Текст книги "Время и книги (сборник)"

16 июня 1815 года Наполеон потерпел поражение при Ватерлоо.

Осенью вся компания вернулась в Милан. Джина заставила Стендаля снять квартиру в отдаленном районе. Когда она назначала любовное свидание, он ехал туда темным вечером, по дороге для конспирации несколько раз менял экипаж, а в квартиру его впускала горничная. Однако горничная, поссорившись с хозяйкой или подкупленная Бейлем, сделала неожиданное признание: муж госпожи совсем не ревнив, а вся эта таинственность делается для того, чтобы месье Бейль не встретился с соперником или, точнее сказать, с одним из соперников, потому что их было много, и горничная согласилась это доказать. На следующий день она спрятала его в чуланчике, примыкающем к будуару Джины, и оттуда «он увидел в замочную скважину собственными глазами, как ему изменяют всего в трех футах от места, где он скрывался». «Думаете, я выскочил из чулана, чтобы пронзить кинжалом обоих? Ничего подобного, – пишет Бейль. – Темный чулан я покинул так же тихо, как и вошел, и, думая о забавной стороне этого приключения, смеялся про себя; одновременно я испытывал глубокое презрение к этой даме и радость от того, что наконец обрету свободу».

В 1821 году австрийская полиция потребовала от Стендаля покинуть Милан под предлогом его связи с итальянскими патриотами. Он обосновался в Париже и в течение следующих девяти лет по большей части жил там. За это время у него были одна или две довольно скучных любовных связи. Он посещал салоны, где ценились умные беседы. Стендаль уже не был робким юнцом, он стал остроумным, ироничным собеседником, лучше всего чувствующим себя в обществе восьми – десяти человек, но, как многие златоусты, обычно не давал говорить другим. Ему нравилось диктовать свои законы, и он не скрывал презрения к тем, кто не соглашался с ним. В своем стремлении шокировать окружающих Стендаль без стеснения сквернословил, и светские, острые на язык критики уверяли, что ради забавы или провокации он из кожи вон лезет, чтобы выдавить из себя очередную остроту.

Но вот разразилась революция 1830 года. Карл Х отправился в изгнание, а на трон сел Луи Филипп. К этому времени Стендаль истратил то немногое, что оставил ему отец, а его литературные опыты – ведь он вернулся к мысли стать известным писателем – не принесли ему ни денег, ни славы. Его эссе «О любви» было опубликовано в 1822 году, но за одиннадцать лет продали только семнадцать экземпляров. Тщетно пытался он поступить на государственную службу, и только со сменой режима его назначили сотрудником консульства в Триесте, но из-за либеральных симпатий Стендаля австрийские власти не согласились на его кандидатуру, и его перевели в Чевитавеккья в Папском государстве.

К своим обязанностям Стендаль относился легкомысленно и при каждом удобном случае отправлялся в увеселительные поездки. Он был заядлый турист и обожал осматривать достопримечательности. В Риме он обзавелся друзьями, которые носили его на руках. В Чивитавеккью ему было скучно и одиноко, и в пятьдесят один год Стендаль сделал предложение молодой девушке, дочери его прачки и мелкого служащего консульства. К огорчению Стендаля, ему отказали. В 1836 году он уговорил посланника дать ему небольшое поручение, которое позволило бы три года жить в Париже, с тем чтобы кто-нибудь другой исполнял тем временем его обязанности. Тогда он был уже очень тучным человеком, с красным лицом и длинными крашеными бакенбардами; лысину он скрывал под большим багрово-коричневым париком. Одевался Стендаль по последнему крику моды, как молодой человек, и страшно обижался, если делали замечания по поводу покроя его пиджака или брюк. Он по-прежнему заводил романы, но с меньшим успехом; по-прежнему посещал салоны и витийствовал. Наконец пришло время возвращаться в Чивитавеккью, и там спустя два года с ним случился удар. Выздоровев, Стендаль попросил отпуск, чтобы проконсультироваться со знаменитым врачом в Женеве. Оттуда он поехал в Париж и возобновил прежнюю жизнь. Мартовским днем 1842 года Стендаль был на официальном обеде в Министерстве иностранных дел, а вечером, когда он шел по бульвару, его настиг второй удар. Стендаля отвезли домой, а на следующий день он умер.

