Текст книги "Кости зверя"

Глава восьмая

Перед тем как спуститься с винтовой лестницы, я окинула взором полянку с полевыми цветами. «Даже самый незначительный жест может оказать величайшее влияние», – повторяла мне мать. Взяв фарфоровую вазу из шкафа у дальней стены, я принялась рассматривать цветы, стараясь вспомнить, какие из них больше всего нравятся Дженни. Их тут росло очень много, от обыкновенных маргариток до редких, экзотических видов. Дженни могла бы назвать по имени каждый цветок и каждую травинку. В спокойные дни она водила меня туда-сюда по склону, рассказывая, для чего годится то или иное растение и каково его символическое значение. Я смогла запомнить лишь пару невзрачных травок для зелий.

Я остановилась возле одного особенно высокого и изящного растения. Его длинный стебель с пучком свисающих листьев венчал широкий конус из ярко-белых цветочков. Они напомнили мне Дженни, такую же бледную, прекрасную и хрупкую. Сорвав несколько таких растений, я поставила их в вазу. Они смотрелись одиноко, поэтому я добавила несколько фиолетовых, похожих на звездочки цветков, свисавших с лиан в темном углу.

Я понесла вазу вниз по лестнице на второй этаж. Дверь в мою комнату слева была открыта, а в самой комнате до сих пор были разбросаны различные безделушки и разные вещицы, оставшиеся с тех пор, как это помещение служило Джекаби кладовкой. Комната Дженни находилась по другую сторону коридора. Подойдя к ее двери, я тихонько постучала.

– Дженни, это я, Эбигейл. Ты там?

Ответа не было. Я робко подергала за ручку, и дверь со скрипом приоткрылась.

– Дженни! Я принесла тебе цветы. Я просто хотела…

Дверь внезапно распахнулась внутрь, и я чуть не уронила вазу. В дверном проеме стояла Дженни, волосы ее струились изящными серебряными кудряшками, обрамляя нежные скулы. Платье выглядело безупречным, а лицо излучало радость и довольство, без всяких признаков гнева.

– Эбигейл, это мне? Какая же ты прелесть!

– Я… я просто… – поморгав, я продолжила: – У тебя… все в порядке?

– Конечно, дорогуша. У меня всегда все в порядке.

Я стояла в коридоре, испытывая нараставшую неловкость.

– Я просто… подумала, что тебе могут понравиться… вот эти цветы, – пробормотала я, – чтобы украсить прикроватный столик.

Дженни обернулась. Улыбка ее на мгновение дрогнула.

– Да, я понимаю, что тебе не нравится, когда в твою комнату заходят посторонние, – вспомнила я слишком поздно. – Вот, возьми, поставь сама.

Когда-то Дженни принадлежал весь этот дом. Ее, похоже, мало беспокоило то, что Джекаби занял каждый угол во всех остальных помещениях, но к своей спальне она относилась весьма ревностно. Зачем ей нужна своя спальня, я не понимала – насколько я знаю, она никогда не спала, – но тем не менее я никогда не ставила под сомнение ее привычки и не собиралась сомневаться в них сейчас. Стараясь не переступать порог, я протянула вазу.

– Увы, боюсь, я не смогу, – вздохнула она нежно, поднимая полупрозрачные руки. – У меня пропали перчатки.

С момента своей гибели Дженни могла взаимодействовать только с теми вещами, которые некогда принадлежали ей самой. Чтобы преодолеть это ограничение, она часто надевала пару своих старых кружевных перчаток, позволявших ей прикасаться к предметам материального мира. Она настолько редко показывалась без них, что я и забыла, насколько они ей необходимы.

– Неужели у тебя нет запасной пары? – спросила я.

– Есть, даже несколько. Но они пропали все.

– Джекаби?

– Предполагаю, что да. Но вы все утро отсутствовали, и у меня не было случая спросить его. Меня это чрезвычайно расстроило, но разве с этим человеком бывает иначе?

Она вздернула голову, показывая свое раздражение, но во всей ее манере держаться не было заметно ни следа прежней безумной ярости.

– Что ж, дорогая, тебе необязательно стоять в коридоре. Заходи, поставь букет на столик и поведай мне о ваших последних похождениях.

