Текст книги "Сумеречный Сад"

Глава 10

Главная задача любого автора – рассказать историю о людских переживаниях, и я имею в виду универсальные, общие переживания: тревоги, заботы и дары человеческого сердца, которые не знают расы, времени, условий.

Уильям Фолкнер

Вторую половину дня я провела, разбирая счета, решая, какие расходы можно урезать, и обыскивая Интернет в поисках инструкций, как вести успешный бизнес; первый совет в списке: найдите место с большим потоком людей.

Отлично.

По крайней мере безрезультатные поиски отвлекают меня от фразы: «Они помнят, что для меня значил тот день – день, когда ты появилась в моей жизни».

Безумие, от начала и до конца. Только представьте себе, что Сад действительно существует, Фрэнк Баум подарил Ба первый экземпляр «Волшебника страны Оз», и самое главное, что люди, которых я увидела во сне в этом Саду – все мертвые писатели – могут что-то знать о том, кто я и как спасти Книжный магазин.

Даже если бы я правда верила, что поиск себя настоящей даст ответы на мои вопросы, почему я стала бы искать эту информацию в Саду, а не в частных или открытых архивах?

Приходят мои Писатели будущего, но как только я отсылаю их в шкаф, Лиза зовет меня обратно к прилавку.

Курьер на велосипеде просит расписаться за получение солидно выглядящего отправления.

– Что там? – Лиза за кассой встает на цыпочки.

Я вскрываю конверт. Хоть бы раз в почте оказалось что-то хорошее.

Пробегаюсь глазами по единственной страничке, отпечатанной на бланке городской администрации.

Затем возвращаюсь к началу письма со слезами на глазах и комом в горле.

– Что там? Что такое? – Лиза выходит из-за стойки и заглядывает мне через плечо.

– Администрация забирает книжный. – Слова едва слышно, будто я не могу говорить.

– Как они… – Она смотрит на лист, который я прочла уже трижды. – Рекви…

– Реквизиция. Проще говоря, они могут забрать частную собственность для городского использования. Конечно, они должны выплатить компенсацию, но имущество они забирают.

– Зачем городу понадобился Книжный?

Я снова читаю письмо, будто в этот раз буквы скажут мне что-то приятнее.

– Они его продадут застройщикам, потому что отель обещает больше выгоды для города. Судя по всему, этого достаточно.

– Это…

– Ужасно.

Должно быть, вот в чем Блэкбёрн угрожал мне пару дней назад. Последний шанс, а не то будет хуже.

Когда ты не знаешь, кто ты на самом деле, другие люди могут забрать у тебя. Забрать то, что является твоим.

Так, сейчас не об этом. Слишком странно, что Л. Фрэнк Баум тоже мог меня предупреждать.

– Нельзя сдаваться, Келси. Что-то же можно сделать…

– Конечно. И денег на адвоката у меня в избытке.

Я засовываю письмо обратно в конверт и кладу его за кассу.

Хочется углубиться в Интернет и начать искать информацию о нашей последней катастрофе, но меня ждут ученики.

Иду обратно мимо стены с плакатами, поддаваясь неверной фантазии лишь на миг, пока пробегаюсь пальцами по силуэту египетских пирамид, итальянского побережья, голубых куполов Греции, византийским башням Стамбула. Они так красивы, что зовут за собой, по ту сторону реальности.

Ученики не пишут.

Хаос затихает, когда я вхожу в детский отдел и прочищаю горло на манер недовольной библиотекарши.

– Как идут дела?

Дети разбегаются по местам, берутся за ручки.

Я ухмыляюсь, чтобы сбросить напряжение. В конце концов, наши занятия должны быть веселыми.

– Ну же, вы знаете, я рассчитываю на вас. Хотя бы один должен стать будущим Фицджеральдом или Хемингуэем. За вычетом алкоголизма, конечно.

Саанви Мета, девятиклассница, поднимает руку.

Я улыбаюсь и присаживаюсь за деревянный стул во главе стола.

– Можешь не поднимать руку, Саанви. Мы все здесь друзья и коллеги по перу.

Она нервно проводит рукой по волосам, мягким, как вороное крыло.

– Хорошо. Я просто подумала – вы не рассказали нам, о чем ваша история.

