Книга: Юность - Тове Дитлевсен

Юность... Для кого-то это время озарено трепетностью и счастьем, для кого-то, напротив, омрачено терзаниями и страхами, но что те, что другие ожидают начала этой новой главы с предвкушением и надеждой: «Когда мне исполнится восемнадцать, мир перевернётся». Это непростой период – уже не ребёнок, ещё не взрослый, время, когда приходится впервые принимать важные решения и начинать выстраивать свою жизнь. Конечно, куда проще проходить через это, если детство было благополучным, куда сложнее, когда на тех годах лежат мрачные тени. «Моя юность не более чем простой изъян и помеха, от которых мне быстро не избавиться», – с равнодушием думала девочка, считавшая своё детство волшебным временем, что было совсем не так, но она этого, кажется, так и не поняла.

Тове как была ребёнком, так им и осталась. Несмотря на то, что она стала старше и начала работать, она продолжала быть той одинокой девочкой, до которой никому не было дела. Она обожала наблюдать за незнакомцами – влюблёнными парами, родителями и детьми, владельцами собак, и ловила каждое проявление тёплых чувств, которых в её собственной жизни не наблюдалось. Если в детстве она как-то справлялась с одиночеством при помощи фантазии и книг, то теперь из-за работы у неё не было на это времени, потому она, собственно, и скучала по детским годам. Что и осталось неизменным, так это любовь к писательству. «Мне бы очень хотелось иметь место, где можно писать настоящие стихи. Мне бы очень хотелось комнату с четырьмя стенами и дверью, которую можно закрыть. Комнату с кроватью, столом и стулом, с печатной машинкой или блокнотом и карандашом – и больше ничего», – показательно, насколько её слова перекликаются с эссе Вирджинии Вулф, и домашняя обстановка девушки служила наглядной демонстрацией того, как верны эти утверждения. Отец упрекал дочь, утверждая, что девочки не могут писать стихи. Мать утверждала, что девушка должна выйти замуж и быть на содержании. Казалось бы, ей выделили комнату, но этого всё равно было недостаточно: и стены было три, и эти ядовитые внушения действовали угнетающе, и атмосфера была тяжёлой, потому, несмотря на страх, Тове сделала всё для того, чтобы вырваться из этой клетки. Да, комнатки, в которых она жила, были бедно обставленными и неотапливаемыми, но это было её место и только её.

Удивительно, что Тове, несмотря на все трудности, так упорно шла к своей цели и в конце концов добилась того, о чём мечтала – выпустила первый сборник своих стихов, и это в такие-то времена. «Я напугана тем, что морской вал из огромного мирового океана может полностью опрокинуть мою маленькую хрупкую лодку», – пока она становилась на ноги и размышляла о своих проблемах, мир начинал гореть, и пусть этому было уделено не так много времени, строки о первых всполохах вынуждали содрогнуться. Я постоянно думала о том, каково ей было, ведь она была совсем одна. С родными она общалась всё меньше и меньше («Мы сидим рядом друг с другом, но между нашими руками – целые мили»), на работе отношения не складывались, друзей не было... Наблюдать за её отношениями и вовсе было тягостно, в каких-то случаях даже неприятно, ибо то, что внушила ей мать – да и вообще все эти убеждения, что девушка без мужчины никто, – вынуждало ей вновь и вновь принимать неправильные решения. Не помогало ей в выборе окружения и давящее чувство одиночества, она цеплялась за людей, успокаивая себе словами, которые, как её казалось, описывают саму суть любых отношений: «Все люди для чего-то используют друг друга», – конечно, зерно истины в этом утверждении есть, но то, как отчаянно эта бедная девочка, которую никто не любил, мечтала стать кому-то нужной... Почему-то я постоянно вспоминала цветаевские строки: «Я жду того, кто первый поймёт меня, как надо», – но её никто так и не понял. Есть во всём этом что-то глубоко трагичное.

