Текст книги "Ночь накануне"

9

Роузи. Настоящее время. Пятница, 11 утра.

Бренстон, Коннектикут

Незаметно пролетел еще один час. Роузи и Гейб ехали к Джо на стоянку на Ричмонд-стрит. Встретившись, они тут же начали яростно спорить, что делать дальше и, в очередной раз, стоит ли звонить в полицию. Мнение Гейба не учитывали. Ведь это они должны звонить. А точнее, Роузи. Именно ей так или иначе придется отвечать за последствия.

Джо не стоило разъяснять, что будет в таком случае с его свояченицей и как это отразится на ее эмоциональном состоянии, если прошлое выйдет наружу и Лору, таким образом, заставят выйти из тени старательно созданной ею анонимности.

Один лишь Гейб не дрожал от страха, но на его лице Роузи прочла нечто худшее – отстраненность. Они не могли терять время. И было кое-что еще. Чувство, что нужно действовать незамедлительно, подогреваемое полным незнанием происходящего. Если что-то случится, то будет уже поздно. Хотя они уже опоздали.

Роузи приняла решение, пусть и без той уверенности, как час назад, когда они были на кухне. Они подождут.

Джо вернулся в минивэне жены домой, а она пересела в его машину и поехала вслед за Гейбом в порт, откуда телефон Лоры отправил последний сигнал. Точное местоположение – парковка между офисным зданием и спортзалом. Впрочем, это ни о чем не говорит – посетители баров и ресторанов паркуются на любом свободном местечке, даже вдоль тротуаров.

Именно поэтому друзья обошли все близлежащие улицы и переулки, останавливались у многоквартирных домов, расспрашивая людей, знаком ли им хоть кто-то из этих мужчин с сайта «Найди свою любовь». Они разместили двадцать семь уменьшенных фотографий на нескольких листах. О мужчине Лора рассказала достаточно, чтобы можно было исключить остальных. Густая шевелюра, чисто выбрит, подтянут. И все же – найти нужного мужчину было все равно, что искать иголку в стоге сена, и друзья снова вернулись на ту улицу, где оставили машины.

Гейб, разложив листы с портретами на капоте, всматривался в лица.

– Узнаешь кого-то? – поинтересовалась Роузи. Гейб иногда рассказывал о случаях на работе. В основном он решал обычные задачи – устранял сбои в корпоративных компьютерных системах. Для других поручений – с использованием информационных технологий, чтобы застукать партнера, Гейба неизменно нанимали женщины. Каждый раз, слушая его истории, Роузи думала о матери.

– Смешно, – хмыкнул Гейб. – В последний раз мне пришлось копаться на этом дерьмовом сайте из-за Мелиссы. Ее муж клеил женщину помоложе с ненастоящей фотографией в профиле.

– Прости, – спохватилась Роузи. Гейб и Мелисса предпочитали умалчивать о столь пикантной причине своего знакомства.

– Да брось. Знаешь, это нормально спать с собственной клиенткой, пока ты женат на ней. – Гейб хитро подмигнул, и Роузи натянуто улыбнулась. Впрочем, их легкомыслие быстро исчезло.

– Кое-кто из этих парней сидит на сайте годами. Например, вот этот, – Гейб указал на мужчину с улыбкой соблазнителя, демонстрирующего что-то похожее на рыбу на конце лески, – был здесь еще два-три года назад, до развода Мелиссы. Я помню эту дурацкую рыбину.

Роузи посмотрела на живописную фотографию.

– Нам стоит вычеркнуть его из списка. Лора точно упомянула бы эту рыбу. Ей бы показалось это смешным.

Гейб достал ручку и поставил на снимке крест.

– М-да, – согласился он. – В своем дьявольском психоанализе она извлекла бы на свет всю его подноготную: жалкая попытка показать успешность, мужественность, доминирование.

– Лорино проклятие и дар небес – видеть все и всех насквозь.

На лицо Гейба вернулось прежнее отстраненное выражение.