Безобидный вопрос наносит мне тяжелый удар прямо в сердце, выбивает воздух из легких. Группа по вторникам и четвергам должна радовать меня, а не напоминать об ушедших возможностях.

– Я здесь, чтобы помочь вам развить творческие способности. – Я осматриваю скрытый потенциал, сидящий со мной за столом. Милые дети, встраивающиеся в иерархию средней школы ничуть не лучше, чем я в свое время. Надеюсь, что никому не довелось пережить тех же ран. – Я здесь, чтобы помочь вам стать гениями, потому что я уверена, что внутри каждого из вас живет шедевр, и очень важно, чтобы вы его написали.

– Почему? – Лили дергает спиральный корешок на своей тетрадке. – Почему это важно? Случится что-то плохое?

Хороший вопрос.

В конце стола Алехандро наклоняется и кричит:

– Конец светаааа…

Я смеюсь.

– Может, не настолько плохое.

– Мисс Келси, а у вас внутри есть шедевр? – спрашивает Джэ, мальчик с растрепанными волосами и толстыми очками – и те, и те кажутся слишком большими для его головы.

Может быть. Наверное, нет.

Жизнь научила меня, что мои истории скорее всего слишком оптимистичны, слишком по-детски наивны, это не те безнадежно-депрессивные книжки, что сейчас становятся бестселлерами. Одна из причин, по которой я за последние два года не написала ни слова.

Без таланта к коммерциализации творчество и истории быстро превратились в трату времени, попытку эскапизма. Но я не собираюсь расстраивать детей правдой, ведь вдруг кто-то из них этот талант имеет?

– Мисс Келси? Алло?

– Простите. Ворон считаю. – Я улыбаюсь, думая о Ба, и продираюсь обратно к хорошим мыслям. – Может, у всех есть шедевры здесь, – я стучу пальцем по виску, – или, если быть точным, здесь, – я прикладываю руку к сердцу. – Но ты об этом не узнаешь, пока он не окажется здесь, – моя рука ложится на тетрадь Лили между нами, исчерченную фиолетовыми вихрями шариковой ручки. – Даже великие не знали, что они великие, пока они не сели и не начали писать. Если бы Ба была здесь, она бы вам рассказала.

Дети никогда не встречали Ба, но я столько ее описывала – энергичную богемную старушку, сражающуюся с «человеком» своей поэзией, – что они будто бы знакомы.

– Она дружила с лучшими авторами двадцатого века. Некоторые даже устраивали здесь автограф-сессии. Уильям Фолкнер, Айзек Азимов, даже Роальд Даль.

– «Чарли и шоколадная фабрика», – улыбается Лили. – Я в детстве очень любила эту книгу.

– Не удивительно. – Я толкаю ее локтем. – Ты странненькая.

– А вы здесь тогда уже работали? – Алехандро спрашивает серьезно.

– Ай, Алехандро! Как ты думаешь, сколько мне лет?

Он ухмыляется и пожимает плечами:

– Двадцать?

Я смеюсь.

– Вывернулся, молодец. Нет, мне на прошлой неделе исполнилось двадцать девять, если вам так важно знать. – Признание нелегко мне дается. Надвигается цифра тридцать, издеваясь над моими скромными достижениями. – Все эти мужчины умерли до моего рождения.

– А женщины? Были знаменитые писательницы? – Саанви наклоняется вперед, будто ответ значит для нее все.

– Конечно, за всю историю литературы было много знаменитых писательниц, но я не уверена, что кто-то из них раздавал здесь автографы. Придется тебе быть первой, Саанви.

В темных глазах загорается искорка. Вызов принят.

– Мисс Келси, а ваши родители тоже знали знаменитых писателей?

Я сжимаюсь в комок.

– Хм-м, вот этого я вам еще не рассказывала. – Я шевелю бровями. – У меня нет родителей.

Тишина за столом.

Я преувеличенно подмигиваю, чтобы снять напряжение.

– Загадочно, правда? Вдруг я вылупилась из яйца? Или прибыла с другой планеты?

Дети неловко улыбаются, понимая, что больше из меня не вытянут.

Ящик в столе Ба, письмо, запрятанное на самое дно…

Будто по команде детский отдел заполняет громогласная сирена.

Через секунду врывается Лиза.

– Келс, срочно. У нас проблемы.

На улице авария?

– Скоро вернусь, ребята. Пишите пока.

Я следую за Лизой по коридору.

– Что случилось?

– Наводнение.

Мы у входной двери – и правда, по Каштановой улице течет поток воды, лишь на пару сантиметров ниже тротуара.

– Что… Откуда? – Я выбегаю из магазина, Лиза за мной.

Слышна сирена, из пожарной машины выпрыгивают спасатели.

Я делаю вдох и поворачиваюсь проверить свое здание, затем «С иголочки», даже частично разобранный вьетнамский ресторан по другую сторону магазина винила. Где-то пожар?

Уильям стоит на тротуаре.

– Магистральную трубу прорвало, – кричит он. – Строители что-то сломали, кажется.

Вода заливает тротуар, и Уильям уходит в магазин.

Потоп течет к Книжной лавке, но поворачивает в углубление у подвального окна.

Я лечу к окну и смотрю вниз: вода заполняет укрепленное металлом углубление – как и каждый раз, когда идет дождь. Но в этот раз воды слишком много, а пломбам на окнах несколько десятков лет. Через минуту вода начинает просачиваться внутрь, а с улицы поток не успокаивается.

– Подвал! – Я бегу к двери, слыша шаги Лизы за мной.

Лестница в подвал книжного находится в задней части магазина, поэтому я добираюсь к ступенькам уже выдохшись. Я спускаюсь в подземелье – хранилище под зданием.

Куда пропала Лиза?

Не поддаваясь раздражению, я бегу через весь этаж к окнам, сквозь которые уже сочится вода, разливаясь масляной пленкой по полу. Вода тянет скользкие пальцы к коробкам со старыми документами и записями: часть из них относятся к книжному, остальные принадлежат временам, когда здесь еще был театр.

Я начинаю хватать коробки, оттаскивая их назад, подальше от воды. В подвале нет полок, никаких возвышений. Надеюсь, воду скоро перекроют.

Спустя несколько мгновений сзади раздается громоподобный звук – и рядом со мной оказываются семь подростков и Лиза.

– Чем помочь, мисс Келси?

– Коробки! Тащите их к задней стене подвала, как можно дальше.

Дно одной из коробок рассыпается у меня в руках, роняя на пол пачки пожелтевших листов.

Джэ и Саанви помогают подобрать их и унести подальше от воды, в другой конец подвала.

Фотографии актерских трупп разных лет, газетные вырезки с отзывами на старые постановки. Провожу пальцами по верхней картинке. Может, обществу любителей истории они будут интересны? Мы с Ба зря оставили их плесневеть.

Двадцать минут спустя вода едва течет, коробки в безопасности. Наша группа поднимается обратно.

Я стараюсь занять детей чем-то в оставшееся время, но в голове слишком много мыслей о «реквизировании», ущербе от воды, налогах. Что еще пойдет не так? Нужно будет починить окна – еще одна статья расходов.

Лучше бы «Волшебнику страны Оз» продаться быстрее, и за «хорошенькую сумму».

Но могу ли я не отдавать городу магазин?

Вскоре после того, как мы возвращаемся в детский отдел, время нашего урока подходит к концу. Ученики забирают рюкзаки, и я провожаю их из Нарнии в настоящий мир, до входной двери. Я приобнимаю каждого и напоминаю, что сочинения должны быть готовы к следующей неделе.

Серьезная тихоня Оливия задерживается.

– Мисс Келси, можно вопрос?

Я киваю и жду.

– Почему у вас есть Ба, но нет родителей?

Я сжимаю пальцами переносицу. Предчувствие головной боли давит на глаза.

– В другой раз расскажу, Оливия.

Когда за последним учеником закрывается дверь, я оборачиваюсь и вижу, как Лиза запихивает мусор в черный мешок.

– Не понимаю, почему ты не расскажешь им правду.

– Это и есть правда.

Глава 11

Сочиняя истории, мы узнаем, что живет внутри нас. Сам процесс письма раскрывает то, что живо внутри нас.

Генри Нувен

Наконец-то пять часов! Я переворачиваю табличку на двери с «Когда-то, давным-давно…» на «Конец» и с облегчением закрываю замок.

Весь день у меня не было времени изучить ситуацию с реквизированием, и я начинаю жалеть о том, что перенесла ужин с Остином на сегодня, но отказываться сейчас будет невежливо. Может, получится распрощаться пораньше и вернуться домой, чтобы поискать выход.

Лиза закончила на пару минут пораньше, чтобы выкурить сигарету на крыше, прежде чем уйти.

Я поднимаюсь по лестнице до своей квартиры, затем на крышу – задать вопрос, весь день маячивший у меня в голове сквозь туман катастроф.

В середине дня прошел краткий дождь, во второй половине снова вышло солнце. Крыша из гудрона и гравия еще хранит немного тепла.

Лиза смотрит на город, оперевшись на парапет.

Прежде чем присоединиться к ней, я подхожу к восточной стороне здания и заглядываю вниз, на пустой участок.

Как и ожидалось, только сорняки и мусор от книжного до разрушающейся стены «Ритм и чудо». По левую руку от меня – Каштановая улица, по правую – задняя стена музея и переулок.

Я отталкиваюсь от ограждения и иду к Лизе, не обращая внимания на жалкие горшки, где в прошлом году я выращивала бархатцы и петунии рядом со старым раскладным стулом из дома Ба. После роскоши воображаемого сада неухоженные однолетники будто бы насмехаются над моими полуусилиями и забытыми увлечениями.

Лиза поворачивает голову, когда я подхожу, и протягивает пачку сигарет.

– Нет, спасибо.

Она пожимает плечами, прячет пачку в карман неопрятного кардигана и выдыхает тонкую струю дыма через нос.

– Подумала, что если ты когда и начнешь, то сегодня.

Я облокачиваюсь на стену и осматриваю вид. Склонившееся над городом солнце на той стороне улицы раскрашивает крыши в цвет пламени.

Лиза качает головой.

– Если бы у меня были деньги, я бы нашла тебе адвоката или что-то такое.

– Я ценю порыв.

Лиза – хороший человек, несмотря на то, что жизненные передряги ее потрепали. Сколько лет из своих сорока с чем-то она была счастлива?

– Я тут подумала. Твоя мама и Ба были близки, так ведь?

Лиза глубоко затягивается и выдыхает.

– Ну да. А что?

Она как будто готовится защищаться. Наверное, потому что было очевидно: Ба не увольняла Лизу – почти семь лет – не потому, что она такой замечательный работник. Я бы даже сказала, Лиза то приходила, то уходила, пытаясь справиться с алкогольной зависимостью, очередным никчемным парнем и даже парой месяцев без крыши над головой. Доброта Ба, оправдываемая верностью давно умершей подруге, была мне непонятна.

– А она… Она обо мне когда-нибудь говорила? Твоя мама. Когда-нибудь говорила о моем удочерении?

– Она тогда уже умерла.

– Что? Мне так жаль… ты тогда была еще совсем ребенком?

– Мне было четырнадцать, да.

– Ого.

– Почему ты об этом спрашиваешь? – Лиза тушит сигарету о каменную стену и кашляет, прочищая горло.

– Просто было интересно. Узнать про своих родителей.

– Элизабет тебе ничего не рассказывала?

Я пожимаю плечами.

– Да нет. Название агентства, и все.

– И ты никогда не пыталась выяснить?

Я медлю.

То самое письмо.

Больно вспоминать, как детское любопытство выросло до тревожной необходимости понять, кто я и откуда.

– Было дело, – выдыхаю я, чувствуя, как падает камень с души. – Я написала запрос в агентство, когда мне было шестнадцать.

Лиза кутается в свой кардиган от весеннего холода.

– И как?

– Ответа не было. Я тогда подумала, что они не хотели или не могли мне ничего рассказать.

Лиза пожимает плечами и смотрит на городские крыши:

– Не знаю, как это работает.

– А через два года я нашла свое письмо у Ба в ящике стола. Неотправленное.

Сейчас я рассказываю эту историю спокойно, а тогда чувствовала себя глубоко преданной. Да и сейчас чувствую.

Лиза хмурится.

– То есть?

– Она, наверное, забрала его из ящика и не послала.

– Ты ее об этом спрашивала?

– Да. Она сказала: «Лучше тебе не знать, Келси».

Воспоминание обжигает. Разочарование Ба. Загадочные, зловещие слова о Письме. Ощущение, что во мне, моем прошлом или моей семье скрывается что-то по-настоящему ужасное.

– Она права.

Я поворачиваюсь к Лизе и жду продолжения.

– Ба – твоя мать, Келси. Она тебя вырастила. Вот что важно. – Обычно грубая, Лиза кажется мягче. – Ты должна быть благодарна. Не всем так везет.

Я киваю.

– Я знаю. Ты права. Но иногда мне тяжело. Не знать… – Я провожу пальцами по рассыпающемуся камню и продолжаю тише: – Когда я была маленькой, я придумывала всякие истории про мое прошлое. О том, кто я такая.

– Типа, что тебя подменили при рождении?

Я смеюсь.

– Что-то в этом роде, да.

– Ну, Элизабет говорит, ты всегда была рассказчицей. – В ее тоне чувствуется снисходительность. – Всегда пыталась сбежать в свои книжки.

– Да, это бессмысленно. Кроме того, если моя мать от меня отказалась, стоит ли мне ее знать?

Она пожимает плечами, достает еще одну сигарету, зажигает.

– Почему ты об этом сейчас задумалась? У тебя и без того хлопот полон рот.

Тут она тоже права. Время, потраченное на размышления о моих биологических родителях или о выдуманном таинственном саде – это время, которое можно было бы потратить на решение нашей проблемы.

– Все так. Я не рассказчик, я владелец книжного магазина. И я борюсь за свой маленький независимый бизнес против жадности корпораций, онлайн-обезличивания и бездумных алгоритмов.

Лиза улыбается, но грустно.

– Вау, ты себе не изменяешь. Даже это предложение загнула, будто ты Дон Кихот, сражающийся с мельницами.

– Лиза, это что, литературная отсылка? – Я ухмыляюсь. – Неужели Книжный на Каштановой улице забирается тебе в голову?

– Не надейся. Покупательница сегодня сказала эту фразу, а потом ей пришлось мне объяснить, что к чему.

– Ну, я пока не сдаюсь. Мы еще поборемся.

– А про родителей? Будешь искать дальше? – Лиза говорит спокойно, но тело ее напряжено. Может, ее мама все-таки что-то знала? А Лиза не говорит мне из верности Ба? Или еще хуже – она шантажирует Ба, чтобы та ее не уволила?

И почему я никогда больше не пыталась? Прошло десять лет с тех пор, как я нашла неотправленное письмо. Я последовала совету Ба и держалась подальше от этой темы, но сейчас Ба на моих глазах угасает…

Я трясу головой и отталкиваюсь от стены.

– Нет. Нечего искать. Я должна спасти свой Книжный.

Глава 12

Писатель работает на перекрестке, где каким-то образом встречаются пространство, время и вечность. Его задача – найти это место.

Генри Нувен

Полтора часа спустя я жду Остина в полутемном фойе ресторана «Les Trois» и чувствую себя нехорошо.

На мой вкус «Les Trois» слишком пафосное место. Сегодня мне хочется чего-то привычного, панини или макароны в сливочном соусе с лобстером. Здесь же скорее подадут boeuf bourguignon или бифштекс по-татарски[6]6
  Говядина по-бургундски – блюдо французской кухни, тушенная в винном соусе говядина; бифштекс по-татарски – мелко рубленная сырая говядина с желтком и специями.


[Закрыть]. Но Остин пригласил – ему нравится водить меня в вычурные места, и надо бы быть благодарной.

Быстрый поиск в Интернете о реквизиции меня не обнадеживает. Формально процедура называется «изъятие», прецедентов довольно много. Термин звучит по-дурацки и снова напоминает мне о предупреждении Фрэнка Баума. В своей голове я уже произношу название с заглавной буквы, готовясь к Эпической Схватке с Изъятием.

Кажется, закон на стороне города. Все случаи, в которых суд выигрывали владельцы, касались только большей финансовой компенсации. Никому не удалось отстоять собственность.

Я не хочу компенсацию. Я хочу сохранить Книжную лавку. Мой дом.

Для этого мне понадобится адвокат.

В голове все еще роятся мысли о Саде и подсказки Ба. Может, загадочные гости действительно могли бы помочь – в конце концов, они подсказали продать раритеты в стеклянном шкафу. Но времени на догадки нет.

Смотрю на часы: 18:40. Остин опаздывает на десять минут. Это месть за мое вчерашнее молчание? Наверное, он не поверил в мое неубедительное оправдание: у меня так болела голова, что я забыла ему написать.

