Текст книги "Dream Cities. 7 урбанистических идей, которые сформировали мир"

Уэйд Грэхем
Dream Cities: 7 урбанистических идей, которые сформировали мир

© Т. Новикова, перевод, 2017

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2018

Вступление

Чтобы двигаться вперед и представить себе город, каким он может быть, мы должны изучить самые разнообразные представления о наших городах с момента начала активной урбанизации, знаменующей этот век. Какими были предложения? Были ли они проверены, и если да, то чему мы смогли научиться? Какие ценности отстаивали их авторы? До какой степени изменилось общество благодаря развернутой саге урбанизма ХХ века?

Моше Сафди, 1997

«Города мечты» – это книга, которая изучает наши города по-новому. Я пытался увидеть в них реализацию идей, зачастую весьма противоречивых, касающихся того, как мы должны жить, работать, играть, созидать, покупать и верить. В этой книге рассказаны истории реальных архитекторов и мыслителей, чье представление о городах стало основой мира, в котором мы с вами живем. С XIX века и до сегодняшнего дня то, что поначалу представлялось визионерской концепцией – порой утопической, иногда необычной и всегда противоречивой, – со временем принималось и воплощалось в крупном масштабе, превращаясь в конкретную реальность городов мира, от Дубая до Шанхая, от Лондона до Лос-Анджелеса. Через жизнь этих великих мечтателей и энтузиастов, их сторонников и противников, которые воплощали их планы в жизнь или противостояли им, мы сможем проследить не только развитие окружающих нас городских форм – домов, башен, разнообразных центров, кондоминиумов, торговых центров, бульваров, трасс и свободных пространств, – но и развитие идей, вдохновивших их и воплотившихся в строениях, кварталах и целых городах. Цель этой книги – научить вас по-новому воспринимать мир, в котором мы живем, понять, откуда взялись наши городские формы – наша архитектура, как она формирует нас, как мы формируем ее и как именно участвуем в этом процессе.

В традиционной истории архитектуры всегда говорится о стиле и об уникальности строений, словно они – произведения искусства, которые, подобно картинам, никак не зависят от своего контекста. Но города – это один сплошной контекст. Они состоят не просто из зданий, но из сочетаний форм и пространств и отношений между ними, а также между этой построенной средой и людьми. Архитектура делает города реальными: каждая постройка – это дизайн, намерение, утверждение, удар или контрудар в долгой битве и спорах о том, как мы должны жить. Эта книга – история о том, откуда взялись эти формы и как они работают. Это своеобразный путеводитель, который поможет вам замечать и расшифровывать их.

Иногда мы строим с чистого листа – новые города, пригороды или столицы. Но чаще всего города выстраиваются со временем частями. И части эти порой сочетаются или вытесняют друг друга, сталкиваются, уничтожают друг друга, заменяют или уступают место новому. Вот почему многие города выглядят пестрыми и сложносочиненными – их следует воспринимать как ряд слоев, наложившихся друг на друга с течением времени. Наши города – это сложная система траекторий и столкновений, это своеобразные кладбища старых архитектурных построек, многие из которых все еще живут, но перестраиваются, забываются или меняют свое предназначение. Города – это поля битвы, где разные архитектурные стили соревнуются друг с другом, и каждый имеет свою программу и свои политические и экономические последствия. В этих битвах есть победители и побежденные. Программа одного вида городских форм часто оказывается несовместимой с иными ценностями, воплощенными в других видах форм. Некоторые используют больше ресурсов, чем другие, или забирают ресурсы себе. Некоторые отделяют и отчуждают нас от окружающих людей, от общей жизни сообщества или от ответственности за планету. Когда архитектура мечты становится реальностью, у этого процесса всегда возникают непредвиденные последствия.

Стеклянные башни деловых кварталов в центре города соседствуют с традиционными кварталами, где мирно уживаются жилые дома, коммерческие здания и общественные пространства. Зеленые улочки обнесенных оградами престижных анклавов напрочь отрицают бетонные коробки, построенные для массового заселения и отрезанные от остального города заполненными машинами эстакадами. Псевдосельские пригороды, заполненные личными машинами, по плотности и присутствию пешеходных зон соперничают с традиционными центрами старых городов или недавно созданных кварталов смешанного назначения. Огромные, перенасыщенные «действием» торговые центры и наземные мини-города, построенные вокруг них, сменили магазины Мэйн-стрит, куда мы ходили с мамами и папами, и изменили границы публичного и личного пространства каждого из нас.

