Текст книги "Предел прочности"

Ну вот представьте, рассказывает вам преподаватель о маладо-вантийском конфликте:

– В ходе Заоринской операции вантийские войска после затяжных боев заняли Дорнские высоты. Не Орбальтийские, прошу заметить, а лучше записать, ибо к республике Лаарнит данное место не имеет ровным счетом никакого отношения. Название «Орбальи» восходит к древнему дилетрему «Орбальи в Ванкасии» – названию древнего города, упоминаемого в Барталии.

Студенты смеются над шуткой, преподаватель доволен реакцией аудитории, а ты… сидишь и улыбаешься вместе со всеми, потому как ничего другого не остается.

В какой-то момент сознание отключилось и, если бы не мерзкий звук сирены, так бы и сидел за партой до темноты, бездумно рисуя линии в блокноте. Все встали, куда-то пошли, и я следом, вдыхая прохладный осенний воздух. Даже природа вокруг грустила, укутавшись хмурыми, беспросветными облаками. Теперь я понимал, каково приходилось Лехе Рыбникову, моему однокласснику и по совместительству двоечнику и прогульщику. Вот откуда бралась неземная тоска в его взгляде. Ни хрена же непонятно!

Вернулись мы в столовую, где невидимым обслуживающим персоналом была уже приготовлена и выставлена на всеобщее обозрение еда. Бери поднос и выбирай, что душе угодно. Вот эта посыпанная красной приправой желтая штуковина возможно называлась на местном диалекте «дыр пыр вар», а у меня дома это была просто пюрешка. О, и родимые котлетки здесь неподалеку, как бы вас здесь не обзывали иномиряне. Забив поднос снедью, я огляделся в поисках свободного места.

Столиков в зале хватало, но студенты предпочитали кучковаться, разбиваясь на группы по интересам. Джанет Ли сидела вместе с Ловинс и примкнувшим к ним Соми, как же меня начинал раздражать этот толстяк, мать его. Вейзер делал очередной подход к смазливой блондинке, которую одногруппники именовали Маргарет, но чаще Марго. Особой популярностью пользовался столик Мэдфорда младшего, вместившего аж пятерых человек включая парня с крысиной мордочкой, хихикающего и угодливо заглядывающего в глаза Рандольфу.

Еще раз пробежавшись взглядом, я обнаружил пустующий столик в дальнем углу – идеальное место для хандры. Там и разместился. Но не успел поднести ложку ко рту, как над ухом зазвенела посуда, а напротив заскрипел отодвигаемый стул.

Я поднял голову и встретился взглядом со «странным» парнем. Этот «юноша бледный со взором, горящим» производил впечатление неуравновешенного и психически нездорового человека, пытающегося удержать себя в руках. И это не пустые домыслы, рожденные перегруженным сознанием. На вчерашней вечеринке я был уверен, что он задушит липнущую к нему Маргарет. Его пальцы несколько раз порывались схватить за горло девушку и сделали бы это, если бы Вейзер не уволок захмелевшую даму сердца. А крысообразный парень, посмевший похлопать его по плечу? Столько злости и агрессии было в ответном взгляде, что через секунду не было ни руки, ни ее хозяина. Точно такой же взгляд получил в спину Мэдфорд младший, хотя до этого они мило беседовали, а «странный» парень даже пытался криво улыбаться. Что-то с ним было явно не так, и вот теперь он стоял напротив.

– Свободно?

– Садись, – я подвинул поднос, освобождая место. Взгляд мой помимо воли пробежался по посуде нежданного гостя, отметив среди столовых приборов пару ножей и вилку с двумя зубцами.

– Том МакСтоун, – парень протянул ладонь, и я пожал ее, представившись в ответ.

– А я сразу понял, какое место ты выберешь? – произнес он заговорщическим шепотом и подмигнул.

Ну что тут скажешь… Только безумцев мне и не хватало.

– Лучшее место в помещении, когда тылы прикрыты стеной, а дверь под контролем, – парень ответил за меня. – Слушай, а ты из какой страны?

– Россия.

– Да ладно! АК – 47?