Пять минут, и я пойду попытаю счастья у ворот. Когда я вернусь, солнце почти зайдет – как когда я впервые заметила мерцающий свет.

О чем я вообще думаю?

В ресторан заходит пара, шепчут свои имена администратору, и она, улыбаясь, проводит их в зал. Я возвращаюсь к телефону и ищу более успешные случаи борьбы с Изъятием.

Еще две минуты и я пойду обратно, домой, к пустому участку. Нужно ли мне переодеться? Сейчас я в легком платье с цветочным узором. Интересно… Я не замечала, как похоже оно на то, что я носила в своем… сне.

– Мисс? – Администратор трогает меня за локоть.

– А?

– Кажется, ваш друг здесь.

– Что? О.

Остин стоит у входа в большой зал, склонив голову набок и вопросительно подняв брови.

– Ты идешь?

– Прости, не видела, как ты зашел.

И что это говорит о наших отношениях, если я не рада, что он пришел до того, как я собиралась уйти? Может быть, отношения тут ни при чем – я просто помешалась на таинственном саде.

Я подхожу к нему. Он кратко целует меня в щеку, и мы следуем за администратором.

– Хорошо выглядишь.

Я улыбаюсь.

– Спасибо, ты тоже.

Мы присаживаемся за стол со свечой, заказываем обед, после чего я стараюсь проявить внимание к своему собеседнику.

– Как прошел твой день?

Остин расправляет черную салфетку и аккуратно кладет ее на колени.

– Невероятно.

Я пью воду со льдом.

– Ты меня заинтриговал.

На самом деле нет. Остин занимается финансами, а меня это совершенно не увлекает. Пока Остин рассказывает о выгодной сделке, которую он провернул, я думаю о катастрофе, доставленной курьером. Я c усилием возвращаюсь к его словам, снедаемая виной. Мне надо заинтересоваться его работой так же, как он интересуется Книжным.

Подают салат «Цезарь». Гоняю по тарелке кусочки латука, покрывая их тертым пармезаном и соусом из анчоусов, прежде чем уложить их на вилку и отправить в рот.

Перерыв на еду позволяет мне сменить тему, и я вкратце рассказываю новости об Изъятии.

– То есть в письме говорится, что семнадцатого числа будет слушание, где я смогу высказать любые придуманные мной аргументы. Затем они примут решение.

– Семнадцатое меньше чем через две недели.

– Я в курсе.

– Тебе давно надо было оформить Книжный на себя, Келси. Сложно будет бороться за магазин, пока им владеет Элизабет. Кроме того, если бы имущество было оформлено на твое имя, она смогла бы получить скидку на содержание в доме престарелых.

Я вздыхаю.

– Сейчас бессмысленно рассуждать об упущенных возможностях. Переоформлять собственность казалось тратой времени, ведь я уже упомянута в завещании.

– Хм-м. Перестраховаться никогда не лишне. Но, может быть, так даже лучше. Город тебе выплатит хорошую компенсацию – больше, чем дал бы Блэкбёрн. И ты сможешь сама решить, что делать со своей жизнью.

– Магазин – мой дом, Остин. Я буду за него бороться до последнего вздоха.

Он пожимает плечами и закатывает глаза, будто ожидал от меня что-то в таком духе.

– Могу посоветовать пару адвокатов.

– Отлично. Спасибо.

Что, если я попрошу о помощи таинственных гостей на вечеринке в пустом участке? Как тебе такая идея?

– Остин, с тобой когда-нибудь случалось что-то, что ты не мог объяснить логически?

Он медленно жует, задумавшись.

– Ты имеешь в виду чудо или что-то такое?

– Да, что-то в этом роде. Сверхъестественное.

Он посмеивается.

– Я знал, что магазин рано или поздно окажется проклятым. Книжный, театр – слишком много призраков возвращается в прекрасное прошлое, а?

Я слишком быстро проглатываю крутон, и он царапает мне горло.

– Ты в это веришь?

– В призраков? Не-а. – Его брови взлетают вверх. – А ты?

– Не знаю. Может быть. Скорее… в волшебство.

Остин хмыкает.

– Никогда бы не подумал.

Мы продолжаем есть салат, и разговор обрывается, но затем Остин откидывается на спинку стула.

