Текст книги "Русские байки с японским акцентом, или Японские кайданы на русский манер. часть 2"

Русские байки с японским акцентом, или Японские кайданы на русский манер
часть 2
Тояма Токанава

© Тояма Токанава, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

В комнате темно. Тусклый свет с улицы проникает сквозь неплотные шторы. В сумраке может померещиться все что угодно – вот мимо тебя как будто скользнула тень и почти задела хвостом твою ногу. Но когда глаза привыкают к темноте, можно различить, что находишься внутри маленькой типовой квартиры и нет здесь ничего загадочного и таинственного, все просто и незамысловато – как у всех.

Диван у одной стены, вдоль другой – стенка, внутри которой спрятался телевизор. Книг на полках мало – гораздо больше безделушек из стекла или фарфора. Посреди комнаты большой коричневый полированный стол. Напротив, у входа в комнату, стоит подросток лет пятнадцати, он пытается нащупать на стене выключатель.

– Где здесь свет? – он обращается к кому-то в коридоре и безуспешно водит по холодной шершавой стене рукой – все время мимо выключателя.

– Не надо света… не включай, – доносится голос девушки из коридора.

Глубокий вечер – самое время для того, чтобы собраться компанией за одним столом, выпить крепкого чаю и рассказать друг другу пару страшилок.

Любовь к страшным историям у людей проявляется с детства, разве не так?

Двое подростков и двое детей помладше остались одни в запертой квартире. Они не стали включать свет в комнате – вместо этого они расселись за столом и зажгли несколько свечей. Достаточно света, чтобы можно было разглядеть лица друг друга, но слишком темно, чтобы не различать – кто там прячется по углам…

Треск свечей в тишине комнаты, полутьма. Тени, словно живые, ползают по стенам.

Этого довольно, чтобы создать жуткую атмосферу.

– Из наших окон все равно не видно салют. Наши предки ушли, и мы сейчас типа наказаны, но мне никогда особо не нравился этот день города. Да и мелкая все время плакала, когда ее брали с собой, – сказала девушка.

На вид ей лет шестнадцать. Длинные рыжие волосы при тусклом свете кажутся почти черными. Рядом с ней сидит ее младшая сестренка пяти лет и уже клюет носом. Очень скоро она свернется калачиком на диване, словно кошка, проспит так до утра и не услышит страшных историй, которые будет рассказывать эта компания.

– А я бы салют посмотрел, – с сожалением вздохнул парень, что так и не нашел выключатель. Он снял очки, положил их на стол перед собой и заморгал, привыкая к тусклому свету.

Напротив него сидел мальчишка лет десяти, невысокий, худой и очень юркий. Даже если он просто сидел и молчал, казалось, что он все время в движении, будто у него шило в одном месте. Пока что он действительно молчал, наблюдал за остальными.

– Ты видел его сто раз! К тому же последние несколько лет он становится все более тухлым, – махнула рукой девушка. – У меня есть кое-что интересное.

У ее ног лежал пухлый, объемный рюкзак. Она достала из него книжку в яркой блестящей обложке, но потрепанную, с оборванным уголками.

– Это принес дядяЛеша.

«ДядяЛеша» произносилось в одно слово и означало нового маминого хахаля. Очередная «судьба», «женское счастье», коих она приводила в дом и затем выгоняла по пять штук за год. Из всех прочих дядь этот хотя бы не пил, не трогал девчонок и всегда приносил им с работы что-нибудь интересное.

– Чья это книга?

– Да фиг знает! Кто-то у него на работе оставил, она валялась под койкой для сторожей.

– Здесь сначала всякие разные байки, мифы-легенды. Япония, все такое. А дальше, в самом конце, место для записей. Так вот – там все страницы исписаны страшилками! Кто-то написал их, это чьи-то воспоминания. Здесь три истории и по теме они как раз совпадают с тем, о чем сама книга.

– И о чем она? – спросил паренек в очках.

Девушка заговорила еще тише, заговорщицким шепотом.