Дженни грациозно пропарила через всю комнату и отдернула занавески, впуская солнечный свет. Я неуверенно шагнула внутрь. В жизни на Авгур-лейн было столько всяких неожиданных событий и поворотов, что у девушки в любой момент мог случиться нервный срыв. Комната Дженни всегда оставалась идеально прибранной, кровать – аккуратно заправленной, а пол – отполированным до блеска. На широкий шкаф из розового дерева не осмеливалась сесть ни единая пылинка, хотя его содержимое оставалось нетронутым уже лет десять. Если бы Дженни не начала одалживать мне свою одежду с возрастающим энтузиазмом, весь ее гардероб ожидала бы скучная и незавидная участь.

Я поставила вазу на столик и поправила цветы.

– Асфодели и паслен сладко-горький, – раздался прямо у меня за плечом голос Дженни, когда я выпрямилась. – Любопытное сочетание. Конечно, ни в одном другом саду они не растут вместе: им требуется совершенно разный климат. Джекаби называет это каким-то впечатляющим термином. Транстемпоральное сезонное произрастание или что-то вроде того. Мне кажется, ему становится легче, когда он дает подобным случаям разные мудреные, якобы научные названия, хотя такие объяснения, по сути, ничего на самом деле не объясняют. Асфодели не растут так далеко на севере, они не принадлежат этим краям, – тут она задорно подмигнула мне. – Впрочем, как и я.

Я улыбнулась, ощущая, как спадает напряжение. Было приятно видеть, что к моей подруге вернулось былое присутствие духа.

– Белые цветы напомнили мне тебя, – сказала я. – А лиловые просто понравились.

– Хороший выбор для юной и подающей надежды исследовательницы. Паслен сладко-горький символизирует истину, что очень даже подходяще, на мой взгляд. Истина часто сладка и одновременно горька.

– А эти белые что обозначают?

– Асфодели? – Дженни протянула тонкий палец к склонившему голову белому соцветию и отдернула, прежде чем он прошел через цветок. – Ах, не стоит забивать себе голову всякой ерундой. Вряд ли ты захочешь выслушивать мои скучные рассуждения о цветах. Расскажи лучше о своих приключениях, Эбигейл. Вы расследуете какой-нибудь новый дьявольский случай?

– Да. Кости, трупы и все такое. Завтра отправляемся в долину Гэд.

– Это не там несет службу твой симпатичный молодой полицейский? Напомни, как его зовут?

Щеки у меня покраснели, отчего Дженни проказливо улыбнулась.

– Я бы не сказала, что Чарли мой. Но да, он тоже принимает участие в расследовании. Не думаю, что в мире хватит цветов, чтобы воплотить эти бесплодные романтические грезы в реальность.

– Тебе не нужны цветы, дорогуша. Тебе нужна уверенность в себе. В следующий раз, когда ты с ним увидишься, подойди прямо к нему и поцелуй его в красивую щечку.

– Дженни!

– Удача сопутствует смелым, Эбигейл!

– Ну, это вряд ли. В прошлый раз, когда я проявила смелость, он едва не погиб, а потом ему пришлось сменить фамилию и отправиться за сотню миль. Не слишком удачное начало отношений.

– Вот глупышка. Напротив, лучше и не придумаешь. Он ведь рисковал своей жизнью ради тебя.

– Все равно вряд ли что-то у нас получится. Тем более что я уезжаю не в романтическое путешествие, а по гораздо более серьезному делу. Мне предстоит расследовать убийство и найти убийцу.

– Ну а после великой битвы можно будет и поцеловаться, – улыбнулась Дженни, несмотря на мои протесты, и тут же мечтательно посмотрела в окно. – Мой жених тоже однажды дрался из-за меня. Ему пришлось несладко, бедняжке: из него еще тот боец. Ну и вид у него был после драки: в каждой ноздре по марлевому тампону, один глаз весь заплыл – но все равно это было очень мило и глупо. Я ему столько всего наговорила… прежде чем поцеловала его. – Она обернулась и многозначительно посмотрела на меня. – Потому что так это и делается.

– А каким он был, – поинтересовалась я, – твой жених? Ты никогда мне о нем не рассказывала.

Дженни на мгновение задумчиво приподняла бровь и посмотрела куда-то вдаль, но тут же спохватилась, хитро улыбнулась и пригрозила пальцем.

– Ах, ладно тебе, Эбигейл. Мы же говорим о тебе.

– О чем тут говорить?! Я отправляюсь на задание. Грязь. Кости. Трупы. Злодеи. Вряд ли Чарли думает о чем-то еще. Если бы он захотел поцеловать меня на прощанье, я, конечно, была бы не против. А теперь… я… в общем, это сложно…

Я смутилась, и у меня снова запылали щеки. Мне захотелось перевести разговор на другую тему.

