Книга: Пирамида - Уильям Голдинг

В прямоугольном бордюре, среди белой мраморной крошки, под стеклянным куполом – иммортели. И все это венчал мраморный ромбоид, чуть не в тонну весом. Но самое трогательное – его украшала арфа, столь натуральная, что, казалось, мраморные струны вот-вот затрепещут, отзываясь органу. Я опустил глаза на мраморную крошку, тщательно осмотрел иммортели, к сожалению, напоминавшие деталь свадебного торта. И, только оглядев нижний край бордюра – буквально у меня под ногами, - я оценил всю тонкость замысла Генри. Там были три слова, мелкими буквами. Он поместил их в ногах, скромно сознавая свое место, твердо понимая, где чему быть и кому что положено. Сидя на замшелом камне перед беломраморным ромбоидом, я впал в некое оцепенение. Я вспомнил. Слова были не Генри и не Пружинкины слова, хоть она и любила их повторять. Слова ее отца. Рай – это музыка.

Самое любопытное, что роман первые страницы не выказывает даже намека на то, во что он выльется дальше. Сперва, ты видишь лишь простенькую историю о том, как двое парней - один красавчик, другой умник-оутсайдер борются за внимание городской красавицы. Такая незамысловатая подростковая история, которая постепенно все больше и больше уходит в мрачность, и сам уже не замечаешь в какой момент все стало так печально, в какой момент тебе становится искренне жаль эту городскую красавицу Эви. Что несколько нетипично. Потому что главный герой, имея все предпосылки и основания для сочувствия и симпатии у читателя, таковой все-таки не вызывает. А девушка, которая должна вроде бы вызывать отторжение, вызывает жалость. Она мне в чем-то напомнила героинь Достоевского - изломанных и измученных. И в тот момент, когда я осознал, что все очень мрачно и, что Эви заслуживает сочувствия, глубоко проникся этим произведением.

Другой персонаж, который словно окатывает тебя ледяной водой это новый режиссер провинциального театра из второй истории, который из лебезящего, услужливого ловкача постепенно превращается в трагичную и несчастную фигуру. Автор представляет читателю человека с большой тягой к прекрасному, по-настоящему расположенному к искусству, к искреннему творчеству, но волей судьбы ему приходится заниматься мусором. В финале Голдинг раскрывает все горечь и тоску этого человека, который спешно пытается скрыться от людей города при помощи автобуса, а от самого себя при помощи выпивки.

Заключительная история закрывает тему изломанности человека в образе Пружинки. Если рассказать ее историю в двух словах стороннему человеку, то он, возможно, и не найдет в ней ничего трагичного. Но для главной героини этого рассказа всё с ней произошедшее надломило ее. Первая и, возможно, единственная влюбленность, к тому же безответная, для закрытой и законсервированной в провинции женщины привела ее к некоторому помешательству. Неспроста автор несколько раз повторяет слова о том, что она хотела, чтобы он (возлюбленный) хоть немножко о ней думал. Эта идея и подрубила ее существо. Все же, по большому счету, последняя история понравилось мне меньше всего.

В этом романе все не так как кажется на первый взгляд. В этом, возможно, и кроется вся красота этой работы Голдинга. Люди меняется под пристальным взглядом главного героя, и сам он предстает в другом виде. Эта двойственность. Разница между первым впечатлением и впечатлением, сформированным более тесным знакомством. Изображение этого в этой книге – превосходно.

Сперва мне не очень понравился язык Голдинга, суховатый и можно даже сказать холодный. Такой, который отдаленно и безынтересно препарирует событие, людей-персонажей. Сам автор либо его герои мимолетом бросают важные фразы, которые тонут в общем потоке повествования и если их не заметить, то многое можно упустить и всю драматичность историй в том числе. А к этим брошенным словам автор частенько не возвращается.

На самом деле этот роман меня удивил. Я читал у Голдинга ранее только «Повелителя мух», которые представляет собой очень острую притчу-аллегорию, описанную простым, но приятным языком. Здесь же ни притчи, ни приятного простого языка. Именно такая языковая перемена меня в некотором роде удивила. Сложно сказать какая из двух ипостасей лучше, та что проще или сложнее. Но в подобного рода вещах я всегда был больше на стороне простоты. Потому что сильного эстетического зерна в прозе автора я не заметил.