Текст книги "Полночное солнце"

Глава 5

Этот день преподносит мне еще два сюрприза. Сначала я замечаю, как мой отец тайком пробирается в дом, после того как без меня побывал у моего врача. Такое происходит уже не в первый раз.

– Папа! – кричу я и, протирая глаза, сажусь на кровати.

Меня разбудил скрип половиц, когда отец крадучись шел мимо моей двери. На часах шесть вечера. Прием был назначен на четыре. Предполагалось, что мы пойдем туда вместе. Черт возьми!

– Ты выключил мой будильник?

– Признаю себя виновным, – отвечает папа, понурив голову. – Ты так мирно спала, и я подумал, что вчерашняя ночная прогулка тебя переутомила. Вот я и принял руководящее решение: дать тебе отоспаться.

– Ты просто не хочешь выводить меня днем из дому, хотя мы оба знаем, какие меры предосторожности нужно принимать. – Я укоризненно смотрю на отца, вздернув бровь. – Не говоря уж о том, что ты терпеть не можешь, когда доктор Флеминг беседует со мной начистоту.

Папа беспомощно пожимает плечами:

– Она такая пессимистка! Зачем тебе слушать ее безрадостные рассуждения? Особенно сейчас. Ведь у тебя в жизни все так хорошо складывается…

Я хлопаю по кровати рядом с собой. Пару секунд отец стоит, молча глядя на меня, потом нехотя садится. Он напоминает ребенка, которого поймали за кражей печенья из банки.

– Так что она сказала? – требовательно произношу я.

– Да ничего. Спрашивала, нет ли у тебя проблем с моторной функцией и не выходила ли ты на солнце. Я, разумеется, ответил, что нет.

Я протягиваю ему раскрытую ладонь, как бы говоря: «Знаю, это не все. Выкладывай».

– А как насчет исследования в Вашингтонском университете?

По папиному лицу расползается широкая улыбка:

– Дело продвигается! Результат может появиться в любой момент!

Я понимаю, что это значит. Такое бывало уже не раз. Институт не осаждают толпы желающих спонсировать исследования, направленные на борьбу с болезнью, которая поражает одного человека из миллиона. Сейчас разрабатывается новое лекарство, но деньги уже наверняка закончились. То есть испытания вряд ли перейдут во вторую фазу – ту, в которой могла бы участвовать я. Если средства найдутся и проект не свернут, это будет чудом. Но еще большее чудо произойдет, если меня выберут и пригласят. Тяжело жить с заболеванием, до которого никому нет дела. Даже кричать хочется. Но если борьба с болезнью ведется, а я не могу внести свою лепту, это делает мою жизнь еще более бессмысленной. Все бессмысленно. Заколдованный круг.

– Не волнуйся, я не особенно жду результата, – успокаиваю я папу. – Доктор Флеминг наверняка напомнила тебе о том, что любая доза ультрафиолета может меня убить и что такие детки, как я, редко живут дольше двадцати лет?

Улыбка сходит с папиного лица.

– Нет, конечно! А если бы она и сказала что-нибудь в этом роде, я бы слушать не стал. Кэти, у тебя не только болезнь, которая поражает одного из миллиона, – ты и сама одна на миллион. Никакая статистика к тебе отношения не имеет. Мы справимся. Вместе.

– Справимся, – говорю я.

Ужасно, что в лечении ПК ничего не меняется. Нет даже проблеска надежды. Никаких новых лекарств. Тебе твердят одно и то же: «Держитесь подальше от солнечных лучей, пока болезнь вас не доконает». Я заложница своего дурацкого генетического кода.

– Кэти, обещай мне не сдаваться, – произносит папа дрогнувшим голосом.

Я поднимаю глаза и вижу, с каким трудом он сохраняет самообладание. А мне бы хотелось поговорить о том, сколько мне осталось по статистике и чего я могу достичь за это время. По-моему, стоило бы сосредоточиться на качестве жизни, раз уж количество, то есть продолжительность, от нас с папой не зависит. Но папа, видимо, не готов к такому разговору.

Я тоже рада бы об этом не думать. О дате окончания моего срока годности. О том, каково это – умирать. И все-таки иногда я думаю. Темной-темной ночью, когда все, кроме меня, давно спят. Неужели после смерти меня ждут такая же темнота и такое же одиночество? Очень надеюсь, что нет. Это было бы слишком жестоко по отношению ко мне – заставить меня жить прежней жизнью, только в вечности.