– Попытка не пытка. Нельзя же всю жизнь прожить, не воспользовавшись ни единым шансом, – покачала головой Дженни.

– Тебе-то легко говорить. Тебе, может быть, это кажется пустяками, а ведь передо мной еще вся жизнь, которую я могу испортить.

Дженни замолкла, взор ее потух, и я поняла, что переступила черту.

– Дженни, я не хотела… – начала было я, но призрачная девушка уже растворялась в воздухе. Через мгновение она и вовсе исчезла.

– Прости, – прошептала я уже пустой комнате.

Глава девятая

Когда я, тяжело ступая, спустилась вниз, Джекаби находился у себя в кабинете. Его пальто висело на спинке стула, а на столе лежал отстегнутый съемный воротничок от рубашки. Это была сильно накрахмаленная деталь туалета, предназначенная, скорее всего, для официального одеяния, но один ее край был уже сильно помят, а второй уголок – постоянно загнут, словно у Гамлета, произносящего свой знаменитый монолог. Сам же Джекаби возился с иголкой и мотком грубой металлической нити на катушке.

– Мистер Джекаби, – обратилась я к нему.

– Пришла телеграмма от Баркера, – отозвался он, не поднимая головы.

По крайней мере, было похоже, что он на меня больше не злится.

– Завтра утром мы отправляемся первым же поездом и встречаемся с ним, – продолжил мой начальник. – Поезд отправляется в половине седьмого, так что лучше подготовиться к поездке сегодня вечером.

Нитка наконец-то прошла в ушко иголки, и Джекаби отмотал изрядное ее количество, перед тем как оторвать от катушки.

– Хорошо, буду готова, –  пообещала я. – А чем вы заняты?

Джекаби принялся прошивать нитью плотную ткань воротничка.

– Делаю серебряную подкладку для шеи. Я уже взял на себя смелость осыпать вашу дорожную шляпу горчичным семенем. Можете не благодарить.

– Очень любезно с вашей стороны, сэр. Могу я спросить, зачем?

– Меры предосторожности с отворотным действием. Мне показалось благоразумным заранее снабдить нас широким спектром защитных средств. Впрочем, у меня закончился чеснок. После полудня мне нужно будет сбегать за ним на рынок.

– Значит, это все-таки вампиры. – Произносить это слово вслух было одновременно немного нелепо и жутко.

– Конечно, утверждать наверняка нельзя. Возможно, нам придется иметь дело с южноамериканским чончоном или асуаном с Филиппин. Не стоит также исключать коварного демона-сверчка из Малайзии, который прогрызает в головах своих жертв отверстия, вызывая галлюцинации о котах. Я бы поставил на него, не знай я, что в случае с миссис Бомон дело обстоит несколько сложнее и что животное у нее было самое что ни на есть настоящее, хотя и не принадлежащее к семейству кошачьих. Но я на всякий случай изготовил амулет и от этих маленьких паразитов. Осторожность никогда не помешает.

Он закончил вышивать кривую линию вдоль внутренней поверхности воротничка и завязал нитку узлом.

– Итак, что вы хотели?

– Ну… я хотела поговорить с вами о Дженни, прежде чем мы отправимся в путь. Чуть ранее она казалась… расстроенной. Сожалею, но, похоже, мне не слишком удалось исправить ситуацию.

– Это, наверное, из-за перчаток, – небрежно сказал Джекаби, убирая катушку в ящик стола.

– Да, она говорила о том, что у нее пропали перчатки. Вы случайно не знаете, куда они могли подеваться?

– Знаю. Это я их взял.

– Зачем они вам? Вы же прекрасно понимаете, как они важны для нее.

– Хочу доказать свою правоту.

– А не могли бы вы доказать это каким-нибудь другим способом? Ее действительно не на шутку расстроила их пропажа… а также, возможно, огорчили кое-какие мои слова. Я могу отнести их сама, если вам угодно. Было бы приятно хоть чем-то утешить ее. Я попыталась обрадовать ее цветами, но, похоже, одними асфоделями тут не поможешь.

Джекаби поморщился и процедил сквозь зубы:

– Не кажется ли вам, что ваш ботанический выбор несколько мрачноват?

– Мрачноват? Почему?

– Асфодели? – Он посмотрел на меня и покачал головой. – И чему вас только учат в этих ваших школах? Асфодель – это символ траура, утраты и, что самое важное, смерти. Древние греки верили, что в загробном мире произрастают целые поля этих цветов. Злодеи попадают в Тартар, великие герои – в Элизий, а всех остальных ожидают только асфодели. Заурядные души вынуждены вечно тенями порхать среди цветов. Я полагаю, что они довольно красивы по-своему, но, учитывая текущее состояние мисс Кавано, вряд ли это послужит ей большим утешением.

