Текст книги "История Украины. Южнорусские земли от первых киевских князей до Иосифа Сталина"

Глава 3
Речь Посполитая и казацкая Украина (1569–1654)

Украина во времена Люблинской унии: казаки

После заключения Люблинской унии южнорусские земли, которые до этого составляли часть Великого княжества Литовского, попали под власть польской короны. В Речь Посполитую было включено не менее четырех русских земель. Но если Черная Русь (территория, расположенная восточнее реки Неман, с древними городами Гродно и Новогродск) и Белая Русь (минские, витебские, полоцкие земли и часть Смоленской) остались в составе Литвы, то Червонная Русь (Галиция) и Малая Русь (Малороссия), включавшая в себя территорию между рекой Днестр и восточными притоками Днепра), попали под управление непосредственно Варшавы, куда из Кракова перенес столицу Сигизмунд.

Название Малороссия появилось в XIV в. и было впервые использовано в документе Юрия II, последнего князя Галиции. В греческом тексте, составленном около 1370 г., Галиция и Волынь названы Мікра Ршааіа. В этой форме была передана идея «Старой Руси» в противовес «большой», или разросшейся, Руси. Аналогичную концепцию находим в классических наименованиях Малая Азия и Великая Азия, а также в применении названия Большая Греция по отношению к ее колониям в Южной Италии и Западном Средиземноморье. Московские писцы, следуя византийской традиции, использовали греческую форму названия Микра Россия, а Малая Россия – перевод на русский. Это название, по какому-то странному непониманию, почему-то кажется украинским националистическим авторам очень обидным, хотя оно ни в коем случае не уменьшает, а, скорее, увеличивает историческую значимость южнорусских земель.

По отношению к Польше эти земли занимали особое положение: Украина (правильнее говорить «Окраина») – это приграничная земля, расположенная между внутренними частями Польского государства и степями, которые были оккупированы крымскими татарами. Опять же название Украина имеет очень древнее происхождение. В 1187 г. летописец, описывая смерть переяславского князя, отмечал, что «его оплакивала вся Украина». В те времена Переяславская земля располагалась на границе древнего Русского государства. В XV–XVII вв. слово «Украина» использовалось для описания приграничных земель Московии: рязанских, тульских и донских. Это название в том же самом смысле применялось и для обозначения приграничных земель в Белоруссии. Поэтому вряд ли стоит утверждать, что «украинская нация» появилась до того, как в результате особого сочетания исторических условий между 1590 и 1700 гг. возникло сообщество людей на границе Польского государства, которое имело единое хозяйство и общие политические цели. Более того, подавляющее большинство этих людей исповедовало православие и разговаривало на особом диалекте русского языка, подвергавшегося постоянной трансформации, адаптируясь к непрерывным изменениям повседневной социальной и экономической жизни.

В десятилетия, предшествовавшие Люблинской унии, юговосточные земли Русско-Литовского государства были заселены очень слабо. Местность по обоим берегам Днепра к югу от Киева и южная часть Подолии подвергались постоянным набегам крымских татар. В укрепленных городках по Десне и Сейму в Северской земле, отошедших к Московскому государству в начале XVI в., стояли «московитские» гарнизоны. Номинально под властью Литвы находилась территория бывшей Переяславской земли, тянувшаяся вдоль левого берега Днепра, но в реальности никто не знал, что там происходит. К югу от Сейма, в сторону Донца и той территории, по которой протекали левые притоки Днепра – Сула, Псёл и Ворскла, – простиралось так называемое Дикое поле. Здесь бродили, а порой и селились отдельные «храбрецы», добывавшие себе охотой средства для пропитания. Эти люди приходили сюда на свой страх и риск, зная, что в бескрайней степи их никто не отыщет. Над ними не было никакой власти – ни помещика, ни государства. Русско-литовская администрация обращала мало внимания на земли восточнее Днепра, где ее единственным «бастионом» был небольшой древний укрепленный город Переяслав, окруженный валом и рвом. К западу от Днепра самыми населенными районами считались северные киевские земли, граничившие с Волынью и лесами Полесья. Предприимчивые помещики предпочитали селиться здесь, под защитой лесов и болот. Более плодородные, но открытые всем опасностям земли в южных степях их совсем не привлекали.