Через силу улыбнувшись, я заявляю:

– Ты знаешь, что я не сдамся. Мы же борцы. Никуда я от тебя не денусь.

Отец пытается ответить на мою улыбку, но лицо у него по-прежнему бледное.

– Да ладно тебе, – прибавляю я. – Мое общество тебе еще надоест, ты не сможешь от меня избавиться.

– Хорошо. Потому что этого я, наверное, не переживу.

В папином ответе прозвучала та честность, которой я ждала. И мне, и ему она причинила нестерпимую душевную боль.

Пока я борюсь с собой, чтобы не разрыдаться, приходит эсэмэска от Морган: «Блокнот у меня, но надо бежать на работу. Оставила в кассе». Я вздыхаю. Как это похоже на мою подругу – не довести дело до конца! По моей теории, пока не подтвержденной, у нее запущенный синдром дефицита внимания при гиперактивности. Эта девчонка никогда не сидит на месте (плюхнется на стул перед моим рабочим столом – и крутится, и крутится), тем не менее умудряется везде опаздывать. Сама Морган со мной категорически не согласна. Говорит, что она просто суперэнергична и пытается провернуть за день целую кучу дел, а сутки слишком коротки. Мы давно бросили спорить об этом, поскольку понимаем, что к единому мнению все равно не придем.

А вообще я довольна: тексты всех песен, которые я написала за свою жизнь, не потеряны. И как бы я ни ворчала из-за того, что придется опять топать на станцию, в этом тоже есть свой плюс. Мне не помешает прогуляться, проветрить голову. Свежий воздух лечит почти все. Он прогонит мысли о том, какое горе переживает из-за меня отец, и о том, как я облажалась при встрече с парнем своей мечты.

Я надеваю джемпер с эмблемой уже не существующего баскетбольного клуба «Сиэтл суперсоникс», фанатом которого папа когда-то был, натягиваю старенькие джинсы и зашнуровываю черные кеды. Спускаюсь. Папа одновременно работает за ноутбуком (должно быть, проставляет оценки за последнее задание, которое дал своим ученикам), смотрит по телевизору бейсбольный матч, покрикивает на игроков и уплетает сэндвич с трехдюймовым слоем мяса.

– Можно, я схожу на станцию за своим блокнотом? Забыла его там вчера. Он у Фреда.

Папа так увлечен своим сэндвичем, что едва поворачивает голову в мою сторону.

– Как придешь туда, напиши. Будь осторожна. Сразу возвращайся. Люблю тебя, – шепелявит он, не переставая жевать ветчину с сыром.

Для него это характерно: ненадолго, туда и обратно, он отпускает меня не моргнув глазом, но не находит себе места, если я отсутствую чуть дольше и получаю шанс хотя бы немного пожить той жизнью, которой живут нормальные подростки.

– А я люблю тебя еще больше, – говорю я.

Он проглатывает здоровенный кусок и, прежде чем откусить от сэндвича в очередной раз, изрекает:

– Это невозможно.

Я ухожу. В голове быстро мелькает: «Где сейчас Чарли? Что делает? С кем?» После этого я опять начинаю мысленно пилить себя за бред про кошачьи похороны. Не важно, что делает Чарли, где и с кем находится. Я с ним в ближайшее время точно не пересекусь.

Поднявшись по ступеням на платформу, я направляюсь к билетной кассе. Фреда в конторе нет. Может, он оставил блокнот на скамейке напротив облюбованного мной места? Я заглядываю за угол: действительно, блокнот на лавке. Но не просто на лавке, а в руках Чарли Рида, который на ней сидит. Он перелистывает страницы так, будто просматривает старый номер какого-нибудь дрянного таблоида.

Даже не знаю, по какой причине сильнее расстраиваться: оттого, что при прошлой встрече с парнем наболтала глупостей, или потому, что сейчас он копается в моих самых сокровенных мыслях и переживаниях. Никогда еще я не чувствовала себя настолько униженной. Как бы заполучить блокнот обратно так, чтобы Чарли меня не увидел? Вот только решу эту задачку – и домой.

Я прячусь за стеной, звоню Морган на работу и, как только она берет трубку, шепчу:

– На помощь!