– О духах. Оборотнях. Призраках. Здесь все про Японию и японских призраков и оборотней, но знаешь, что я заметила? Некоторые персонажи напоминают то, что можно найти и в русских сказках и мифах, и не только русских. Слишком сильно напоминают, чтобы этого не заметить. Все эти байки о духах и призраках, она ведь перекликаются, они похожи в совершенно разных странах. Это ведь неспроста? Может, разным людям в разных странах, в разных точках мира встречалось одно и то же явление? Если не одно и то же, то хотя бы что-то похожее?

И знаете ещё, что интересно? Вот мы сейчас сидим с вами, ждем, когда салют будет, а ведь именно сегодня, в это время, в этот вечер в Японии празднуют «о-бон». Праздник, во время которого духи мертвых предков сходят на землю. По всему городу зажигают фонари, а кульминация праздника – салют. Как и у нас сегодня. Представляете, как совпало? Именно сегодня ночью улицы полны призраков и не только…

Она положила книгу на стол, и книгу тут же схватил мальчишка, который сидел напротив очкарика, и принялся ее листать. И через несколько секунд деловито покачал головой.

– Мне встречалось кое-что, о чем здесь пишут.

– Серьезно? – тихо спросила девушка. – Только без шуток! Ты видел что-то такое?

– Без шуток! – ответил мальчик, закрыл книгу и передал ее парню в очках. – Но рассказывать я не стану. Вы будете смеяться.

– Нет, не будем, – ответила девушка еле слышно. Сестренка рядом с ней уснула, и она не хотела ее разбудить. – У меня тоже есть история. Чем-то похожая на эти. Но я… тоже не буду рассказывать.

– Почему? – тут же спросил мелкий. – Я не буду смеяться, я обещаю.

– Я расскажу первый, – сказал парень, в чьих руках на тот момент была книга, – я помню кое-что, очень похоже на вот это…

Он положил книгу перед девушкой и ткнул пальцем в один из заголовков.

– Только чур – не смеяться, – голос у парня немного задрожал, – Верить или не верить – ваше дело. Я расскажу, что знаю и как я это запомнил.

Парень снова снял очки, откинулся на спинку стула, закрыл глаза и…

Байка первая. Ину-гами

У моего деда был шрам от рваной раны через все лицо. Правым глазом он видел так себе, левого у него не было вовсе. Таким я его и запомнил – с искореженным лицом, коричневым от злого деревенского солнца. Он был из тех людей, что трезвые – очень милые люди, но выпивши – самые настоящие сволочи. Я знал его и злым, и добрым, но лучше всего запомнил… Я запомнил лучше всего одну неделю летних каникул, что провел у него. В тот же год он умер, но сперва случилась эта неделя.

Когда бабушка была еще жива, я каждое лето ездил к ним с дедом в гости. Мне нравилось у них: работой сильно не напрягали, отдыхать можно было сколько влезет, делать что хочешь, хоть на голове прыгай. У них была собака, кавказская овчарка с примесью какой-то дворняги, очень большая и очень добрая, и гулять с ней было моей единственной обязанностью.

Бабушка, как положено бабушкам, здорово меня кормила и любила поболтать. Вообще она была очень добрая, и дед старался быть таким же. Старался не пить, пока я был с ними. Но пару раз выходило так, что он срывался, напивался где-то и приходил домой злой, как черт. В эти дни доставалось и мне и бабушке. Когда первый раз это случилось, мне было… лет восемь, что ли.

– Он вас бил? – встрял мелкий, на что девушка тут же на него шикнула.

– Тихо! Сестренка уже спит.

Сделав паузу, первый рассказчик приоткрыл один глаз, потом второй, прищурился, как бы раздумывая, сказать правду или нет. Затем наклонился к столу и продолжил совсем тихо.

– Да, он нас бил. Но не то чтобы очень сильно, потому что мы от него убегали. А еще гонялся за нами с топором по всему двору. И соседи это видели, но никто ни разу не пришел к нам на помощь. Если он бил бабушку, я пытался заступиться, и тогда попадало мне. Если сначала он хотел поколотить меня, то бабушка бросалась и закрывала меня собой, и попадало ей. Когда выходило, что он никого не мог толком поколотить, то он шел по двор, и мы (я и бабушка) точно знали, что он идет за топором. Вот тогда беги и прячься, где можешь!

Однажды мы полдня прятались от него в дачном туалете. Дачный туалет летом – это жесть! Мой персональный кошмар. Даже не знаю, что хуже – проторчать там полдня или попасться дедушке с топором. Ну, в общем, у него случались такие вспышки ненависти, но на следующий день его отпускало, и он становился прежним.

Бабушка никогда не рассказывала моим родителям, что дед такой. Она говорила мне, что раньше он был совсем другим, и если рассказать, что он так себя ведет, то в это даже никто не поверит. Так-то. К тому же, бабушку с детства учили, что жаловаться нельзя. Нельзя… как это называется… выносить сор из избы. Батя у меня понимал, что дед выпивает, но не знал, во что выливаются его запои. А я не говорил, потому что так просила бабушка.

И вот однажды зимой нам звонит дед и говорит, что бабушка умерла.

Я сразу не поверил, что так вышло случайно…

– А что случилось? – снова спросил мелкий как можно тише.

– Дедушка рассказал, что бабуля утром вышла покормить собаку, и то ли у нее закружилась голова, то ли просто она оступилась, но вышло так, что она упала и ударилась головой об обух топора, торчащего из колоды. Так он нам сказал. И похоже, что мои родители действительно верили, что дед нашел ее уже мертвую, всю перепачканную кровью и гречкой с мясом, которая предназначалась собаке.

Она ударилась об обух топора. Конечно, так я и поверил! Как представлю себе, как это было на самом деле, так у меня мурашки по коже. Хотя… может, действительно все случилось так, как он говорил, но я не верю до сих пор.

После ее смерти дед (на мое счастье) наотрез отказался переезжать в город и доживал в доме один, если не считать собаки.

Следующим летом предки снова решили увезти меня в деревню. Я отказывался и в то же время не мог объяснить почему. Просто не мог объяснить, не мог сказать. Но у родителей были какие-то срочные дела в городе, и они решили увезти меня, типа только на неделю. «Буквально на неделю» – батя сказал. Ага, эту неделю нужно было еще как-то пережить наедине с сумасшедшим дедушкой.

В общем, приезжаем мы к деду, а у меня аж руки трясутся, как представлю, что будет, когда родители уедут.

Родители погостили полдня и уехали, оставив меня с ним.

Поначалу, кстати, все было не так плохо. Он усадил меня на лавку во дворе, говорит такой, я, мол, все понимаю, что я раньше очень нехорошо поступал. Вот сейчас бабушки не стало, так я понял, говорит, как она меня выручала и как мне ее не хватает. У нас теперь с тобой, говорит, будет здесь мужское братство. Поможешь мне дрова нарубить, печку растопить, сало засолить, рыбку ловить-коптить – всему научу, все уметь будешь!

Раньше он как-то не горел желанием приобщить меня к работе, а теперь вот как все повернулось. Ну ладно, я был не против работы. По утрам я варил кушать себе, ему и Аньке, нашей овчарке. Я даже на какое-то время решил, что дедушка вылечился, что смерть бабушки его изменила, и он не будет больше пить. С ним было интересно. Мы прожили тихо-мирно ровно пять дней.

А потом… переклинило его, что ли. Может, из-за смерти бабушки он так.

Может просто… ну, как говорят, психика не выдержала и все такое. Он ведь где только не служил, дедушка мой, и из-за службы он таким стал.

Короче говоря, он сорвался.

Боролся с собой и не то чтобы проиграл, но и не совсем выиграл.

Он ночью где-то достал заначенную чекушку водки, надрался. Я когда проснулся утром, в доме его не нашел, он, видимо, ходил в тот самый деревенский туалет, в котором летом заводятся всякие личинки.

Я уже гречу сварил Аньке, куриных сердец, перемешал такой, все свалил в миску. Держу эту миску и думаю – где же дед. Вот выйду я из дома, а он меня обухом топора, и каюк мне. Так же буду в гречке валяться, как моя бабушка.

Короче, я испугался. Действительно испугался. Оставил гречку на столе, пошёл в сени, взял там молоток на всякий случай. Тихонько открываю дверь входную, чтобы посмотреть, что там снаружи. Открыл совсем немножко, смотрю – дед стоит как раз напротив двери, с топором и прямо мне в глаза смотрит. Таращится одним своим правым глазом.

Ждал, когда я дверь открою.

– Жесть, – думаю, – я попался окончательно. Через дедовский топор напролом бежать страшно. Я захлопнул дверь, закрыл на засов и бегом на кухню через окно прямиком на улицу. А он уже дом обходит и хоть пьяный, а шагает так четко, спокойно, будто и не надирался.

Никогда еще у меня сердце так не билось. Больно так, бешено, словно вперед меня убежать хотело. Бабушки рядом не было, некому было за меня заступиться, и к тому же теперь я знал, на что был способен мой дед. Он был способен убить.

Он наверняка убивал и раньше, ведь он долго прослужил в армии, но сознание того, что он это действительно может, по-настоящему пришло ко мне, когда я удирал от него в то утро.

Где прятаться – выбирать не приходилось. Помимо туалета, куда мне бежать не хотелось, даже несмотря на угрозу в виде пьяного дедушки, была ещё сарайка для всякого хлама и дровяник.

Дровяник – это тоже что-то вроде сарайки, только там хранились дрова.

Дровяник – дрова, ну поняли, да?

Поленца одно к одному, и штабелями почти до крыши. До сарайки путь был отрезан и я побежал к дровянику. Залетел туда, как ошалелый, залез на поленицу и пополз по-пластунски. Дрова полетели вниз, к двери, и так получилось, что я сам себя забаррикадировал, потому что дверь-то открывалась вовнутрь…

Как я сам понимаю, дровяники такими быть не должны. Их обычно открытыми с одной стороны строят, или, если уж закрытыми, то не так, как строил мой дед. Похоже, раньше этот дровяник был сараем, в котором хранили всякие нужные и ненужные вещи. Потом дедушка построил еще один сарай, а этот приспособил под дрова. О том, что это не совсем безопасно, когда дверь в дровяник отрывается вовнутрь, его «соображалка» не беспокоилась.

В общем, так вышло, что я попался в ловушку.

Дед ломился, пытался пробить дверь топором, но без толку. Он сам когда-то сварил этот дровяник из листов железа, уж откуда он его взял, я не знаю. Но сделан он был крепко, так что я оказался в железной коробке замурованный.

Никто не войдет! Но и никто не выйдет…

В одной из стен почти под самой крышей были проделаны небольшие дырки. Знаете, когда хомячка несешь домой в коробке, для него в этой коробке дырки делают, чтоб дышал. Так и у меня получилось, только коробка была железная. И попался такой вот кусок железа с дырками, через которые я мог видеть одну сторону дома, наши ворота и будку с собакой на цепи.

Анька лаяла, как сумасшедшая, она всегда так реагировала, когда дед напивался. Гавкала, рвалась с цепи. Хоть и добрая, а пьяных на дух не переносила. Я видел, как дед, обойдя дровяник со всех сторон, пошел к дому. Вернулся с миской еды, что я оставил на столе, бросил миску на землю и подопнул собаке. Недопнул, кстати, – миска оказалась слишком далеко, и Анька на цепи не могла ее достать. Он лаяла, как обезумевшая, аж слюни во все стороны брызгали. Дед посмотрел на нее с полминуты, махнул рукой, выматерился и отвернулся

Затем, опять вернувшись в дом, он вышел с чекушкой водки в одной руке и все тем же топором в другой. С этим он направился ко мне.

Я тогда лежал на поленцах, отдавил себе ими все бока и думал только обо дном: как бы ему в его пьяный мозг не пришла веселая идея поджечь «хомяка» в железной коробке.

Я ведь говорил уже, что когда он гонялся за мной и бабушкой, никто из соседей, слыша наши крики, никогда не пытался нас выручить. Поэтому я как-то не сразу подумал о том, что стоит позвать на помощь. Но когда я увидел деда с топором и чекушкой в руках, решительно шагающего в сторону дровяника, я заорал что было сил. Кричал, чтобы вызвали милицию и что-то типа «помогите, убивают». Но, наверное, из дровяника ничего толком не было слышно.

Дед подошёл совсем близко, и я расслышал, как он с трудом сел на землю и опёрся спиной на дверь. Он пил, собака лаяла, я лежал на поленцах и орал и звал на помощь, пока были силы.

Так мы дожили до ночи.

Дед любил петь. Особенно на пьяную голову. Ночью был короткий концерт после которого, судя по звукам снаружи, он уснул. Когда я понял, что он уснул, то попробовал спуститься вниз и убрать поленья, но он, видимо, расслышал шум и принялся колотить в железную дверь обухом топора.

Я сейчас думаю, что он, наверное, мог бы выбить ее. Просто это был особый вид издёвки, что ли. Он думал изморить меня. Хотя нет… неизвестно, что он вообще себе там думал. Он начал колотить дверь, и я опять забрался под самую крышу и нарочно скинул ещё больше дров вниз. От грохота проснулась собака, я снова закричал о помощи, и все, все было без толку…

На следующий день все ещё хуже. Жрать хочется, пить хочется, жарко! Кости ломит! Руки-ноги все в синяках!

Неизвестно, что делал дед ночью, но утром он снова был на посту – с топором и у моей двери. Я уж думал, он просохнет за ночь, но нет. Мне ничего не оставалось, как ждать, когда приедет батя. А должен он был приехать на следующее утро.

Аньку он так и не покормил. Она то лаяла, то затихала, то снова начинала рваться с цепи, и тогда он крыл ее шестиэтажным матом, но близко подходить боялся до какой-то поры…

Я не помню, сколько раз я отключался, просыпался и засыпал снова, но помню, что когда было уже под вечер, овчарка снова залаяла, громче обычного. Цепь загремела, и мне все казалось, что вот-вот собака каким-то образом вырвется, накинется на деда и загрызёт его. Она рыла землю и лаяла так, как никогда я ещё от нее не слышал.

Батя говорил, что даже самую ласковую собаку можно довести до исступления, когда она готова загрызть любого. Для нашей овчарки это был как раз тот момент: она хотела жрать, она ненавидела пьяного деда. Может даже, она хотела каким-то образом защитить меня. В общем, я никогда еще не видел, чтобы она так вела себя – она словно одичала за полтора суток.

Поздно вечером я проснулся от ее лая и дедушкиного мата. Я тогда уже от голода, жары и страха плохо соображал. В голове было мутно, и я с трудом разглядел в сумерках, как дед, не выдержав лая, покинул свой пост у дровяника и направился к собаке, все так же матеря ее. Я видел, как блеснуло лезвие его топора, расслышал, глухой удар и как заскулила собака. Потом еще удар. А потом все стихло.

Когда очень сильно нервничаешь или боишься, то через время начинает казаться, будто все, что с тобой происходит – это сон. И мне уже на тот момент казалось, что мне все приснилось, и вот скоро я проснусь… Но когда я услышал звук удара и то, как заскулила овчарка, я вдруг вспомнил, что все это происходит на самом деле. Это была самая жуткая минута в моей жизни. Самое страшное, самое жуткое и неестественное, что я помню.

Мой дед зарубил собаку. И если я выберусь из своего укрытия, он зарубит и меня. А если я не выберусь, то умру от жажды. У меня не было сил думать об этом – когда я заметил, что дед идет обратно ко мне, я, кажется, вырубился от страха.

Паренек, который рассказывал первый, сидел без очков и, прищурившись, смотрел на то, как пляшет пламя свечек на столе. Он не нарочно сделал эту паузу, он просто смотрел на огонь и видел там, наверное, призрак своего дедушки.

