатории генетического центра…

– Кстати, о генетике, – оживился Давид. – Вы вот не знаете, с кем сидите! Позвольте представить, – он шутовски поклонился в сторону жены, – будущая мать султана и пророка!

– Что? – нахмурился Ружди и огладил бороду. Он, как правоверный мусульманин, не принимал такие шутки. – Что ты несешь? Чай слишком крепкий, да?

– Чай тут ни при чем. Это сказали раковины. – Кивок в сторону бабушки, степенно восседающей на вышитых верблюжьих кошмах.

– Что?!

– Ах, да, именно за этим я тебя и позвала, сынок, – встрепенулась ворожея и в двух словах объяснила суть дела. Все зачарованно слушали. – Раковины никогда не лгали и не ошибались. Я думаю, что дело в монете. Ты ведь ученый, сынок, прочти, что на ней написано…

Давид протянул закутанному в галабию кочевнику семейное сокровище. Так странно было отождествлять бандита, обросшего угольной бородой, с красавцем-профессором, всегда излучающим шарм и блистающим голливудским лоском…

Тот взял украшение, повертел в руках, взвесил на ладони тяжелую цепь, прищурился, стараясь разглядеть тонко выбитый текст. Потом встал, порылся в каких-то кофрах, играющих в палатке роль шкафов, извлек на божий свет лупу и опять уставился на монету.

Потом судорожно зашарил на груди под рубашкой, и Машка невольно подумала, что здесь, в палатке, наверное, полно насекомых. Ей сразу же тоже захотелось почесаться, но воспитанная доктор силой воли победила зуд.

– Вот она! – удивленно произнес профессор, расстегивая ворот галабии и показывая всем цепочку с золотой монетой у себя на груди, затерянную в черной шерсти. – Она здесь, у меня. Откуда же взялась эта?

– Эта – Машина! – в один голос вскричали Давид и Хосния.

В домашней обстановке бывшая студентка скинула тяжелое черное покрывало и осталась только в легком, полупрозрачном белом платке. Маша первый раз увидела тяжелые, завязанные в высокий узел черные волосы, и подивилась, какие они длинные и блестящие.

– Но они абсолютно одинаковые! – возразил профессор. В каждой руке у него блестели цепочки, и все могли убедиться в их идентичности. – Я уже видел эту цепочку у Маши там, возле Мертвого моря, но думал, что они просто похожи немного… А они совершенно одинаковые! Абсолютно! Этого не может быть!

– Объясни толком, что ты увидел, – попросил Давид. – Что там написано. Ты смог прочесть?

– Я смог прочесть это еще десять лет назад! Когда научился читать! Эти монеты абсолютно тождественны! И обе они – из дворца Гаруна аль-Рашида!

– Прости, какого дворца?.. Из «Тысячи и одной ночи»? В голливудской постановке?.. По-моему, чай действительно слишком крепкий, – заметил Давид, проницательно поглядывая на завравшегося профессора.

– Не веришь? Вот, смотри! Здесь, по кругу надпись… – Темный палец ткнул в золотой диск.

– Знаю! Сам прочел. Первая сура Корана.

– А здесь? В центре?

– Не знаю, в том-то все дело! Написано арабскими буквами, но я не понимаю – что!

– Правильно, что не понимаешь! – восхитился профессор, словно получил верный ответ от нерадивого ученика. – Не понимаешь, потому что написано по-персидски, и не просто на фарси, а на том языке, который использовали в восьмом веке. Смотри, – он начал читать: – «Харун Главный…». Это монета Гаруна аль-Рашида, знаменитейшего из султанов Абассидского Халифата! Он основал Багдадский университет и библиотеку, прославился мудростью и добродетелью. Прозвище «Справедливый» дано ему отцом, аль Мадхи, при восшествии на престол. Жил 43 года – с 766 по 809 год нашей эры, причем, что интересно, взошел на престол в возрасте 20 лет и правил 23 года. И чем правил – Абассидским Халифатом, простирающимся от Китая до Атлантического океана! Не шутка! Столица – Багдад, как документально зафиксировано в сказках «Тысячи и одной ночи». Аллах всемогущий! – Он передал цепочку Маше. – Откуда она у вас?

– Из дома, из Санкт-Петербурга, – ничего не понимающая Маша пожала прямыми плечами. – Передается от отца к сыну уж не знаю сколько поколений. У меня нет брата, и папа передал ее мне… Я даже не знаю, как она появилась в семье.

Ружди задумчиво смотрел на нее агатовыми восточными глазами, мерцавшими над черной короткой бородой.

