Текст книги "Любовь"

– Я все слышу! И как это прикажешь понимать?

– Никак, Вида. Ты же сама говоришь: он был святой!

– Вот тут я спорить не стану!

Ромен налил в кипяток жидкого мыла. Приятно было взбить ладонями мыльную пену, хотя горячая вода больно кольнула синяки на костяшках пальцев. Бок болел куда больше, когда он стоял у раковины, но ему было спокойнее слушать, как собачатся бабушка с дедом по поводу прошлой жизни. Так он меньше боялся.

Девушка не прошла мимо нужного дома, и старик с мешком «Айс-офф» не ошибся: это был величественный красивый дом, и высоким треугольником крыши над третьим этажом он и впрямь напоминал церковь. На ступени крыльца, покосившиеся и поблескивающие ледяной коркой, надо было наступать осторожно, потому что перила отсутствовали и опереться было не на что. Но девушка, уверенно стуча каблуками, прошествовала по дорожке к крыльцу и быстро поднялась к двери. Не найдя дверного звонка, она занесла руку, чтобы постучать, но замерла, заметив внизу справа полоску света. Она сбежала вниз по покосившимся ступеням и мимо торчавшей из земли шиферной плиты прошла к железным ступенькам, на которые падал свет из окна. Здесь она оказалась укрытой от порывов морозного ветра. Рядом с окном девушка заметила дверь. Она вела в помещение под домом, которое называется «садовой квартирой» в цокольном этаже, а по-простому – в подвале. Заглянув в окно, она заметила сидевшую за столом женщину, а на столе перед ней дуршлаг, ворох газет и салатницу. Девушка постучала в стекло и, когда женщина подняла на нее взгляд, улыбнулась. Женщина медленно встала со стула, но к двери метнулась довольно резво.

– Что надо? – дверь чуть-чуть приоткрылась, и в щелке показался серый глаз.

– Я насчет работы, – ответила девушка. Из щелки потянуло запахом моря.

– Тогда тебе не сюда! – И женщина захлопнула дверь.

Девушка принялась дубасить по двери кулаком и закричала:

– Там сказано: Монарх-стрит! И это дом номер один!

Ответа не последовало, она вернулась к окну и зацокала по стеклу ногтями левой руки, а правой прижала к стеклу газетную вырезку.

Женщина подошла к окну, посмотрела на девушку с нескрываемым раздражением, потом перевела взгляд с юного лица, на котором застыла умоляющая улыбка, на клочок бумаги. Она сощурилась, снова взглянула на лицо девушки, потом опять на клочок бумаги. Женщина двинулась к двери, исчезнув из поля зрения, но перед этим девушка заметила, как в ее взгляде сверкнула и угасла искорка испуга.

Впустив девушку внутрь, женщина не предложила ей сесть и ни слова не сказала. Она взяла у нее объявление и прочитала. В разделе «Требуется помощница» несколько строчек были обведены карандашом, отделявшим одно объявление от соседних вверху и внизу.

КОМПАНЬОНКА И СЕКРЕТАРЬ К ЗРЕЛОЙ ДАМЕ ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОГО ТРУДА. ПРОСТАЯ, НО ВЕСЬМА КОНФИДЕНЦИАЛЬНАЯ РАБОТА. ОБРАЩАТЬСЯ К МИССИС Х. КОУЗИ. МОНАРХ-СТРИТ, ДОМ 1, СИЛК.

– Откуда это у тебя? – неодобрительно поинтересовалась женщина.

– Из газеты.

– Да уж вижу. Из какой? «Харбор джорнэл»?

– Да, мэм.

– Когда это напечатали?

– Сегодня.

Женщина вернула объявление.

– Так, можешь присесть, – уже без ноток тревоги в голосе.

– А вы миссис Х. Коузи?

Женщина окинула девушку насмешливым взглядом.

– Будь я ею, я бы уж, наверное, знала об этом объявлении, как думаешь?

Девушка звонко расхохоталась – точно связка бубенчиков зазвенела.

– И правда. Извините!