Сопоставляя приведенные мною факты, читатель должен заключить, что благодаря превратностям его жизни Стендаль приобрел исключительный и разнообразный опыт, которым может похвастаться не всякий романист. В период великих перемен он сталкивался с самыми разными людьми из всех классов общества, и потому познал человеческую натуру настолько глубоко, насколько позволяли индивидуальные особенности его характера. Ведь даже самый наблюдательный и умный знаток людей может изучить их только через собственную натуру. У Стендаля было много слабых мест. Он обладал и достоинствами: чувствительностью, эмоциональностью, застенчивостью, честностью, талантом, трудолюбием (если была работа), смелостью и исключительной оригинальностью. Он был хорошим другом. Но у него имелась и куча недостатков вроде нелепых предрассудков и недостойных целей. Он был недоверчив (и в то же время легко обманывался), нетерпим, жесток, не очень добросовестен, по-глупому тщеславен, хвастлив, сладострастен без утонченности и развратен без страсти. Но об этих пороках мы знаем только с его слов. Стендаль не был профессиональным писателем, его с трудом можно назвать литератором, но он непрерывно писал, и писал почти всегда о себе. В течение многих лет Стендаль вел дневник, из которого до нас дошли большие куски, и совершенно очевидно, что он никогда не думал о его публикации. Вскоре после пятидесятилетия он написал автобиографию (в 500 страниц), дойдя до семнадцати лет, – вот ее он предназначал для чтения, хотя смерть не оставила ему времени на редактирование. В ней Стендаль иногда изображает себя более влиятельным, чем был на самом деле, и утверждает, что совершал вещи, которые в действительности не совершал, хотя в целом автобиография правдива. Он не щадит себя, и, думаю, немногие прочтут книгу (что нелегко сделать, некоторые главы скучны, есть повторы), не задав себе вопрос, смогли бы они сделать это лучше, если бы, проявив такое же неразумие, раскрыли себя с той же искренностью.

На смерть Стендаля откликнулись только две парижские газеты. Все выглядело так, что его вот-вот забудут, и, возможно, это и случилось бы, если бы не усилия двух старых друзей, которым удалось убедить крупный издательский дом выпустить собрание его основных сочинений. Однако публика, несмотря на две статьи известного критика Сент-Бева[31]31
  Шарль Огюстен де Сент-Бев (1804–1869) – представитель французского романтизма в литературной критике.


[Закрыть], осталась равнодушной к произведениям Стендаля, и только следующее поколение проявило серьезный интерес к его книгам. Сам он никогда не сомневался, что час пробьет, и его творчество оценят по заслугам, но думал, что это случится к 1880-му или даже к 1900 году. Многие писатели, встречая пренебрежение современников, утешают себя тем, что потомки признают достоинства их книг, но это бывает нечасто. Потомки, занятые своими делами, невнимательны и, когда дело касается литературы былых времен, склонны читать тех, кто был популярен у своих современников. Редкий случай, когда умерший писатель извлекается из забвения, в котором пребывал в дни своей жизни. В случае со Стендалем один профессор, ничем особенно не знаменитый, на лекциях в Эколь нормаль[32]32
  Эколь нормаль – школа управления; готовит высококвалифицированных государственных служащих.


[Закрыть] восторженно хвалил его книги, и так случилось, что среди студентов были умные молодые люди, которые впоследствии сами стали известными людьми. Они прочли рекомендованные произведения и стали фанатичными поклонниками Стендаля, уловив в его сочинениях дух, соответствующий новому времени. Самым талантливым среди молодых людей был Ипполит Тэн[33]33
  Ипполит Тэн (1828–1893) – французский философ-позитивист, эстетик, писатель.


[Закрыть], и через много лет, став сам прославленным и влиятельным литератором, он написал знаменитую статью, в которой назвал Стендаля величайшим психологом всех времен. С тех пор о писателе написано море литературы, и, по общему мнению, он является одним из трех великих романистов, которых дала миру Франция в девятнадцатом веке.

