Текст книги "Столетняя война за нефть"

Уильям Ф. Энгдаль
Столетняя война за нефть

© ООО «Издательство Родина», 2023

* * *

Глава 1
Три столпа Британской Империи

Империи нужна новая стратегия

Ничто не оказало такого влияния на историю прошлого века, как борьба за захват и удержание контроля над мировыми запасами нефти. Мы слишком мало знаем, каким образом вокруг этого сырьевого ресурса сформировали свое политическое и экономическое могущество деловые круги, в основном подконтрольные правительствам двух стран: Англии и позже – Соединенных Штатов.

К концу 1890-х годов Британия была во всех отношениях ведущей политической, военной и экономической силой в мире. Начиная с 1815 года Британское золото, ревностно оберегаемое Банком Англии, придавало необходимый вес фунту стерлингов как первооснове мировой кредитной системы. Прусское военное превосходство сыграло ключевую роль в победе над Наполеоном при Ватерлоо. Но именно Веллингтон и британцы присвоили себе всю славу, а вместе с ней и львиную долю мировых запасов золота, которые вскоре хлынули в Лондон. «Хорош, как стерлинг» в те времена звучало как высшая оценка надежности. Закон от 22 июня 1816 года объявил золото единственной мерой ценности в Британской империи. Все последующие 75 с лишним лет британская международная политика была озабочена лишь набиванием английских карманов – хранилищ Банка Англии – золотом из вновь открытых копей по всему миру, будь то в Австралии, Калифорнии или в Южной Африке. Естественным следствием этой сырьевой политики стала политика «стратегического отказа» конкурирующим государствам в доступе к тем же разведанным золотым месторождениям.

После 1815 года морское господство Британии было неоспоримо. Британские корабли перевозили британскую сталь, уголь и продукцию текстильной промышленности Манчестера. Десятилетиями английские мануфактуры были ведущими в мире.

Но за этим фасадом бесспорного мирового превосходства Британии скрывалась внутренняя гниль. Чем больше британские торговые дома расширяли кредитование мировой торговли, а банки лондонского Сити выводили свои капиталы для строительства железных дорог в Аргентине, Соединенных Штатах и в России, тем сильнее деградировала собственно английская экономика. В то время лишь немногие понимали, насколько беспощадна и закономерна связь между этими двумя процессами.

На определившем устройство пост-наполеоновской Европы Венском конгрессе 1814–1815 годов дипломатическими усилиями британского министра иностранных дел лорда Каслри Британская империя выторговала себе право властвовать над морями. В обмен она предложила коварные «уступки» габсбургской Австрии и остальной континентальной Европе, целью которых было сохранить раздробленную Центральную Европу слишком ослабленной, чтобы сопротивляться британской глобальной экспансии. Таким образом, сложившееся после Ватерлоо морское господство Британии (а вместе с ним и контроль над мировой морской торговлей) стало первым из трех столпов новой Британской империи. Товаропроизводители континентальной Европы, так же как и большей части остального мира, отныне были вынуждены следовать законам торговли, которые устанавливались в Лондоне страховой компанией Ллойда (морское страхование) и банковскими синдикатами. В то время как крупнейший на тот момент в мире Королевский Британский флот поддерживал безопасность на основных морских путях и обеспечивал британские торговые суда бесплатной «страховкой», судовладельцы других стран были вынуждены страховать свои суда от пиратства, катастроф и военных действий в лондонском страховом синдикате Ллойда.

Кредит и банковские векселя лондонского Сити были необходимы практически для каждой финансовой операции в мировой морской торговле. Частный Банк Англии – сам в свою очередь порождение крупнейших финансовых дельцов лондонского Сити (как назывался этот район финансистов), принадлежавших к таким семействам, как Бэринги, Хамбро и Ротшильды, – управлял крупнейшим в мире золотым запасом, рассчитывая свои действия так, чтобы при желании можно было безжалостно утопить любой конкурирующий рынок в потоке английского экспорта. Бесспорное господство Британии в международном банковском деле после 1815 года стало вторым столпом ее имперского могущества.

Третьим столпом, приобретающим к концу века все более и более решающее значение, стал британский геополитический контроль над мировыми природными ресурсами: хлопком, металлами, кофе, углем, а к концу века и над новым «черным золотом» – нефтью.

Свободная торговля и костяк Британской империи

В 1820 году британский парламент принял «Декларацию принципов», ставшую предвестником серии изменений, которые наряду с прочими причинами привели столетие спустя к Первой мировой войне и ее трагическим последствиям.