Они сели и помолчали, потом женщина вернулась к прерванному занятию: она извлекала из креветок кишечные вены. Двенадцать колец, по два на трех пальцах каждой руки, сверкали отраженным светом от потолочной лампы и словно придавали высокий смысл ее занятию, превращая поденщину в чародейство.

– Имя у тебя есть?

– Да, мэм. Джуниор.

Женщина взглянула на нее.

– Отец придумал?

– Да, мэм.

– Господи!

– Можете звать меня Джун. Если хотите.

– Не хочу. Отец дал тебе и фамилию? Небось, Пром. Или Квайр?

– Нет. Вивиани, – ответила Джун. – С «и» на конце.

– «И» на конце? Ты вообще из наших мест?

– Раньше жила здесь. Потом уехала.

– Что-то я ни одной семьи тут не знаю по фамилии Вивиани – с «и» на конце. Да и без «и».

– О, они не отсюда. В смысле – родом.

– А откуда же?

Кожаный жакет тихо фыркнул, когда Джуниор Вивиани, пожав плечами, потянулась через стол к дуршлагу.

– С севера. А можно я вам помогу, мэм? – спросила она. – Я довольно хорошо готовлю.

– Нельзя! – Женщина вскинула ладонь, пресекая возможные возражения. – Тут нужна особая сноровка.

Клубы пара поднимались от закипающей воды в кастрюле на плите. Позади стола высился громадный буфет со множеством дверец, отдраенных дочиста, цветом напоминавших вымешанное дрожжевое тесто. Молчание, повисшее над горкой креветочных панцирей, стало напряженным. Джуниор Вивиани заерзала, и кожа ее жакета жалобно заскрипела.

– А миссис Коузи сейчас здесь, мэм?

– Здесь.

– Можно мне с ней поговорить?

– Дай-ка я еще разок взгляну на твое объявление! – Женщина обтерла руки о кухонное полотенце, прежде чем взять газетную вырезку. – Весьма конфиденциальная, ишь ты! – Она скривила губы. – Уж в этом я не сомневаюсь. Тут все ясно! – сказала она, сжав бумажку большим и указательным пальцами, и затем выронила ее так, словно выбрасывала грязный подгузник в помойное ведро. Она снова обтерла руки и осторожно взяла креветку. В глубине плоти моллюска вилась темная нежная нить. Ловким движением опытного ювелира она нащупала ее пальцами и выудила.

– Так я могу повидать миссис Коузи, мэм? – Джуниор спрятала подбородок в ладони, для верности сопроводив свой вопрос улыбкой.

– Почему нет, конечно! Иди вверх по этой лестнице, потом поднимись еще на этаж. На самый верх! – И она махнула рукой в направлении ступеней, начинавшихся от алькова рядом с плитой. Джуниор поднялась.

– А тебе, я так понимаю, не интересно, как меня зовут?

Джуниор резко обернулась – на лице улыбка смущенная и одновременно виноватая.

– Нет, ну что вы, мэм! Простите! Конечно, интересно! Очень даже. Я просто немного нервничаю.

– Кристин меня зовут! Если получишь эту весьма конфиденциальную работу, тебе стоит его запомнить!

– Надеюсь! Приятно познакомиться, Кристин. Правда! Говорите, на второй этаж?

Стук ее каблуков растаял высоко на лестнице.

Кристин отвернулась. Ей бы надо было сказать: «Нет, на третий!» Но она не сказала. Вместо этого взглянула на красный огонек разогретой рисоварки. Собрав креветочные панцири, бросила их в кипящую воду и уменьшила огонь. Вернувшись к столу, взяла головку чеснока и, как всегда, любуясь своими пальцами в кольцах, очистила два зубчика. Потом мелко нашинковала чеснок на разделочной доске и оставила там лежать. Старенький холодильник «Филко» урчал и чуть подрагивал. Кристин похлопала его ладонью, словно в утешение, потом нагнулась к нижней дверце буфета и подумала: «И что же она удумала на этот раз? Небось, трясется от страха или собирается с духом, чтобы устроить мне очередную подлянку? Хотя… что она может? Но как она умудрилась отправить объявление в газету, не сказав мне ни слова?»