Вот теперь он действительно улыбался, по-настоящему, легко и искренне, без вынужденного напряжения. И выглядел бы нормальным парнем, если бы не странный диалог.

Я кивнул, не зная, что на это ответить.

– А ты воевал?

– Нет.

– А чего так, у вас же вроде все в армию идут. Самая воинственная страна.

– Студентам отсрочку дают.

– Понятно. Сначала выучишься, а потом в армию пойдешь. Ты расскажи, как там у вас? Правда, что каждого с детства стрелять учат, даже девчонок?

Почему-то перед глазами встал образ замученной мартышки под Геленджиком и надпись на табличке: фото с обезьянкой – пятьдесят рублей.

– Том, без обид, но у меня в стране есть пословица: покуда ем, так глух и нем.

Я договаривал фразу, а мысли в голове вертелись вокруг стула по правую руку. Если собеседник неадекватно отреагирует, будет чем отбиться на первое время, пока помощь не подоспеет. Но Том на удивление легко отнесся к моей просьбе, переключившись с беседы на трапезу. Он даже улыбнулся и подмигнул, стоило мне положить в рот котлету из иномирья, которая оказалась вовсе и не котлетой и даже не мясным продуктом. Смесь халвы, ириса и пахлавы забили напрочь вкусовые рецепторы, так что я до конца обеда не смог избавится от сладости во рту.

– Воронов, нужно поговорить, – раздался голос Джанет Ли над головой, едва я закончил обед. – МакСтоун, без тебя, – голос девушки остановил парня, порывавшегося пойти следом за нами. От старшей по группе хороших новостей я не ждал, так оно в итоге и получилось.

– Воронов, я тебе настоятельно рекомендую не забивать голову МаксСтоуна всякой ерундой.

– Не понял.

– Том, натура увлекающаяся, интересующаяся всем, что так или иначе связано с насилием.

– Так это вы девчонок предупреждайте.

– Я про другое насилие, – шепот Джанет стал походить больше на шипение, явственно разносившееся по закоулкам полупустого коридора. – Его интересует война и все что с ней связано: оружие, униформа, планы сражений и прочая ерунда. Он просто помешан на этом.

– Хорошо. Только я здесь причем?

– Воронов, не строй из себя дурочка, ты прекрасно понимаешь, о чем я.

– Понимаю что? Что я из мира воров и убийц?

– Воронов! – Джанет на мгновенье забыла о шепоте, так что ее должны были услышать даже в столовой

– Что, Воронов. Я опасен для окружающих? Один из-за меня сопьется, другой людей калечить начнет? Хорошо, пусть вышестоящее руководство примет решение о моей изоляции с последующим исключением из академии. Пока этого распоряжения нет, я буду общаться с кем захочу и о чем захочу, в рамках существующих правил данного учебного заведения. То есть, я никого не собираюсь призывать к насилию или побуждать к агрессии словами и делами. Такой ответ вас устроит, старшая по группе?

Всегда считал, что люди востока крайне скупы на мимику, пока лично не увидел целую гамму чувств на лице девушки, начиная от раздражения и презрения, и заканчивая чем-то более сильным, сравнимым с ненавистью.

– Впредь, прошу избавить меня от ваших личных тревог и страхов, а также любой другой информации, не касающейся учебного процесса. Для этого у меня есть куратор и вышестоящее руководство. А если вы не уверены в собственных однокурсниках, может стоит пообщаться с ними лично или сообщить в соответствующую инстанцию? Хорошего вам дня, старшая по группе.

На крыльце меня ждал МаксСтоун, лениво щурящийся под лучами осеннего солнышка. Его лицо выражало всю прелесть послеобеденного блаженства. Где там грозы войны и разрушения? Ничего нет, лишь мир и покой.

– Довел старшую по группе? – поинтересовался он, даже не пытаясь скрыть усмешку.

– Да она сама кого хочешь доведет.

– Зря ты так, хорошая девчонка. Не без жуков голове, но в целом правильная. Полгода с ней на подготовительных курсах провел, так что знаю о чем говорю. Да, спрашивает жестко, но своих в обиду не дает.