Его слава зиждется на одном отрывке из эссе «О любви» и на двух романах. Из них наиболее приятно читать «Пармскую обитель», два характера в романе просто пленяют воображение. Описание битвы при Ватерлоо по праву считается великолепным. Но «Красное и черное» – роман более оригинальный и более значительный. Прочитав его, Золя назвал Стендаля отцом натурализма, а Бурже[34]34
  Поль Шарль Бурже (1852–1935) – французский романист, поэт.


[Закрыть] и Андре Жид[35]35
  Андре Жид (1869–1951) – французский писатель, лауреат Нобелевской премии (1947).


[Закрыть] провозгласили его (неверно) родоначальником психологического романа. Книга действительно порази тельная. Стендаля больше интересовал он сам, нежели окружающие, и в герои романов он всегда выбирал себя. Жульен из «Красного и черного» – тот тип мужчины, каким хотел быть Стендаль. Жульен нравится женщинам и легко добивается их преданной любви – Стендаль отдал бы все, чтобы быть на его месте, но ему не везло с женщинами. Жульен завоевывает их теми же методами, что изобрел романист, но у того они постоянно не срабатывали. Стендаль говорит о своем герое как о блестящем рассказчике, но поступает мудро, не приводя конкретных примеров.

Он награждает Жульена своей хорошей памятью, своей храбростью, своей робостью, своим комплексом неполноценности, своей амбицией, чувствительностью, расчетливостью, тщеславием, обидчивостью, беспринципностью и неблагодарностью. Думаю, ни один автор, наделяя героя своими чертами, не создал такой низкий, презренный, полный ненависти характер.

Любопытно, что за исключением описания битвы при Ватерлоо, где он не был, Стендаль мало использовал в литературе опыт, приобретенный им на службе у Наполеона. А ведь можно предположить, что грандиозные события, свидетелем которых он был, дадут ему тему, и та властно потребует своего воплощения в романе. Как помнит читатель, когда Стендаль хотел написать пьесу, он искал сюжет в других пьесах: похоже, у него не было дара выдумывать истории; сюжет «Красного и черного» он взял из газетного репортажа о процессе, который тогда приковал к себе всеобщее внимание. Я стараюсь не разглашать содержания романов, но в этом случае мне придется по крайней мере намекнуть на сюжет. В основу романа Стендаль положил следующий случай: молодой семинарист, Антуан Берте, был воспитателем в доме месье Мишу, а затем в доме месье де Кордона. Он пытался соблазнить или соблазнил жену первого хозяина и дочь второго. Его уволили. Берте пытался продолжить учебу в семинарии, но его не восстановили из-за плохой репутации. Он вбил себе в голову, что во всех его несчастьях повинно семейство Мишу; из чувства мести он застрелил мадам Мишу прямо в церкви, а затем выстрелил в себя. Его рана оказалась несмертельной, и Берте судили; он старался выгородить себя за счет несчастной женщины, но его приговорили к смертной казни.

Эта отвратительная, грязная история заинтересовала Стендаля; он счел поступок Берте «идеальным преступлением» (un beau crime), реакцией сильной, бунтарской натуры против существующего социального порядка. Повысив статус жертв Жюльена, он пытался придать величия действиям преступника, наградив его к тому же незаурядным умом, силой характера и отвагой – всем тем, чем в значительно меньшей степени обладал несчастный Берте. Но история все равно осталась отвратительной, а Жюльен – низкой личностью. Однако его характер – живой и естественный, и от романа невозможно оторваться. Жюльен – юноша из рабочего класса, разрушающий из зависти и мести жизни тех, кто родился в привилегированной среде, представитель того типа людей, которые встречаются в каждом поколении. Вот как Стендаль описывает Жюльена при первом появлении того на страницах романа: «У этого низкорослого юноши лет восемнадцати-девятнадца-ти, на вид слабосильного, были неправильные, но тонкие черты лица, нос с горбинкой. Когда ничто не беспокоило юношу, в его больших черных глазах видна была работа мысли, виден был огонь, но сейчас они выражали только дикую злобу. Темно-каштановые волосы закрывали ему почти весь лоб, и от этого, когда его что-то раздражало, лицо казалось свирепым… Стройный и гибкий стан юноши свидетельствовал о его ловкости, но не о силе». Не очень привлекательный портрет, но достоверный, ибо не располагает читателя в пользу Жюльена. Обычно герой романа естественным образом завоевывает читательскую симпатию, и Стендаль, взяв в герои негодяя, с самого начала позаботился, чтобы читатель не очень обольщался на его счет. С другой стороны, Жюльен должен вызывать интерес. Нельзя делать его слишком отвратительным, и потому Стендаль смягчает первое описание, несколько раз упоминая, какие красивые у него глаза, стройная фигура и изящные руки. Иногда он прямо называет его красавцем. Но не забывает время от времени привлекать внимание читателя к непонятному беспокойству, вызываемому у людей в присутствии этого юноши, и подозрительности, с какой на него смотрят все за исключением тех, которым как раз и надо быть настороже.