– На самом деле я так бы и подумал. Я начинаю понимать, какое у тебя… развитое воображение. Лиза сказала, что ты хочешь быть писателем. Почему ты мне никогда об этом не говорила?

Потому что я стыжусь.

Ух ты, откуда такие мысли? Неужели мне правда стыдно? Почему?

Потому что я недостаточно талантлива.

Хм-м.

Я пожимаю плечами и отодвигаю тарелку.

– Воображение без возможности его реализовать – просто хобби.

– Да, похоже на правду.

Мои пальцы до боли сжимают салфетку на коленях. Но разве я ждала, что он со мной не согласится?

Я расправляю салфетку.

– Некоторые сказали бы, что стоит заниматься творчеством, даже если не хватает таланта стать кем-то великим.

– Да? По мне, так трата времени.

Подают закуски. Я ковыряюсь вилкой в кусочках копченого палтуса, хотя могла бы прикончить его в три укуса.

– Я думаю, я видела что-то… необъяснимое.

Зачем я это сказала? Как будто хочу проверить Остина. Нечестно. Не могу же я снять у Остина баллы в воображаемом тесте «Хороший ли ты бойфренд?», если он не поверит в то, что я сама считаю невозможным?

– В каком плане необъяснимое? – Остин поднимает брови, смазывая маслом хрустящую булочку.

Я не хочу рассказывать ему всю правду. Сад – это личное. Как будто он принадлежит мне одной. Фоновая музыка заполняет паузу.

– Как будто ты видишь что-то, а в другой момент смотришь – и там ничего нет, словно и не было никогда.

– Похоже на то, что люди зовут «магическое мышление».

– Я… Не… «магическое мышление» – это другое.

Остин хмурится и вгрызается в хлеб.

– Ты о чем? Оно магическое, и ты об этом думаешь. По-моему, достаточно для магического мышления.

Я прочищаю горло и отправляю в рот еще кусочек рыбки. Снова – нечестно же думать о нем хуже только потому, что он не знает психологический термин, обозначающий поиск причинно-следственных связей между несвязанными событиями?

– Ну, не важно, – Остин пожимает плечами. – Я знаю, тебе нравится все это… художественное, я имею в виду. Но, кажется, сейчас лучше сфокусироваться на цифрах, не спускать глаз с добычи и прекратить мечтать. Я поэтому тебе говорю сделать из магазина престижное кафе. Но сейчас уже поздно.

Он продолжает говорить, но я не слушаю.

Рассказчик. Воображение. Мечтать.

Слова Лизы и Остина – с налетом снисходительности, неодобрения.

Но Агата Кристи назвала меня Рассказчиком. Т. С. Элиот сказал, что у меня хорошее воображение.

От них эти слова казались комплиментом. Призванием. Даром.

Остаток ужина я удерживаю себя в кресле.

Остин провожает меня до входа в магазин и удивляется, когда я не приглашаю его зайти.

Но мне надо подумать.

Что-то должно измениться.

Я жду с Остином на улице пару неловких минут, пока не приезжает такси.

– Я тебе пришлю контакты адвокатов, – обещает он, залезая в машину.

Машу рукой и улыбаюсь, слежу, как машина едет на запад по Каштановой улице, затем сворачиваю направо.

Спустя мгновение я у ворот, проверяю время на часах. 20:30. Чуть раньше, чем прошлой ночью – нет, позапрошлой ночью, – когда дверь открылась. Но мерцающий свет я увидела заранее, когда солнце садилось и меня испугал Уильям. Увижу ли я этот отблеск снова?

Я еще не решила, хочу ли я снова оказаться в саду, даже если дверь будет открыта. Я потеряла целую среду и все еще не пришла в себя.

Но всего лишь один толчок – и я понимаю, что дверь снова закрыта, как сегодня с утра.

Подождите, или это было вчера? Нет, сегодня с утра.

Келси, соберись.

Я касаюсь лбом холодного металла, прищуриваюсь, пытаясь разглядеть сквозь разросшуюся зелень хоть отблеск теплого света свечей.

Ничего.

Потому что я сошла с ума.

Я вздыхаю, разминаю затекшие мышцы шеи и плечи. После ужина с Остином я чувствую себя тревожно.

И хочу есть.