– Кафе-мороженое! Здравствуйте! – весело откликается Морган. – Как проходит второе свидание с Чарли?

От удивления я разеваю рот:

– Что-о? Откуда ты знаешь, что он здесь?

– Я отдала Чарли твой блокнот на хранение, – отвечает она так, будто сделала нечто само собой разумеющееся.

Я ударяю себя ладонью по лбу:

– Морган, я тебя убью! Как ты могла так со мной обойтись? На мне старый отцовский джемпер, и я даже не причесалась!

В ответ моя подруга смеется:

– Кэти, не знаю, как объяснить, но я, хотя тебя сейчас не вижу, точно знаю: ты суперсекси!

– Если б ты меня видела, ты бы так не говорила, – шиплю я.

– Кэти, повиси секунду, – бросает Морган, а потом я слышу ее крик: – Я по телефону разговариваю! Не видишь?!

Надеюсь, она не на покупателя наорала. Для того чтобы поехать в колледж, ей нужны деньги, и увольнение было бы некстати. Найти другую работу будет непросто: во-первых, вакансий – раз-два и обчелся, во-вторых, городок маленький и все быстро узнают о том, что с прежнего места человек ушел не по собственному желанию.

– Это ведь не покупатель был? – спрашиваю я, когда Морган опять берет трубку.

– Он самый. Сначала. А потом еще Гарвер – этот зануда, с которым я работаю. Задает мне миллион вопросов за смену: «Что ты любишь делать в свободное время, Морган? Какое мороженое тебе больше нравится, Морган? Есть ли у тебя братья или сестры, Морган? Какая твоя любимая телепередача, Морган?» Лепечет без умолку, как двухлетний.

– Вообще-то, это называется «человек проявляет к тебе интерес». Он пытается завязать с тобой разговор. Что тут такого?

Морган почему-то терпеть не может, когда парни интересуются ею. Она предпочитает «плохих мальчиков», которые говорят только о себе.

– Плевать, как это называется. Меня его вопросы раздражают, и все. А насчет Чарли… Кэти, будь собой. По-моему, он душка. И ты ему нравишься, вот уж точно. Просто пообещай, что постараешься не нести околесицу.

Теперь у меня нет выбора: придется заговорить с Чарли, если я хочу получить обратно свой блокнот.

– А ты постарайся не рявкать на этого твоего Гарвера, – вздыхаю я. – Жалко беднягу.

– Вот уж нет! – фыркает Морган. – Жду твоего звонка.

Прежде чем я успеваю ответить, она бросает трубку. Делать нечего. Набрав в легкие побольше воздуху, я направляюсь к Чарли. Когда я подхожу совсем близко, он поднимает голову и вознаграждает меня самой открытой и приветливой из всех улыбок, какие я видела в своей жизни. Губы у него идеальные: не слишком пухлые и не слишком тонкие. Они, наверное, никогда не обветриваются и не трескаются. Зубы ровные, белые. Глаза такие теплые и дружелюбные, что мне кажется, будто я тону в океане доброты. Минуту назад я злилась на Чарли за вторжение в мое личное пространство, но теперь совершенно об этом забыла.

– Так ты настоящая! – восклицает он. – А я думал, ты мне приснилась или что-то вроде того…

– Ты был в фазе быстрого сна?

Он смотрит на меня, не зная, как реагировать на дурацкую шутку. Я пытаюсь поправить положение:

– Забей. Конечно, ты не спал, я это и хотела сказать. Мы ведь разговаривали. А быстрый сон – это такая фаза, во время которой возникают сновидения. Активность мозга высокая, и глаза под веками постоянно бегают. Очень странно. Похоже на пишущую машинку…

Я резко замолкаю, понимая, что меня опять понесло. Чарли усмехается. Но не зло, а как-то мило. Весело.

– Спасибо, что нашел мой блокнот, – говорю я, протягивая руку.

Но он не торопится выпускать свою добычу.

– Я до сих пор не знаю, как тебя зовут.

– Кэти.

Видимо, это был пароль. Теперь Чарли передает мне блокнот. Я перелистываю странички, проверяя, все ли в порядке. Вроде бы да. Тем не менее спрашиваю:

– Ты ведь не читал?

– Разве что немножко… – признается Чарли.

Я опять в ужасе и ярости. Может, в школе девчонки все ему спускают с рук, потому что он красавчик, но со мной этот номер не пройдет.