Я ухмыльнулся:

– В том-то и беда, что для нее я никогда своим не буду, как и для большинства здесь учащихся.

– Плакаться будешь?

– Была бы жилетка и сиськи побольше, может и поплакался.

Вряд ли Том понял, причем здесь жилетка, но вот слово «сиськи» заставило его оживиться.

– Тогда тебе к Марго надо, – заговорил он мечтательно. – Там знаешь какие формы? Хорошая грудь, упругая.

В это время из казармы вышла миниатюрная девушка, этакая тихая мышка, из той породы, о присутствии которой порою даже не догадываешься, пока о нее же и не споткнешься. Звали это милое создание то ли Лиа, то ли Лиан. Маленькая и пугливая, она замерла на пороге и прижала руки к груди

Заметив девушку, Макстоун отвесил дурашливый поклон и наклонившись к уху бедняжки прокричал:

– Я говорю, грудь-то у нее упругая.

Девушка взвизгнула и быстрым шагом, едва не вприпрыжку, заспешила в сторону учебного корпуса.

– Макстоун! – дверь снова открылась и на улицу вышла Ловинс, отчего внутри тоскливо заныло. – Сколько раз тебе говорить, чтобы прекратил свои дурацкие выходки. А-а-а, и Воронов здесь, значит нашли друг друга.

До чего же она красивая, в профиль вылитая греческая богиня, в анфас… в анфас красивее не меньше. Внутри все забурлило и закипело от желания показать себя, блеснуть умом и острой шуткой. Кажется, я готов был даже станцевать, додумайся кто-нибудь включить веселую музыку. Но вместо этого произнес нелепицу:

– Мы с Томом организовались. Сейчас еще Авосяна найдем и винца нальем.

Из кишки темного коридора послышался трубный бас:

– Кто звал меня? Налейте кубок мне, о дивные создания, и я поведаю вам о мирах чужих, что бисером рассыпаны во чреве мирозданья.

– Дурдом, – прошептала Катерина и поморщилась, словно от головной боли.

Послеобеденные занятия прошли на удивление легко. Я ждал очередного потока информации с малопонятными терминами и неизвестными именами, но получилось все с точностью наоборот. Клод все чаще проводил дискуссии для закрепления пройденного материала. Диалоги приобретали форму философских дискурсов, где оппоненты в качестве инструментов использовали широко известные понятия. И я наконец-то стал догадываться, о чем, собственно, все говорят.

Надо отдать должное Труне, свое дело он знал мастерски: и как лектор, и как организатор словесных баталий. В любом споре оставался над схваткой, избегая искушения становиться на чью-либо сторону, и уверенно вел беседу в нужном русле, отсекая любые попытки отклониться от заданной темы. А попыток таких было много и звали их Соми Энджи. Неугомонный толстяк на любой вопрос имел свою особую точку зрения, поэтому зачастую оказывался в меньшинстве, но не сдавался даже под напором Мэдфорда, обладающего помимо накаченных мышц прекрасным ораторским искусством. Кто бы мог подумать.

Впрочем, говорил наш атлет вещи банальные, но языком грамотным с безупречной выстроенной логикой. При этом умудрялся вести себя спокойно и местами галантно, с большой долей актерского мастерства, что особенно было заметно на фоне вечно брызжущего слюной Соми. Срывался толстяк по любому поводу и без, шлепал губами, так что слюни летели в разные стороны, в том числе и на меня.

Поэтому, трудно сказать, кто меня больше раздражал – плюющийся Соми или звезда дня Рандольф, чьи милые пикировки с Ловинс и Ли стали украшением вечера, как выразился наш преподаватель. Девушки мало чем уступали оппоненту в логике и аргументации, разве что харизмы им не доставало. Мэдфорд умудрялся делать театральные паузы, играть голосом и телом, что порой напоминало моноспектакль. Девушки же были больше сосредоточены на содержании, нежели на форме подачи материала.