Всего полсекунды – и я направляю свои стопы к кафе Анамарии. У них открыто допоздна. Время поесть по-настоящему.

В кафе «Глазунья» я устраиваюсь в угловой кабинке и над чизбургером с беконом и картошкой проигрываю в голове свидание.

Почему мне так плохо? Остин замечательный парень, как и говорила Аманда, моя соседка по общежитию, когда представила нас друг другу на свидании вслепую пять недель назад. Красивый, успешный, милый.

Дело не в Остине. А во мне.

Даже, если быть точной, дело в жизни. Все. Вообще все. Здоровье Ба, загибающийся магазин. Чарльз Даймонд Блэкбёрн, огнедышащая налоговая, и теперь еще Изъятие. Прорыв трубы, мокрый подвал, пропущенные выплаты. Дурацкий бестселлер, «Звездный фолиант».

Последний пункт в этом списке, книга в сине-золотой обложке – я чувствую, словно моя душа вот-вот умрет. Будто часть меня все это время спала и жаждала пробуждения, но вместо этого задыхается. В голову приходит образ: Спящая красавица ждет поцелуя жизни, но вместо этого ее душат. Я чувствую приступ тошноты и откладываю бургер.

– Все хорошо? – Валентина, сменщица Анамарии, подходит ко мне с кувшином воды. – Что-нибудь нужно?

– Я в порядке, Валентина, спасибо.

Невидящим взором я смотрю на тарелку с картошкой.

Ты должна принять в свои объятия истину, красоту, жизнь – но ты говоришь лишь о смерти.

Слова Т. С. Элиота, в Саду.

Да, безумный, нелогичный Сад – полный гремучей, всеобъемлющей жизненной силы – каким-то образом подкидывает мне мысли о том, как моя душа задыхается.

Вес потерянного магазина, упущенной мечты, ушедшей Ба – все это на одной чаше весов, а на другой – Сад и его обещание творчества, жизни, меня – настоящей.

Без шансов.

Даже если Сад зовет меня, предлагая возможные ответы – а может быть, и мастера, который мог бы научить меня тому, чего мне не хватает, – если Сада не существует, у меня большие беды с головой.

А если он реален и время там течет по-другому, то я не могу контролировать, что пропущу. Вдруг я вернусь, а Книжный уже изъяли?

Вдруг я вернусь, а Ба… больше нет?

Я отталкиваю бургер и картошку. Я не могу так рисковать. Кризис моей творческой личности того не стоит. Кроме того, вспоминается тревожный диалог с Фрэнком Баумом про уход дальше в лес.

Валентина возвращается, забирает тарелку со стола.

– Выглядишь, будто тебе не помешает пирог.

Я проглатываю горячий ком в горле.

– Сегодня без пирога. Но спасибо.

В ее теплых глазах блестит любопытство.

– Ты не торопись.

Я киваю, чувствуя, как подступают слезы.

Серьезно? Я плачу из-за простой доброты?

Нет. Дело во всем. Вообще во всем. Будто на гору маленьких камешков у меня на сердце сегодня свалили огромный булыжник.

Но вместе со списком катастроф в голове всплывают слова Ба о помощи Сада – помощи с магазином. Я вспоминаю подсказку Агаты Кристи о первых изданиях – доказательство, что в Саду можно найти настоящий совет.

Слова Ба о моем прошлом я держу на ментальном расстоянии, в первую очередь сосредотачиваясь на проблемах книжного.

Фотографии и документы из затопленного подвала. Местечко явно с историей. Может, люди в Саду расскажут мне еще что-то, что поможет мне спасти магазин?

Неужели мой лучший шанс спасти Книжный – вернуться в Сад?

Или я хватаюсь за соломинку, пытаясь придумать объяснение уже принятому решению? Я так устала от этого противостояния.

Безумно, и я конечно же позвоню адвокату, но отчаянные времена требуют отчаянных мер, так ведь?

Ты всегда была рассказчиком.

Чьи это слова? Говорит ли это Ба – и глаза ее блестят? Или это Лиза и Остин насмехаются надо мной?

Я хватаю телефон, вытаскиваю кредитку из кейса и выскальзываю из кабинки.

У меня две недели, чтобы спасти Книжную лавку на Каштановой улице – или разбить Ба сердце.

Если ответы могут прятаться за железными воротами и кирпичной стеной, я должна их выяснить.