Архитектура – это воплощение желаний дизайнеров и строителей. Архитектурные формы должны формировать людей и через людей формировать мир. Церкви стремятся сделать людей набожными, тюрьмы – покорными, школы – внимательными, а памятники – гражданственными. Мы строим наши города с четким намерением. Каждая архитектурная форма должна приводить к задуманному результату, формировать особую среду, способствовать определенному поведению или предотвращать его. Эта книга посвящена новой архитектуре современного мира, какой видят ее самые влиятельные мечтатели. Высокие башни и скоростные трассы вызывают в нас ощущение современности и эффективности; монументальные музейные кварталы, парки, бульвары и площади пробуждают в нас высокие гражданственные чувства; торговые центры заставляют покупать и от этого становиться счастливее; просторные пригороды помогают почувствовать свою независимость и свободу от городской суеты, а исторические пригороды заставляют забыть о настоящем и переносят нас в другие эпохи; «экологические» кварталы создаются для того, чтобы человек ощутил просвещенный баланс с природой.

Совершенно логично, что городские формы должны отражать колоссальные различия в климатических и географических условиях жизни людей. Инуитское иглу, скальные жилища пуэбло и белые города Средиземноморья идеально приспособлены к условиям окружающей среды. Традиционно города строились с учетом топографии, геологии, направления ветров, температур и погодных условий. Но сегодня найти что-то сугубо местное становится довольно трудно. Постепенно (примерно с 1850 года в Западной Европе и Америке, а сейчас повсеместно) города стали выглядеть скорее похожими друг на друга, чем различными. Сегодняшние города похожи – будь то Сингапур или Улан-Батор, Бостон или Москва, Берлин или Буэнос-Айрес. Единственное исключение составляют те части городов, которые были построены до современной эпохи – необычные церкви, красивые площади, невысокие исторические кварталы. А в целом в мире господствует удивительная глобальная урбанистическая монотонность: тут расположились кварталы небоскребов, там – скоростные автострады, здесь – торговые центры, а вокруг них – псевдоисторические пригороды, тут – формально упорядоченный гражданский центр, вокруг которого на километры растянулись кварталы, заполненные автомобилями. Именно из этих элементов состоит значительная часть большинства современных городов, однако о них редко упоминают в туристических путеводителях или в книгах по истории архитектуры. Эти реалии даже мало кто признает.

Каждый из великих архитекторов, о которых рассказывается в этой книге, стремился с помощью своих творений улучшить положение дел. Многие считали свой стиль в архитектуре и урбанистический дизайн своеобразным лекарством для исцеления болезней современного города, которые, как мы будем слышать снова и снова, ведут к болезням людей. Они часто восставали против современности – им претили огромные масштабы, хаос и перенаселенность индустриальных и постиндустриальных городов. Некоторые призывали вернуться к простоте прошлого или к воображаемому покою аграрного общества, а то и к самой природе. Другие устремляли взгляд в будущее, когда достижения техники – железные дороги, автомобили или компьютеры – освободят людей от мрачного и безысходного города и породят новый, почти утопический образ жизни. Архитекторы проектировали здания и пространства между ними. Они стремились решить проблему улучшения существования человека через улучшение вещей, его окружающих: построек, жилых домов, транспорта или технологий. Прямо или косвенно визионеры, которым посвящена эта книга, стремились к тому, что теолог Рейнгольд Нибур называл «доктриной спасения посредством одних лишь кирпичей»¹.Они прилагали все усилия к реформированию строительной среды, видя в ней средство реформирования человека и общества. Это убеждение глубоко укоренилось в нашей культуре, словно мы, жители современных городов, поклоняемся неодушевленным вещам, веря в то, что они способны трансформировать наши дух и душу.

Результаты подобной деятельности различались. Некоторые города мечты, описанные в этой книге, принесли с собой весьма печальные плоды – их строительство привело к разрушению более древних городских пейзажей, достоинства которых позже были общепризнаны, и к переселению миллионов людей из знакомой среды в среду незнакомую и часто неадекватную. Стремление к реформированию густонаселенного города означало (во всем мире) создание и ускорение развития пожирающего ресурсы, подчиненного автомобилям пространства. Однако предпринимались и иные усилия по возрождению города со всеми его достоинствами. Эти архитекторы понимали всю сложность своей задачи, но тем не менее прикладывали героические усилия к тому, чтобы приспособить города к развивающейся современности. Такие визионерские кампании многие из них вели всю жизнь.