– Санкт-Петербург? Далековато… Хм… Полагаю, что тут возможны несколько вариантов… – Профессор в галабии встал и, раздумывая, стал качаться на носках, как всегда делал, даже во время лекции. – Во-первых, цепочку с монетой могли купить ваши предки у каких-нибудь купцов с Востока, а потом передавать по наследству, как золотой предмет. Во-вторых, ее могли купить как сувенир – например, в Самарканде или Бухаре, у какого-нибудь незадачливого торговца, не представляя ее истинной ценности. А в-третьих… – Ученый замер перед владелицей цепочки, значительно поднял указующий перст и стал поразительно похож на Учителя в медресе. – Очень может быть, что эта монета действительно досталась вам от предков, живших на территории Арабского Халифата, например, в Египте.

– Это – скорее всего, – подтвердил уверенный в своих предположениях Давид. – Маша – истинная египтянка, посмотрите только на ее фигуру! Я уж не говорю о темпераменте!

Супруга зарделась, а воспитанный профессор сделал вид, что не слышал последнего замечания.

– Еврейские семьи путешествовали из Северной Африки и из Палестины, которая в то время, кстати сказать, тоже входила в Халифат, на север. Через Балканы, в северную и центральную Европу – современные Польшу, Венгрию, Румынию, а оттуда – в Россию, где и оседали…

– Верно, – оживилась Машка. Такой экзотический вариант ей очень нравился. – Папа мне всегда говорил, что наша семья – выходцы из Германии.

– Ну вот видите! Так что вполне возможно, что в вашем роду есть египетские корни. Мало того, – бандит-бедуин озорно улыбнулся улыбкой Омара Шерифа, – может быть, мы родственники! Мне доподлинно известно, что наша семья никогда не уезжала из Египта – как жили в Александрии сотни лет, так и продолжают жить. И все они, от отца до глубоких предков, были золотых дел мастерами. Ты помнишь? – Он живо обернулся к однокласснику. – Ты помнишь отцовскую лавку?

– Вот там был бы рай для тебя, дорогая! – Давид нежно обнял жену. – Сколько украшений. И каких! То кольцо с алмазом – детская игрушка!

– Ну это не совсем так, – засмущался потомок ювелира, привыкший считать родным домом пещеру Аладдина. Он застенчиво улыбнулся, потом опять перешел на привычный научный тон: – Вполне возможно предположить, что обе цепочки вышли из одних рук, настолько они похожи. И если дать волю фантазии – поскольку документов у нас нет, – то почему бы не допустить, что мы – родственники по крови. Как? Представьте себе двух братьев, получивших в наследство от отца две одинаковые цепочки в восьмом веке. Один остается продолжить отцовское дело в Александрии, а другой безумно влюбляется в красавицу-еврейку и уезжает с ней в далекую Палестину, а потом и дальше, не подозревая, что его потомки найдут себя в заснеженной России…

– Сказка, – почему-то вздохнув, мечтательно проговорила Маша. – Ну что ж, дорогой брат, я принимаю вашу версию! Господи, всю жизнь я мечтала о старшем брате!

Высокий бородатый бедуин протянул руки, обнял новоявленную рыжую русскую сестру, и они по-братски расцеловались под восхищенные аплодисменты присутствующих.

– А не может быть так, что вы оба – потомки самого султана? – предположил Давид. Все-таки пророчество о рождении потомка султана прочно засело у него в голове и не давало покоя.

– Или мы, или ты! – весело рассмеялся Ружди. – Твой сын тоже может быть потомком. Ты забыл о себе? Ну-ка, выкладывай, какие у тебя корни?

– Сам знаешь, что никаких, – пробормотал уязвленный Давид. – Чего тут рассказывать – родился в Александрии, вместе же выросли! Помнишь, как за тутовыми ягодами лазали и как обоих пороли за испачканные рубашки… Какие же тут корни?

– При чем тут рубашки! Вспоминай, у вас, часом, не передается семейная реликвия? Какой-нибудь старинный кинжал или сабля висит на стене? Одежда или книга, гравюра или просто предание?

– Да нет… – Давид подумал, пожал плечами, вспомнил тесную квартирку родителей с белеными стенами, телевизор, покрытый кружевной салфеточкой. – Какие там реликвии… Бедны были, как церковные крысы… Только вот это отцовское кольцо…

– Какое кольцо?! – подпрыгнул профессор. – Ну-ка, давай его сюда!

Давид, пожав плечами, стянул с мизинца серебряное кольцо, подаренное отцом на свадьбу, и передал ученому другу. Тот со знанием дела осмотрел ювелирное украшение и присвистнул:

– Джаз! Полосатый! Настоящий!

Машка моргнула:

– Почему – джаз?

Ученый поднял голову и тупо посмотрел на нее: