Книга: День восьмой - Торнтон Уайлдер

"День Восьмой" – это семейная сага, опубликованная Уайлдером в 1967 году после 19-летнего перерыва. Начало 20 века, шахтёрский городок на юге штата Иллинойс. Объёмы добычи угля сократились, но разработка нескольких шахт ещё продолжается. От выстрела в грудь погибает один из жителей, в его смерти обвиняют другого. Вина кажется неоспоримой, и семья подсудимого подвергается остракизму. По пути к месту казни обвиняемому удаётся бежать. Нет, это не детектив и не дотошное описание судебного процесса. Всё вышесказанное становится известно на первых же страницах. А затем герои, вынужденные существовать в заданных им декорациях, подвергаются дотошному изучению. Фокус автора то приближается вплотную к их жизням, описывая частности, то отдаляется, пытаясь охватить общую размытую картинку. Он плавно переходит от героя к герою, от настоящего к прошлому, показывая и обстоятельства, приведшие к трагедии, и будущее, на которое эта трагедия окажет сильное влияние. И члены семьи убитого, и члены семьи осуждённого по-своему переживают случившееся и пытаются его проработать. Им не дано, объяв необъятное, увидеть общий рисунок переплетённых судеб, но они могут сосредоточиться на повседневности, внеся своей небольшой вклад в создание дальнейшего ровного узора.

Сейчас же мне было очень интересна эта история, как ее излагал автор, и прочла ее с большим удовольствием. Я иногда тоже не чужда философских рассуждений, а когда в собственных поступках иногда пытаешься проследить причинно-следственные связи - это знакомо.

Тем, затрагиваемых в книге, немало и почти все каким-либо образом перекликаются и с моими мыслями, но вот некоторые даже показались откровением. Например,как мы порой "обожествляем" людей, что рядом или же "обожаем". И наоборот

Мы передаем другим многое, чего сами не можем оценить во всем его значении.

И пару слов скажу, наконец, о самих Эшли. Между собой их, как ни странно, связывали некоторым образом странные отношения. При этом, в общем-то, это любящая семья, и в чем-то практически идеальная. Но и мать к дочерям, к сыну, а родители друг к другу питали такие отношения, которым можно удивляться со знаком минус. С нашей стороны, с читательской. И вполне возможно, что в этом, как говорится, корень зла. Ничто никогда не проходит бесследно.

Насчет корня зла я немного преборщила, хотя... понятия добра и зла тоже иногда так перемешиваются... Но на наших глазах дети взрослеют, а самые старшие выбирают достаточно быстро свой путь, который ни у Роджера, ни у Лили не оказывается простым. А у Роджера этот путь оказывается и очень интересным в своей сложности.

И, кстати, о взрослеющих детях - мы, конечно, все прекрасно знаем, но почему-то обращаем внимание на эти моменты, когда нам кто-то другой открывает глаза, вот как автор, и мы задумываемся лишь тогда, когда читаем о том, что "они различают мысли и намерения, скрывающиеся за словами". Нашими словами. Вот, вроде все мирно до поры до времени, но конфликт поколений уже налицо только лишь потому, что мы уже, а они еще. И вот еще интересная мысль, подслушанная у Джона Эшли, пока он только собирался жениться. Рано жениться, чтобы хотя бы старшие лети успели подрасти до того момента, пока ему стукнет сорок. Пока он еще не перегорел, пока оценивает и жизнь и все, что ей сопутствует с позиции молодого или относительно молодого человека. Вот и ответ на вопрос, зачем жениться рано, совсем не из-за разницы в возрасте с будущими детьми. И - об эмоциях. Меня не так уж часто накрывает таким острым удовольствием в процессе чтения, иногда до слез, и невозможно даже ответить на вопрос - отчего так, что послужило для этого, каким-таким волшебством обладает Уайлдер. Да, он зачастую препарирует наши поступки, изыскивая в них мотивы и побуждения, но порой достаточно описания какой-либо встречи или разговора одного из героев. И тогда мои чувства и эмоции пускаются вскачь, как с высокой горы, разгоняясь так, что остановка может быть подобна удару.

В повести «Мост короля Людовика Святого» рассказывается о том, как в Перу XVIII века внезапно рухнул старинный индейский мост и увлёк в пропасть пятерых человек, имевших несчастье проходить по нему в это мгновение. Свидетелем происшествия стал монах брат Юнипер, который в тот же момент задался вопросом – почему именно они, а не тысяча других людей, проходивших по мосту ранее? Почему не он сам, собиравшийся сделать это пятью минутами спустя? Случайность ли это или божий промысел? Поиску ответа Юнипер посвятил всю оставшуюся жизнь. Он создал огромную книгу, в которой детально описал жизненный путь пятерых несчастливцев. Они очень разные, и обстоятельства, вынудившие их ступить на мост, различны. Но Юниперу претила мысль о бессмысленности сущего, а потому его вердикт о неслучайности их смерти был в какой-то степени предопределён. Уайлдер не сформулировал его в явном виде, но последующее сожжение Юнипера на площади вместе с сочинением вполне красноречиво: учение о предопределении не принималось католической церковью.

Но как запретить простым прихожанам интуитивно верить в него? Один из героев книги говорит ключевую для теологии Торнтона Уайлдера мысль: «Нет счастья, равного сознанию того, что в общем переплетении судеб, подчинённому замыслу божьему, тебе назначена своя роль». Кто может знать, какая роль ему назначена? Ведь для этого нужно обозреть весь замысел целиком – в мириадах «переплетений судеб», что не под силу ограниченному взгляду человека. И потому лишь смерть может служить свидетельством того, что свою роль человек сыграл до конца. Как именно опустится занавес, не суть важно.

Может сложиться впечатление, что человек в этой картине мира предельно несвободен и лишён субъектности. Быть актёром в чьей-то постановке – разве это свобода? Разве это достойно гордого звания человека и может служить предметом гордости и утешения? Но не всё так однозначно. Другому своему роману, важному с точки зрения развития теологических идей, Уайлдер даёт характерное заглавие – «День восьмой». Оно отсылает нас к библейскому мифу о творении, в котором, правда, описаны только семь дней. За шесть из них создано всё существующее, седьмой – для отдыха Бога. А в восьмой день на арену выходит человек и начинает вершить свои дела, уже вкушением яблока демонстрируя независимость мышления и поведения. Затем он изгоняется из Рая, расселяется по земле, плодится и размножается, в общем, занимается вполне человеческими делами, которыми мы заняты до сих пор. В этом смысле восьмой день творения продолжается и поныне.

А что же Бог? Неужто продолжает наслаждаться праздностью? Это странно, ведь если он тяготеет к зацикленному внутри себя ничегонеделанию, зачем было затевать сотворение всего сущего, а затем особо выделять для отдыха седьмой день? Выделяя его из череды дней, он тем самым положил предел праздности, а значит, в восьмом дне – дне человека – он тоже собирался в каком-то виде участвовать. Конечно, это не более чем спекуляции, но из них следует, что на восьмой день Бог и человек что-то должны делать вместе. Так мы снова возвращаемся к вопросу о роли человека – венца творения. Очевидно, что день восьмой вписан в план творения мира точно так же, как предыдущие дни. А Библия описывает, как этот план разворачивается в истории. Правда, в книгу попала только часть истории, ведь если день восьмой до сих пор длится, то Библия должна писаться и сейчас. Возможно, продолжить Библию, дописав ещё несколько небольших глав, – это сверхзамысел Уайлдера как романиста?

«День восьмой» описывает жизнь двух семей в течение ряда лет. Их истории переплелись, особенно тогда, когда глава одной из них, Джон Эшли, обвиняется в убийстве главы другой – Брекенриджа Лансинга. Он неповинен, убийство подстроено сыном Брекенриджа, однако Джона судят и приговаривают к смертной казни. Сбежать из-под конвоя и отправиться в пожизненное изгнание ему помогают члены общины ковенантеров – загадочной деноминации, значение которой для романного действа выясняется только в конце книги. Эта община, хотя и живёт в том же городке, закрыта, люди относятся к ковенантерам с подозрением и опаской, ведь их вера и поведение неканоничны, но именно им Уайлдер доверяет сформулировать важные теологические истины романа. Так, лидер общины, Дьякон, говорит сыну Джона Эшли: «Библия – это история семьи, из которой вышел Мессия, но это лишь одна Библия. А семей таких много, только их библии никогда не были написаны».

Но есть ли в очередном томе общечеловеческой Библии, именуемой «День восьмой», свой Мессия? При всей симпатии ковенантеров к семейству Эшли и особенно к Джону, который во всё, что делал, вносил особый строй и лад, и всегда был готов совершить доброе дело, это едва ли так. «В мире всё время кто-то рождается. Одно из миллиардов рождений – рождение Мессии. Иудеи и христиане считали, что Мессия только один. Но они ошибались. Каждые мужчина и женщина способны произвести на свет Мессию, но одни на древе ближе к Мессии, а другие дальше» – говорит Дьякон.

Может быть, Джон Эшли на этом загадочном дереве был чуть ближе к Мессии, чем многие иные. А может быть, произвести его на свет – дело следующих поколений семьи? Но кто вообще таков в этой системе взглядов Мессия? В прощальном письме, переданном его сыну Дьяконом, Джон рассказывает о своей бабушке, которая молилась, «чтобы наша жизнь служила осуществлению промысла Господнего». А жена убитого Брекенриджа, Юстэйсия Лансинг, как-то сказала: «Не мы проживаем свою жизнь. Бог проживает наши жизни». На мой взгляд, в этих высказываниях и сконцентрирована теология Торнтона Уайлдера. Мессия – это тот, кто своей жизнью помогает Богу реализовать Его план. Бог не может действовать в обществе непосредственно, ему нужны «орудия», «инструменты» осуществления промысла. И для этого выбираются отдельные люди, готовые расстаться со своей субъектностью ради привнесения в мир божественной разумности.

Самый, пожалуй, сложный вопрос – сам ли человек должен выбрать себе роль «руки провидения», отдав свою жизнь во имя служения, или это Бог выбрал его, лишив в каком-то смысле свободы воли? Ведь если это Бог проживает мою жизнь, то сам я ею уже едва ли могу распоряжаться. Однозначного ответа в творчестве Уайлдера я не нашёл, возможно, его и невозможно дать. Однако для приближения к ответу есть смысл поразмыслить о Бруте – персонаже другого романа американского классика – «Мартовские иды». Его рука наносит Юлию Цезарю смертельный удар. В жизни Цезаря он не был единственным – покушались на него и раньше, и даже в роковую ночь Брут нанёс удар не первым. Однако убийцей стал именно он. Если прежде Бог хранил диктатора потому, что тот не исполнил до конца предназначенную ему роль, а в ту ночь решил, что Цезарь «свершился» и может уходить, то роль Брута ничем сущностно не отличалась от роли моста короля Людовика Святого. О сознательном выборе роли «руки провидения» в случае Брута говорить нельзя, по сути, он стал ей не менее случайно, чем мост, или попавший в аварию автомобиль, или шальная пуля. Да и каждый из нас наверняка в повседневной жизни осуществляет какую-то часть масштабного господнего замысла, только не осознаёт этого. А потому и на «древе Мессии» ни Брут, ни мост, ни мы не можем продвинуться достаточно далеко.

Мы просто живём и что-то делаем, а когда наша роль сыграна, в пропасть падает какой-нибудь очередной мост. Мы уходим, а оставшиеся гадают, случайна ли была наша смерть или нет, но получить точный ответ не могут: для этого нужно увидеть не только отдельную жизнь каждого человека во всех её подробностях, как брат Юнипер по отношению к жертвам моста, но всё бесконечно сложное целое, в которое эта жизнь вплетена. Все эти непосредственные и опосредованные связи с другими людьми, далёкими и близки, уже умершими и ещё не родившимися. Но такое знание доступно лишь создателю замысла, а не его неосознанному исполнителю.

Но Мессия – это совсем другое дело. Судя по всему, чтобы приблизиться к роли Мессии, необходимо обоюдное стремление Бога и человека. Если ты закрыт от Бога, он не сможет выбрать тебя для этой сложнейшей роли, а стоит открыться – и рождается какое-то высшее понимание. Как сказал раввин Элияу Элиэзер Деслер, «когда человек принимает Тору в сердце, всё сразу открывается ему». И здесь ситуация аналогичная. Неслучайно Уйалдер выбрал в качестве хранителей знания общину ковенантеров: их название происходит от слова, означающего «завет» – фактически, «договор», «соглашение». А в любом соглашении есть две стороны, которые соглашаются с его условиями добровольно. Парадоксально, но в этом моменте человек возвращает себе свободу воли, ведь решение отказаться от субъектности и заключить завет должно быть полностью свободным. А условный «Брут», хотя и считает себя свободным, не заключая ни с кем никаких заветов, фактически используется вслепую: его свободу воли отбирают тихо и беззвучно, не мешая ему тешиться иллюзией субъектности.

Интересно, что уже после заключения завета в виде крещения и принятия на себя роли Мессии древнееврейский Иисус чуть было не дрогнул. В момент слабости, когда перспектива смерти на кресте стала реальной и зримой, он стал просить Бога об освобождении от уготованной ему участи. Этого, как известно, не случилось, из-за чего Иисуса можно считать одним из потенциальных мессий, которые, по-видимому, продвинулись на символическом «древе» до финальной стадии и состоялись в этом качестве. Поэтому его влияние на ход мировой истории вполне понятно и оправданно: благодаря личному свершению, Иисус способствовал привнесению на Землю божественного разумения, возвращение которого обратно на «Небо» мы наблюдаем в наши дни: «обожение» материи ныне сменяется её тотальной десакрализацией. Может быть, это происходит потому, что никто не хочет заключать с Богом завета и не верит в разумность его правления миром?

Итак, теология Торнтона Уайлдера очень далека от деизма, освобождающего мир от божественного промысла сразу после окончания шестого дня творения. Но и отождествить её с протестантизмом только на основании наличия провидения было бы натяжкой. Здесь речь идёт не только и не столько о предопределении – тотальной детерминации Богом всех земных дел, а о диалогизме: эта теология предполагает ответ человека на Его вопрос. И ответ этот – личная и добровольная готовность помочь Богу в реализации Его замыслов.

А значит, теология Уайлдера ещё и гуманистична, т.к. открывает человеку возможность обрести высший смысл бытия. Если в шестой день новосозданный человек был лишь объектом творческой энергии Бога, а в седьмой – праздно наслаждался жизнью в раю, то в восьмой день он уже полноправный со-творец реальности, чья деятельность по устроению мира согласно высшему плану становится содержанием истории.

Повествование сначала кажется непоследовательным и сумбурным, из-за чего читать не так просто. Автор то забегает вперёд, упоминая события, которые только должны произойти, то возвращается назад, к историям минувших дней, вплоть до жизнеописания бабушки Джона Эшли, то вплетает кусочки жизней побочных персонажей, придавая сюжету масштабность. Фокус постоянно смещается, позволяя хорошо узнать каждого из Эшли и Ласингов. И каждый из них предстает перед читателем просто человеком, неидеальным, иногда даже отталкивающим. Но автор раскрывает, почему герои именно такие, как сформировался их характер, поэтому сложно осуждать кого-либо. Пожалуй, единственный непонятный мне момент: почему все так потакали Брекенриджу Лансингу, подпитывая его уверенность в собственной исключительности?