Хозяйство начала XVI в. сильно отличалось от экономики более поздних времен. Местное население платило своим феодалам дань бобровыми шкурами и шкурами других пушных животных, которые можно было очень дорого продать в Центральной Европе. Рыболовство считалось гораздо более важным делом, чем земледелие. Крестьяне расчищали лесные участки, пахали и засеивали их, а когда почва истощалась, забрасывали эти земли и переходили в другое место. Как писал Антонович: «Ценился не плодородный чернозем, а болотистые и лесные районы».

К 1540 г. Киев снова стал большим городом; в нем проживали около 20 тысяч человек и стояли шесть православных храмов. В верхней части Киева высилась каменная крепость; в нижней, тянувшейся по берегу Днепра (Подол), проживало смешанное население, состоявшее из ремесленников и торговцев, включавшее в себя поляков, немцев, евреев и армян. Краковский каноник Матиас Михов в своей книге De Sarmatia Asiana atque Europea описывал «древнюю русскую столицу, которая когда-то была великим и царственным городом, что доказывают ее руины, а также то, что осталось стоять среди руин».

На западном берегу Днепра построили небольшую крепость – Канев, а еще дальше – другую, Черкассы. К югу от них простиралось уже Дикое поле; населенная полоса страны поворачивала на запад, и южная граница Киевской земли и болот Подолии была отмечена небольшими городами Белая Церковь, Брацлав, Винница и Бар. В середине XVI в. во всем юго-восточном приграничном районе Русско-Литовского государства проживало не более 50 тысяч человек. Но с 60-х гг. этого века население стало быстро расти. Так родилась Украина.

Спонтанное и естественное увеличение численности населения Украины во второй половине XVI в. объясняется двумя причинами.

Во-первых, соседние провинции Великого княжества Литовского оказались перенаселенными, поскольку до начала XVI в. сюда из долин Днепра и Подолии бежало множество людей, спасавшихся от постоянных набегов крымских татар и вторжений турок. Волынь в ту пору была довольно густо населена, и в ней проживало не менее 300 тысяч человек. Это больше, чем население современной Пруссии и Померании 1940 г.

В этих густонаселенных районах в течение XV–XVI вв. крестьяне постепенно превращались в безземельных батраков. Казимир IV проводил политику усиления власти помещиков за счет крупных магнатов, и одним из результатов усиления позиций шляхты в Польше стало ухудшение положения крестьянства. В Галиции в XV в. крестьянин все еще имел право уходить от своего помещика к другому, заплатив отступное деньгами и продукцией. Шляхта очень сильно страдала от этой системы, поскольку крупные землевладельцы, чтобы заселить новые земли, привлекали крестьян определенными льготами. В 1435 г. крестьяне лишились права менять хозяина, они могли уйти лишь в один день в году – после Рождества. В 1505 г. отменили и это право, и по всей Галиции и в других частях Польши крестьянин не мог теперь без разрешения уйти от своего хозяина. Законная миграция с одного места на другое прекратилась, и крестьяне обязаны были до самой смерти служить своему хозяину. Вскоре началась «эпидемия» тайных побегов крестьянских семей из Галиции в Волынь. Позже крестьяне бежали уже дальше на восток, поскольку, несмотря на то что в Волыни селян еще окончательно не прикрепили к земле, стало ясно, что русско-литовская шляхта не замедлит последовать примеру своих польских коллег. В 1557 г. были проведены реформы, согласно которым все независимые крестьянские хозяйства уничтожили и ввели полное регулирование крестьянского труда. Крестьянин мог «уйти» только в том случае, если сумел найти себе замену, что было возможно далеко не всегда.