Она достала серебряную супницу со стеклянной чашей и со вздохом посмотрела на почерневшие завитки двойной буквы «К» на крышке. Как и все резные буквы в этом доме, двойная «К», некогда служившая украшением, со временем стала едва заметной. Даже на ручке ложки в кармане ее фартука эти же инициалы, спаренные навсегда, стерлись бесследно. Это была небольшая кофейная ложка, но Кристин пользовалась именно ею, чтобы не забывать девчушку, которой эту ложку когда-то подарили, и чтобы не расставаться с воспоминаниями, которые эта ложка у нее вызывала. Как она выковыривала ею кусочки персиков из домашнего мороженого, не в силах устоять перед искушением, не обращая внимания на колкие песчинки, которые ветер с океана швырял на сладкий десерт и вообще на все вкусности, взятые ими с собой на пляжный пикник.

Кристин привычно вымыла с мылом стеклянную чашу супницы, вытерла ее насухо, а тем временем ее мысли беспокойно метались, перескакивая с детских пикников на очиститель для раковин «Сильвер дип», с просоленного прибрежного воздуха на ватные палочки «Кью-типс», и наконец на допрос, учиняемый в эту минуту самой мерзкой женщиной в здешних краях. Сидя напротив беззастенчиво врущей Джуниор-Можете-Звать-Меня-Джун, Кристин мысленно сравнила свое тело, каким оно было сорок – да нет, даже тридцать лет назад – с телом этой девчонки и – победила! У девчонки были красивые ноги (правда, из-за высоких сапог, кроме коленок и ляжек она ничего не разглядела как следует) и узкий выпяченный зад, – сегодня от таких задниц все прямо с ума сходят. Но ничего в ней не было такого, что могло бы составить конкуренцию Кристин образца 1947 года, когда пляж был цвета свежих сливок, а искрящиеся и грозящие всосать зазевавшегося пловца волны набегали на песок из океана такой ослепительной синевы, что ломило в глазах.

Лицо девицы… Вот тут сирена зависти завыла вовсю. Лицо и волосы роскошные, как у амазонки. Поначалу Кристин не могла от нее глаз оторвать, потом, спохватившись, притворилась, будто заинтересовалась газетной вырезкой. Если бы не эта вырезка, она бы ни за что не впустила в дом незнакомую девушку без сумки. А разделка креветок дала ей возможность выиграть время, чтобы, изучив гостью, получить некоторое представление о том, чем она дышит (не так уж важно, кто она). К тому же ее занятие было отличным предлогом не встречаться с ней глазами, потому что ей не понравилось, как замирало ее сердце всякий раз, когда она ловила взгляд гостьи. Обескураживающий взгляд недокормленного ребенка, которого хотелось то ли приласкать, то ли отшлепать – так откровенно просительно девица таращилась на еду.

Кристин вмешала нашинкованный чеснок в расплавившееся на сковороде масло и начала готовить загуститель соуса. Она насыпала в желтую масляную лужу немного муки и стала наблюдать, как, поджарившись, мука коричневеет, затем разбавила загустевшую массу креветочным бульоном и растерла оставшиеся комочки.

Я довольно хорошо готовлю, сообщила наглая девица, норовя залезть немытыми руками в блюдо с очищенными креветками. И раньше жила здесь, так она заявила – и кому? Женщине, которую тут все знали и которая сама всех знала – каждого черного, когда-либо родившегося на побережье от Ниггерхед-Рок до Сукер-Бей, от Ап-Бич до Силка, да еще добрую половину из тех, кто родом из Харбора, где она прожила (или впустую потратила?) большую часть своей жизни. Джуниор Вивиани. С «и» на конце. Похоже на фамилию в бейсбольной карточке. Так отчего же у нее замерло сердце? Неужели она боялась, что вдруг покраснеет, признав в девице родственную душу, и в ее голосе зазвенит сталь, а язык станет острым как лезвие бритвы, чтобы разом отсечь даже малейшую возможность сближения? Все явные признаки бездомной жизни юной беглянки были так ей знакомы: обмылок в общественной уборной на автобусной станции, чужие недоеденные сэндвичи, давно не мытые волосы, мятая одежда, в которой и бодрствуешь, и спишь не снимая, отсутствие сумки, зубы, которым жевательная резинка заменяет зубную пасту. И на что она такая сдалась Хид? И как в газете появилось это объявление, если в доме не работает телефон? Ей мог помочь паренек Гиббонсов – в дополнение к работе во дворе он мог сбегать по ее поручению в редакцию. Как бы там ни было, это ловушка, расставленная змеюкой на высоких каблуках. Ишь ты, придумала новый способ уворовать ее будущее – как уже однажды украла ее прошлое.