Под конец дня удивила всех тихоня Альсон, рискнувшая пойти против МакСтоуна, бившегося что спартанец при Фермопилах, яростно и беспощадно, проигрывая, но не сдаваясь. Отбиваясь по всем фронтам, Том цинично высказался о любви и ее месте в истории человечества. И тут предстала пред ним дева с горящим взором и выдала экспрессивный монолог, наполненный праведным гневом. Это хрупкое создание умудрилось за пару минут сделать то, на что царю Ксерксу понадобилось три дня. После пламенной отповеди Том лишь пожал плечами, а девушка, опомнившись, снова превратилось в стеснительное создание с прижатыми к груди руками.

– Я не ожидал, – признался мне МакСтоун, когда мы вечером возвращались в общежитие. – Честно скажу, даже опешил на пару секунд.

– Не ты один. Знаешь, у меня на родине есть выражение: в тихом омуте черти водятся.

Когда я цитировал пословицу, неожиданно столкнулся с отсутствием слова «черт» в языке космо. Наиболее близким по смыслу был термин «ингис», коим обозначали неведомое злое существо или скорее сознание. Кажется, Том верно интерпретировал мои слова, потому как довольно выдал:

– Прямо в цель. Я тебе говорю, огонь эта девка. Ох, и достанется кому-то подарок после свадьбы. Ты сейчас куда?

– Прогуляюсь до озера, подышу перед ужином.

– А я сразу в казарму. Сегодня свинину обещали в брусничном соусе, да под винцо с пряным «альяно».

Из наступающей темноты послышался громогласный бас:

– Налейте кубок мне, о дивные создания…

Старина Герберт все никак не мог угомониться начиная с обеда. Он читал нам стихи, рассказывал легенды, прочел на память трактат о Тарбийском вине, коим так славен род Авосянов. Благо идти до учебного корпуса было всего ничего, и великан был вынужден сделать перерыв на учебу. Теперь же был вечер и Герберт заводился по-новой.

Понимая, что другого шанса улизнуть не будет, я жестом показал, что отступаю в сторону озера. Ответом мне был обреченный кивок Тома. Настоящий спартанец, будет стоять до победного.

За спиной уже мелькали многочисленные сосны, когда вечернюю тишину прорезал густой бас:

– И капли крови на кафтане, что слезы крепкого вина!

Дорога до озера заняла не более десяти минут. Я уже хорошо ориентировался на местности, и мог идти напрямки, не плутая по многочисленным тропинкам. Мешала разве что подступающая темнота, так что едва глаза не лишился, напоровшись на торчащую ветку кустарника. И куда, спрашивается, спешил, куда летел? Словно ждало меня впереди свидание с той самой девушкой, чей профиль не выходил из головы. Разумом понимал, что вчерашняя встреча на озере была случайной, а сердцем… А сердце было всего лишь безмозглой мышцей, гнавшей вперед без разбора.

Встреча состоялась, только вместо прекрасной дамы с греческим профилем приплыл знакомый негр.

– Ты сегодня рано, – грустно произнес я, заметив голову парня над водной поверхностью.

Гость оскалился в знакомой белозубой улыбке:

– Рассчитывал сегодня одну бледную рожу не увидеть, а она возьми и припрись засветло. Ты чего сюда, как на работу ходишь?

– Красиво здесь.

– Тут везде красиво.

Спорить трудно, места здесь и впрямь были на загляденье. Пройдет месяц или два, и кто знает, насколько мне успеет опостылеть солнце над верхушками деревьев, вечное пение птиц и запах хвои. Не будет ли мерещиться в приступах ностальгии утренняя вонь с нефтеперерабатывающего завода или покосившиеся остановки с торчащими металлическими штырями вместо лавочек.

Парень тем временем выбрался на берег и потешно запрыгал, стряхивая с себя капли воды. Я не смог сдержать улыбки и пловец, тут же оскалившись, выдал:

– Не желаешь сыграть с негром-расистом в прыжок веры или как там его называют? Я, конечно, не белая цыпочка, но говна всякого наговорить тебе сумею.

– А вот подслушивать не хорошо.

– Подслушивать? Снежок, а ты в курсе о распространении звука над водной поверхностью? Даже если бы вчера мой батя орал «Грандилью» во всю свою луженую глотку, на том берегу плакали бы от смеха, слушая, как ты обхаживаешь белую пигалицу.