– Надеюсь, ты пошутил.

– Почему? – Чарли широко раскрывает глаза, как будто действительно не понимает.

– Нельзя читать чужие записи! – говорю я, размахивая блокнотом. – Это что-то вроде дневника. Думаешь, если ты красивый, тебе можно совать нос в чужую личную жизнь? Улыбнулся – и все? Такой у тебя приемчик?

На лице Чарли снова появляется обворожительная усмешка:

– Ты считаешь меня красивым?

Я вспыхиваю от стыда. Щеки и уши горят. Не хватало еще вспотеть. Остается надеяться, что в темноте все это не очень заметно. Чарли поднимает руки:

– Послушай, мое вмешательство в твою личную жизнь было минимальным и необходимым. Я просто хотел узнать, кому этот блокнот принадлежит, а ты очень быстро убежала…

Я молчу. Так легко Чарли не отделается.

– Мне нравится, что ты пишешь от руки, – прибавляет он мягко. – Это так старомодно. И прикольно.

Тут я снова по уши в него влюбляюсь и ничего не могу с этим поделать. Маленькая обида – ерунда по сравнению с тем, как сильно он мне нравится. Я начинаю улыбаться:

– Спасибо. За то, что нашел блокнот.

А вдруг Морган и Гэбби были правы? Может, действительно стоит дать шанс Чарли и другим моим сверстникам? Пусть удивят меня! Вероятно, все не так уж и безнадежно? Сегодняшняя встреча, по крайней мере, прошла более или менее гладко. Довольная тем, что на этот раз сумела разрулить ситуацию без вранья про кошачьи похороны, я собираюсь уйти.

– Еще один кот скончался? – кричит Чарли мне вслед.

Я оборачиваюсь и смеюсь:

– Нет, просто иду домой.

– Можно тебя проводить?

– Думаю, да.

У меня голова кружится от счастья, но я не собираюсь это демонстрировать. Что-то подсказывает мне: Чарли Риду никогда не приходилось лезть из кожи вон, чтобы привлечь внимание девушки. Пускай увидит, что я не такая, как все. И дело не в моей ПК. Просто я – это я.

– Пошли, – бросаю я через плечо.

Мы не спеша шагаем прямо по дороге и разговариваем. Машин нет, можно не опасаться. Кругом все тихо, и эхо наших шагов отражается от спящих домов, мимо которых мы идем. Мне хорошо. Спокойно.

Когда я говорю, что была на домашнем обучении, Чарли переспрашивает:

– На домашнем обучении? Клево!

Я вспомнила те ночи, когда папа гонял меня по Периодической системе, созвездиям или латинским глаголам. Чарли до смешного неправильно представляет себе, каково это – учиться дома.

– Ничего не клево. Совсем наоборот. Мой отец излишне меня опекает, – прибавляю я, хотя это и кажется мне очевидным.

Чарли смотрит по сторонам, потом вверх, потом снова на меня и говорит:

– Он сейчас за нами, случайно, не наблюдает?

– А как же! Наверняка где-то тут кружит беспилотник.

Чарли хохочет. Я тоже смеюсь – не оттого, что в восторге от собственной шутки, а потому, что смогла его рассмешить. Кто бы мог подумать?! Еще двадцать четыре часа назад я была на дне глубокой ямы, а сейчас поднялась так высоко!

– Ну и… может, выскажешь свое мнение?

– О твоем папе с беспилотником? Пожалуй, это перебор. А ты как считаешь?

Я опять начинаю смеяться:

– Да нет! Я про песни, которые ты прочел без моего разрешения.

Чарли пожимает плечами:

– Даже не знаю. Читать песни я не умею. По-моему, их надо слушать.

Я останавливаюсь. Мы почти у дома. Готова поспорить, что отец сейчас стоит в гостиной и смотрит то в приложение, при помощи которого он отслеживает местонахождение моего айфона, то в окно и ждет, когда я войду. А мне меньше всего хочется объяснять ему, кто такой Чарли и почему мы шли вместе.

– Ты здесь живешь?

– Нет, вон там, повыше. – Показываю вглубь квартала. – Папа чутко спит, а я не хотела бы его будить.

Чарли внимательно смотрит на мое жилище.

– Странно, что мы до сих пор не пересекались. Я ездил мимо твоего дома на скейте. На тренировки.