Однако за пределами Волыни лежали днепровские земли, где существовал еще «старый русский порядок»: свободный сельскохозяйственный труд и возможность переходить с места на место. Естественно, что все недовольные бежали на днепровские земли, где никто не спрашивал их, законно или незаконно они покинули свои прежние края. В этих приграничных поселках жизнь, конечно, оставалась наиболее опасной, но в начале XVI в. татарские набеги сделались редкими, ибо крестьян стали защищать казаки.

Появление казаков оказалось второй причиной увеличения населения на берегах Днепра. Эта причина была более существенной, поскольку имела двоякое значение: украинские казаки более или менее удачно защищали новых поселенцев от татарских и турецких набегов; кроме того, они привлекали всех отчаявшихся и любителей приключений – словом, тех, кто не боялся в поисках удачи испытывать свою судьбу. Мужчины уходили на Днепр не только для того, чтобы «жить с казаками», но и для того, чтобы самим стать ими. Поэтому число казаков быстро возросло. За очень короткое время – еще до Люблинской унии – они превратились в мощную силу, которая влияла на политику всего Причерноморья.

Появление украинских казаков стало результатом постепенного и едва заметного процесса – потому что он оказался совершенно естественным. Украинское казачество было порождено необходимостью и возникло «само по себе». Казаки рекрутировались из угнетенных классов Русско-Литовского государства без какого-либо распоряжения со стороны правительства или поощрения короны. Таким образом, естественное возникновение является неотъемлемой чертой украинского казачества.

Происхождение казаков

Идея казачества в XVI в. вовсе не являлась новой, а слово «казак» (по-украински «козак») имело долгую и не до конца выясненную историю.

Западноевропейская форма «козак», согласно Бартольду, представляет собой малороссийский и польский вариант турецкого слова «казак», означавшего «разбойник», «нарушитель спокойствия», «искатель приключений». Таким образом, это слово отражает поведенческую характеристику человека, а не его национальность; однако названия многих народов часто происходят от народных описательных слов, часто характеризующих деятельность. «Наличие этого слова в турецком языке, – писал Бартольд, – впервые отмечается в XV в. Во время гражданских беспорядков под руководством Тимуридов, претендентов на престол, в противовес действующим правителям, называли казаками, то есть теми, кто не желает смириться с предназначенной ему судьбой и ведет жизнь искателя приключения во главе своего собственного отряда (приведем, к примеру, такое выражение: казацкие годы (казаклик) султана Хуссейна, позже ставшего правителем Хорасана). Словом „казак“ называли также целую группу людей, которые покидали своих правителей и родственников. В „Тарик-и-Рашиди“ узбеки, покинувшие своего хана, называются „Озбег-казаками“ или просто „казаками“; потомков этих людей до сих пор называют „узбеками“. В России слово „казак“ впервые появилось примерно в то же самое время, что и в Центральной Азии (во второй половине XV в.), и, вероятно, было заимствовано из турецкого языка. В России оно имеет множество значений. Так, людей, не имеющих ни родни, ни имущества, называли „казаками“, даже если они не бродяжничали и не разбойничали, поэтому вначале это слово не имело исключительно военного значения, которое оно приобрело позже».

Бартольд заключает, что «определенного этимологического объяснения слову „казак“ еще не найдено», однако вряд ли можно согласиться с его утверждением, что «предположение Н. Марра (Журнал Мин. нар. просв. 1913. Июнь. С. 286) о том, что старое этническое [название] „касог“, упоминаемое в русских летописях под 6473 = 965 г., сохранилось в слове „казак“, является гипотезой, которую историк вряд ли сможет принять». Черкесы после славян и алтайцев были третьим – и самым древним – национальным фактором истории Причерноморья. В XVIII и первой половине XIX в. они населяли горы Западного Кавказа и территорию, орошаемую притоками Кубани, до самого Азовского моря. В середине XIX в. их фактически уничтожили русские, и остатки этого народа рассеялись по землям Турецкой империи. В XV–XVIII вв. они играли очень важную роль в политической и военной жизни Турции, а в более древние времена составляли основу мамлюкского войска в Египте.