Эта книга – не история Утопий, хотя некоторые описанные в ней идеи вполне можно назвать утопическими. Это не полемика о недостатках наших городов – в ней нет модели более совершенного мира. Говоря словами историка и критика Льюиса Мамфорда, «и в конце я обещаю, что не буду делать попыток показать еще одну Утопию. Достаточно будет просто изучить основы, на которых строились все остальные»². Я хотел рассказать историю значительной части нашей застроенной среды, рассказать о мечтах и намерениях (чаще всего неизвестных), стоящих за повседневными формами современного города. Я хотел дать читателю возможность понять архитектуру, которая его окружает (мою книгу можно считать своеобразным определителем, подобным тем, которые натуралисты используют для идентификации животных и растений в природе). Надеюсь, эта книга поможет вам прочесть, расшифровать и понять идеи архитекторов, научит понимать урбанистические типы по их оперению, пению, среде обитания и поведению. И тогда вы поймете, как эти типы активно формируют нашу жизнь, хотя мы, большинство из нас, большую часть времени совершенно этого не замечаем, будучи погруженными в свои повседневные заботы.

Замки

Бертрам Гудхью и романтический город

Вся история – это история стремлений.

Т. Дж. Джексон Лирс, «Возрождение нации»

Спокойно на крепких скалах стоят безобразные дома: Приди и увидь мой сияющий дворец, построенный на песке!

Эдна Сент-Винсент Милле, «Вторая смоква»

Я вырос в Андалусии XVI века. Или так может показаться. Большая часть маленького городка, где я родился, была застроена белыми оштукатуренными домиками под красными черепичными крышами. Глубоко расположенные окна были загорожены коваными металлическими решетками. Здание городского суда было богато украшено яркими тунисскими плитками и увенчано барочной башней с часами. Даже городская тюрьма – и та напоминала мавританский дворец. Зимой воздух был напоен ароматом цветущих апельсинов. Дома и общественные здания были увиты бугенвиллеей и вьющимися розами. Над морем красных крыш возвышались две колокольни старинной испанской церкви. Улицы пересекались под углом 45 градусов, что предписывалось индейскими законами, и носили имена первых здешних испанских поселенцев. Ряд старинных построек из необожженного кирпича были восстановлены, и сегодня они служат напоминанием о непрерывности исторического развития. Но 99 процентов города – абсолютная подделка. Я говорю о Санта-Барбаре. Этот город находится в Калифорнии, в 145 километрах к северу от Лос-Анджелеса. Санта-Барбара была построена преимущественно в ХХ веке и продолжает строиться в веке XXI американцами, сколотившими состояние в индустриальную эпоху и желающими жить внутри масштабной декорации, напоминающей о чьем-то давно исчезнувшем прошлом.

В детстве я катался по этой псевдосредиземноморской идиллии на скейтборде. Все казалось мне совершенно естественным. Становясь старше, я впитывал в себя эту атмосферу. Понял, что эта двойственность и внимание к деталям делали нас в Санта-Барбаре иными, напоминали о том, насколько лучше жить здесь, чем в окутанном смогом и заполненном машинами Лос-Анджелесе, этаком южном Вавилоне. Такая история утешала и успокаивала: псевдостаринный стиль города нес в себе и атмосферу добродетели, и своеобразную защиту, поскольку отделял нас во времени и пространстве от деградирующего и способствующего деградации людей Большого города.

Оценить свободу и пространство было довольно легко: отсутствие безумного количества машин и смога, несомненно, было большим плюсом. В этом отношении другим посчастливилось не так, как нам. Другая же сторона – неуловимое ощущение добродетели, излучаемое городской архитектурой, – поддавалась осознанию не так просто. Постепенно я начал понимать, что это была психологическая игра: ощущение путешествия во времени в лучший мир. И чтобы такое ощущение возникло, город должен находиться не просто на расстоянии многих километров от Большого города. Он должен быть совершенно другим и словно бы затеряться в прошлом. Эта отделенность – нечто большее, чем просто физическое расстояние, и преодолеть ее должно быть гораздо сложнее. На простейшем уровне старинная атмосфера обещает тем, кто вкладывает в город средства, значительную выгоду – не только в плане стоимости недвижимости, но и в плане социальной значимости и, возможно, в плане самооценки. Налет старины на недвижимости окружает человека или семью аурой «старых» денег – вот почему во все времена нувориши стремились отмывать свои деньги, покупая замки. Старина смывала с их богатств дурной запах выскочек. В Санта-Барбаре деньги почти всегда были «новыми», поскольку каждое поколение вновь прибывших везло сюда деньги, добытые на далеких капиталистических полях боя. В этот рай приезжали достойно отдыхать, удалившись на покой.