Действуя в интересах влиятельных дельцов из лондонских торговых и банковских кругов, группировавшихся вокруг Банка Англии и Александра Бэринга (торговый дом «Братья Бэринги»), парламент принял эту Декларацию в поддержку концепции «абсолютной свободной торговли», которую несколькими десятилетиями раньше развивал шотландский экономист Адам Смит.

А в 1846 году эта «Декларация принципов» была применена при аннулировании парламентом знаменитых протекционистских Хлебных законов, которые оберегали сельское хозяйство страны. Отмена Хлебных законов произошла в интересах и с подачи могущественных финансовых и торговых кругов лондонского Сити, которые полагали, что британское мировое превосходство дает им решительное преимущество, которое они должны только наращивать. При бесспорном британском доминировании в мировой торговле применение концепции Адама Смита могло только его укреплять за счет других, менее развитых государств.

Под лозунгом свободной торговли британские коммерческие банки получили огромные прибыли в турецко-индийско-китайской опиумной торговле, а британское Министерство иностранных дел способствовало их интересам на уровне правительства, требуя от Китая открыть свои порты для «свободной торговли» во время британских Опиумных войн.

В 1843 году с откровенной целью призвать к отмене Хлебных законов был основан новый пропагандистский еженедельник «Экономист», выражающий коммерческие и финансовые интересы лондонского Сити.

В мае 1846 года партия сэра Роберта Пиля (британские тори), продавили судьбоносную отмену Хлебных законов, что стало поворотной точкой к худшему не только в британской, но и в мировой истории. Это событие открыло дверь потоку дешевых продуктов сельского хозяйства, разоривших не только английское фермерство, но и сельское хозяйство других стран. Простая сентенция торговцев «Покупай дешево, продавай дорого» была вознесена на уровень государственной экономической стратегии. Потребление стало единственной целью производства.

Потеряв защиту Хлебных законов, британское сельское хозяйство и фермерство пришли в упадок. Ирландские фермеры оказались в нищете, поскольку после отмены Хлебных законов на их основном рынке сбыта резко упали цены на зерно. Массовый голод и эмиграция ирландских крестьян в конце 1840-х годов – трагический Ирландский картофельный голод 1825–1826 гг. и его последствия – стали прямым следствием британской политики «свободной торговли». Вся предыдущая ирландская политика Англии заключалась в том, чтобы препятствовать там развитию сильного самодостаточного производства и оставить Ирландию экономически зависимой и обслуживающей потребности Англии «хлебной корзиной». Сейчас же в погоне за призраком свободной торговли была уничтожена и сама эта хлебная корзина.

Сразу после 1846 года индийские крестьяне из британских колоний в Индии с их нищенскими зарплатами вступили в борьбу с британскими и ирландскими фермерами за рынок британских «потребителей». Уровень заработной платы внутри Британии начал падать одновременно с ценами на хлеб. Английские Законы о бедных и нищих гарантировали компенсацию работникам, чьи доходы были ниже прожиточного минимума, и размер этой компенсации был привязан к стоимости буханки пшеничного хлеба. То есть падение цен на хлеб привело к падению уровня жизни в Англии.

Фактически отмена протекционизма Хлебных законов давала «зеленый свет» «политике дешевой рабочей силы» по всей Британской империи. Единственные, кому это пошло на пользу (если не брать в расчет первоначальное резкое падение цен на продукты в Англии), были гигантские международные лондонские торговые дома и финансировавшие их коммерческие банки. Классовая дифференциация в британском обществе усугубилась увеличением разрыва между небольшой кучкой очень богатых и все увеличивающейся массой очень бедных, что явилось закономерным следствием «свободной торговли».

Е. Пешайн Смит, американский экономист и яростный оппонент британской политики свободной торговли, в своих работах в то время суммировал воздействие господства Британской империи и ее свободной торговли на мировую экономику в 1850-е годы: «Таковы были правила, которые до сих пор устанавливает законодательство Британии. Фактически, на эту страну можно смотреть как на гигантского купца, который торгует со всем остальным миром, располагая огромным ассортиментом товаров не для пользования, а для продажи, который старается производить товары как можно дешевле, чтобы суметь продать их по цене ниже, чем у конкурентов. Торговца, который смотрит на выплату заработной платы своему собственному населению лишь как на дополнительную потерю прибылей правящих кругов».

Пешайн Смит сравнивает эту британскую доктрину «государство как владелец гигантского магазина» от Адама Смита со товарищи с национальной экономической мыслью, рождающейся на континенте в 1850-х годах, особенно в рамках немецкого Таможенного Союза и других экономических начинаний Фридриха Листа.