Образ мадам де Реналь, матери детей, которых Жюльен взялся учить, написан великолепно, хотя это задача не из легких. Она прекрасная жена, заботливая мать, добрая женщина, обворожительная, добродетельная, искренняя; и рассказ о ее возрастающей любви к Жюльену с чередованием страхов, колебаний и пламенной страсти написан мастерски. Ее образ – один из самых трогательных в литературе. Портрет аристократки Матильды де ля Моль неубедителен. Стендаль никогда не был своим в светском обществе и не знал, как себя ведут хорошо воспитанные люди. Только парвеню может считать, что особы благородного происхождения постоянно помнят о своей знатности. Жюльен думал, что пренебрежительное высокомерие мадемуазель де ля Моль говорит об аристократизме, но оно просто вульгарно. Ее поведение – сплетение нелепостей.

Стендаль терпеть не мог цветистый стиль, введенный в моду Шатобрианом, теперь этот стиль старательно копировали сотни менее талантливых писателей. Цель Стендаля – передать то, что он хочет сказать, как можно проще и точнее, без всяких ненужных излишеств – риторических украшений или живописного многословия. Он говорил (возможно, не совсем искренне), что, перед тем как писать, прочитывает страницу из римского права, чтобы облагородить язык. Избегал описания пейзажей и прочих украшательств, популярных в его время. Избранный им холодный, четкий, бесстрастный стиль только нагнетает ужас и добавляет интерес к этой захватывающей истории. Я не представляю, как можно лучше, чем это сделал Стендаль, описать жизнь Жюльена в семействе Реналь и в семинарии; однако, когда действие перемещается в Париж и в особняк де ля Моль, лично я отношусь к повествованию скептически. Мне предлагают принять больше неправдоподобных сцен, чем я могу стерпеть, и пытаются заинтересовать тем, что я нахожу бессмысленным. Стендаль старался следовать реалистической традиции, но тогда никто, как бы ни старался, не мог противостоять духовной атмосфере времени. Процветал романтизм. И Стендаль, несмотря на его восхищение здравомыслием и изысканной культурой восемнадцатого века, попал под его влияние. Его восхищали жестокие мужчины итальянского Ренессанса, которых никогда не мучили угрызения совести и которые без колебаний шли на преступления, чтобы добиться желаемого – удовлетворить похоть или отомстить за оскорбление. Он высоко ценил их силу воли, презрение к условностям и свободу духа. Именно из-за романтических пристрастий вторая половина романа так неубедительна.

Стендаль совершает, по моему мнению, огромную ошибку как раз в тот момент, когда Жюльен путем лицемерия, дипломатии и самоограничения почти достигает своей цели. Нам известно, что Жюльен умен и хитер, как лис, а он, рассказывая о себе будущему тестю, предлагает тому написать мадам де Реналь, честной женщине, которую он соблазнил, чтобы она дала ему характеристику. Неужели ему не пришло в голову, что она или ненавидит его за причиненное им зло, и тогда может отомстить, или продолжает его любить, и тогда ей вряд ли понравится, что он женится на другой? Нам известно, что мадам де Реналь честная женщина. Жюльен мог бы предположить, что она, возможно, сочтет своим долгом рассказать об отсутствии у него моральных принципов. Так она и поступает – пишет письмо, где открывает всю правду. И вместо того чтобы все отрицать, объяснив ее поступок местью отвергнутой женщины, он берет пистолет, едет туда, где она живет, и стреляет в нее. Жюльен ничего не объясняет. Он действует импульсивно, а мы знаем, что Стендаль безмерно восхищался импульсивными поступками, проявлениями страсти; но уже в самом начале романа нам показали, что сила Жюльена заключается главным образом в безграничном самоконтроле. Все его страсти, зависть, ненависть, гордыня, тщеславие никогда не брали над ним верх, и сластолюбие, сильнейшая страсть из всех, была, как и у самого Стендаля, не столько порождением страстного желания, сколько удовлетворением тщеславия. В кульминации Жюльен совершает роковой поступок: он выходит из образа.

