Текст книги "Когда пируют львы"

Глава 18

Завтрак в темноте, по всей площади – костры для приготовления пищи, негромкие голоса, мужчины прощаются с женами, держат на руках детей. Лошади оседланы, ружья в чехлах, за спиной свернутое одеяло; в центре площади – четыре фургона, запряженные мулами.

– Он будет с минуты на минуту. Уже почти пять, – сказал Гаррик.

– Все его ждут, – согласился Шон. Он поправил на груди тяжелый патронташ.

– Мистер Нойвенхьюзен назначил меня кучером первого фургона.

– Знаю, – сказал Шон. – Справишься?

– Думаю, да.

К ним подошла Джейн Петерсен.

– Привет, Джейн. Твой брат готов?

– Почти. Наверное, седлает.

Она остановилась перед Шоном и застенчиво протянула ему кусочек желто-зеленого шелка.

– Кокарда для твоей шляпы, Шон.

– Спасибо, Джейн. Не прицепишь?

Она приколола кокарду к шляпе Шона; он взял у нее шляпу и надел набекрень.

– Теперь я вылитый генерал, – сказал он, и она засмеялась. – А как насчет прощального поцелуя, Джейн?

– Ты ужасен, – и маленькая Джейн убежала, покраснев.

Не такая уж она маленькая, заметил Шон. Их здесь столько, что и не знаешь, с какой начать.

– А вот и па, – объявил Гаррик, и на площади появился Уэйт Кортни.

– Пошли, – Шон отвязал свою лошадь. По всей площади мужчины вели лошадей.

– Пока, – сказал Гаррик и захромал к своему фургону.

Уэйт ехал в голове колонны. Четыре группы по пятнадцать человек в каждой, с четырьмя фургонами за ними, затем запасные лошади, которых ведут черные слуги.

Они проехали по площади среди остатков вчерашнего праздника и выехали на главную улицу. Женщины смотрели на уезжающих молча, возле них неподвижно стояли дети. Эти женщины и раньше видели, как их мужчины выступают в поход против диких племен; они не радовались, потому что были знакомы со смертью и знали: в могиле славы не бывает.

Энн помахала Шону. Он не заметил ее, потому что лошадь заупрямилась и он справился с нею, только когда уже проехал. Она опустила руку и смотрела ему вслед. На нем была овчинная куртка.

Зато Шон заметил медный блеск волос и воздушный поцелуй из окна магазина Пая. Увидел, потому что искал. Забыв о своей уязвленной гордости, он улыбнулся и помахал в ответ шляпой.

Но вот они выехали из города, и даже ребятишки и собаки, бежавшие за колонной, отстали, и колонна двинулась по дороге в Зулуленд.

Солнце поднялось и высушило росу. Из-под копыт поднималась пыль и наискось отлетала от дороги. Колонна утратила стройность, всадники ускоряли движение или отставали, чтобы побыть с друзьями. Ехали спокойно, небольшими группами, болтали, словно собрались на охоту. Каждый оделся так, как считал наиболее удобным. Стеф Эразмус ехал в своем воскресном костюме, но из всей группы он был одет самым формальным образом. Единственное, что было у всех общего, это желто-зеленые кокарды. Но и здесь проявлялся индивидуальный вкус: одни прикололи их к шляпам, другие к рукавам, третьи – на грудь. Это были фермеры, а не солдаты, и тем не менее их оружейные чехлы обтрепались от частого использования, кокарды они носили легко и привычно, а приклады ружей были отполированы их руками.

Только к середине дня они достигли Тугелы.

– Боже мой, ты только погляди! – присвистнул Шон. – Никогда в жизни не видел столько народу в одном месте.

– Говорят, их здесь четыре тысячи, – сказал Карл.

– Я знаю, что их четыре тысячи. – Шон обвел глазами лагерь. – Я только не знал, что четыре тысячи – это так много.