Я вздохнула. Раз уж сам Джекаби вздумал давать мне советы по поводу такта, то день точно не задался.

– Просто дайте ей немного времени, – сказал Джекаби, возвращая воротник на место и неуклюже пытаясь его пристегнуть. – Дух Дженни сильнее, чем вы думаете. Раз уж она пережила собственную смерть, то переживет и вашу оплошность. Не поможете мне?

Джекаби бросил мне металлическую запонку, которой я прикрепила воротничок к рубашке.

– Вот и славно. Я отправляюсь на рынок, – сказал он, поднимая свое объемное пальто со спинки стула. – Мне нужно приобрести кое-что особенное, так что я могу вернуться поздно. Постарайтесь в мое отсутствие больше не обижать никого из обитателей этого дома, ладно? Внешне Дуглас любит храбриться, но в душе он очень раним.

После ухода Джекаби я поднялась наверх и подошла к спальне Дженни, но призрачной девушки нигде не было. Пруд тоже пустовал: Дуглас, по всей видимости, отправился куда-то по своим утиным делам. Со вздохом я поплелась к своему рабочему столу в прихожей. С книжной полки раздалось кваканье, я повернулась и посмотрела на серо-зеленую лягушку.

– Ну что ж, Огден, хотя бы ты снизошел до меня.

Мой земноводный собеседник ответил тем, что надул горло и выпустил в мою сторону облачко едкого газа.

– О боже! – воскликнула я, задыхаясь и подбегая к окну. – Неужели это было так необходимо?

Я спешно покинула первый этаж, окончательно сдавшись и решив как можно быстрее закончить этот неприятный день. «Завтра будет лучше, гораздо лучше», – пообещала я себе.

Глава десятая

Из объятий сна меня бесцеремонно вырвал оглушительный треск, внезапно раздавшийся в моей комнате. Вскочив с кровати, я сжала уши руками и завертела головой, непонимающе озираясь по сторонам.

– Вот и славно. Вы проснулись, – сказал Джекаби.

Шум исчез.

– Что? – Я откинула волосы с лица и присмотрелась к тому, что происходило в комнате.

Джекаби зажег лампу на ночном столике, и в ее мягком свете я увидела, что он держит в руках простую деревянную трещотку с короткой ручкой.

– Пять часов! – провозгласил шеф. – Через час мы должны быть на станции. Вперед, навстречу новому яркому дню, мисс Рук! Вообще-то, сейчас еще темно, но рассвет близится.

– Ах да, – пробормотала я. В ушах у меня до сих пор немного звенело. – Вы что, будили меня с помощью полицейской трещотки? Должно быть, вы подняли на ноги всех жителей двух соседних кварталов.

– Полицейской трещотки? Нет, это гроггер – древний иудейский инструмент. С его помощью устраивают оглушающий шум во время особых чтений на праздник Пурим. Очаровательно, не правда ли? Какой забавный обычай.

– Могли бы просто постучать.

– Культурные традиции вас не интересуют, как я погляжу. Ну ладно, вставайте. У нас много дел.

Джекаби вышел из комнаты, и я услышала, как он беззаботно топает по ступенькам винтовой лестницы.

Встав и потянувшись, я раздвинула занавески и посмотрела на город. Над ним еще сверкали звезды, но небо уже окрасилось в тот пурпурно-розоватый оттенок, который предшествует заре. Несмотря на предрассветную тишину, город продолжал подавать кое-какие признаки обычной хлопотливой жизни. По Рыночной улице промчалась пара мальчишек, разносчиков газет, с пухлыми свертками под мышками, а в здании финансового учреждения напротив открывал двери пожилой привратник. Чуть дальше вверх по улице, на перекрестке, словно поджидая кого-то, стоял невысокий плотный мужчина.

По спине пробежали мурашки, и я всмотрелась в него пристальнее. Облачен он был в темное пальто и шляпу, заметно контрастирующие с его бледной кожей, но что-то еще в его внешности казалось немного тревожащим. Возможно, у меня просто разыгралось воображение – с такого расстояния утверждать наверняка было нельзя, – но он как будто смотрел прямо на меня. От моего дыхания стекло запотело, и когда я протерла его, чтобы разглядеть незнакомца получше, тот уже исчез.