– Действительно, обхохочешься.

– Ладно ты, не кисни, как телка обиженная. Не у каждого хватит яиц вот так вот в наглую пойти против правил. Только вот одно скажи: взаправду бы не сдал меня или пустое ляпнул, лишь бы перед бабенкой покрасоваться?

– А сам как думаешь?

Мы несколько секунд играли в гляделки, после чего парень заявил:

– Не сдал бы. У вас там в 128 все отмороженные и ты точно один из них. – Неожиданно парень приложил кулак к груди и серьезно произнес: – Феликс Джедсон, курсант первогодка четвертого отряда пятого отдела, именуемого в народе кирпичами.

Это что, рукопожатие десантников или традиция неведомого народа? Разбираться не стал, повторив жест парня.

– Воронов Петр, курсант третьей группы отдела расследований, именуемого в народе… Блин, без понятия, как его у вас именуют, да и не имеет никакого значения. Через три месяца курсанта с такой фамилией здесь не будет.

– Снежок устал и хочет домой?

– В конце ноября будут первые тесты, а снежок не понимает самых элементарных вещей, -постарался я спародировать певучие интонации пловца. – Даже не знаю, который сейчас год. Все, что учил с детства, оказалось либо не нужным, либо переписанным заново незнакомыми символами и терминами.

Все страхи, злость и непонимание, копившиеся внутри, готовы были выплеснуться в мгновение ока, но словесный поток остановила кривая усмешка пловца. Я вспомнил, где нахожусь и что напротив меня не старый добрый приятель, а малознакомый человек, вчера едва не огревший бутылкой по голове.

– В целом не важно, – закруглился я. – Итог один, тесты не сдам.

– Спорим, что сдашь.

Пришло мое время ухмыляться:

– Ну да, кирпичам виднее. На что спорить будем?

– На бутылку дорогого пойла, что покрепче. И без всяких там фруктовых добавок.

– Да, я в курсе как ты относишься к слащавому пойлу для белых девчонок.

– Тогда закрепим.

Феликс вытянул вперед сжатую ладонь, и я повторил жест, с трудом понимая смысл ритуала. Спустя мгновение кулак онемел от боли, а пловец удовлетворенно потер свои сбитые костяшки.

– Готовь бутылку, дурила.

– Это мы еще посмотрим, кто из нас дурила.

– А чего здесь смотреть. Они, – Феликс ткнул пальцем в небо: – ничего просто так не делают. Дерьмо, не думал, что скажу это, но детективы здесь белая кость. Проще трахнуть Фелицию Наньос, чем получить значок с птицей на лацкан. Они изучили тебя и твою родню до жопы на волоске, а ты волнуешься о каких-то там тестах. Вот вроде сообразительным выглядишь, а не понимаешь простых вещей: берут не самых умных, сильных и ловких, а тех способен выполнять поставленные задачи. Или у кого папочка богатый настолько, что забашляет за целый остров и парочку звездолетов в придачу. Теперь понял цену одного места?

– У моей семьи столько денег нет, – произнес я растерянно.

– Значит ты, снежок, нужен им с другой целью. Талант в тебе есть, или способность, или другая какая функция, хрен его разберешь. Одно точно могу сказать, за ноль баллов по математике никто выгонять не будет.

А если ноль баллов будет по всем предметам, хотел спросить я, но промолчал. Вместо этого опустил взгляд на лацкан пиджака, где отливала серебром фигурка хищной птицы.

Глава четвертая.

Минуло три месяца с тех пор, как я имел глупость ударить кулаками на спор. Почему глупость? Да потому что достал меня любитель вечерних заплывов по самую маковку. Стоило лишь заглянуть на озеро, в попытках отдохнуть душой и телом от будней учебных, как над водною поверхностью неслось ехидное: бутылочку принес? Я рассчитывал на осеннее похолодание, но темнокожий пловец оказался крайне устойчивым к пониженным температурам.

– Мои предки с жаркого континента, где пески и саванна, – ответил он однажды на заданный мною вопрос. – Только вот вывезли их на север алмазы добывать, потому и я к снегу привыкший.