– Кроме себя самой, – заметил он. – Она никогда не понимала, почему делает то, что делает.

Обхватив себя за плечи, Роузи мерила шагами тротуар, щурясь от яркого солнца, почти достигшего зенита. Она сверилась с телефоном. Было уже одиннадцать.

– Рестораны, скорее всего, открыты, – сказал Гейб. – В большинстве из них подают ланч. Персоналу положено накрывать столы.

Он будто читал ее мысли.

Роузи замолчала, уставившись на внушительный массив империи развлечений, нависающий над водой.

– Я бывала только в парке. У Мейсона не хватает терпения сидеть в ресторане.

Гейб махнул рукой, указывая на улицу справа.

– Мы были здесь. Я и Мелисса. Одна молодежь – им меньше лет, чем нам. За исключением разведенных мужчин. Они приходят сюда за покупками – как дети в кондитерскую. Их полно, почти целый квартал. Там – пройти всего пару улиц. Нам стоит начать оттуда, – бросил он уже на ходу.

Они обошли три заведения прежде, чем напали на след. В этом баре подавали еду, впрочем, преотвратнейшую: ее было достаточно, чтобы удержать выпивших и потому проголодавшихся клиентов. Мрачное помещение пахло кислым пивом. Они обратились к бармену, только что вставшему за стойку.

Поначалу тот смотрел на фотографии без всякой охоты, пока Роузи не рассказала ему об исчезновении собственной сестры. Тогда он, прищурившись, стал внимательнее изучать каждый снимок.

Неожиданно бармен улыбнулся, но всего лишь на мгновение.

– Вот, – выдохнул он, указывая на одну фотографию. – Вам нужен этот тип – он у нас постоянный клиент.

Снимок размещался под ником «здесь-для-тебя».

– Почему ты улыбнулся, когда его увидел? Что тут смешного? – спросил Гейб.

Бармен замешкался, покосившись на Роузи, затем отвел взгляд, словно не хотел видеть, как изменится ее выражение лица. Отвечая, он смотрел только на Гейба.

– Он… заявляется сюда на буднях. Один, может, два раза в неделю. И никогда не бывает по выходным. Четверг – его любимый день.

– Значит, он был здесь вчера? – уточнила Роузи. Широко открытыми глазами она посмотрела на Гейба, затем перевела взгляд на бармена.

– Он здесь каждый четверг.

Роузи быстро достала телефон и нашла фотографию Лоры. На ней сестра была на заднем дворе, раскачивала Мейсона на качелях.

– Он был с этой женщиной? Ты ее узнаешь?

Бармен склонился почти над самым экраном, разглядывая изображение, а потом покачал головой.

– Не знаю… Столько людей приходит сюда и уходит. Может, и она.

Гейб, неожиданно раздраженный ответом, навис над стойкой, опираясь на нее руками.

– Тогда почему ты уверен, что видел именно этого парня? Если у вас столько посетителей и такой проходной двор?

Бармен отпрянул, загородившись ладонью.

– Я знаю его, потому что он тут завсегдатай. Всегда сидит в дальнем углу. Берет выпивку только на баре. Платит наличными. Оставляет ничтожные чаевые.

– Он всегда приходит с женщиной? На свидание? – наседал Гейб.

– М-да – именно это я и имел в виду. Приходит по будням. Обычно с новой подругой.

– Каждый раз с другой женщиной? – изумилась Роузи.

Бармен кивнул.

– Да. Все разных возрастов, национальности, тощие и не очень, с короткими волосами, длинными. У него нет определенного типа. К тому же он, судя по всему, не слишком разборчив.

Роузи едва не задохнулась.

– Боже, это он! Иначе и быть не может! – выпалила она.

– Подожди, – Гейб снова ткнул пальцем в снимок. – Ты уверен? Это именно тот парень?

– О да. Видите, как он самодовольно улыбается? Один уголок чуть выше другого? Она у него как приклеенная, – уточнил опрашиваемый. – Жадный ублюдок. Ни разу не заказал даже картошку фри.