«Их политика, – замечает Е. Пешайн Смит, – будет диктоваться инстинктом производителя, а не торговца. В качестве мерила национального процветания они будут использовать производство в целом, а не уровень прибыли в торговле. Таким образом, объединенные в Таможенный Союз великие европейские нации – Франция, Россия и германские государства – практически отвергли идею, которая так долго управляла коммерческой политикой Англии. Все, что выиграла Англия от этой политики, хорошо описал один из ее умнейших и уважаемых авторов Джозеф Кей: в этом государстве «аристократия гораздо богаче и могущественнее, чем в любой другой стране мира. Бедные же гораздо более угнетены и доведены до нищеты, более многочисленны в сравнении с другими классами; они более подвержены безбожию и значительно хуже обучены, чем бедные в любой другой европейской стране, исключая только нецивилизованные Россию, Турцию, порабощенную Италию, плохо управляемую Португалию и революционную Испанию»».

Так в 1851 году началась кампания по формированию господствующей английской идеологии, использующей порочные и фальшивые мальтузианские тезисы о перенаселении вместо того, чтобы признать реальность намеренно недостаточного инвестирования в новые технологии и производства. Эта политическая доктрина, которая обосновывала жестокую экономическую политику, была названа английским либерализмом. По сути, определившийся к концу XIX века английский либерализм оправдывал развитие все более могущественной имперской элиты, управляющей от имени «обычной серой массы», которой нельзя доверить самоуправление.

Но основной целью либеральной элиты в британском правительстве и в общественной жизни XIX века было служение интересам только ограниченной группы лиц и сохранение ее влияния. В последние годы XIX столетия власть сконцентрировалась в руках узкой группы банков и компаний лондонского Сити.

Британская «неформальная империя»

Все предыдущие полтора столетия манипуляции свободной торговлей были сутью британской экономической стратегии. Британский гений заключался в том, чтобы, подобно хамелеону, приспосабливать эту политику к изменяющимся международным экономическим реалиям. Но ядром политики оставалась смитовская «абсолютная свободная торговля» в качестве оружия против независимой национальной экономической политики конкурирующих государств.

К концу XIX века британская элита начала интенсивное обсуждение вопроса о том, как им сохранить свою глобальную империю. В последней четверти XIX столетия под лозунгами новой эры «антиимпериализма» Британия вступила в более изощренную и гораздо более эффективную фазу поддержки своего доминирующего положения в мире, которая впоследствии была названа «неформальной империей». Пока государство сохраняло ядро имперских владений в Индии и на Дальнем Востоке (в Тихоокеанском регионе), британский капитал в невероятных количествах хлынул в Аргентину, Бразилию и Соединенные Штаты, формируя там оковы финансовой зависимости, которые во многом оказались более эффективными, чем формальное колониальное право.

Изобретение специальных экономических взаимоотношений с «государствами-сателлитами», концепция «сфер влияния», равно как и «дипломатия сдержек и противовесов» или «баланса сил», – все это стало результатом сложного узора британской «неформальной империи», вытканного в конце позапрошлого века.

Со времен разгрома испанской Армады в 1588 году Британия пользовалась тем специфическим обстоятельством, что, в отличие от континентальной Европы, является островом. Это экономило средства на содержание большой регулярной армии для защиты своих границ и позволяло свободно сосредоточиться на морском владычестве. Бесконтрольный ввоз в Британию ценностей со всего мира также позволял королевству сохранять политическое равновесие на континенте, создавая или финансируя альянсы по всей территории Европы: от России до Испании, против любого государства, которое оказывалось на грани достижения реального могущества.

После Венского конгресса 1815 года в реорганизованной после поражения Наполеона Европе Англия довела до совершенства циничную дипломатическую стратегию, известную как «баланс сил». Королевское Министерство иностранных дел никогда не признавало, что британская дипломатия «сдержек и противовесов» всегда жестко определялась из центральной точки в Лондоне (как плечи весов могут свободно сдвигаться относительно центральной «точки баланса» или опоры, чтобы уравнять противоположные стороны). Другими словами, Англия имела возможность стравить между собой конкурирующие экономические державы к своему исключительному преимуществу.

После 1815 года эксцентричный «гений» английской внешней политики заключался в ее склонности к непостоянству в союзнических отношениях в зависимости от того, как менялся ее взгляд на расстановку сил в Европе и во всем мире. Английская дипломатия культивировала циничную доктрину, которая предписывала Англии никогда не поддерживать сентиментальных или нравственных отношений с другими государствами как с суверенными и уважаемыми партнерами, но только через призму британских «интересов». Английские союзнические стратегии строго диктовались только тем, что в любой данный период времени, по мнению Англии, могло наилучшим образом послужить ее «интересам». Переход от вражды с Францией в Африке к английскому «сердечному согласию» после падения Фашоды в 1898 году, или переход от многолетней поддержки Османской империи, чтобы заблокировать экспансию России, к тому, что сейчас известно в Британии и Индии как «Большая игра», были примерами таких резких смен союзников.