Мелкий смотрел на него выпученными, как у рыбы, глазами и все порывался спросить, что же очкарик тогда пил эти полтора суток, но так и не решился задать неудобный вопрос. Первой заговорила девушка.

– А дальше? Что было дальше? – нетерпеливо спросила она и подергала парня за рукав. Очкарик дернулся, словно резко проснулся, и, оглядевшись, продолжил.

– Дальше?.. Все знают, как пахнет бензин?

– Гадко он пахнет! – кивнула девушка.

– А у меня от запаха бензина кружится голова, – сказал мелкий.

– У меня тоже закружилась. Проснулся от того, что расслышал плеск за железной стенкой. Подполз, смотрю сквозь дырки – темно, ничего не видно. Но слышны шаги вокруг дровяника, и будто кто-то что-то расплескивает. Потом запах бензина ударил в нос, и меня замутило.

Все, думаю, мне хана. У деда совсем поехала крыша, но с памятью было все нормально, ведь он же вспомнил про бензин в сарайке!

У меня уже не было сил кричать, но я попытался. Во рту жжет, глотка пересохла, я задыхался от бензина, хрипел, но старался орать. Деда просил, говорю, успокойся, это же я, зачем ты… и все без толку. Он сделал круг вокруг дровяника и отбросил канистру.

Потом вроде как небо стало ясным и появилась луна, потому что стало чуток посветлее, и я смог разглядеть, как дед встал как раз напротив того места, откуда я мог выглядывать из своего убежища. И вижу – он по карманам хлопает. Спички ищет. У меня от этого его движения волосы на всем теле встали дыбом, как у испуганной собаки.

Вот он нашел спички, достал из кармана штанов.

У него руки трясутся, но он даже как будто немного покачивается из стороны в сторону.

Я кричу ему: «Дедушка, не надо! Стой!»

В глотке саднит…

Он достает спичку, чиркает ею, поднимает глаза на дровяник. Держит горящую спичку в руке и смотрит на меня сквозь эти дырочки в железе, если там только можно было что-то увидеть с его места.

А я уже зажмурился и мысленно попрощался с батей и мамой…

Все, думаю, теперь точно все.

И тут раздается вой.

Громкий такой, звонкий, пронзительный вой, такой, что аж в доме задрожали стекла, и в животе у меня что-то задрожало… И тут откуда-то сбоку на него набрасывается нечто! Такое огромное, серебристое, лохматое, как будто облако из блестящего металла. Оно набрасывается на деда, валит его с ног, и спичка гаснет на земле. Дед орет во все горло, оглушительно орет, но еще громче раздается собачий рык.

Через несколько секунд луна скрылась, и мне уже ничего не было видно. Только прежде чем снова отключиться, я понял, что это была наша овчарка Анька. Мертвая овчарка.

Все-таки она вырвалась, освободилась от цепи, хотя бы и такая…

Паренек глубоко вздохнул и сделал вид, что стирает испарину со лба. Он не хотел, чтобы кто-то заметил, что у него набежали слезы.

– Досталось тебе, – еле слышно прошептала девушка, глядя на свечку перед собой.

– Да, есть что вспомнить, – кивнул парень. – В общем, когда батя приехал за мной, первое что он увидел – собаку с отрубленной головой во дворе и засохшую лужу ее крови. Около дровяника он нашёл деда без сознания и с откусанной рукой рядом. Как раз той рукой, в которой он держал спичку.

Дед потом пришел в себя уже в больнице, и обнаружилось, что он совсем тронулся умом. Все время кричал, чтобы отогнали от него собаку. А через пару дней его нашли в больничной койке мертвого, с такими ранами на шее, как будто его загрызли.

Анька наша до сих пор дом охраняет. Соседи говорят, что все еще иногда по ночам слышат, как ее дух воет на луну.

Вот. Вот так все и закончилось.

Здесь написано, что если собаку держать на привязи, не кормить, но оставить полную миску перед ней, чтобы она не могла дотянуться… а потом отрубить ей голову, то появляется Ину-гами. Очень злой дух собаки, который может напасть на своего хозяина. Значит, это оно и было.

Кстати, когда будет салют?