Территория, населенная черкесами, постоянно сокращалась под натиском московских славян, но в XV в. владения черкесов вместе с аланскими доходили до Маныча и Дона, и оба этих народа входили в состав многонационального населения Крыма.

Вопрос этот не исследован еще до конца, однако не может быть сомнений, что в формировании украинских казаков, помимо других народов, принимали участие и черкесы. Их самих в разных источниках называют «казахами», а в русских документах XVI–XVII вв., посвященных украинским казакам, часто встречается турецкое слово «черкасс». Город Черкассы, возможно, был сначала чисто черкесским поселением, а в некоторых украинских названиях, например Псёл (от черкесского слова «псу» – вода), Хопёр и Кременчуг, можно разглядеть черкесские корни.

Корень «кас», «каз» на Кавказе появился в глубокой древности. Возможно, он связан со сванским словом, обозначавшим «коня» («каз», мн. ч. «каз-ар»), а сванский язык является одним из самых древних в Грузии. Множественное число в грузинском языке – «каз-ев-i» («казби», «каспи»), в арийско-армянском «каз-х(-і)» («казак, касог, казах, гаска»). Поэтому вполне справедливо предположить, что от кавказского корня «каз» («кас») произошли названия нескольких конных народов древнего и средневекового мира: касситы, в XVIII в. до н. э. создавшие чужеземную династию в Вавилоне; гаски – в Хеттском царстве; каспии – их остатки во времена Геродота проживали на южном берегу Каспийского моря. Все это, вероятно, были конные народы, названия которых произошли от характера их деятельности.

Если это предположение допустимо, то название горной цепи Кавказ произошло от слова «Кох» (персидское «гора») и сванско-кавказского корня «каз»; иными словами, Кавказ – это «Конная гора» или «всадник», или, более вероятно, «каска». Название Каспийского моря, имеющее тот же самый корень, несомненно произошло от древнего народа каспиев. Аналогичным образом арабы называли это море «Бахр-ул-Хазар» («Хазарское море»).

Границы Хазарского каганата проходили по рекам Терек и Кубань. Хазары поддерживали постоянные связи с русскими княжествами на западе и черкесскими племенами, аланами, Грузинским царством и народами Дагестана на юге. Охрана границ в этом многонациональном государстве была поручена наемникам: черкесам (казахам), аланам (потомкам древних сарматов), асам, предкам современных осетин, от которых произошло название Азовское море – море «азов» или «асов», и русским. Донские казаки считали своими дальними предками хазарских пограничников, которые, невзирая на свое происхождение, приняли русский язык и греческую православную веру. В свою очередь, черкесы принесли в ряды православных русскоговорящих казаков свою национальную одежду, оружие и многие обычаи кавказских горцев. Когда в пределы Хазарии вторглись кипчаки-половцы, разные народы, населявшие ее земли, были вытеснены на берега Азовского моря (в Тьмутаракань) или на север. Татарское нашествие XIII в. обнаружило уцелевших потомков населения Хазарии в заброшенных лесах, находившихся по берегам левых притоков Днепра – Хопра и Медведицы, которые в своих верховьях текут неподалеку от Волги или параллельно ей. Эти люди – их донские казаки считали своими ближайшими предками – занимались охраной границ Золотой Орды.

В XIV в. казакам русского и иного происхождения поручили охранять броды и другие удобные для переправы места на реках Дон, Хопер и Донец. Их считали опытными лодочниками и нанимали для охраны генуэзских купцов в Азовском море и вдоль побережья Крыма. Казаки в ту пору составляли часть монгольских имперских военных сил.