Иллюзия отделенности во времени и пространстве удовлетворяла и еще одно стремление – стремление не жить в современном городе и не иметь ничего общего с городской жизнью: с работой, тяжелым трудом, борьбой за существование, спешкой и другими людьми – особенно с малосимпатичными. Санта-Барбара – это современный город, добившийся успеха, притворившись, что в нем ничего этого нет. Его «новая старая» архитектура – иллюзия, поддерживающая коллективное заблуждение. Именно отличие и делает Санта-Барбару столь желанной. Это отличие создает основу Утопии: сюда может попасть не каждый.

В юности я несколько раз выезжал дальше к югу. И я видел, что «адский» Лос-Анджелес преимущественно точно такой же: многие кварталы были застроены домами и общественными зданиями в испанском стиле, в других сочетались самые разнообразные исторические и не менее пышные модернистские стили. Разница заключалась лишь в том, что в огромном Лос-Анджелесе существовали значительные разрывы в сценарии, как сказали бы кинематографисты, поэтому иллюзия редко становилась столь же совершенной, как в Санта-Барбаре. И все же основная цель этих кварталов была той же самой: воссоздание исторической архитектуры, чтобы в воображении человека возникло золотое чувство отделенности. Это своего рода представление недвижимости с обычными романтическими ловушками: привлекать должны костюмы, декорации, грим, оперение, удивлять и отвлекать – блестящие украшения.

И как только вы это понимаете, то начинаете видеть это повсюду. В больших городах есть эксклюзивные пригороды или особые анклавы. А порой подобное ощущение буквально вплетено в ландшафт целых городов. Исторические воссоздания можно встретить по всей Северной Америке, Европе, да и по всему миру. Эта практика началась в XIX веке, когда индустриальная, урбанистическая современность только зарождалась. В ХХ веке она распространилась по «Западу» в широком смысле этого слова и продолжает распространяться по всему миру в веке XXI. Это очень любопытное явление: развиваясь, мы стремимся вернуться назад во времени.

И все это вызывает вопросы: почему, откуда все это взялось? Какая культурная потребность это породила и продолжает поддерживать? Неужели все это так много для нас значит, что мы с жаром и страстью инвестируем деньги в такого рода идеи? Как работает такая магия? И ответ, как всегда, лежит на поверхности: в выстроившихся вдоль улиц массивных белых домах с их резными дубовыми дверями и садами с миртовыми изгородями и лимонными деревьями или в загородном клубе, расположенном на холме и увенчанном мощной башней, словно древняя крепость, где счастливчики по рабочим дням играют в гольф на поле с 18 лунками и видом на сверкающий под лучами солнца Тихий океан.

Создателем этого места был один из величайших архитекторов, когда-либо работавших в Америке. Вы, скорее всего, никогда о нем не слышали. Вы могли видеть одно или несколько его зданий – может быть, Капитолий штата Небраска с культовой скульптурой «Сеятель», разбрасывающей семена со 120-метровой башни, или изысканное здание лос-анджелесской Центральной библиотеки, в облике которого тщательно проработанный стиль ар-деко сочетается со средиземноморским, или одну из поразительных готических церквей в Нью-Йорке, Бостоне или Чикаго. Но вы наверняка никогда не связывали эти здания с именем одного архитектора и никогда этого имени не слышали. Имя Бертрама Гудхью известно немногим. Почему? Отчасти потому, что, по мнению критиков-модернистов, пришедших следом за ним и написавших книги по истории архитектуры, которые мы читаем сегодня, Гудхью не строил «современных» зданий. Поэтому его выбросили в мусорную корзину истории вместе с причудливыми карнизами, колоннами, стрельчатыми арками и украшениями, которые венский архитектор-протомодернист Адольф Лоос называл «преступлением».