Вторая книга трилогии сильно отличается от первой. Несмотря на все неприятные и тяжёлые моменты, «Детство» цепляла, следовать за мыслями ребёнка, который вёл беседы со звёздами и предавался думам, было занимательно, я понимала эту девочку и мечтала вместе с ней, переживая отзвуки собственных детских лет. «Юность» же на протяжении всего прочтения вызывала лишь одно – сожаление. Всегда горестно наблюдать за тем, как жизни людей ломаются из-за неправильного воспитания, а с Тове именно это и случилось. Конечно, во всём этом есть и луч света – её творчество и то, чего она добилась, и лишь это несколько освещает всю ту темноту, что проглядывает уже в этой части откровений. Всё-таки она, несмотря ни на что, сделала это – она начала свой путь писательницы, и, наверно, это было единственным неподдельным счастьем в её жизни.

Меня продолжает удивлять та отстранённость, с которой писательница рассказывает свою жизнь: опять вроде и с ней, но не с ней, сухая фиксация. Удивляет немного та доля пассивности, с которой она относится к миру и собственной жизни: она не расстраивается увольнениям, но постоянно находит работу лучше, не расстраивается отношению к ней мужчин или старших, из-за этой пассивности иногда даже кажется инфантильной, будто не подготовленной к жизни, будто так и осталась той 10летней девочкой из первой части. Мне даже иногда казалось, будто жизнь проходит мимо неё, она просто смотрит на неё, как в кино. При этом ей многое удаётся: опять-таки найти работу, жильё, в итоге и мужа, и напечатать свою первую книгу.

Вопрос замужества, кстати, постоянно так висит, будто и не может быть иначе. А ещё она постоянно ждёт: то мужчину, чтоб выйти за него, то 18, чтоб съехать, то выхода книги, то настоящего чувства, то пришлашения на танец, как до этого ждала, чтоб кончилось детство. Она будто не действует сама. Очень странно.

Ещё это время начала Второй мировой, но этому уделено очень мало места, капитуляция Германии не заботит Тове и её окружение, или она намеренно создаёт такое впечатление. Да отречению короля Эдуарда выделено больше места. Я надеялась (после прочтения Питер Хёг - Представление о двадцатом веке , где мало что ясно про Данию), что тут будет больше про страну в 20м веке. Но Тове сосредоточена только на себе, даже чувства и переживания родственников, кажется, не трогают её. В купе с упомянутым выше инфантилизмом я иногда думала чуть ли не о аутичности авторки. Это всё не минус книги, это то, с чем я не сталкивалась раньше в мемуарной прозе.

Одновременно простая и поэтическая проза, звонкая и сбивчивая. Долгожданный женский голос после трилогий Толстого и Горького, которые с удовольствием читала в своё время. 

История девочки из бедной рабочей семьи и жизнь, быт и любовь женщин в Копенгагене в начале XX века.

История девочки, которая мечтает писать. 

Жизнеутверждающая и светлая, несмотря на темноту вокруг. 

Мои первые книги издательства No Kidding Press. В восторге от обложек с фотографиями писательницы, цвета, бумаги и издания в целом. Отдельная благодарность за возможность познакомиться с творчеством одной из самых известных и уникальных поэтесс и писательниц Дании. 

Теперь это жемчужинки в моей скромной коллекции. 

Пока воспринимаешь всё описанное как юношескую непосредственность, наивность и открытость героини – умиляешься и пророчишь ей светлое будущее. Но к финалу романа подкрадывается осознание того, что это всё вовсе не возрастное, не юношеский максимализм, а отражение ключевых черт характера, и вместе с этим осознанием подкрадывается и ощущение краха, вечной неустроенности. Видится мне, что Тове так и не сможет найти себе место в жизни и успокоиться, так и будет её, бедняжку, дёргать из крайности в крайность во всём, штормить и в личной жизни, и в литературной, и в социальной.

Жду финал трилогии и надеюсь и надеюсь на лучшее!