Если семья Эшли — пример тихого счастья, со своими подводными камнями и без планов на будущее, но, в целом, все заботились о друг друге, то семья Ласингов — красивый фасад, за которым отец-самодур исходил злобой от беспричинной ревности, изволил капризами жену и портил жизнь детям, вымещая на ниx своё неудовлетворение жизнью. Однако общество предпочитало видеть лишь внешнюю сторону, так что после смерти Ласинг был объявлен чуть ли не святым, в чём заключается особая ирония. Пожалуй, догадаться, кто на самом деле убил Брекенриджа, несложно, но кое-что смутило меня.

При всех достоинствах книги, на мой взгляд, в финале осталась еле заметная недосказанность. Мне не хватило полноценного раскрытия истории Софи, а Энн и Фелисити вообще показались какими-то фоновыми персонажами для количества.

В какой-то мере мне было скучно. Ни история Эшли, ни история Лансингов меня не затронули. В них для меня не оказалось ничего занимательного или выдающегося в целом (за исключением отдельных моментов)... Идея "Дня Восьмого" (не как книги, а как концепции в сюжете) тоже ничего во мне не затронула... Мне очень жаль, что я не могу разделить тех восторгов, которые испытывали другие читатели от данного романа. Он неплохой, но где-то мы не сошлись... Обычно, когда я читаю семейные саги, хоть кто-то из героев становится мне близким настолько, что к концу повествования я ощущаю себя частью его семьи. Здесь подобного не произошло... Обе семьи остались для меня чужими и, что хуже всего, какими-то отторгающе-неприятными... Все мы знаем известную поговорку "не суди да не судим будешь", но почему-то в контексте данного романа у меня не судить не получилось... При чтении у меня было ощущение, что после того как я переверну последнюю страницу, мне и сказать то по поводу "Дня Восьмого" не будет чего, но оказалось, что сказать есть что - правда, это все больше возмущения по поводу героев, их мыслей и поступков...

Я испытывала стойкую неприязнь к главе рода Эшли за то, что он жил настолько беспечно, что не обеспечил свою семью на какой-нибудь "черный" случай. За то, что он позволял Лансингу чувствовать себя большим и умным начальником в то время, когда он был обыкновенным заурядным самодуром! За то, что допустил, что этот напыщенный идиот ставил свою никчемную фамилию рядом с его изобретениями! Если бы Лансинг просто смиренно принял то, что он звезд с неба не хватает и не бахвалился своими достижениями, которые на деле были плодом энтузиазма и работы рук и ума Эшли, мое отношение к нему могло быть несколько другими. Банально, но дурак, признающий, что он дурак, - это не то же самое, что дурак, присвоивший чужие достижения и выдающий их за свои! У Лансинга была непомерная гордыня и желание въехать в рай на чужом горбу и меня невероятно злит, что окружающие позволяли ему это делать! Одно дело быть идиотом, а другое - потворствовать такому идиоту. На мой взгляд это сравнимо с соучастием в преступлении. В том, что Лансинг был таким, каким он был, повинен не только он, но и все окружающие, кто не смог открыто указать ему на его место!

Дальше...

Меня безумно злила Беата Эшли. Тем, что после истории, произошедшей с ее мужем, практически замуровала себя в собственном доме, отрешившись от всего мира. И ладно бы если бы речь шла только о ней - ради Бога, нравится заживо хоронить себя - на здоровье! Но то, что она вынудила следовать ее поведению детей - этому у меня нормального адекватного объяснения нет! Я понимаю ее злость и презрение к горожанам, которые во время суда над Джоном Эшли резко забыли все, что знали о нем хорошее, и стали оплакивать Лансинга как святого, каким он уж точно не был! Но в этом и вся суть толпы - она глупа, она лицемерна, она переменчива! Жить нужно было не ради мнения горожан, а ради детей - иначе на кой черт их было плодить?! Я понимаю прекрасно и то, что Джон был центром ее вселенной и без него Беата оказалась как без путеводной звезды, но в таком случае надо было жить вдвоем и не заводить ватагу детей, если кроме Джона тебя в мире ничего не интересует! Это поведение недостойное матери четверых детей и еще горше мне оттого, что именно маленькие дочери семейства Эшли удержали все на плаву! Мать просто переложила ответственность на плечи детей и могла только носом крутить на их попытки как-то выжить и на их предложения!