Но модернисты многое упускали. Парадоксально, но Гудхью, опираясь на архитектурные формы прошлого, создал планы для огромных пространств глобального современного города. И удалось ему это потому, что он отвергал формы и пространства модернизма. Их он (и многие до и после него) заменил антимодернистским, антиурбанистским миром традиционных символов и форм. И они сотворили настоящее чудо – убедили нас принять современный мир, хотя в глубине души мы его отвергали.

Все началось с игры воображения.

Бертрам Гросвенор Гудхью родился 28 апреля 1869 года в городе Помфрет, штат Коннектикут, в некогда блестящей, но переживающей не лучшие времена семье новоанглийских янки. Пять его предков приплыли в Америку на «Мэйфлауэре», шесть сражались в Войне за независимость. Юный Бертрам был увлечен искусством с самого детства. Мать, Хелен, обучала его дома, уделяя особое внимание музыке и живописи. Они занимались в двух небольших студиях, расположенных в мансарде дома. Мать рассказывала ему истории святого Франциска Ассизского и святого Августина, читала легенды о короле Артуре и «Песнь о Роланде». Мальчик очень рано продемонстрировал поразительный талант к рисованию. Архитектором он решил стать в 9 лет. В школу Бертрам пошел в 11 лет – он поступил в пансион в Нью-Хейвене. Одноклассники вспоминали, что большую часть времени он проводил, «рисуя города своей мечты или карикатуры на других учеников»¹.

Поскольку состояние семьи ухудшалось, Бертрам не смог поступить в Йельский университет, где учились многие его старшие родственники. Не хватило денег и на то, чтобы поступить в лучшее учебное заведение для будущих архитекторов – парижскую Школу изящных искусств, где учились многие богатые молодые американцы. В 1884 году, когда Бертраму было 15 лет, он отправился в Нью-Йорк и стал работать посыльным в фирме «Ренвик, Аспинволл и Расселл» за пять долларов в месяц². Бертрам учился очень быстро и скоро из посыльного перешел в чертежники. Он вступил в «Скетч-клуб», где стал весьма популярен. Многим запомнилась его мальчишеская внешность: светлые волосы, голубые глаза и вечно румяные щеки. Он буквально излучал потрясающую энергию юности.

Через пять лет Гудхью был готов к самостоятельной работе. В 1891 году он принял участие в конкурсе на разработку проекта собора Святого Матфея в Далласе и победил. Он спроектировал собор в популярном готическом стиле, но проект так и не был реализован. Бертрам Гудхью участвовал в конкурсе на строительство собора Святого Иоанна Богослова в Нью-Йорке. Хотя победить ему не удалось, но в ходе конкурса он обратил внимание на проект бостонской фирмы «Крэм и Вентворт». В том же году Гудхью отправился в Бостон, чтобы встретиться с Ральфом Адамсом Крэмом. Крэм был на пять лет его старше. Недавно он создал фирму совместно с инженером Чарлзом Вентвортом. Крэм предложил Бертраму работать в его офисе, а через год Гудхью стал третьим партнером фирмы. Крэму было суждено стать главным архитектором готических церквей Америки. Побывав на католической мессе в Риме, Крэм прошел нечто вроде обращения в новую веру. Забыв суровую эстетику новоанглийской унитарианской церкви, он стал истинным апологетом новой эстетики Оксфорда, то есть англо-католического движения³. Это движение, целиком поглощенное ритуалами, символизмом и готическим возрождением в архитектуре, зародилось в Англии примерно на полвека раньше. Основоположником его стал О. У. Н. Пьюджин. Со временем оно приобрело популярность и в Соединенных Штатах. Одной из первых совместных работ Гудхью и Крэма стала церковь Всех Святых в Эшмонте, штат Массачусетс. Строительство началось в 1891 году. Проект был выдержан в стиле норманнской готики. Гудхью и Крэм стали величайшими строителями церквей в Америке своего времени. Их партнерство распалось в 1914 году. До этого времени они успели построить 40 церквей и часовен по всем Соединенным Штатам. Работали они преимущественно в готическом стиле. Истинными шедеврами стали построенные ими капелла военной академии в Вест-Пойнте, штат Нью-Йорк, и капелла Рокфеллера в Чикаго. Как нельзя лучше построенные в Нью-Йорке капелла Покрова, церковь Святого Фомы, церковь Святого Варфоломея, голландская реформатская («Южная») церковь и церковь Святого Винсента Феррера.