В последние десятилетия XIX века английский капитал во все больших количествах уходил в некоторые нуждающиеся в инвестициях страны, например, в Аргентину, с тем, чтобы там финансировать, строить, а затем управлять национальными железными дорогами и транспортной инфраструктурой. Это также обычно поддерживалось щедрыми концессиями со стороны местных правительств. Английский капитал шел на развитие местных пароходных линий и портов в этих странах. Так с помощью установленных лондонским Сити правил игры в торговле и кредитовании экономики Аргентины и других стран-сателлитов Англии были эффективно захвачены в экономический плен британскими торговыми и финансовыми воротилами. Эти государства-сателлиты, таким образом, обнаружили, что сфера их жизненно важных экономических интересов контролируется со стороны гораздо эффективнее, чем если бы британские войска оккупировали Буэнос-Айрес с целью обеспечить сбор налогов в пользу Британской империи.

В течение 1880-х годов по новым железным дорогам Аргентины повезли в порты грузы на экспорт (говядину и пшеницу). Экспорт удвоился, а внешние долги страны, в основном лондонским банкам, выросли до 700 %. Страна стала долговым рабом Британской империи, получив «империализм по дешевке», как метко заметил один из комментаторов.

Очевидно, Британия не собиралась способствовать развитию сильных независимых индустриальных экономик в зависимых государствах. Скорее, ее политика заключалась в том, чтобы после минимального объема инвестиций, необходимого для получения контроля, увериться в том, что никакое другое государство-конкурент не получит доступа к вожделенному сырью и другим атрибутам экономической власти.

В 1882 году британские войска оккупировали Египет, чтобы обезопасить свои морские пути в Индию. По мнению Британии, Суэцкий канал не должен был попасть в руки Франции. Оккупация настолько разрушила всю египетскую инфраструктуру, включая управление, что британские солдаты оставались постоянно в этой узловой точке спинного мозга Империи между Лондоном и Индией и после 1882 года.

Британское присутствие в Южной Африке тоже с самого начала обеспечивало безопасность южного маршрута в Индию, не позволяя другим конкурирующим державам закрепиться в регионе постоянно, что могло бы угрожать британским морским перевозкам. В 1840-е и 1850-е годы британское господство в Южной Африке не было формальным. Британия последовательно лишала Бурскую республику доступа к Индийскому океану, начиная с аннексии в 1843 году Наталя, перекрытия бурам выхода к заливу Делагоа, а затем еще вмешалась в 1869 году, чтобы заблокировать союз между Бурской республикой и Преторией. Цель была одна – обеспечить всеми возможными средствами британское превосходство в южно-африканском регионе.

Для британского империализма XIX столетия главным было удержать незыблемую монополию и британский контроль над мировой торговлей.

Британские спецслужбы в это время также развивались в необычном направлении. В отличие от Франции или других государств Британия выстраивала свою посленаполеоновскую Империю на в высшей степени изощренном и тесном союзе между банковско-финансовой верхушкой лондонского Сити, Кабинетом министров правительства, главами считавшихся стратегическими для национальных интересов ключевых индустриальных компаний и главами шпионских ведомств.

Типичным представителем этого механизма был наследник лондонского Сити сэр Чарлз Джоселин Хамбро, который был директором Банка Англии с 1928 года до самой своей смерти в 1963 году. Во Вторую мировую войну Хамбро был также исполнительным директором подразделения британской разведывательной службы Управления специальных операций в рамках Министерства экономической войны, которое проводило в военное время экономические диверсии против Германии. Также Хамбро стоял за обучением группы лидеров, из которой родились и послевоенное американское ЦРУ, и элита разведывательного сообщества, включая Уильяма Кейси, Чарльза Киндельбергера, Уолта Ростоу, Роберта Руза; позже – Гарримана, заместителя Секретаря Казначейства в администрации Кеннеди и партнера братьев Браун из верхушки Уолл-Стрита.

Кроме исполнения традиционных обязанностей, получения данных от шпионов в зарубежных столицах, главы британских спецслужб сами были частью тайной сети, подобной масонской, в которой переплетались безмерное могущество британского банковского сектора, судоходство, крупная индустрия и правительство. Вследствие своей скрытности эта сеть получала огромную власть над доверчивыми и ничего не подозревающими иностранными экономиками.