– Ты знаешь его имя? – спросил Гейб.

– Нет. Как я и говорил, он всегда платит наличными и сидит у дальней стены. Впрочем, подождите… – Парень почесал затылок, будто это помогло бы ему вспомнить. – Пару недель назад он вышел в туалет, а цыпочка, с которой он пришел, подозвала официантку и оплатила выпивку кредиткой. Мы долго ржали по этому поводу. Впервые получили приличные чаевые с того стола – и лишь потому, что расплатилась женщина.

– Она здесь? Та официантка? – Взгляд Роузи метался по залу, но там не было ни души.

Бармен покачал головой.

– Она работает в ночную смену. Я попытаюсь связаться с ней. Оставите свой телефон, визитную карточку или другие контакты? Если ей удастся вспомнить тот вечер и что они пили, то мы сможем найти номер карты по чеку. Так, по крайней мере, вы будете знать имя одной из его женщин.

Гейб вытащил из бумажника визитку. Записав мобильный Роузи на обороте карточки, он вручил ее бармену.

– Звони нам обоим, без разницы, – добавил он. – Звони, как только что-нибудь узнаешь от нее.

– Обязательно, – ответил бармен. – И пришлите мне фотографию сестры. Я покажу ее всем, кто работал в ту смену. Я правда надеюсь, что вы найдете ее. Если вас это утешит, он выглядит довольно безобидным. Просто очередной козел, крутящий свои интрижки.

– Спасибо, дружище, – Гейб пожал бармену руку, но Роузи не могла ждать. Она уже бежала к машинам. Гейб догнал и схватил ее. – Эй, у нас хорошие новости. Лора была здесь прошлой ночью. Мы знаем это благодаря телефону. Скорее всего, именно этот парень нам нужен. Теперь мы сможем найти его… а потом – и Лору.

– Я знаю, ты думаешь то же самое, что и я, – Роузи вырвала руку. – Именно поэтому я не стала звонить в полицию. Вот почему ты не настаивал на этом.

– Роузи…

– Нет… нам надо остановиться. Мы должны все обдумать.

– Тут не о чем думать. Мы нашли Джонатана Филдза. Он оказался безобидным бабником.

– Гейб… – В ее взгляде был испуг. Невероятно, что он мог забыть. – Лора бросила машину на стоянке. На стекле счета за парковку – первый чек пробили сразу, как она приехала на Ричмонд-стрит. Еще один – утром. Только две вещи могли произойти этой ночью…

– Я в курсе, Роузи. Думаешь, я ни о чем не подозреваю? Все эти годы мы с ней поддерживали связь, но возвращение Лоры далось мне нелегко. Видеть ее боль, как и боль Мелиссы, которая не хочет подпускать меня к твоей сестре, потому что даже она знает, пусть и из чужих историй, вещи, которые постоянно с ней происходят.

Гейб рассердился, и это внушало тревогу. Роузи могла по пальцам пересчитать случаи, когда она видела его в таком состоянии.

Он взял себя в руки прежде, чем продолжить:

– Я же тоже видел Лору прошлым вечером, и по глазам понял, что она уже влюблена. Могу себе представить, как она взбесится, узнай, что он обычный мошенник. Я знаю все выражения ее лица, и куда они могут ее привести.

– Значит, тебе ясно… – Роузи надеялась на него. – Если этот парень оказался бабником и лжецом, а Лора это выяснила, не важно, насколько он безобиден…

Однако Гейб ее не слушал.

– Лора всегда считала любовь чем-то материальным. Будто ее можно взять в руки и потрогать. Лора говорила о любви так, будто не видела ее вокруг себя, словно ни ты, ни Джо, ни Мейсон – в общем, все мы, как и те мужчины, которых она отшивала, ее не любили. Все не так. Я пытался объяснить ей. Когда мы познакомились с Мелиссой… любовь росла, и на это ушло немало сил. Я пытался донести это до нее.