– Будь я проклята, – прошептала она.

Кристин раздвинула пальцы, чтобы испытать знакомый прилив восторга, который вызывали у нее бриллианты. Потом взяла рис, креветки, соус и по привычке сноровисто и изящно уложила их слоями в сотейник. В сотейнике блюдо не остынет, пока она будет делать легкий салат. Потом она все выложит на серебряный поднос, поднимется по трем лестничным пролетам – и пусть всем этим подавится наимерзейшая тварь на свете…

– Боже ты мой! Снег! – Слегка раздвинув портьеры, но не поворачивая головы, произнесла миниатюрная дама. – Подойди и посмотри. Снег – и где! В наших краях!

Джуниор приблизилась к миниатюрной даме у окна и вгляделась через стекло на улицу, стараясь увидеть, но не видя, снежинки. На вид даме было не меньше шестидесяти – волосы черные как смоль на фоне серебряной каемки у корней – но при этом она пахла как маленькая девочка: ромовым леденцом, травяным соком и мехом.

– Странно, правда? У нас тут никогда не бывает снега. Никогда!

– Я видела, как мужчина посыпал дорожки антиобледенительной солью, – заметила Джуниор. – Раз он ее купил заранее, значит, знал, что она ему понадобится.

Передернув плечами, дама обернулась. Это что такое? Девушка обозвала ее лгуньей, едва поздоровавшись…

– Ты здесь по поводу работы? – Дама чиркнула взглядом по лицу Джуниор, потом внимательно оглядела ее одежду. Она узнала о приближении девушки задолго до того, как услышала на лестнице стук ее каблуков: судя по звуку шагов, это были не Кристин и не Ромен. И она проворно заняла позицию у окна и приняла нужную позу, чтобы произвести определенное впечатление. Но зря она утруждалась: девушка оказалась совсем не такой, какой она себе ее представляла. И дело не только в неухоженных волосах и дешевенькой одежонке – соискательница держалась и разговаривала с дерзкой непринужденностью.

Например, так прозвучало небрежное «Ага!», которым она отозвалась на вопрос Хид.

– Ты хочешь сказать: «Да»?

Как и в кухне внизу, в этой комнате был очень яркий свет – словно в супермаркете. Горели все лампы сразу – их было шесть? Или десять? – и каждая ничем не уступала люстре. Взбираясь по неосвещенной лестнице и то и дело оглядываясь через плечо, Джуниор гадала, что находится в других комнатах. Казалось, женщины в этом доме жили под лучами прожекторов, и их разделял – или соединял – лишь мрак между ними. Она с нескрываемым интересом разглядывала безделушки, захламлявшие столы и секретеры, и ждала, когда миниатюрная дама нарушит наступившее молчание.

– Меня зовут Хид Коузи. А тебя?

– Джуниор. Но вы можете звать меня Джун.

– О боже! – воскликнула Хид, и ее ресницы тревожно затрепетали, точно кто-то пролил красное вино на светлый бархат: ой, простите, ну конечно-конечно, ничего страшного, правда, очень трудно будет отчистить… Двинувшись прочь от окна, дама шагала медленно, осторожно лавируя между загромождавшей комнату мебелью. Оттоманка, два туалетных столика, два секретера, два приставных столика, стулья с высокими спинками и низкими сиденьями. Но все это затмевала кровать, над которой висел огромный портрет мужчины. Наконец Хид уселась за небольшой секретер. Умостив руки на коленях, она кивком пригласила девушку занять стул напротив.