В XV в. слово «казак» вошло в русский язык, а с ним – и идея, которую оно выражало. В правление великого князя Василия II (много раз ездил в Орду и дружил с татарами), многих татар и их людей пригласили поселиться на границах Московского княжества и охранять их от набегов диких финских племен верхней Камы – черемисов, мордвы и мещеры (это племя жило на территории Мещерской низменности, которая тянется вдоль Оки, а вовсе не Камы. – Пер.), так появилась русско-татарская область в районе Касимова на Оке, к востоку от Рязани. Южные границы Рязанской земли охранялись «рязанскими казаками».

При Иване III пограничные казацкие поселения стали в Московском государстве постоянным институтом. Помимо рязанских казаков, охранявших южные границы, появились казаки и на литовской границе, например неподалеку от города Торопец, южнее Пскова, которые тоже несли там пограничную службу. В Северской земле, завоеванной Василием III в 1517 г., поселения местных казаков появились в районе Путивля, Рыльска, Новгорода-Северского и Стародуба. Так Московия приняла и развила татарскую систему охраны границ. Соседнее Русско-Литовское государство должно было последовать ее примеру, но после смерти Витовта администрация этого княжества стала крайне слабой и плохо разбиралась в военных делах, поэтому казацких поселений там не оказалось.

В документе 1504 г. в приграничных районах Московии упоминаются не только «городовые казаки», но и «сельские» и даже «деревенские». В целом всех людей, живших вдоль Днепра, можно с полным правом называть казаками – не важно, являлись ли они потомками прежних жителей этих земель или пришельцами с запада, которые явились сюда по своей собственной воле, а не были переселены по приказу какого-нибудь «предприимчивого» землевладельца.

В конце XVI в. днепровские казаки жили в селах, владели землей, вели оседлую жизнь под руководством своих старост и составляли вооруженные отряды, охранявшие границу. Они занимались земледелием, рыболовством и торговлей, ловили и укрощали диких степных конец, охотились на бобров и других пушных зверей. В Брацлаве и Виннице было широко распространено пчеловодство. Пчелиные ульи тянулись на 30 верст от Брацлава. Кроме того, украинские казаки охраняли генуэзские торговые караваны, ходившие из Крыма в Польшу и обратно, а также армянских и еврейских купцов, шедших из Турции. Отношения с правительством поддерживались исключительно через старост, которые избирались только из русско-литовских дворян. Эти старосты жили в Каневе, Переяславе, Чигирине, Белой Церкви, Брацлаве, Виннице и Баре. Именно в должности старосты в городе Баре начал свою карьеру знаменитый князь Острожский, разбивший московитов под Оршей. Евстафий Дашкевич, который вместе с Михаилом Глинским перешел на службу к Василию III, но позже вернувшийся в Литву, был старостой в Каневе и Черкассах.

Служа старостами, Острожский и Дашкевич все свои силы посвящали борьбе с крымскими татарами. В 1524 г. Дашкевич и его казаки отбили набег крымского хана, который пытался захватить Черкассы. Вскоре после этого Дашкевич предложил Литовскому сейму создать, по примеру Москвы, регулярную организацию днепровских казаков, однако правительство ответило отказом. Дашкевич первым изменил украинскую тактику борьбы с татарами – от простой обороны он перешел к нападению. Он частенько водил казаков за Днепр и захватывал у татар стада овец и коней.

Запорожская Сечь: землевладение на Украине

Решающую роль в истории украинского казачества сыграл черкасский староста Дмитрий Вишневецкий. Его богатая событиями жизнь продолжалась недолго, но была полна ярких эпизодов. Вишневецкий решил создать базу для казаков, искавших добычи и хороших мест для рыбалки в нижнем течении Днепра, за его порогами. В 1557 г. он добился от Сигизмунда II разрешения на строительство крепости на острове Хортица. Так возникла Запорожская Сечь (по-украински «Сичь»), то есть «Расчищенное место за порогами». Самые храбрые и предприимчивые люди среди казаков мечтали бежать за пороги, где лабиринт небольших островков в русле Днепра, покрытых густой растительностью, изобиловал дичью, а уловы были просто фантастическими, но жизнь из-за близости татар оставалась очень опасной. Вскоре уже каждый казак ставил перед собой цель стать запорожцем.