– На тренировки? – переспрашиваю я, хотя, конечно же, знаю, о каких тренировках речь.

Разве я могу не знать? Он каждый день проезжал у меня под окнами с доской для плавания и прочей плавательной всячиной под мышкой, а на рюкзаке красовалась эмблема команды. Да еще местная газета чуть ли не еженедельно писала о том, как Чарли установил на сборах очередной рекорд.

– Да, я занимался плаванием, участвовал в соревнованиях.

Искорки в глазах Чарли, делавшие его таким привлекательным, вдруг погасли.

– Занимался? А сейчас не занимаешься?

Чарли пожал плечами:

– Долгая история.

Я переключаю передачу, надеясь вернуть ему хорошее настроение.

– Действительно странно, что ты знаешь мой дом. Правда?

– Да…

Он по-прежнему грустит. Волшебство, которое нас окутывало, испарилось. Может, в следующий раз (если следующий раз будет) оно вернется. А пока мне лучше исчезнуть.

– Ну, я пойду. Спасибо за компанию, – говорю я и, сделав два шага, слышу, пожалуй, самые приятные слова, когда-либо звучавшие на английском:

– Кэти?.. Как насчет того, чтобы куда-нибудь пойти?

Я резко оборачиваюсь:

– Вместе?

Он смеется, превращаясь в прежнего беззаботного Чарли.

– Нет, вообще. По отдельности. Вместе, конечно же!

Я начинаю нервничать. Как рассказать Чарли про мою болезнь? Согласится ли папа меня с ним отпустить? Если да, то не напорю ли я опять какой-нибудь чепухи? Но вдруг до меня доходит: это же Чарли Рид – парень моей мечты! Я должна попробовать. Ради Морган и Гэбби, а главное, ради себя самой.

– Я… весь день буду занята. Освобожусь только поздно вечером, – говорю я, стараясь обходить трудные темы.

– Я тоже к вечеру освобожусь, – отвечает Чарли, опять слегка пожимая плечами.

Как мило это у него выходит!

– Тогда напиши свой номер вот здесь. – И я подхожу к нему, листая блокнот в поисках страницы, не исписанной стихами или аккордами и не исчирканной каракулями.

Вот, нашла. И что я вижу? На первом же свободном листке Чарли уже вывел аккуратными печатными буквами свое имя, а рядом номер телефона.

– Ого! Ловко! – восклицаю я и перестаю теребить блокнот.

Чарли в очередной раз растапливает мое сердце улыбкой:

– Это еще один мой приемчик. Я опытный.

Несколько секунд мы оба просто стоим и улыбаемся. Наконец мне становится немножко неловко, я прощаюсь, теперь уже по-настоящему, и бегу к дому.

У меня свидание! С Чарли Ридом! Оглянувшись, я вижу, что он не ушел. Смотрит на меня и улыбается. Я машу ему, уже не чувствуя неловкости. Мне тепло и приятно. Как будто внутри меня зажегся огонек.

Чарли Рид хочет со мной встретиться! Со мной! Это для меня пока непривычно – думать о живом, настоящем Чарли, а не о картинке, которую я видела из окна. Он, кажется, отвечает мне взаимностью. Становится чуточку страшно. В хорошем смысле. По-моему, мне это нравится.

Глава 6

Едва я успела встать с постели, как Морган ворвалась ко мне с криком: «Выкладывай все начистоту!» Я, конечно, уже послала ей эсэмэску, но моя подруга требует устного отчета. Растянулась на моей кровати и приготовилась слушать. Я подбираю слова, чтобы правильно передать все подробности: как лунный свет танцевал между нами, когда мы шли домой, как Чарли пригласил меня на свидание, а его имя и телефон оказались уже записанными в блокноте. Значит, он заранее решил, что хочет со мной встречаться. С его стороны это не было секундной прихотью или ошибкой. Мы с Морган улыбаемся друг другу, и я чувствую себя такой глупой… такой до глупости счастливой…

– Романтично – аж тошнит, – говорит она наконец.

Я вздыхаю и прикладываю ладонь к сердцу: оно бьется быстрее обычного. Хотя прошло уже много часов.

– Знаю. Это было как в сказке.

Морган садится и берет меня за руку:

– Значит, он нормально отнесся к твоей ПК? Я чувствовала: так и будет. Знала, что он не козел какой-нибудь. Иначе не передала бы твой блокнот в его загребущие лапы, честное слово.