Роузи чуть не кричала.

– Я тоже, тысячи раз. Рассказать, как все иногда бывает. Когда просыпаешься каждое утро и решаешь, что ты будешь любить этого человека, даже если не в восторге от него. Кажется, Лора отчаянно ищет любовь всю свою жизнь – это видно даже на той фотографии на заставке компьютера. Даже тогда…

Гейб стряхнул с себя разочарование, закрыл глаза. В этот краткий миг Роузи знала наверняка, что он чувствует.

– Вспомни, что было дальше – что случилось с ее первым настоящим парнем, – сказала Роузи. – А если все повторится? С этим мужчиной, Джонатаном Филдзом?

Она помолчала, прежде чем выложить остальное, все свои тревожные мысли, слившиеся воедино. Ситуация стала для нее очевидной.

– Гейб, вот в чем дело: меня беспокоит не то, что он мог сделать с сестрой. А что она – с ним.

Друг кивнул, снова становясь серьезным.

– Поехали домой, – предложил он. – Я знаю, как найти его. Это пока все, что мы можем сделать.

Они расселись по машинам, вырулили с высокого бордюра и уехали прочь из порта.

10

Лора. Седьмой сеанс.

Три месяца назад. Нью-Йорк

Лора: … возможно, мне просто не везет в любви. Это не название песни, случайно? Или строчка оттуда? Есть и другое выражение… Как там было? «Сердцу не прикажешь».

Доктор Броуди: Если сердце разбито, оно захочет не того, что ему действительно нужно.

Лора: Забавно… однако… ты меня имеешь в виду? Хочешь сказать, что мое сердце разбито?

Доктор Броуди: Это метафора, Лора. Сердца не бьются.

Лора: Ясно. Но люди ломаются, не так ли?

Доктор Броуди: Только в образных выражениях. Когда ты хочешь поговорить об этом?

Лора: Поговорить о чем? Я все тебе рассказываю.

Доктор Броуди: О том, что действительно произошло той ночью в лесу…

11

Лора. Ночь накануне. Четверг, 9 вечера.

Бренстон, Коннектикут

Мы прогуливаемся по дорожке у воды. Стоит прекрасная погода – голым ногам ни жарко, ни холодно. Ветерок приносит запахи соли и водорослей – так пахнет в открытом океане. Настоящее блаженство.

Однако это вгоняет меня в отчаяние.

Я пыталась объяснить мозгоправу, что идеальная ночь пробуждает желание столь сильное и безудержное, что кажется, будто оно взорвется во мне. Идеальные ночи созданы для любовников.

Мы гуляем вдоль берега, я и Джонатан Филдз, наслаждаясь идеальной ночью с ее легким ветром и ароматами. И желание прожить этот момент и все последующие за ним, когда, возможно, мы снова будем гулять здесь – уже любовники, а не незнакомцы, желание любить в эту идеальную ночь, зовущую всех влюбленных, поднимается выше, подступая к самому горлу.

Я задерживаю дыхание, не позволяя этому желанию вырваться наружу.

Он заметил, как вспыхнули мои щеки. Но продолжает идти. Я заставляю себя выдохнуть и вдохнуть снова – помогает.

Джонатан Филдз. Мне нравится, как он ходит, засунув руки в карманы джинсов. Застегнутая на все пуговицы рубашка, заправленная за пояс. Он закатал рукава, обнажив волосатые руки, слегка тронутые загаром. Он не похож на медведя или что-то подобное. Это больше относится к мужественности. Не знаю, почему она мне так нравится. Роузи, кстати, тоже. Именно поэтому она влюбилась в Джо. Он был настоящим парнем чуть ли не с самого рождения. Мужиком. Интересно, был ли Дик таким же – может быть, поэтому нам обеим нравится такой тип мужчин. Я совершенно не помню, даже чуть-чуть, были ли у отца волосы на руках или груди, и ходил ли он так же немного развязно и беспечно, как Джонатан Филдз. Уверенно. Или, может быть, высокомерно.