Дети семейства Эшли. Маленькие солдаты не своей войны. И вроде как стоит их пожалеть, ведь им выпало нести на своих ни в чем не повинных плечах отголосок отцовской истории, но я почему-то не могла отделаться от какой-то злости и на них. Я не могла понять и принять то, что Роджер Эшли - единственный мужчина в семье после инцидента с отцом, уехал и оставил мать с сестрами на произвол судьбы. Или то, что по приезду в Чикаго он вел себя так, словно дикий зверь вышел из леса - ни с кем не сходился, отвергал любую помощь или протянутую руку дружбы. То, что жители Коултауна оказались лицемерными предателями, жадными до сенсаций и скандалов, не делает автоматически всех людей врагами! Может трудовой путь Роджера был бы легче, если бы он не артачился как норовистый осел! Жизненные принципы Лили тоже меня слегка озадачили - ее легкомысленное поведение кажется мне не слишком пристойным в 2020-м году, а что тогда по меркам начала ХХ века? Какие-то странные связи, желание иметь множество детей от разных мужчин, которых она после родов пристраивает на воспитание в чужие семьи, пока сама катается на яхтах и посещает рестораны с миллионерами? Не по мне это как-то... Софи в книге слишком мало чтобы я могла судить о ней, но уже одно то, что когда Роджер предложил устроить ее в колледж, она отказалась из-за матери и пансиона, меня взбесило! Мать в свое время не хотела отказаться от своих глупых принципов ради детей, а теперь ребенок отказывается от мечты ради матери! В этой семье явно родители и дети поменялись ролями и это ненормально! У детей должно быть детство, а у маленьких Эшли его не было - их сразу бросило в мясорубку взрослой жизни...

О жене и отпрысках Лансингов много говорить не буду. Все они, кроме Джорджа, играли в сюжете слишком незначительную роль - роль массовки про главе семьи-самодуре. И, судя по всему, умственная неполноценность передалась по наследства от отца к сыну - я не понимаю, как можно планировать убийство так халатно, не считаясь с тем, что злодейство могут повесить на невинного человека! Если ты хотел просто убить Лансинга-старшего - убил бы так, чтоб не подставлять других! Как можно было рассчитать выстрел таким образом, чтоб он грянул вместе с выстрелом Эшли и при этом не навлечь на него подозрения!? Форменный идиот! А уж выход "сбежать и пусть расхлебывают другие" - это вообще на грани фантастики! Я не виню Джорджа за ту злобу, которую он испытывал к отцу, - его чувства мне вполне понятны, но вот то, что наказание за это понес Эшли и вся его семья - этого я простить не могу! Я сторонник того, что человек должен нести ответственность за свои действия и хоть Джордж и избежал наказания как такового от правоохранительной системы, судьба "наградила" его безумие - именно в нем я вижу проявление вселенской справедливости...

То, кто убил Лансинга-старшего, оставалось для меня загадкой ровно до того момента, как я познакомилась поближе с их семьей. После того, как я узнала, как Лансинг третировал свою жену, любые сомнение насчет личности убийцы отпали... Невыясненным для меня осталось только то, правдивы ли были догадки Юстэйсии о чувствах Джона к ней и кто стоял за анонимными письмами об их якобы связи... Мне хотелось другой участи для старшего Эшли - уж слишком жестоко было со стороны судьбы спасти его от казни за преступление, которого он не совершал, чтобы через пару лет утопить на другом конце света...

В книге есть много интересных моментов, но для меня они все интересны сами по себе, а не в сюжете в целом... Лучший показатель того, что роман мне, что называется "не зашел" - это то, что читала я его бесконечно долго. И хоть это знакомство с Торнтоном Уайлдером не произвело на меня особого впечатления, оставлю за собой право со временем вернуться к нему - авось отыщется что-то в его литературном наследии что-то, что затронет меня сильнее, чем "День Восьмой"...