Я принимаюсь грызть ногти. Пытаюсь сохранить невозмутимый вид, чтобы не пришлось говорить правду, но подруга слишком хорошо меня знает.

– Нет, Кэти! – стонет она. – Неужели ты ему не сказала? Думаешь, он ничего не заметит, когда ты начнешь таять у него на глазах, как ведьма из «Волшебника страны Оз»? Пацаны, конечно, туго соображают, но не настолько же!

Я морщусь:

– Как-то повод не подвернулся…

– Что значит «не подвернулся»? – переходит на крик Морган.

Я зажимаю ей рот. Моему папе совершенно ни к чему знать а) о том, что мне понравился мальчик; б) о том, что он пригласил меня на свидание; в) о том, что я не сказала ему про свою болезнь. Морган высовывает язык и лижет мне руку, пока я не отнимаю ладонь.

– Это значит: он не поинтересовался, страдаю ли я генетическим заболеванием, которое не позволяет выходить на солнце, и я не ответила «да», – шепчу я, надеясь, что она поняла намек и теперь будет говорить тише.

Подруга пытается возражать, но я, пока она снова не задала мне жару, наношу упреждающий удар:

– Послушай! Когда люди узнают о твоей болезни, ты перестаешь быть для них человеком и становишься медицинским случаем. Это все рушит.

Впервые в жизни Морган не может придумать хлесткого ответа. Только легонько пинает мою ногу. Я знаю, что она имеет в виду. Да, черт возьми! Паршиво… Я вяло улыбаюсь, ведь она меня понимает – по крайней мере, насколько способна понять. Она видит, как мне тяжело, оттого что я не могу заниматься тем, чем хочу. И мы обе осознаем: ни мне, ни ей не под силу это изменить.

– Я обязательно скажу ему. При следующей же встрече. Годится? Обещаю. Как только узнаю, когда мы увидимся…

– Я это тебе хоть сейчас скажу, – говорит Морган, вскакивая с кровати. – Помнишь зануду, который работает со мной в кафе?

– Того ботаника, которого ты ненавидишь? И который от тебя без ума?

– Перестань! – возмущается Морган. – Ну да, он самый. Гарвер. Так вот, его предков сейчас нет в городе. Он устраивает вечеринку и попросил меня привести друзей. Я приведу тебя, а ты приведешь Чарли.

Прямо сегодня? Нет, я не готова. Необходимо время, чтобы решить, что надеть, еще, может быть, постричься, ну и… не знаю… купить какую-нибудь косметику и разобраться, как ею пользоваться. Мне нечасто бывает нужен вечерний макияж, поэтому даже не соображу, с чего начать…

– Что? Нет-нет! Я не могу, я не… Разве я не должна ждать, когда он сам меня куда-нибудь пригласит?

Морган кивает:

– Всенепременно. Его оруженосец пришлет тебе голубя с запиской, мол, не согласна ли ты объединить ваши королевства? У нас что, восемнадцатый век? Ты молодая, сексуальная, смелая женщина, хозяйка собственной жизни! И ты, черт подери, пошлешь ему эсэмэску тогда, когда тебе нужно! – Она бросает мне телефон. – Не рассусоливай. Сразу к сути дела.

Я пялюсь на погасший экран. В голове у меня сейчас так же пусто. Нет, я не могу!

– Если ты не напишешь ему, напишу я, – угрожает Морган.

Зная, что это не пустая угроза, я начинаю набирать текст. Первый, какой приходит в голову, без раздумий и поправок: «Привет! У моего друга сегодня вечеринка. Приходи, если хочешь». Нажимаю «отправить», пока не струсила и не передумала. Как только сообщение уходит в стратосферу, Морган говорит:

– Слегка набей себе цену.

Я пишу: «Мне все равно, придешь ты или нет». Отправляю. Вот. Так лучше.

– И пусть не думает, что ты идешь туда только из-за него, – продолжает моя подруга.

«У меня много друзей», – быстро добавляю я.

Господи! Неужели обязательно так усложнять? Морган выхватывает у меня телефон и читает мой шедевр. Стонет.

– Чего?

– Мертвого кота помнишь?

Я киваю.

– Это то же самое, – заявляет она.

– Да нет же! – взвизгиваю я.