Все презентационные эскизы фирмы выполнял Гудхью. Он рисовал плотными, уверенными штрихами карандашом или тушью и иногда пользовался акварелью. Его эскизы были буквально окутаны атмосферой знакомого покоя, но порой становились таинственными и экзотическими, словно окна в другой мир. Несмотря на исключительное правдоподобие, в рисунках Гудхью часто присутствует нечто необычное, странные детали или виньетки, которые придают им юмористический оттенок. Крэм отмечал эту особенность, вспоминая о своем партнере: «Его рисунки тушью были чудом и вызывали восхищение профессионалов. Он обладал творческим воображением, проявлявшимся в исключительно красивых эскизах. В его рисунках присутствовала фантазия, достойная эльфов. От них буквально захватывало дух»⁴.

В период с 1896-го по 1899 год, когда Гудхью было около тридцати лет, он написал ряд подробных путевых заметок о местах, посещенных им во время поездки по Европе. Он описал три малоизвестных места в романтическом стиле, где до сих пор сохранились старинные здания и стародавний образ жизни. Эти места он отразил на потрясающих рисунках тушью. Гудхью выполнил тщательные архитектурные планы основных зданий и перспективные зарисовки кварталов или групп зданий в городах, на природе или в окружении садов. На его рисунках всегда отражена повседневная жизнь обитателей тех мест. В живых заметках архитектор описал посещенные им места и свои беседы с местными жителями. Первое портфолио 1896 года посвящено Траумбургу, средневековому городку в германской Богемии. Главная достопримечательность города – готическая церковь Святого Кевина, по размерам напоминающая настоящий собор⁵. Гудхью начертил тщательный план церкви и зарисовал ее колонны и сводчатые перекрытия. Рисунок на сводах уникален – такой встречается лишь в соборе Святого Илии в Норфолке, построенном в XIV веке. Фасадом церковь выходит на площадь Кевинсплац – ее Гудхью изобразил на рисунках в перспективе. Он с любовью зарисовал прогуливающихся горожан и крестьян, передвигающихся на запряженных лошадьми повозках. В переулке мы видим девушку, находящуюся под барочным эркером и смотрящую на стоящего вдалеке под сводами стражника. На крутой черепичной крыше на кирпичной трубе расположилось большое гнездо с аистами. Вдали высится шпиль готический церкви. Другая зарисовка сделана со стороны реки. Мы видим каменный мост и фахверковые домики, собравшиеся вокруг массивной монументальной церкви. Весь городок напоминает коралл, прилепившийся к крупной скале. Огромная колокольня церкви украшена невероятно сложным орнаментом. Она одновременно и массивна, и стройна, и рядом с ней все кажется маленьким и незначительным.

Второе портфолио относится к 1897 году и посвящено вилле Фоска и окружающим ее садам. Гудхью зарисовал виллу в стиле ренессанс, расположенную на уединенном острове в Адриатическом море. Впервые мы видим ее в наклонной перспективе со стороны входа – внутренний двор, с трех сторон окруженный двухэтажными постройками в итальянском стиле под черепичными крышами. Судя по плану залов первого этажа, вилла включала в себя три прилегающих сада строгой формы. Рисунок называется «Грот Гекаты, фонтан сатиров, экседра с тремя танцующими фигурами (грациями?) и статуя Молчания». В заметках Гудхью писал: «Вилла спокойно ветшала и превращалась из величественной постройки в то, что она представляет собой сейчас, – обиталище обедневшего аристократа». Если смотреть со стороны сада, то вилла частично отражается в большом водоеме, к которому спускается широкая лестница. Величественный римский фасад украшают арки и колонны. Вилла показалась Гудхью перегруженной. Ее проект выдавал «безудержное честолюбие архитектора, по-видимому, сухого, словно пыль, ученика Виньолы», итальянского маньериста XVI века.