– Что значит вывезли?

– Снежок, ты будто из сказки к нам попал. У вас что, рабства не было? Одели кандалы, ошейники и отправили в качестве инструмента на шахты.

– Рабство было, – я хотел добавить «давно», но вспомнил о сегрегации, существовавшей большую часть 20 века. Не рабство, конечно, но явление само по себе странное, особенно для пионера последнего призыва, выросшего на идеалах дружбы народов и книжке «Максимка».

– Тогда чего удивляешься моей морозостойкий. Ты лучше бутылочку готовь.

Бутылочку я так и не приготовил, но в правоте слов Феликса убеждался все больше и больше.

Начать стоит с моего наставника Хорхе Леши, которого за три месяца я видел всего два раза и оба мельком. На все мои переживания о успеваемости он лишь махнул рукой и добавил расплывчатое «потом». То ли я неправильно понимал значение слова наставник, то ли наставнику было плевать на меня.

Тогда я решил зайти с другого бока, направив свои стопы в сторону Клода Труне. Учитель меня внимательно выслушал, кивнул и посоветовал больше заниматься. Заниматься… Еще больше заниматься… Только куда уж больше. Я и так был единственным в казарме, кто проводил с книжкой вечера напролет.

Оставался последний человек, к которому можно обратиться с данным вопросом, и это был МакСтоун.

– Старичок, вот тебе наглядный пример, – Том повернулся и позвал стоящую неподалеку блондинку.

Маргарет бабочкой порхнула в нашу сторону и, спустя мгновение, стояла рядом, прижимаясь к Тому всем телом. Пока ее пальчик скользил по животу, розовые губки мягко прошептали:

– Тебе, малыш, можно все.

Макстоуна действия девушки нисколько не смутили, как и статус официальной подруги Вейзера.

– А скажи-ка нам, Маргарет, какой по счету планетой от Солнца является Земля?

Марго перестала водить пальчиком, надула губки и обиженно посмотрела сначала на Тома, потом на меня:

– Это что, шутка?

– Нет, я на полном серьезе.

Девушка отстранилась от парня и, пихнув того кулачком в некогда поглаживаемый живот, заявила:

– У жирного спросите. – А пройдя пару шагов в сторону не выдержала и добавила: – и за сиську его заодно подержитесь, потому как нормальной груди вам теперь не видать.

Пока я размышлял над смыслом последней фразы, Макстоун спросил:

– Понял? Вопросы остались?

Вопросов появилось еще больше, но озвучивать их я не стал, потому как вряд ли приятель знал на них ответ. Да и кто знал? Клод Труне? Мой якобы наставник Хорхе Леши или сам Альфред Томби, великий и ужасный руководитель отдела расследований?

– Просто учись, Петруха, – ответил себе я сам и, забросив вопросник в дальний угол памяти, с головой ушел в знания, благо, источников в виде бумажной литературы было предостаточно.

Особых лавров на ниве просвещения я не снискал, превратившись в незаметную серую мышку. Старался быть ниже травы, тише воды, дабы не раскрыть и так всем давно известный секрет: Петр Воронов нихрена не понимает в изучаемых предметах. И надо отдать должное учителям, вспоминавшем о моем присутствии только на утренних перекличках.

Первый месяц я честно пытался поглотить целиком историю иномирья, чье задокументированное существование насчитывало десятки веков. Но куда там, развитие родного мира в школе изучали на протяжении нескольких лет, а тут их целых шесть. Да еще сосед повадился таскать блондиночку в нашу комнату, занимаясь активным петтингом на соседней койке. Отчего у меня даже волосы дыбом стояли, а плохое зрение неожиданно приобрело остроту орлиного, позволяя изучать мельчайшие изгибы фигурки Маргарет.

– Вейзеру объясняю, бесполезно, – жаловался я всеведущему Тому. – От меня скоро искры сыпаться будут, а ему хоть бы хны.

– Нашел, с кем общаться, там Маргарет процессом руководит.

– С девушкой об этом говорить как-то неловко.

– Трахни ее.

– Что?