– Он решит, что не просто не нравится тебе, а ты его прямо-таки ненавидишь.

– Помоги исправить.

Морган берется за дело, но мобильный вдруг сигнализирует о том, что получено сообщение. Подруга смотрит на экран, потом на меня. Она улыбается.

– Наплюй. Все хорошо. Сработало.

– Что? – Я уже ничего не понимаю. – Что сработало? И как?

Морган показывает мне мой телефон. Чарли ответил: «Приду». Теперь с моего лица не сходит улыбка. Действительно получилось, хотя я и не знаю почему.

– Осталось уговорить папу, чтобы он меня отпустил, – шепчу я, показывая большим пальцем на закрытую дверь.

– Это я беру на себя, – отвечает подруга и выбегает из комнаты.

Когда я догоняю Морган, мой отец уже говорит ей:

– По-моему, это неудачная идея. Родителей я не знаю, мы оба не в курсе, что там будет за вечеринка. А Кэти вовсе незнакома с теми ребятами.

Он мечется по кухне и хватается за все подряд: разгружает посудомоечную машину, убирает посуду в шкаф, открывает и закрывает ящик с приборами, – лишь бы только не смотреть моей подруге в глаза.

– Я знаю Гарвера! – возражает она. – Мы вместе работаем. Он тихоня. Все будет спокойно и прилично – как при родителях.

Папа на секунду перестает суетиться, и его лицо, которое только что выглядело встревоженным, озаряет улыбка.

– Какая скукотища! Может, я лучше закажу еды из китайского ресторана и посмотрим кино?

– Папа! – кричу я.

Получается грубее, чем я хотела. Отец снова мрачнеет. Это просто невыносимо: все свои силы он направляет на то, чтобы защищать меня от самых безопасных вещей на свете! Я уже выпускница школы, а не карапуз, который может наскочить на стеклянную столешницу или скатиться с лестницы, если его слишком долго оставляют без присмотра! Меня можно отпустить на вечеринку ботаников, и никакой катастрофы не случится. Нужно, чтобы папа это понял.

– Ты же знаешь: я хорошая девочка и не собираюсь делать глупости, – продолжаю я менее резким тоном. – Но если я еще одну ночь просижу взаперти, слушая, как за окнами идет нормальная жизнь, я просто сойду с ума!

Мой голос срывается, и я с трудом сдерживаю слезы. Обычно я работаю над собой, чтобы быть благодарной судьбе за то, что имею, и поменьше себя жалеть. Но стоило мне попробовать крошечный, совсем малюсенький кусочек «полноценной» жизни – и назад дороги нет. Теперь для счастья мне недостаточно четырех стен моей спальни. Я хочу жить по-настоящему.

– Пожалуйста, пожалуйста, разреши мне почувствовать себя нормальной! Я каждый час буду тебе писать. А завтра закажем столько чоу-мейна[2]2
  Чоу-мейн – китайская лапша с мясом и овощами.


[Закрыть], что хватит на целый киномарафон!

Когда речь идет об осуществлении мечты, можно выпрашивать, я не гордая. Только бы увидеться с Чарли Ридом! Отец вздыхает. Сейчас что-то скажет. Наверняка из добрых побуждений выдумал какую-нибудь чушь, чтобы не отпускать меня от себя ни на шаг. Пока она не сорвалась у него с языка, я заключаю отца в медвежьи объятия:

– Спасибо! Спасибо! Ты лучший папа на свете!

– Раз ты так говоришь, значит я точно делаю ошибку, – бормочет он себе под нос.

И все-таки он не сказал «нет»! Я хватаю Морган за руку, и мы бежим в мою комнату, пока отец не передумал. Телефон вибрирует.

– Чарли пишет, что будет ждать нас у Гарвера в восемь, – сообщаю я подруге.

– Ой! Собирайся скорее!

Я смотрю на часы:

– Сейчас еще только пять.

– Боже! Так мы уже опаздываем!

Морган меня удивляет. Вообще-то, она не из тех, кто подолгу вертится перед зеркалом. Надела джинсы, простецкую футболку, нахлобучила вязаную шапочку – и вперед. Сейчас я просто не узнаю ее.

– Кто вы такая и куда подевалась моя лучшая подруга? – иронизирую я.