Третье портфолио было создано в 1899 году и посвящено Монтевенозо. Этот городок, расположенный в северной Италии, примечателен церковью Святой Екатерины и центральной площадью короля Умберто. Из прилегающей долины зритель, стоящий возле ручья, видел типичный горный городок: дома, слегка напоминающие испанские, начинаются от полей, постепенно поднимаются по склонам и теснятся вокруг собора с трехарочным готическим фасадом и куполом с колоннадой, напоминающим купол лондонского собора Святого Павла. Квадратная колокольня гордо устремлена в небо. На рисунке в перспективе Гудхью изобразил повседневную жизнь площади короля Умберто: кто-то делает покупки или прогуливается, торговка овощами поджидает покупателей за прилавком под зонтиком. Гудхью уловил дух жизни не только в своих рисунках, но и в тщательных заметках: «мелодичные и немелодичные звуки, шумная толпа, печальный бронзовый Умберто и шаткие кованые столики уличного кафе». Он записал долгий разговор об искусстве и музыке с жителем города и передал атмосферу тихого вечера столь же ощутимо и выразительно, как и его современник Генри Джеймс:

Подо мной в полном безветрии и мерцании теснились пурпурные и красные крыши города. Я видел извилистые улочки – узкие полоски жидкого пурпура между золотыми и лососевыми крышами и стенами. Над всем этим розовым великолепием возносилась колокольня, отчетливо видимая в легкой дымке. Содрогание ее колоколов мгновенно породило в тихом воздухе невидимую бурю, а зубчатые крепостные стены перестали напоминать «стародавние несчастья и сражения давно забытых дней» и лишь усиливали ощущение тишины и покоя этого дня и места⁶.

За всеми заметками Гудхью стоят серьезные знания в области архитектуры и истории. Порой автор весьма неодобрительно характеризовал увиденное. «Все здания обветшали и потрескались!» – писал он, хотя в целом его заметки выдержаны в легком тоне, характерном для туристов поздней Викторианской эпохи. Гудхью использовал архитектуру для передачи ощущений, создания фона – завершенного, населенного людьми, заполненного цветами, звуками и речью, возникшего перед нашими глазами. И это удалось ему так хорошо, что его читатели практически видели все им описанное собственными глазами. Ему удалось создать идеальную иллюзию – и так было на самом деле, поскольку в то время Гудхью никогда не бывал в Европе. И иллюзия его была очень романтична. Название «Траумбург» с немецкого можно перевести как «город мечты», Монтевентозо на итальянском означает «гора, обдуваемая ветрами», а вилла Фоска – «мрачный дом». Заметки Гудхью относятся к давней традиции voyages imaginaires (воображаемых путешествий), подобных «Утопии» Томаса Мора (1516) или «Новой Атлантиде» Фрэнсиса Бэкона (1627). Они столь же утопичны – но не в политическом плане, а в архитектурно-изобразительном. Гудхью был не философом, а архитектором, и его заметки были не чисто романтическими или художественными упражнениями, но тщательно проработанными исследованиями, первыми из многих в течение его долгой карьеры. Он всегда ставил перед собой одну задачу: Бертрам Гудхью хотел понять, как сделать города мечты реальностью.

90-е годы XIX века были периодом самого тесного партнерства и художественного взросления Крэма и Гудхью⁷. Этому, несомненно, способствовала их принадлежность к кругу богемной молодежи Бостона и Кембриджа. Они оба были членами буйных студенческих клубов типа «Оловянных кружек» и входили в авангардные художественные группы – «Визионисты» и Ассоциацию бостонских студентов художественных училищ. В Ассоциации часто ставили пьесы в романтическом стиле. Сохранилась фотография Гудхью в театральном костюме – он весьма впечатляюще смотрится с большими накладными усами. В 1897 году Крэм и Гудхью участвовали в создании Общества искусств и ремесел в Бостоне. Основной задачей общества было возрождение традиционных ремесел и искусств. Членов общества влекло все средневековое. Они вдохновлялись примером лидера английского движения «Искусства и ремесла» Уильяма Морриса, создавшего роскошное иллюстрированное издание «Трудов Джеффри Чосера». Эту книгу издательство Морриса Kelmscott Press опубликовало в 1896 году. По примеру Морриса Гудхью создал «Алтарную книгу епископальной церкви». Этот богато иллюстрированный том ни в чем не уступает английскому шедевру. Вместе с Крэмом и другими своими друзьями Гудхью какое-то время выпускал журнал «Странствующий рыцарь». На обложке журнала были помещены его рисунки. На одном из них Гудхью изобразил рыцаря в доспехах. Его конь стоит у ручья в долине, а взгляд рыцаря устремлен на замок, стоящий на высоком холме.