– Слушай, Воронов, я тебе удивляюсь, – Том аж вздохнул от разочарования. – Как вы там в своем мире не вымерли с этаким знанием женской психологии. Неужели ты не понимаешь, что шоу в первую очередь предназначено для тебя. Дразнит она одного балбеса и получает от этого большое удовольствие. Поэтому трахни ее.

– Она же девушка моего соседа.

– Вот именно, что соседа, а не друга.

– Нет, не могу. Я так не могу, не правильно это.

– Ну раз неправильно, тогда иди, наслаждайся процессом дальше.

– И пойду, – обиделся я. – Только не туда, а в общий зал.

Ошибка была очевидной, но я с упорностью, достойной лучшего применения, сунулся в эпицентр шума и веселья. Даже с закрытыми ушами гул стоял невыносимый, а Авосяна не остановило и это. Он наклонился к моему уху, заткнутому пальцем, и проорал во всю мощь легких:

– Так выпьем няня, где же кружка?

Научил дурака на свою голову переделанному классическому произведению. Со страстью Герберта к стихотворным формам могла конкурировать разве что любовь к выпивке, бурная и неудержимая. Пришлось идти на крышу, где, закутавшись в теплое одеяло, я попытался в очередной раз разгрызть гранит науки.

Так и проходили недели в безудержном веселье у одних, и тщетных попытках чему-то научиться у других. И для меня все было бы совсем скучно и серо, если бы в конце октября не пришел приказ готовиться к поездке на родину.

Оказывается, мои родители решили нагрянуть в гости на квартиру к Сени, где я якобы проживал и успешно готовился к экзаменам для поступления в институт. Конечно же, мама не утерпела, и на следующий день рванула проверить родную кровиночку, как он там устроился на новом месте. И все бы ничего, только один час проведенного времени в родном мире, был равен 53 часам в нулевой параллели, а это два дня учебных занятий. О чем мне не преминул напомнить Хорхе.

На разговор с родителями наставник отвел сорок пять минут, и велел ужом на сковородке вертеться, но уложиться в положенные сроки. Уложился я в полтора часа и то, благодаря Сениной бабушки и самому Сени, с его вечными ахами и вздохами.

Пока Хорхе отчитывал за проваленное задание, я стоял и думал о том, насколько сильно соскучился по родителям, по дому и даже по вредной школопендре Катьке. Два месяца в этом гребаном иномирье, а у них там всего один день прошел. Кажется, тогда я впервые пожелал себе провала на тестах, не с горяча и на нервах, а искренне и от всего сердца.

Последний день перед экзаменами начинался буднично. Мерзкая сирена ледяным душем вырвала сознание из объятий ласкового сна. Поиск тапочек под кроватью, сводящая челюсть зевота и зябкое поеживание после расставания с теплым одеялом. Ноги привычно понесли в душ мимо продолжающего дрыхнуть Вейзера. И куда делся парень, все утро торчавший в ванной комнате? Теперь он предпочитал вздремнуть лишний часик, а после, ополоснувший водичкой, дожевывать бутерброд на ходу. Можно было винить во всем Маргарет, ночами скакавшей на бедном парне, а можно меня, собственным примером доказавшего, что на сборы можно тратить не более пятнадцати минут. Только в отличии от соседа я предпочитал расходовать освободившееся время на книги под аккомпанемент ароматов свежезаваренного чая. Утренние часы в конечном итоге оказались самыми продуктивными в плане учебы. Никто не шумел под ухом, не требовал выпить и не тряс попкой со сползшими наполовину трусиками. Вокруг стояла тишь и благодать, перемежаемая легким постукиванием столовых приборов и бурчанием едва проснувшихся сокурсников. Главное, не забыть разбудить Вейзера перед выходом, что бы не пришлось потом возвращаться за соседом, а после нестись во весь галоп на занятия под дружное улюлюканье сокурсников, наблюдающих наш забег из окон аудитории. Было это один раз, но ребята припоминали тот случай до сих пор. Даже спокойный и выдержанный Труне нет-нет, да ввернет острое словцо при перекличке:

– Вейзер, Воронов, сегодня без физкультуры?