– Слушай, ты встречаешься с парнем, которого страстно желала десять лет…

– Я бы не сказала, что очень уж страстно желала его, когда мне было семь, – возражаю я, приподняв брови. – У детей и мыслей-то таких не бывает…

– Не цепляйся к словам, – отмахивается Морган. – Сегодня ты трахнешься с парнем, которого любишь уже десять лет…

– Что-о? У меня в таких делах ноль опыта. И если папа наконец-то отпустил меня на вечеринку, это не значит, что надо бросаться из одной крайности в другую!

– Конечно, ты не должна соглашаться, если не хочешь. Но по-моему, такой красотке, как ты, ужасно обидно помереть девственницей.

– Господи, Морган! – яростно шепчу я. – Не стану я терять девственность с парнем, с которым разговаривала два раза! И спасибо, что приободрила, но помирать я в ближайшее время тоже не собираюсь.

– Я одно скажу: сегодня очень важный вечер. Сбудется то, о чем ты всегда мечтала. Ты же сама заявила отцу, что хочешь наконец-то «почувствовать себя нормальной»! И я даже думаю, что ты ждала этого слишком долго, чтобы быть «нормальной». Эта вечеринка должна быть потрясной, как и ты сама.

– Да? Я потрясная?

Морган кивает:

– Даже не сомневайся.

Подруга заходит в мою гардеробную и начинает перерывать содержимое полок. Долго трудиться ей не приходится. Честно говоря, обычно я целыми днями просиживаю в трикотажных кофтах и легинсах. Зачем носить стесняющую одежду, если никуда не выходишь?

– Это все, что у тебя есть? – кричит Морган, и ее голос эхом отдается от стен.

– Да. Хотя есть еще два платья, которые я заказала, когда хотела поехать с тобой на концерт в Сиэтл. Папа не разрешил – сказал, что придется выезжать из дому засветло. Но я их сразу назад не отправила, надеялась, что папа передумает, а потом забыла…

– Где они? – требовательно спрашивает Морган, высовываясь из гардеробной. – И зачем тебе понадобились два? Собиралась переодеться на ходу, чтобы папарацци не видели тебя дольше часа в одном и том же?

– Нет, – смеюсь я. – Хотела оставить себе то, которое лучше сядет, а второе вернуть. Но выбирать не пришлось, и про возврат я тоже забыла.

Я достаю из-под кровати коробку и передаю ее Морган. Внутри черный супероблегающий комбинезон с открытой спиной (неужели я думала, что папа выпустит меня в таком виде из дому?) и кружевное платье кремового цвета – короткое и тоже сексуальное, но не настолько откровенное. Именно его Морган мне и бросает:

– Если так уж трясешься над своей девственностью, надевай это.

Правильно. Для моего плана – заставить Чарли Рида по уши в меня влюбиться – лучше не придумаешь. Я иду в ванную, стягиваю свой повседневный наряд, влезаю в новое платье и застегиваю молнию. Смотрюсь в зеркало, надеясь увидеть супермодель. Ничего подобного. Никакого чудесного превращения. Все та же Кэти, только в красивом платье. В общем, все не то… Я выхожу, чтобы показаться подруге, и, скорчив физиономию, говорю:

– Чувствую себя по-дурацки. Как маленькая девочка, которая залезла в мамин шкаф.

Морган пристально смотрит на меня, склонив голову набок:

– Идеально!

– Ой, не надо, пожалуйста! Я какой была, такой и осталась. Только в красивой упаковке.

– Выбрать платье – еще далеко не все! – Морган фыркает. – А прическа? А макияж? Сейчас мы всем этим и займемся. Потом ты себя не узнаешь.

Забавно такое слышать. Как я уже говорила, Морган одевается без особого шика и ведет себя как типичная крутая пацанка. Кто бы мог подумать, что она умеет так мастерски наносить тон, рисовать стрелки, пользоваться контурным карандашом, блеском для губ и всем таким прочим? Я даже о существовании этих штуковин едва подозревала, а моя подруга орудует ими, как профессиональный визажист. Минуту назад я смахивала на какое-то экзотическое животное с разноцветными полосами на щеках и на лбу, а теперь все растушевано, и я выгляжу офигенно естественно, хотя и гораздо красивее, чем в тот момент, когда выкатываюсь из постели.

– Ты носишь весь этот арсенал с собой? – спрашиваю я изумленно. – Всегда?