Колонна спускалась по последнему склону к переправе Рорка. Река коричневая и мутная, вода рябит на мелях переправы. Берега открытые, на ближней стороне – несколько каменных зданий. В радиусе четверти мили вокруг этих зданий расположилась армия лорда Челмсфорда. Аккуратными рядами расставлены палатки, за ними ряд за рядом привязаны лошади. Фургоны стоят у брода, не менее пяти сотен, и все пространство кишит людьми.

Отряд ледибургской кавалерии за своим полковником подошел тесной группой к границе лагеря и обнаружил, что путь им преграждает сержант в полевой шинели, с пристегнутым к ремню штыком.

– Позвольте спросить, кто вы.

– Полковник Кортни и отряд ледибургской кавалерии.

– Кто-кто? Я не расслышал.

Уэйт Кортни встал в стременах и повернулся к своим людям.

– Помолчите, господа. Мы не можем говорить все одновременно.

Шум разговоров стих, и на этот раз сержант расслышал.

– Прошу прощения, сэр. Я вызову дежурного офицера.

Дежурный офицер оказался аристократом и джентльменом. Он подъехал и оглядел отряд.

– Полковник Кортни?

В его голосе звучало сомнение.

– Здравствуйте, – с дружеской улыбкой ответил Уэйт. – Надеюсь, мы не опоздали к веселью?

– Думаю, нет.

Взгляд офицера остановился на Стефе Эразмусе. Тот вежливо приподнял шляпу.

– Доброе утро, минхеер.

Патронташ выглядел не очень уместно на его черном костюме.

Офицер оторвал от него взгляд.

– У вас есть палатки, полковник?

– Да, с нами все необходимое.

– Я прикажу сержанту показать вам ваше место.

– Спасибо, – сказал Уэйт.

Офицер повернулся к сержанту.

Он был так ошеломлен, что взял сержанта за руку.

– Отведите их подальше. Поместите по ту сторону от инженерных войск, – лихорадочно прошептал он. – Если генерал их увидит…

Он слегка содрогнулся.

Глава 19

Вначале Гаррик ощутил запах. Запах послужил ему опорной точкой, с которой ему удалось наконец выползти из укрытия в своем сознании.

Для Гаррика подобные возвращения к реальности всегда сопровождались ощущением легкости и обострением чувств. Цвета становились яркими, кожа чувствительной к прикосновениям, восприятие вкусов и запахов – острым и ясным.

Он лежит на соломенном матрасе. Солнце яркое, но он в тени. Лежит на веранде каменного госпиталя у переправы Рорка. Он подумал о запахе, который привел его в сознание. В нем смешивались гниение, пот и навоз, зловоние рваных внутренностей и запекшейся крови. Он узнал в этом запахе смерть. Потом его зрение обрело четкость, и он увидел мертвых. Они грудой лежали во дворе у стены, там, где их застал перекрестный огонь с брода и из госпиталя; трупы были разбросаны между зданиями, и погребальные команды грузили их в фургоны. Трупы лежали на склоне, ведущем к броду, в воде и на противоположном берегу. Мертвые зулусы в окружении раскиданных щитов и копий. Их сотни, с изумлением подумал Гаррик, нет, тысячи!

Потом он понял, что есть два запаха, но оба – запахи смерти. Зловоние разложившихся на солнце черных трупов со вздувшимися животами и запах его собственного тела и тел окружающих, тот же запах боли и разложения, но смешанный с запахом дезинфицирующих средств.

Смерть в антисептических одеждах, словно нечистая женщина, старающаяся скрыть менструальный запах.

Гаррик посмотрел на соседей. Они длинным рядом лежали на веранде, каждый на своем тюфяке.

Некоторые умирали, большинство нет, но у всех повязки были перепачканы кровью и йодом. Гаррик посмотрел на собственное тело. Левая рука привязана к обнаженной груди… он почувствовал, как приходит боль, медленная, ритмичная, как удары погребального барабана. Голова у него тоже перевязана.

«Я ранен. – Он удивился. – Но как? Как?»

– Оклемался, – жизнерадостно сказал по соседству голос с выговором кокни. – А мы-то думали, ты уже гикнулся.