Со своего укрепленного пункта за порогами Вишневецкий, развивая успех московских воевод Адашева и Ржевского, совершил несколько успешных походов против крымских татар. Он расширил зону своих действий и на соседнее княжество Молдавию и начал серию казацких атак на турецкие войска. Это продолжалось целое столетие и очень часто мешало польским королям проводить свою политику. В 1563 г. Вишневецкий попал в плен и был замучен в Стамбуле.

Набеги запорожцев раздражали не только турок, но и самих литовцев. В 1568 г., за год до Люблинской унии, Сигизмунд II, опасаясь, что действия казаков спровоцируют войну с Турцией, приказал разрушить крепость на днепровских островах и запретил казакам селиться за порогами. Однако казаки не обратили на этот указ никакого внимания; Запорожская Сечь продолжала существовать, и вскоре слава о ней распространилась по всей Украине.

За 10 лет после Люблинской унии земли на Днепре в районе Канева и Черкасс, в Подолии и на границе со степью уже не считались такими опасными, какими они были 50 лет назад, во времена Острожского и Дашкевича. Подвиги запорожских казаков Вишневецкого, походы московских воевод и набеги донских казаков, обосновавшихся в нижнем течении Дона к середине XVI в., ослабили татарскую угрозу. Театр войны между Оттоманской империей и народами Восточной Европы переместился из Дунайских стран и Карпат на все Северное Причерноморье, а инициатива в борьбе с оттоманами перешла от запуганных венгров и недовольных поляков к новым сообществам пограничных стражей на Днепре и на Дону, а также к московским царям.

Турки это хорошо понимали, и в 1568–1570 гг. великий визирь Соколлу Мехмед-паша – серб из Боснии – предпринял большой поход против Москвы. Он вынашивал далекоидущие планы: построить канал, который должен был соединить Волгу и Дон. Но под Астраханью турецкую армию разбили (1569), а большой набег крымских татар, хотя и оказался очень разрушительным для Московии, не изменил соотношения сил. Разгром турок в морской битве при Лепанто, а также война с Венецией и Испанией отвлекли на себя внимание Соколлу, и новых операций против Москвы и казаков турки не производили. Когда же, в последний год своей жизни, Соколлу снова обратил взор на черноморское побережье, он попытался лишь заменить иранское владычество над Грузией и Дагестаном на турецкое (1578).

Украина несколько лет наслаждалась относительным спокойствием, и за это время днепровские земли и Подолия достигли процветания. На этих обширных плодородных землях продолжал существовать старый порядок, о котором давно уже забыли в Литве. Система помещичьего землевладения не заходила далеко на юг от Киева; в районе Черкасс до середины XVI в. только три поместья принадлежали дворянам: остальными землями владели крестьяне.

До Люблинской унии литовское правительство ограничивалось лишь назначением старост, занимавшихся управлением, а люди жили общинами, которые они сами и организовали. Поселенцы выбирали из своей среды доверенных людей на посты судей и чиновников и собственными силами защищали самих себя и границы государства.

Но как только по Украине прошел слух, что она должна перейти под власть польской короны, переселение людей с западных земель в восточные, которое до этого было единичным, приобрело массовый характер. «Когда был обнародован указ сейма о том, что через десять лет все крестьяне будут прикреплены к земле, – писал Антонович, – началось повальное бегство. Крестьяне уходили, не выполнив условий своего контракта; за этим следовала общая миграция и погоня. Чем дальше лежали новые земли, тем лучше, поскольку там было легче спрятаться. Изо всех частей Великого княжества крестьяне бежали в степь, которая давала им огромные преимущества. Рост населения Украины в эту пору значительно превышал рост населения Северной Америки в XIX в. Здесь население за 25 лет удвоилось; так [на Украине] оно выросло за 50 лет с 50 до 500 тысяч».