Стендаль точно следовал истории Антуана Берте, и он, несомненно, собирался следовать ей и дальше – до самого конца; похоже, не заметив, что, во-первых, Жюльен очень отличался от шантажиста, послужившего прототипом, а во-вторых, Берте был убежден, что мадам Мишу уничтожила его шансы на карьеру. Берте нанесли ущерб, Жюльену нет. Если мадам де Реналь разрушила его честолюбивые планы, то ему следовало винить в этом только свою глупость, а ведь он далеко не глуп; и в руках держал, кроме того, козырные карты, которые могли нейтрализовать последствия его непонятной ошибки. Дело в том, что у Стендаля было плохо с воображением, и ему не удалось закончить книгу так, чтобы читатель счел ее правдоподобной. Но, как я уже говорил, нет совершенных романов, что частично связано с естественной неполноценностью формы, а частично – с недостатками тех, кто пишет романы. Тем не менее «Красное и черное» остается одним из самых замечательных романов человечества. Его чтение – уникальный опыт.

Эмили Бронте и «Грозовой перевал»

Патрик Пранти родился в графстве Даун (Северная Ирландия) в 1777 году. Его отец, фермер, имел всего несколько акров земли, на доход с которой должен был кормить семью с десятью детьми, так что Патрик довольно рано пошел работать – сначала ткачом, потом учителем в сельской школе и воспитателем в семье священника. Честолюбивый юноша стремился преуспеть в жизни, и с помощью священника, своего работодателя, ему удалось собрать достаточно денег, чтобы поступить в Кембридж. К этому времени ему исполнилось двадцать пять – многовато для поступления в университет; высокий и крепкий молодой человек был красив и знал об этом. Учась в колледже Св. Иоанна, он сменил свою плебейскую фамилию Пранти на Бронте ( название городка на Сицилии, который вместе с великолепным поместьем был незадолго до того подарен Нельсону Фердинандом IV). По завершении обучения Патрик Бронте был посвящен в духовный сан и, сменив несколько мест, осел в должности викария в Хартшеде. Здесь он женился на Марии Брэнуелл, дочери корнуоллского торговца. У них родились две дочери, Мария и Элизабет. Затем его перевели викарием в другой приход вблизи Бредфорда, где миссис Бронте родила еще четверых детей – Шарлотту, Патрика Брэнуелла, Эмили и Анну. В 1820 году преподобному Патрику Бронте дали собственный приход в йоркширской деревушке Хоуорт с небольшим доходом в 200 фунтов в год; и здесь он, удовлетворив, по-видимому, свои амбиции, оставался до самой смерти. В Ирландию он никогда не ездил и не видел оставленных там родителей, братьев и сестер.

В 1821 году скончалась его жена, и приблизительно через год, после двух или трех попыток снова жениться, он вынудил ее старшую сестру Элизабет Брэнуелл переехать к нему из Пензанса и ухаживать за детьми.

Небольшой каменный дом священника в Хоуорте стоял вблизи церкви на выступе крутого холма, под которым расположилась деревушка. Каменные полы и лестница были холодные и сырые, и мисс Брэнуелл из страха схватить простуду всегда ходила по дому в паттенах[36]36
  Башмаки на деревянной подошве, надевались поверх обычной обуви для ходьбы по грязи.


[Закрыть]. В доме на первом этаже была гостиная, кабинет хозяина, кухня и кладовая, на втором – четыре спальни и холл. Ковры стелили только в гостиной и кабинете, и никаких штор: мистер Бронте боялся пожара. В его кабинете стояли столы из красного дерева и стулья, набитые конским волосом, но остальные комнаты были скудно меблированы. Перед домом и позади него проходили узкие полоски сада, по бокам – кладбище. А вокруг, куда ни бросишь взгляд, одни унылые болота.