Гаррик повернул голову и посмотрел на говорившего; это был человечек с обезьяньим лицом, в фланелевых подштанниках и весь в повязках, как мумия.

– Доктор сказал, это шок. Он сказал, что ты скоро очухаешься. – Коротышка крикнул громче: – Эй, док, герой оклемался.

Подошел врач, усталый, с темными кругами под глазами.

– Вы поправитесь, – сказал он, прощупав и потрогав Гаррика в разных местах. – Сейчас отдыхайте. Завтра вас отправят домой.

Он повернулся – раненых вокруг было много, – но потом остановился и оглянулся. Коротко улыбнулся Гаррику.

– Сомневаюсь, что это смягчит боль, но вы представлены к кресту Виктории. Генерал вчера подписал представление. Думаю, вы получите крест.

Гаррик смотрел на него, и к нему болезненно возвращалась память.

– Был бой, – сказал он.

– Еще какой! – засмеялся человечек рядом с ним.

– Шон, – сказал Гаррик. – Мой брат. Где мой брат Шон?

Наступило молчание, и Гаррик заметил, как в глазах врача мелькнуло сожаление. Он попробовал сесть.

– И мой па. Что с моим отцом?

– Мне жаль, – просто ответил врач, – но я думаю, они оба убиты.

Гаррик снова лег и посмотрел на брод. Теперь убирали трупы с отмелей, с плеском тащили их на берег. Он вспомнил, как армия Челмсфорда с таким же плеском проходила здесь вброд. Отец и Шон были среди разведчиков, которые вели колонну – три группы ледибургской кавалерии и шестьдесят человек из полиции Наталя.

Челмсфорд использовал этих людей, хорошо знавших местность, как передовой отряд.

Гаррик с облегчением следил, как они уходят, не веря в собственную удачу. Накануне истечения срока ультиматума и перехода армии через Тугелу он подхватил дизентерию.

– Везучие ублюдки, – сказал один из больных, тоже глядевший на уходящую армию.

Гаррик не чувствовал зависти – он вообще не хотел идти на войну и был доволен, что вместе с тридцатью другими больными и небольшим гарнизоном, защищающим брод, остался здесь, когда вся армия Челмсфорда углубилась в Зулуленд.

Гаррик видел, как разведчики на том берегу развернулись веером и исчезли в высокой траве, а армия последовала за ними, пока не превратилась в отдалении в гигантского питона, оставляющего за собой в траве широкий протоптанный след.

Он вспомнил, как медленно тянулись дни, когда они ждали у брода. Вспомнил, как все ворчали, когда их заставили укреплять склад и госпиталь мешками и наполненными песком ящиками из-под галет. Вспомнил скуку.

Потом, с напряжением в животе, вспомнил вестника. Появился всадник. Гаррик увидел его первым. Оправившись от дизентерии, он был назначен часовым у брода.

– Генерал забыл зубную щетку и послал за ней, – сказал его напарник.

Они даже не встали. Смотрели, как точка приближается к реке.

– Быстро скачет, – сказал Гаррик. – Наверно, тебе лучше позвать капитана.

– Пожалуй, – согласился другой часовой. Он пошел вверх по склону к складу, а Гаррик спустился к реке. Деревянная нога застревала в песке.

– Капитан велел послать его на склад, когда он подъедет.

Напарник Гаррика вернулся и стоял рядом.

– Что-то необычное в том, как он едет, – сказал Гаррик. – И выглядит он усталым.

– Должно быть, пьян. Падает из седла, как в субботнюю ночь.

Гаррик неожиданно ахнул.

– Он в крови, он ранен.

Лошадь вошла в реку, и всадник повалился ей на шею; его бок почернел от крови, лицо побледнело от боли и было в пыли. Они схватили повод, когда лошадь вышла из воды, и всадник попробовал крикнуть, но смог только прохрипеть:

– Во имя Господа, готовьтесь! Колонну окружили и уничтожили. Они идут, вся черная воющая свора. Будут здесь еще засветло.

– Что с моим братом? – спросил Гаррик. – Что с ним?

– Убит, – сказал всадник. – Все убиты.