Однако рост населения объясняется не только миграцией беглых крестьян. На Украине оказывались и те крестьяне, которых их «предприимчивый» помещик переселял на новые земли. В этом отношении Люблинская уния помогла резко изменить прежний порядок вещей, когда русско-литовские помещики крайне неохотно селились в опасной степной зоне, а польским помещикам было запрещено приобретать земли на территории Великого княжества Литовского. После заключения унии такой запрет отменили, и поляки стали селиться на Украине.

Уния вызвала и крупные перемены в сельском хозяйстве: необработанные земли неожиданно приобрели привлекательность для польских землевладельцев. Западной Европе требовалось все больше и больше зерна, и восточные житницы стали играть очень важную роль в экономике Европы. Быстро развивалась торговля зерном через балтийские порты. Главным центром этой торговли стал Данциг, где были основаны многочисленные экспортные конторы голландских, немецких и шотландских купцов. Они покупали зерно, поступавшее в Данциг по Висле, и отправляли его на кораблях в Европу. «Польские помещики завалили правительство прошениями о даровании им плодородных земель, которые в последние 25 лет XVI в. пользовались повышенным спросом», – отмечал Дорошенко.

В год заключения Люблинской унии в Подолии и Волыни была проведена опись земель, еще не имевших владельца. При вступлении на трон Польши последний король из династии Ягеллонов, венгр Стефан Баторий, понял, что его первоочередными проблемами должны были стать раздача земель на восточной границе Украины и создание там крупных поместий. После смерти Батория, во время выборов нового короля, Сигизмунд III Ваза щедро раздавал земли тем членам сейма, которые голосовали за него. По этому случаю два брата Вишневецкие получили обширные поместья на левом берегу Днепра, где с невероятной скоростью возникали новые поселения: Лубны, Ромны, Пирятин, Прилуки и в начале XVII в. – Полтава. К концу XVI в. к западу от Днепра насчитывалось уже несколько сотен деревень. На правом берегу, на границе со степью, комиссия сейма велела старосте города Винницы Колановскому составить отчет о малонаселенном районе Умани. Колановский сообщал в отчете, что эти земли малопродородны, а сам тем временем присвоил себе весь Уманский район, охвативший всю южную часть более поздней Киевской губернии.

Насколько привлекательной для землевладельцев того времени являлась Украина, демонстрирует литературный документ 1590 г. в пересказе Дорошенко: «Украина – самое драгоценное владение польской короны. Ее поля прекрасны, как елисейские поля. Они тянутся по долинам либо пересекаются холмами и лесами. Пейзаж великолепен и сулит обильные урожаи. Домашней и дикой птицы и зверей здесь так много, что можно подумать, что здесь родились Диана и Церера. Ее ульи так наполнены медом, что забываешь о Сицилийской Геле и Аттическом Гимметте. Виноград тоже растет здесь, и легко можно изготовлять вино. Итальянских орехов так много, что можно подумать, что Украина когда-то располагалась на земле Италии. Невозможно перечислить все ее озера, изобилующие рыбой. О, стоит ли тратить слова, если все можно выразить одной фразой! Это – земля обетованная, о которой Господь говорил Израилю! Молочные и медовые реки текут здесь! Тот, кто хоть однажды побывал на Украине, никогда не уедет отсюда, потому что она притягивает людей, как магнит притягивает железо!»