– Расскажи, где ты раньше работала. В объявлении ничего не сказано про резюм, но мне нужно знать о твоем опыте работы.

Джуниор невольно улыбнулась: дама произнесла «резюме» как резюм.

– Мне восемнадцать, и я могу делать все что угодно. Что угодно!

– Это прекрасно. Но что насчет рекомендаций? У тебя есть рекомендации? Я могу с кем-то связаться?

– Не-а.

– Так, а как же мне узнать, честная ли ты? Не болтливая ли?

– Письмо вам ничего не скажет, даже если там будет написано все как надо. А я вам говорю: я – такая. Наймите меня – и сами увидите. А если я окажусь недостаточно для вас хорошей, ну тогда… – и Джуниор развела руками.

Хид тронула свои губы тыльной стороной ладошки, маленькой, как у ребенка, и скрюченной, как куриное крылышко. Она обдумала свою внезапно возникшую антипатию к этой Джуниор-Но-Вы-Можете-Звать-Меня-Джун и пришла к выводу, что беззастенчивая прямота девчонки – пусть и не позерство, но явно игра на публику. И еще она вот о чем подумала: так ли уж глубоко сидит в этой девчонке ее дерзкая самоуверенность? Хид сейчас нуждалась в помощнике, достаточно голодном и алчном, кого, следовательно, легко было прельстить или убедить сделать кое-что для нее… Потому что ситуация сложилась такая, что действовать надо срочно. Кристин, в полном соответствии с ее распутной натурой, нагло тычет бриллиантами в лицо их законной владелице и постоянно таскает из дома деньги, чтобы оплачивать консультации адвоката.

– Я расскажу тебе, в чем заключается работа. Точнее сказать: твои обязанности.

– Валяйте, – Джуниор, до этого момента сидевшая перед хозяйкой дома чуть сутулясь, теперь расправила плечи и скинула жакет, при этом дешевая кожа жалобно взвизгнула. Под жакетом оказалась черная футболка, а под ней не было ничего, что поддерживало бы грудь, но Хид сразу заметила, что ничего и не требовалось: соски вызывающе торчали под тонкой тканью. В отсутствие жакета пышная шапка ее волос сразу словно увеличилась в размерах. Каскад черных штопоров, разделенных прямым пробором, в ярком свете ламп сверкал, как вороново крыло.

– Я пишу книгу, – сообщила Хид, и на ее лице засияла довольная улыбка. При упоминании о книге маска строгого высокомерия, которую она надела для этого собеседования, исчезла. – О моей семье. То есть о семье Коузи, семье моего мужа.

Джуниор взглянула на портрет мужчины.

– Это он?

– Это он. Его нарисовали с фотокарточки, так что сходство полное. Ты смотришь на чудесного человека. – Хид вздохнула. – У меня собран весь материал, но, видишь ли, кое-какие вещи требуют проверки. Даты, написание фамилий. В моем распоряжении есть все гостевые книги из отеля – думаю, за исключением двух-трех – и некоторые из этих людей, не многие, но некоторые, писали как курица лапой! Ничего не разберешь. Но, уверяю тебя, у большинства из тех, с кем я встречалась, был прекрасный почерк, потому что все мы получили изюмительное образование! Но Папа не позволял им писать печатными буквами, как это сейчас принято, рядом с росписью. Да ему это и не нужно было, потому что он ведь знал в лицо всех, кто собой чем-то представлялся и мог узнать любую роспись, хоть бы они крест поставили, но к нам, конечно же, никто не приезжал из таких, кто вместо росписи ставил крест. У наших гостей, в большинстве своем, был роскошный почерк, потому что, между нами говоря, надо не просто быть грамотным, но и занимать положение в обществе, иметь крупные достижения в жизни, понимаешь? Но какие могут быть крупные достижения с плохим почерком? А уж сегодня люди вообще пишут левой ногой!