И он сполз с лошади.

Они пришли – дьяволы, воины-зулусы, пришли строем «бык», голова и холка этого огромного быка заполнили всю равнину, а рога слева и справа перешли реку, окружая их. Бык топал двадцатью тысячами ног и пел десятью тысячами глоток, и рев его напоминал шум моря в бурю. Солнце ярко сияло в наконечниках копий воинов, переправлявшихся через Тугелу.

– Смотрите! На тех, что впереди, гусарские шлемы, – воскликнул один из наблюдателей в госпитале. – Они ограбили мертвецов Челмсфорда. Один из них в шинели, несколько держат карабины.

В госпитале было жарко: крыша рифленая, а окна закрыты мешками с песком. Оставленные бойницы пропускали мало воздуха. Люди стояли у бойниц, одни в пижамах, другие голые по пояс и потные от жары.

– Значит, это правда. Колонна погибла.

– Хватит болтать! Стойте на местах и держите рот на замке.

Зулусы переправились через Тугелу на фронте в пятьсот ярдов. Вода в месте их перехода побелела от пены.

– Боже! О мой Бог! – шептал Гаррик, следя за их приближением. – У нас нет ни единого шанса. Их слишком много.

– Заткнись! – крикнул стоявший рядом сержант с пулеметом Гатлинга, и Гаррик зажал рот рукой.

– Хватай О’Рейли за горло, сунь его голову в ведро с водой, забери его пистолет! – крикнул в бреду больной малярией, и кто-то истерически рассмеялся.

– Они идут! Заряжай!

Металлическое щелканье затворов.

– Не стрелять, парни. Огонь открывать только по команде.

Голос «быка» изменился: звучное пение перешло в высокий кровожадный крик наступающих.

– Спокойно, парни. Спокойно. Не стрелять.

– О мой Бог! – негромко прошептал Гаррик, глядя на накатывающуюся на склон черную волну. – Боже, не дай мне умереть!

– Готовьсь!

Авангард достиг двора госпиталя. Белые перья головных уборов казались пеной на гребне волны, перевалившей через стену.

– Огонь!

Шестьдесят человек подняли ружья и нацелили их в стену из тел. Грохот, потом удары пуль в плоть, словно горсть гравия бросили в грязь. Ряды нападающих дрогнули. Загремел пулемет, кося воинов, они падали друг на друга. Стало тяжело дышать от пороховой гари.

– Заряжай!

Прореженные пулями ряды перестраивались: те, что шли сзади, занимали бреши.

– Целься!

Новое наступление – сплошная черная стена, перегородившая двор.

– Огонь!

…В тени на веранде Гаррик всхлипнул и прижал пальцы правой руки к глазницам, чтобы прогнать воспоминания.

– В чем дело, Коки? – Кокни с трудом повернулся и посмотрел на Гаррика.

– Все в порядке, – быстро ответил Гаррик.

– Память возвращается, верно?

– Но что случилось? Я помню только обрывки. Доктор сказал… – Гаррик быстро огляделся. – Он сказал, что генерал подписал мое представление к награде. Значит, Челмсфорд жив. Мой брат и отец, возможно, тоже.

– Нет в жизни счастья, Коки. Доктор тебе посочувствовал – ты такое сделал с одной ногой! – и навел справки о твоей родне. Да все без толку.

– Почему? – в отчаянии спросил Гаррик. – Если жив Челмсфорд, они тоже могут быть живы.

Коротышка покачал головой.

– Челмсфорд разбил главный лагерь в месте, которое называется Исандлвана. Он оставил там гарнизон и все фургоны и припасы. И повел летучий отряд, но зулусы обошли его и напали на лагерь, а оттуда направились сюда, к броду. Как ты знаешь, мы удерживали их два дня, пока не подошла летучая колонна Челмсфорда.

– Но моя семья, что с ней?

– Твой отец был в лагере Исандлвана. Он не спасся. Твой брат был в колонне Челмсфорда, но он был убит в одной из стычек до главной битвы.

– Шон мертв? – Гаррик недоверчиво покачал головой. – Это невозможно. Они не могли его убить.