Секретом британской гегемонии в эпоху свободной торговли после 1846 года был именно этот тайный союз между частным капиталом и правительством. Британская международная политика основывалась не на налаживании добрососедских отношений с союзниками, а на холодных «интересах», которые могли диктовать перемену союзов или союзников, причем внезапно, если потребуется.

Великая депрессия 1873 года

Прямым следствием перехода Британии к стратегии свободной торговли стала глубокая экономическая депрессия в Англии в начале 1870-х годов, последовавшая сразу за финансовой паникой. Доктрина свободной торговли базировалась на предположении, что британское влияние сможет распространить ту же самую догму в качестве основы экономической политики всех своих торговых партнеров в мире. Эта однородность не была достигнута.

После лондонской банковской паники 1857 года влиятельные круги лондонского Сити, включая директоров Банка Англии, решились на новый механизм, предназначенный для предотвращения в будущем утечки золота из лондонских банков. Паника 1857 года была результатом массового отзыва зарубежных вкладов из международных золотых запасов Банка Англии. Эти требования о немедленной выплате привели к краху банковской кредитной системы в Сити и по всей стране. В ответ на кризис английские власти разработали ряд мер, которые привели к простой, но опасной перестройке практики центрального банка.

Лондон 70-х годов XIX века. Сцены уличной жизни

Контролируемый в то время не правительством, а финансовыми кругами Сити, Банк Англии просчитал, что, хотя торговые партнеры в любой момент могут осушить британские золотые резервы, утечка золота прекратится, стоит лишь ему централизованно поднять свои процентные ставки на более высокий уровень по отношению к ставкам конкурентов. Если ставки будут достаточно высоки, то золото потечет обратно в банки лондонского Сити из Берлина, из Нью-Йорка, из Парижа, из Москвы.

Централизованное регулирование процентной ставки стало мощным оружием, которое давало Банку Англии решающее преимущество над конкурентами. Не имело никакого значения, что ростовщически высокая процентная ставка приводила к опустошительным кризисам в британском производстве и в сельском хозяйстве. После отмены в 1846 году Хлебных законов в британской экономической политике властвовали не индустрия или сельское хозяйство, а финансы и международная торговля. Чтобы удержать господство Британии в международной банковской системе, британские банкиры были готовы принести в жертву и национальную индустрию, и инвестиции, почти так же, как это произошло в США в 1960-х годах после убийства Кеннеди.

Но последствия этой новой политики Банка Англии (регулирование процентных ставок) мстительно вернулись сторицей назад в лице Великой депрессии, которая началась в Британии в 1873 году и продолжалась до 1896-го.

Финансовый кризис английской банковской системы последовал за обвалом пирамиды зарубежного кредитования строительства железнодорожных путей в обеих Америках, Северной и Южной. Вместе с ним Британская империя вступила в затяжную депрессию, которая потом была названа Великой. Отражая возрастающую безработицу и банкротства производителей, падал незыблемый фунт стерлингов, который за период с 1873 по 1896 год в непрерывном падении потерял 50 % номинальной стоимости. Безработица стала повсеместной.

Отсутствие капиталовложений в британскую промышленность было заметно уже на Международной Выставке 1867 года, где новейшие товары производства тяжелой и даже текстильной промышленности из Германии и других стран явно затмили стагнирующий технологический уровень британских предприятий, которые еще только два десятилетия назад были мировыми лидерами. Экспорт британского чугуна и стали, угля и других товаров в этот период снизился. Это была поворотная точка в истории Британии. Она свидетельствовала, что начало «свободной торговли» тремя десятилетиями раньше (отмена Хлебных законов) обрекло английские индустриальные технологии на вырождение во имя господства финансов в делах Империи.

Период безоблачного лидерства Британии среди мировых индустриальных государств в 1890-х годах, очевидно, закончился.

Британская догма свободной торговли и ее мальтузианские рационалистические обоснования были обречены на окончательный провал. Ее аксиомы были основаны на расширяющемся поедании экономик по всему земному шару ради собственного выживания. Спустя четверть века после отмены Хлебных законов Британская империя утонула в самой наихудшей и длительной экономической депрессии в истории. После 1873 года усилия Британии распространить вирус «английской болезни» – «космополитическую экономическую модель» свободной торговли Адама Смита – стали заметно менее успешными, поскольку ведомые Германией государства континентальной Европы приступили к серии национальных экономических протекционистских мер, которые позволили им совершить самый резкий за последние 200 лет скачок промышленного роста.

Это все привело к новому раунду обсуждений внутри британской элиты по поводу сохранения Империи и господства в быстро меняющемся мире. В 1882 году в эти дебаты наряду с вопросом о сохранении британского превосходства на морях вошла и геополитика нефти.