Хид рассмеялась и добавила:

– Прости. Ты же понятия не имеешь, о чем я говорю. Я просто увлеклась, только и всего. Так всегда бывает, стоит мне начать об этом думать, – она разгладила большими пальцами отвороты домашнего халата и вновь вернулась к теме собеседования. – Но я хочу немного услышать о тебе. Джуниор, говоришь?

– Ага.

– Ну вот, Джуниор. Ты сказала, что можешь делать все что угодно, значит, где-то ты работала раньше. И если ты будешь помогать мне с книгой, я хочу знать…

– Послушайте, миссис Коузи, я умею читать, я умею писать, о’кей? И с мозгами у меня все в порядке. Хотите, буду писать под диктовку, хотите, буду печатать на машинке. Все что угодно. Хотите, чтобы я сделала вам укладку, я сделаю. Хотите принять ванну, я вам приготовлю ванну. Мне нужна работа и жилье. Я очень хорошая, миссис Коузи. Очень-очень хорошая! – И она подмигнула, заставив Хид на мгновение подумать о чем-то недосягаемом – вроде морской раковины, внезапно унесенной набежавшей волной. И, наверное, ощутив вдруг острый укол меланхолии, она подалась вперед к девушке и прошептала:

– Ты умеешь хранить секреты? – Она затаила дыхание.

– Как никто другой!

Хид выдохнула.

– Потому что это секретная работа. Никто не должен о ней знать. Никто!

– Вы имеете в виду Кристин?

– Я хочу сказать: ни одна живая душа!

– Согласна.

– Но ты даже не спросила, сколько я буду тебе платить.

– Я согласна на эту работу. А вы будете мне платить? Мне можно приступить прямо сегодня или подождать до завтра?

За дверью послышались шаги. Неспешные, размеренные.

– Завтра, – Хид произнесла это слово шепотом, но с таким напором, как будто выкрикнула.

Вошла Кристин с подносом. Ее появление ни стуком не предварялось, ни словами не сопровождалось. Она поставила поднос на секретер, за которым лицом друг к другу сидели Хид и Джуниор, и удалилась, не удостоившись ничьего взгляда.

Хид приподняла крышку со сковородки и тут же вернула на место.

– Все что угодно – лишь бы мне досадить! – заметила она.

– Выглядит соблазнительно, – сообщила Джуниор.

– Вот и ешь сама!

Джуниор поддела вилкой креветку, отправила ее в рот и мечтательно произнесла:

– М-мм… Уж точно, она знает толк в стряпне!

– Она знает, что я терпеть не могу морепродукты!

Второй этаж не поразил Джуниор аляповатым интерьером, который буквально бросался в глаза на третьем. Коридор, две простенькие спальни, чей-то рабочий кабинет и ванная комната вместе занимали такую же площадь, что и громадная зала этажом выше, где Джуниор провела два часа в попытках понять, что за фрукт ее нанимательница. Это не отняло бы так много времени, но аромат горячей домашней еды настолько ее заворожил, что она забыла обо всем на свете.

Она уже доедала вторую порцию, когда наконец начала распознавать истинное лицо, спрятанное под маской. И докапываться до смысла, скрытого за нескончаемым потоком слов. В какой-то момент она стала следить за взмахами вилки Хид и даже отвлеклась от аппетитного содержимого тарелки. Зажав вилку между большим пальцем и ладошкой, Хид обмакивала листья бостонского салата в оливковое масло и уксус, протыкала оливки, поддевала зубцами луковые кольца и роняла их обратно на тарелку – и не умолкала ни на секунду. Но ничего не ела. Потом Джуниор стала изучать беспокойные руки Хид: маленькие, гладкие как у младенца, если не считать небольшого шрама, со скрюченными пальцами, они быстро-быстро шевелились – точно рыбьи плавники, – словно норовя ускользнуть прочь друг от дружки. «Артрит? – подумала Джуниор. – Так вот почему тетка не в состоянии сама написать эту книгу? Или у нее еще какой-то старческий недуг? Потеря памяти, наверное». Еще до того как в комнату принесли еду, она заметила, как изменились интонации Хид: так вдруг меняется речь, когда попадаешь из учебной аудитории в школьную раздевалку, из кабинета директора школы в бар по соседству.