– Ты не поверишь, как легко они это делают, – ответил кокни. – Для самых лучших достаточно нескольких дюймов стали куда надо.

– Но не Шону. Ты его не знаешь. Тебе не понять.

– Он мертв, Коки. И он, и твой папаня, и еще семьсот человек. Диво, что мы живы.

Он заворочался, устраиваясь на матрасе поудобнее.

– Генерал произнес речь о том, как мы здесь оборонялись. Самый славный подвиг в истории британского оружия или что-то в этом роде. – Он подмигнул Гаррику. – Пятнадцать представлений к кресту старой Вик. Ты среди них. Вот и скажи, Коки, разве это не здорово? Что сделает твоя подруга, когда ты явишься домой с гремящим гонгом на груди?

Он посмотрел на Гарри и увидел, что у того на щеках слезы проделали дорожки в грязи и гное.

– Послушай, Коки. Ты герой. – Он отвел взгляд от плачущего Гаррика. – Помнишь… помнишь, что ты сделал?

– Нет, – хрипло ответил Гаррик. «Шон, ты не можешь оставить меня одного. Что мне делать теперь, когда тебя нет?»

– Я был рядом с тобой и все видел. Могу рассказать, – сказал кокни.

Он говорил, и воспоминания возвращались к Гаррику, заполняя пустоту в его сознании.

– Это было на второй день, и мы отбили двадцать три атаки.

– Неужели двадцать три?

Гаррик сбился со счета, для него это был сплошной надвигающийся ужас. Но и сейчас он чувствовал страх, вставший комком в горле, и ощущал его в остром запахе своего пота.

– Потом они нагромоздили дрова под стенами госпиталя и подожгли их. Зулусы бежали по двору с вязанками хвороста, падали под нашими пулями, бежали другие, хватали хворост и тоже падали, но третьи доносили его до стены. Потом бледно-желтое на солнце пламя, мертвый зулус, упавший в костер, горелый запах мяса смешивается с дымом.

Мы пробили отверстие в задней стене, начали вытаскивать больных и раненых и переносить их по берегу. Парень с ассегаем в спине закричал, как девчонка, когда его подняли. Едва эти кровожадные дикари увидели, что мы выходим, они напали снова. С той стороны. – Он показал перевязанной рукой. – Тут парни из склада не могли их достать, и у бойниц оставались только мы с тобой и еще несколько человек, все остальные выносили раненых.

Среди зулусов был один с синим пером цапли в головном уборе – знаком индуны. Он возглавлял нападение. Его щит был выкрашен белым и черным, а на запястьях и лодыжках гремели боевые трещотки. Гаррик выстрелил, когда этот зулус полуобернулся, подзывая воинов, и попал ему в напряженные мышцы живота, раскрыв его, как кошелек. Зулус опустился на четвереньки – внутренности розово-лиловой массой тянулись за ним.

– Они добежали до двери госпиталя, и мы не смогли стрелять в них из окон: не позволял угол.

Раненый зулус пополз к Гаррику, рот его дергался, а взгляд не отрывался от лица Гаррика. В руке он все еще держал ассегай. Другие зулусы били в дверь, и один из них просунул копье в щель и отодвинул засов. Дверь открылась.

Гаррик смотрел, как зулус ползет к нему по пыли и его розовые влажные внутренности раскачиваются под ним, как маятник. Пот ручьями бежал по лицу Гаррика и капал с подбородка, губы дрожали. Он поднял ружье и прицелился зулусу в лицо. Но выстрелить не мог.

– И тут ты сорвался с места, Коки. Я видел, как отошел засов, и понял, что в следующую секунду ворвется толпа и против их копий у нас на таком расстоянии не будет ни единого шанса.

Гаррик выронил ружье, и оно с грохотом ударилось о пол. Он отвернулся от окна. Не мог видеть, как ползет эта раненая тварь. Ему хотелось убежать, спрятаться. Вот оно, главное, – спрятаться. Он почувствовал знакомое мерцание за глазами, все вокруг посерело.