Я моргнула и посмотрела вниз по улице, но бледного мужчины не было и там. После убийства на Кэмпбелл-стрит и разговоров с Джекаби о кровососущих призраках я вдруг испытала благодарность судьбе за то, что оказалась в единственном на весь город доме, защищенном обрядами и различными амулетами едва ли не лучше Ватикана, хотя меня так и не покидало чувство, что за мной наблюдают. Наверное, перед отъездом все же стоит рассказать Джекаби о таинственном незнакомце.

Как оказалось, Дженни выложила на старом дубовом сундуке у моей кровати кое-что из своей старой одежды. Во многих отношениях она стала мне чем-то вроде старшей сестры, которой у меня никогда не было, и она до сих пор присматривала за мной, несмотря на мою бестактность. Я с облегчением подумала о том, что неловкость от событий вчерашнего дня осталась в прошлом, но, увидев проявления ее доброты, ощутила себя еще более виноватой перед ней и решила загладить свою вину перед отъездом. Я выбрала одно простое платье с высоким подолом, подходящее для поездки, а остальные уложила в чемодан.

Дверь в спальню Дженни была приоткрыта и, когда я постучала, немного подалась внутрь.

– Дженни!

Внутри было сумрачно и тихо.

– Если ты здесь, я хотела бы поблагодарить тебя и извиниться за вчерашнее.

Я стояла в дверном проеме, ощущая себя глупо и нелепо. Отсюда хорошо была видна ваза со скорбно поникшими асфоделями. Глубоко вдохнув и стараясь ступать как можно тише, я подошла к столику и поправила цветы так, чтобы спереди красовались яркие звездочки паслена. Это был бессмысленный жест, но в моих уроках этикета ничего не говорилось о том, что делать, если ты случайно рассердил умершего. Наверное, стоит вообще убрать букет, пока Дженни не вернулась.

– Вам нельзя здесь находиться!

Раздавшийся позади меня громкий, но слегка испуганный голос сопроводил резкий порыв холода. Это было совершенно неожиданно – как будто мне за шиворот плеснули холодной воды. Я вздрогнула и обернулась, опрокинув при этом букет со столика. Ваза сделала быстрый пируэт в полете и раскололась о пол, раскидав цветы и расплескав воду по половицам. Дженни растерянно уставилась своими аспидно-серыми глазами на темную кособокую лужу.

– Ах, мне так жаль! – Я в ужасе опустилась на колени и как можно быстрее принялась собирать осколки фарфора. – Извини. Мне очень жаль. Я сейчас все приберу.

– Нет! – настоятельно и словно издалека воскликнула Дженни.

Я замерла на месте и подняла голову. Она взволнованно взирала на меня и на разбитую вазу, но при этом одновременно каким-то причудливым образом смотрела прочь, на дверь. Я прищурилась, вглядываясь в двойное изображение.

– Нет! – повторила она. – Вам нельзя здесь находиться!

– Дженни! – Положив осколки на пол, я медленно поднялась. – Дженни, все хорошо.

– Я знаю, кто вы.

Холодный голос Дженни дрожал, как и сам ее облик, так что мне трудно было сосредоточиться на ее двойном очертании.

– Да, это я, твоя… – начала было я, но Дженни продолжила, словно не слышала меня.

– Вы работаете с моим женихом.

– Я… что делаю? Нет, я работаю здесь, с…

– Вам нельзя здесь находиться!

Лужица у моих ног стала покрываться корочкой льда, в комнате еще сильнее похолодало, и под порывом холодного ветра стебель асфодели прокатился по полу как по ледяному катку.

– Дженни, ты меня пугаешь.

– Вам нельзя здесь находиться!

Порыв ветра превратился в шквал, в котором бешено затрепетали занавески на окнах. С почти безупречной кровати Дженни слетело одеяло, дверцы шкафа резко отворились и тут же с грохотом захлопнулись. Этот звук пробудил во мне какие-то первобытные инстинкты, и я, не успев опомниться, пулей вылетела в коридор. Обернувшись, я увидела, что в спальне вновь стало тихо, а Дженни уселась на пол. Одна часть ее с заметным сожалением осматривалась по сторонам, а вторая склонилась над разбитой вазой, протянув свои изящные пальцы к разбросанным веточкам паслена. Ее серебристая рука прошла сквозь лиловые бутоны словно пар, и она снова воскликнула: «Нет!». В это же мгновение дверь в спальню захлопнулась с громким стуком, похожим на пушечный выстрел.