В последний день перед тестами обошлось без забегов. Разбудив Николаса в положенный срок, я вышел на улицу, и запахнув форменное пальто, неспешной походкой направился в сторону учебного корпуса. Краешек оранжевого солнца уже мелькал сквозь стройны ряды деревьев, пытаясь дотянуться лучами до покрытой каплями пожухлой травы. Здесь было сравнительно тепло для конца ноября: комфортные плюс шесть и влажный после ночного дождя воздух. Снега не наблюдалось даже в планах, так, легкая изморозь по утрам. А дома стояла июньская жара, сгонявшая народ с каменных джунглей в сторону волжских пляжей.

Обычно в класс заходил одним из первых, но сегодня едва не стал жертвой выбежавшего из аудитории Соми. Толстяк ошалело уставился на меня, зло буркнул и мячиком поскакал в сторону лестницы, оставляя за собой легкое амбре из запахов пота и ванильного кекса, что подавался на завтрак. Что с ним опять такое? Я выглянул в окно и обнаружил Джанет Ли и Катерину Ловинс, медленно идущих по дорожке к корпусу. Теперь все встало на свои места.

«Доброе утро, Катя», «как твои дела, Катя», «ты сегодня уставшая, Катя» – стоило Соми очутиться рядом с девушкой и поток малозначимых фраз и вопросов водопадом извергался из уст толстяка. А оказывался он рядом с Ловинс с завидным постоянством, так что в пору было говорить не про пару подружек, а целое трио. Как он только сегодня утром без них в аудитории очутился, непонятно. Не иначе, в лесу заблудилась, толстая рожа.

Справившись с внезапно охватившем меня раздражением, я уселся за парту и привычным движением открыл «Историю Алинской империи, от династии Фарентье до пятого всемирного собора». Закладка была на восьмой главе, посвященной восшествию на престол малолетнего Долана Третьего Щедрого. За спиной малолетнего правителя разгорались нешуточные страсти, грозившие вылиться в первые кровопролитные столкновения между тремя кланами. Сюжет с каждой страницей закручивался в тугую спираль, обещая неожиданные повороты развития событий. Двоюродный дядя императора, переживший покушение конкурентов, спешил в столицу во главе небольшого отряда, в то время герцог Астрийский, готовился к свержению венценосного, посулами и угрозами склоняя сенат на свою сторону. Я был уверен, что с сенатом у него ничего не выйдет. Умный вроде мужик, а влез в болото, где каждый куплен и перекуплен по несколько раз. Пока размотаешь клубок интриг, дядя с армией будет стоять под стенами столицы.

– Доброе утро, Воронов.

Я оторвался от книги и повернув голову, обнаружил сидящую рядом Ловинс. С соседкой справа повезло, тут не поспоришь.

– И вам доброе, Катерина. Как ваши дела, как настроение? – голосом я попытался сымитировать нотки толстяка. Вышло неудачно, но девушка все поняла.

– Не ерничай Воронов, тебе не идет.

Вот и поговорили. Ну кто меня постоянно за язык дергает и именно в общении с Ловинс. После ночного разговора на озере мы с ней толком и парой фраз не перекинулись. То Соми влезет в беседу, то я ляпну такое, что впору краснеть и уходить в темный чулан плакать. Вот и сейчас девушка отвернулась, предоставив мне на созерцание безупречный греческий профиль.

– Опять с книжкой сидит, – послышался за спиной знакомый голос. МакСтоун бухнулся за парту Соми, и одарил меня глубокой печалью во взгляде. – Старичок, ты хоть сегодня отдохни от учебы. Помнишь, что Труне говорил про разгрузочный день?

Вчера учитель поздравил группу с завершением третьего учебного месяца и предстоящими экзаменами. Посему уроки сегодня будут до обеда, а оставшееся время рекомендовалось посвятить отдыху и подготовке к тестам.

– Он говорил: учиться, учиться и еще раз учиться?

– Он говорил: хватит страдать фигней, – Том захлопнул лежащую передо мною книгу. – Сегодня даже занятий толком не будет. Так, говорильня сплошная до обеда, дискуссионный клуб для любителей потрепаться. Ты лучше скажи, какие планы на вечер?