Легко себе представить, как такое яркое описание воспламеняло воображение польских помещиков, уставших от жизни на тощих песчаных почвах, покрытых чахлыми сосновыми лесами где-нибудь западнее Вислы или на границах Восточной Пруссии. Неудивительно поэтому, что в результате миграции на восток польских помещиков и крестьян бедные и скудные земли Мазовии и Малопольши вскоре совсем опустели. Об этом раздавались даже жалобы в сейме. На Волыни в конце XVI в. численность населения превышала 600 тысяч человек, а если учесть всех тех, кто переехал жить в Подолию, на Днепр и за него, то население всей Украины (исключая Галицию) к началу XVII в. составило 1,5 миллиона человек.

Полякам предоставилась такая возможность разбогатеть, какой у них не существовало за всю их историю. Они вступили на землю обетованную в тот момент, когда их враги и соседи не имели сил им помешать, ибо в Турции начинался первый период упадка, который так прекрасно описал сэр Томас Роу; Россия была накануне Смуты, а германские страны вместе со Швецией – Тридцатилетней войны. Полякам не составило бы труда слиться с разнородным и неотесанным населением новых земель Украины. Главным препятствием для этого стало религиозное соперничество католической и православной церквей; в более набожном веке умному Казимиру IV не составило труда погасить религиозную вражду, вечно тлевшую между поляками, русскими и литовцами. Сигизмунд III Ваза, который правил Польшей в эти решающие десятилетия, не являлся таким фанатиком, каким изображали его клеветники, но он был мрачным и угрюмым человеком, и имперская политика Центральной Европы занимала его посредственный ум гораздо больше, чем проблемы вновь приобретенных земель на юго-востоке.

Проблема оказалась не национальной или религиозной, а, скорее, социальной, а социальная структура Польского королевства оставалась такой, что преодолеть те беспрецедентные трудности, с которыми столкнулось правительство этой страны на Украине, мог только самодержавный владыка, а его в Польше никогда не было.

Стефан Баторий, предшественник Сигизмунда и блестящий любимец польской шляхты, подходил для задачи усмирения дворян и налаживания хороших отношений с крестьянством еще меньше, чем набожный католический король. Юность этого венгерского магната сделала его зеркалом всех предрассудков феодального класса, который считал всех свободных крестьян просто взбунтовавшимися крепостными. Словом, учитывая неисправимые классовые инстинкты шляхты, польская нация была обречена. Обетованная земля Украины стала для Речи Посполитой настоящим кладбищем.

Порядок и законы Польши признавали только три класса: дворяне (землевладельцы), бюргеры городов и полностью зависевшие от своих помещиков крестьяне, которыми надо управлять с помощью господина, владевшего землей, где они жили. Казаки не принадлежали ни к одной из этих категорий, однако все сельское население Украины называло себя «казаками». Умный и энергичный Стефан Баторий столкнулся с проблемой управления казачеством, которую он попытался решить с присущей ему прямотой. Он объявил все земли, не принадлежавшие дворянам, государственной собственностью. Дворяне могли получить их за свою службу короне. Кроме того, эти территории могли сдаваться в пожизненную аренду, но многие из них были населены людьми, упорно продолжавшими считать себя казаками и полагавшими, что они обладают правом называть себя свободными поселенцами, польское же правительство им в этом отказывало. Власти считали их крестьянами помещиков, которым были официально дарованы эти земли, или тех, кто взял их в аренду у правительства. Однако в первые десятилетия XVII в. навязать поселенцам эти представления не удалось. С одной стороны, казаков, поселившихся независимо от правительства в различных районах Украины, было так много, что трогать их оказалось опасным; с другой – незаселенные земли имелись в изобилии, поэтому приезжавшие сюда «предприимчивые» помещики предпочитали выбирать такие районы, где можно было избежать конфликтов с казаками. Большинство украинского населения продолжало жить по старинке, «по своей собственной воле», почти не подчиняясь контролю и, на какое-то время, никем не беспокоимое. Украинцы понимали, что формально им отказали в праве жить так, как они хотели, поэтому они были готовы в любой момент восстать против попыток навязать им силой польские законы.