Мы гуляем, разглядывая встречных, смеемся, когда видим другие пары на их, и это очевидно, первом свидании, словно сами умнее, потому что, по крайней мере, понимаем нелепость и неловкость подобной ситуации. С наслаждением вдыхаем витающие ароматы, предвкушая, куда мы отправимся дальше. И чем там займемся. Могу поклясться, он тоже об этом думает. От мыслей выражение его лица меняется, хотя я не думаю, что он это осознает.

В отличие от меня. Я замечаю все.

И не забыла ни о машине, ни о женщине в баре, ни о пробелах в его рассказе. Как и о том, что мы не стали любовниками в эту идеальную ночь, зовущую всех влюбленных.

Я притихла.

– С тобой все в порядке? – спрашивает он.

Я киваю и улыбаюсь.

Неожиданно он делает нечто невероятное. Он читает мои мысли.

– Мы с женой любили этот пляж, – говорит Джонатан.

Бывшей женой, думаю я. Однако молчу. Это привычка. Всего лишь слова.

Не так ли?

– После бесплодных усилий зачать ребенка, мы перестали ходить сюда. Неожиданно выяснилось, что дети здесь повсюду. Они плескались в волнах с отцами, их подбрасывали в воздух. Они строили замки из песка. Гонялись за чайками. Уверен, их всегда было так много, но после того, как выяснилось, что мы не можем иметь детей, чем солнечнее выдавался день, тем труднее нам было осознавать, как же не хватает на этом пляже своего малыша.

Я снова взяла себя в руки. Его история, так похожая на мою, умерила мой пыл. Пляж без малыша. Идеальная ночь без любовников.

– Я никогда не понимала детей, – признаюсь я, – пока не родился племянник. И даже после его рождения ничего не изменилось, пока он не начал узнавать меня, и только тогда я поняла, какой властью обладают дети.

Джонатан смотрит на меня, глаза сузились. Только я не могу прочесть его мысли так, как может он – мои.

– Я думал, ты не часто приезжала сюда? – спрашивает он.

Снова вопросы о моем прошлом. Какого черта?

Однако я отвечаю:

– Я приезжала на праздники. Обычно на ночь или на полдня. Но сестра привозила Мейсона в город. Он знает меня. На самом деле знает.

И тут же останавливаюсь, потому что он не заслуживает большего. Как Мейсон научился говорить Ляля раньше, чем папа. Тетя Ляля. У меня есть имя, которое он дал только мне. Когда Мейсон видит меня, его личико начинает светиться всеми оттенками восторга. Я знаю, как щекотать малыша, чтобы ему нравилось, как зарывать в пушистый плед на моей кровати. Я знаю, сколько гоняться за ним, пока его смех не перейдет в икоту. И я помню, какая у него нежная кожа, когда целую его в щечку.

Так что хрен с тобой, Джонатан Филдз. Мой племянник знает меня как облупленную.

– Это не наводило тебя ни на какие мысли? – тут же интересуется собеседник. Чувствую, он пытается вернуть меня к прежней теме.

– О чем? О собственных детях?

– Да. Конечно.

Я ждала этот вопрос.

Качаю головой.

– Это скорее пугает меня, – отвечаю.

– Пугает? Почему? – недоумевает он.

– Их так легко сломать. Роузи постоянно об этом твердит. Говорит, ей страшно. Естественно, что это и меня пугает.

Джонатан замолкает, и мне кажется, будто он представляет, как я беру ребенка и разламываю его надвое. Хотя я не это имела в виду.

– Быть родителями – большая ответственность. Надо знать, что можно говорить, а что нельзя. Дети – как чистая доска: все, что мы пишем, навсегда остается с ними.

Он удивленно хмыкает, словно ему это никогда не приходило в голову, и будто за все долгие годы, мечтая о ребенке, он ни разу не задумался, что собирается с ним делать после появления на свет.