Лежа под одеялом в кровати, которую ей выделила Хид, Джуниор зевала и боролась со сном, пытаясь суммировать и сортировать свежие впечатления. Она понимала, что съела чересчур много и жевала чересчур быстро, как в самые первые дни в колонии, прежде чем научилась растягивать пайку, чтобы хватило надолго. И точно так же, как и там, сейчас она была готова к большему. Разыгравшийся аппетит ничуть ее не удивил: голод ее преследовал постоянно, – но он был прямо-таки зверский, вот что удивительно! Наблюдая незадолго до встречи с новой хозяйкой за тем, как сероглазая Кристин чистит креветки, она дала аппетиту волю и недолго думая решила, что кухарке с двенадцатью бриллиантовыми кольцами на пальцах понравится – а может, даже нужна – лестная оценка ее стряпни. И хотя Джуниор сразу подметила наигранную спесивость престарелой дамы (эта спесивость для нее была как та праведная броня, которую так любили напяливать надзирательницы в колонии), она понадеялась, что своим откровенным нахальством быстро ее пробьет. Тем не менее, жадно заглатывая вкусную домашнюю еду – впервые после того, как она многие дни добывала себе пропитание на помойках или таскала у зазевавшихся посетителей закусочных, – она временно отключила свою систему оповещения об угрозе. Как и сейчас, когда сон – в одиночестве, в тишине и наконец-то в кромешной темноте! – помог ей победить привычную опасливость ради удовольствия. Уже одно то, что в комнате, где она спала, рядом не было параши, вызывало у нее восторг. А горячая ванна, о которой она так долго мечтала, может подождать. Стоило Хид заметить, что нет нужды ехать в такую даль на автобусную станцию, да еще в отвратную погоду, и почему бы ей сегодня не переночевать в доме, а вещи она сможет забрать из камеры хранения завтра, как Джуниор тотчас же представила себе картину: она лежит в настоящей ванне – при этом никто не пялится со стороны – и намыливает мочалку душистым мылом розового цвета. Но она услышала шум бегущей воды по трубам наверху, отчего из крана ее ванной здесь, на втором этаже, вода текла тоненькой струйкой. Хид и тут ее опередила! И Джуниор решила посвятить несколько минут обыску в чулане, где нашла старую армейскую каску, банку томатной пасты, два закаменевших мешка сахара, баночку крема для рук, жестянку сардин, бутылку из-под молока, набитую ржавыми ключами, и два запертых чемодана. Она попыталась их открыть – но тщетно. Потом скинула одежду. Помассировав ступни, юркнула под одеяло, так и не смыв с себя двухдневную грязь.

Сон так быстро ее сморил, что только в сновидениях она ощутила новое и непривычное состояние защищенности. Почти неосязаемое чувство облегчения, как в самом начале ее отсидки в колонии, когда ночи были такие страшные, когда прямоходящие змеи на крохотных ножках затаились в засаде и, высовывая узкие зеленые языки, уговаривали ее спуститься с дерева. Время от времени она замечала, что кто-то стоит внизу под ветками, в сторонке от змей, и хотя она не могла его разглядеть, одно его присутствие обещало спасение. И она пережила все эти кошмары и даже сама втянулась в них ради того только, чтобы хоть мельком увидеть лицо незнакомца. Она так и не увидела его, и через какое-то время он исчез – как и прямоходящие змеи. Но здесь, сейчас, во сне, ее поиски, похоже, завершились. Они, должно быть, начались с лица, которое нависло над ней, лежавшей в кровати ее новой хозяйки.

Красивый мужчина с волевым, как у плакатного солдата, подбородком и ободряющей улыбкой, которая сулила обилие горячей вкусной пищи до скончания дней, и с добрыми глазами, в которых теплилось обещание крепко держать на своих плечах взобравшуюся на них девочку, пока она обрывает чужие яблоки с самой высокой ветки.