– Ты был ближе всех к двери. И сделал единственное, что могло нас спасти. Хотя не понимаю, как у тебя хватило на это смелости.

Пол был уставлен патронными ящиками, усеян пустыми гильзами – медными, блестящими и предательскими под ногой. Гаррик споткнулся; падая, он вытянул руку.

– Боже! – Маленький кокни содрогнулся. – Продеть руку вместо засова… Я бы никогда на такое не решился!

Гаррик почувствовал, как его кость треснула под напором навалившихся зулусов. Он стоял, глядя на неестественно согнутую руку, на дрожащую под натиском дверь. Боли не было, немного погодя все окончательно посерело, и он оказался в тепле и безопасности.

– Мы стреляли сквозь дверь, пока не расчистили двор с той стороны. И только тогда смогли вытащить твою руку, но ты был без сознания. И с тех пор не приходил в себя.

Гаррик посмотрел за реку. Он думал: похоронили Шона или он стал добычей птиц?

Лежа на боку, он подтянул колени к подбородку, свернулся. Однажды, еще жестоким маленьким мальчиком, он раздавил панцирь краба-отшельника. Мягкий жирный живот краба был таким уязвимым, что сквозь прозрачную кожу виднелись внутренние органы. Краб тогда свернулся в такой же защитной позе.

– Думаю, ты получишь орден, – сказал кокни.

– Да, – согласился Гаррик.

Ему не нужен был орден. Он хотел вернуть Шона.

Глава 20

Доктор Ван Роойен подал руку выходившей из коляски Аде Кортни. За пятьдесят лет он не стал равнодушным к чужому горю. Но научился скрывать это – ни следа горечи не было в его глазах, или вокруг рта, или на морщинистом усатом лице.

– Он молодцом, Ада. Руку ему починили неплохо – для военных хирургов. Она срастется прямо.

– Когда их привезли? – спросила Ада.

– Часа четыре назад. Всех раненых из Ледибурга привезли в двух фургонах.

Ада кивнула. Он смотрел на нее из-за щита своей профессиональной невозмутимости и поражался переменам в ее облике. Кожа Ады стала сухой и безжизненной, как лепесток засохшего цветка, губы были упрямо поджаты, а вдовий наряд делал ее вдвое старше.

– Он ждет вас внутри.

Они поднялись по ступеням церкви, и небольшая толпа расступилась, пропуская их. Окружающие приглушенно здоровались с Адой, слышались обычные для похорон слова. Было еще несколько женщин в черном с распухшими глазами.

Ада и доктор вошли в прохладу церкви. Скамьи передвинули к стенам, освобождая место для матрацев. Между матрацами ходили женщины, на матрацах лежали мужчины.

– Тяжелых я держу здесь, где могу за ними присматривать, – сказал у нее за спиной доктор. – А вот и Гарри.

Гаррик встал со скамьи. Его рука на перевязи неловко свисала с груди. Он хромая пошел им навстречу, деревянный протез гулко стучал по каменному полу.

– Ма… – начал он и замолчал. – Шон и па…

– Я приехала забрать тебя домой, Гарри.

Ада говорила быстро, поморщившись при звуках этих двух имен.

– Их нельзя оставлять там, нужно…

– Пожалуйста, Гарри, поедем домой, – сказала Ада. – Поговорим об этом позже.

– Мы все очень гордимся Гарри, – сказал доктор.

– Да, – подтвердила Ада. – Поедем домой, Гарри.

Она с трудом сдерживала рвавшееся наружу горе – огромное в таком маленьком пространстве. Повернулась к двери – нельзя, чтобы это видели. Нельзя плакать на людях, нужно дойти до коляски.

Ада взяла вожжи. Оба молчали, пока не пересекли мост и не увидели ферму.

– Ты теперь хозяин Тёнис-крааля, Гарри, – негромко сказала Ада, и Гаррик неловко заерзал на сиденье рядом с ней. Он не хотел ни этого, ни ордена. Он хотел вернуть Шона.

Множество рук протянулось, чтобы понести его в Тёнис-крааль.