Мне казалось, что из нас двоих только он нормальный. Хотя именно я до сих пор читаю написанное на мне в детстве. Руки, сжатые в кулаки. Так трудно любить. Равнодушные глаза, никогда не смотревшие в мои, сколько бы я ни умоляла их своим отчаявшимся взглядом.

Джонатан Филдз остановился. Все дело в моем настроении. Он чувствует, как оно накатывает и уходит подобно волнам, шум которых доносится издалека.

– Ты о чем-то задумалась, когда мы ушли из первого бара. Так ведь?

Проклятье, Джонатан Филдз. Как ты залез мне в голову?

Я много о чем думала, но понимаю, что именно он имел в виду, сказав когда мы ушли из первого бара, поэтому наконец спрашиваю:

– О женщине из паба на Ричмонд-стрит. Той самой, которая позвала тебя по имени, когда мы уходили.

Джонатан будто ждал этого вопроса, и говорит как по писаному:

– С ней мы встречались несколько недель назад.

Мое сердце тонет, все глубже и глубже погружаясь ко дну. Кто убегает от женщины, которая зовет тебя по имени? С которой был на свидании? Только последняя сволочь.

– Ты нашел ее на том же сайте? – еле произношу я. Тяжело говорить, когда сердце упало.

Он кивает:

– У нас было три свидания.

– Целых три, – повторяю я. Волшебное число. Признанный правилами хорошего тона стандарт. Секс на третьем свидании – это в рамках приличий, и в то же время предотвращает потерю драгоценного времени в дальнейшем, если что-то идет не так.

Теперь мне ясно.

Он смущенно отводит глаза:

– Да… Три свидания. Потом она пришла ко мне домой. Это правда выглядело странно. Мне неловко говорить это, вообще говорить о другой женщине. Это не по-джентельменски, верно?

Я не могу согласиться. Я должна выслушать историю до конца.

– На следующее утро я сказал ей, что мы, похоже, не очень подходим друг другу.

И смотрит на меня необычайно серьезно. Точно так же смотрю и я, когда отчаянно хочу быть понятой.

– Я думал, что так будет правильно. Не морочить ей голову. Позволить найти кого-то другого. Дерьмо, ведь таких мужчин как я полно на каждом сайте знакомств, в мобильных приложениях и…

Он вздыхает и облокачивается на металлический поручень, идущий вдоль набережной и удерживающий людей от прыжков воду в ситуациях, как у меня сейчас.

Я обретаю дар речи:

– Так что же произошло?

Джонатан качает головой и сцепляет пальцы.

– Она не перестала ни писать, ни звонить мне. Я отвечал ей около недели, но потом предупредил, что больше не буду и сдержал слово. Она до сих пор каждый день пишет мне гневные сообщения. Я заметил ее уже после твоего прихода и понял, что нам придется валить из этого ада как можно скорее.

Я обдумываю его слова. Мне все это не нравится, хотя сейчас мне лучше. Возможно, со стороны покажется жалким, но я рада, что, несмотря на все глупости, которые натворила в погоне за любовью, никогда никого не преследовала, не донимала ни сообщениями, ни звонками, ни письмами – ничем.

Он замечает мою улыбку.

– Что тут смешного?

Я закатываюсь от хохота, потому что на самом деле верю ему и чувствую облегчение. Сердце выбирается из воронки, в которую его затянуло.

– Это будет неприлично с моей стороны спросить, что же такого произошло на третьем свидании у тебя дома, после чего ты решил, что вы «не очень подходите друг другу»? – Изображаю кавычки пальцами в воздухе. Мое настроение снова кардинально изменилось.

Он тоже смеется:

– Иногда между людьми просто не возникает некой химии, притяжения. Должно быть, тебе тоже приходилось бросать мужчин по похожим причинам.

Он снова пытается пролить свет на мое прошлое, но мы не пойдем по этой дорожке.

– Это будто огромный кондитерский магазин, как ты считаешь? – я не оправдываю ожиданий собеседника. – Только ты пытаешься попробовать каждую сладость перед покупкой. Откусить немного. Вкусно, но не идеально. Выбираешь другое лакомство, надкусываешь его. Уже лучше. Или хуже. Может быть, первое было самым вкусным.

Он кивает:

– Именно так. Только когда идешь туда по второму кругу, появляется страх.

– Потому что понимаешь, есть шанс ошибиться? То, что кажется вкусным в магазине, уже не будет так нравиться дома?

– К тому же, – добавляет он, поднимая палец как Шерлок Холмс, – еще страшнее оказаться лакомой конфеткой.

– Ага! – восклицаю я. – Правда. – Я смотрю на Джонатана, обдумывая его последнюю фразу. Он – конфетка. А я их выбираю. Нет. Слова, всего лишь слова. Он знает это. Неким загадочным образом мужчины никогда не оказываются конфетками. Так просто не бывает. Никогда.

Мы снова идем. Он ведет меня на улицу, где припарковал машину. Ту самую, в которой неправильно все, тачку из моего списка подозрений. С другой стороны, я вычеркнула из него женщину из бара, потому что его рассказ меня убедил.

– А как твоя сестра познакомилась с мужем? – интересуется он.

Я – конфетка, поэтому стараюсь быть милой и сладкой:

– Мы выросли вместе, – начинаю я. Теперь меня уже не остановить, и я рассказываю о нашей неразлучной четверке, и о дереве, на которое частенько забиралась, и о тухлой капусте, и о лягушачьей икре. Слова и рассказы вырываются из меня сплошным потоком, бурной рекой радостей и сожалений, горячей лавой и ледяной водой, – и уже не в угоду собеседнику, а потому что эти истории живут во мне. В них есть все: и грязная мокрая одежда, и сгоревшая на солнце кожа, безудержный смех, свобода, окровавленные кулачки, слезы и четкие границы, делившие мир на черное и белое. В детстве и юности для нас не существовало оттенков серого. Лишь позже мы узнали, что все в мире окрашено этим цветом.

Тем не менее мне удается вовремя прикусить язык. Я не рассказываю о своем первом парне. И его смерти.

– Значит, твоя сестра с мужем с пеленок были не разлей вода? Замечательная история, – говорит он. – Однако, должен признаться, она навевает на меня грусть.

– Почему? – недоумеваю я.

– Это напоминает мне о нас с женой, мы дружили с колледжа. Есть нечто романтичное в отношениях с такого юного возраста. До того, как научился прятаться за масками.

Мы дошли до его машины, и он щелкает брелком.

Он открывает передо мной дверь.

– А тебе есть, что скрывать? – спрашиваю я. Мне не удалось сдержаться. Он первый начал.

Он моментально парирует:

– Я мог бы задать тебе такой же вопрос.

Что-то в его голосе меня останавливает. Он хочет знать о моем прошлом. Зачем?

Я погружалась и выплывала из грез и кошмаров.

Я смотрю на него, но мы оба молчим. Интересно, что происходит на самом деле. В чем истина. Это сон или кошмар?

Сколько потребуется времени, чтобы разобраться в этом? Наша мать не знала, что происходило в голове и сердце мужа даже после восемнадцати лет совместной жизни. Хотя они вместе спали. Вместе пользовались ванной комнатой, ели, отдыхали, радовались рождению детей. Я не могу читать мысли по глазам мужчины, с которым встретилась только сегодня, но совсем не уверена, что дело во времени.

Мне следовало предвидеть худшее. И не возвращаться к этой машине. С которой все не так.

Я не в силах отказаться от надежды на чудо, и что никакое время не даст мне ответа. Возможно, даже став любовниками, мы так и останемся друг для друга чужими.

– Садись, – говорит он. – Поехали в город.

Мне слышится слабый шепот, когда я сажусь в машину.

А тебе есть, что скрывать?

Ведь он так и не ответил.

Несмотря ни на что, я позволяю Джонатану Филдзу захлопнуть дверь.