Мистер Бронте подолгу бродил по болотистой местности. Он был из тех людей, что избегают общества, и не проводил времени ни с кем, кроме священника из соседнего прихода, изредка его навещавшего, а ежедневно видел только церковного старосту и прихожан. Еще при жене он завел привычку есть в своем кабинете, сохранив ее до конца жизни. В восемь часов вечера он читал вечерние молитвы, а в девять запирал и закрывал на засов входную дверь. Проходя через комнату, где находились дети, отец приказывал им не засиживаться, а на середине лестницы останавливался, чтобы завести стенные часы. Он был вспыльчивым, эгоистичным, «угрюмым и властным» человеком. Женившись, он холодно и пренебрежительно обращался с супругой, детей не любил и раздражался, когда они отрывали его от работы; дети были болезненные, он же хотел видеть их крепкими и равнодушными к еде и одежде. Сам он не ел мяса и не позволял детям его есть, их кормили, как и его самого в детстве, почти одной картошкой. Сын бедного ирландского фермера не разрешал своим детям дружить с деревенскими сверстниками, и они были вынуждены проводить время в «детской» – холодной, маленькой комнате на втором этаже, – читая или тихо перешептываясь друг с другом, чтобы не мешать отцу, который в состоянии раздражения или недовольства хранил угрюмое молчание. По утрам он проводил с детьми уроки, а потом передавал их мисс Брэнуелл, которая учила их рукоделию и ведению домашнего хозяйства.

Дети развлекались прогулками вблизи болот, а также сочинительством пьес, стихотворений, очерков и романов. В 1824 году Марию и Элизабет, а затем Шарлотту и Эмили отправили в школу в Коуэн-Бридж, незадолго до того открытую для дочерей бедных священников. Климат там был нездоровый, еда плохая, руководство некомпетентное. Две старшие дочери умерли, а Шарлотту и Эмили, чье здоровье было тоже подорвано, хотя и с опозданием, забрали из школы. Дальнейшее обучение они получили у тетки. Девочки много читали, их знакомство с английской классикой было основательным – конечно, они знали Шекспира и Мильтона, Попа (который не приводил в восхищение Шарлотту), Скотта, Байрона и Вордсворта, а также Джонсона «Жизни поэтов» и Мора «Жизнь Байрона». Из беллетристики они читали только Скотта, потому что, как говорила Шарлотта, «после него писать романы бессмысленно».

Брэнуелла считали самым умным в семье, и отец относился к нему по-особому. Он не послал сына в школу, а сам занялся его образованием. У мальчика рано проявились способности, и его манеры были обворожительны. Его друг Ф. Х. Гранди так описывает Брэнуелла: «Он был небольшого роста и очень переживал по этому поводу. Густую рыжую шевелюру он зачесывал вверх – наверное, чтобы казаться выше. У него был большой, бугристый, чуть ли не вполовину лица лоб, говорящий о мощном интеллекте; маленькие, как у хорька, глаза, глубоко посаженные и почти скрытые под постоянно носимыми очками; выступающий вперед нос и безвольная нижняя часть лица. Его взор был почти постоянно потуплен, лишь в редкие моменты он бросал быстрый взгляд на собеседника. Маленький и худой, он на первый взгляд казался совсем не привлекательным». Сестры его обожали и ждали, что он многого достигнет в жизни. Брэнуелл обладал неистощимым красноречием, а от какого-то ирландского предка он унаследовал (отец ведь был мрачным, молчаливым человеком) поразительную контактность и непринужденную словоохотливость. Когда хозяин «Черного быка» видел, что остановившийся у него путник чувствует себя одиноко, он спрашивал: «Не хотите ли, сэр, чтобы кто-нибудь помог вам справиться с этой бутылкой? А то я могу послать за Патриком». Брэнуелл всегда был готов услужить.

Когда Шарлотте исполнилось шестнадцать, ее опять определили в школу – на этот раз в Роу-Хед, где ей понравилось, но через год вернули домой – учить двух младших сестер. Семья была бедная – девочкам не на что было рассчитывать: свои небольшие деньги мисс Брэнуелл завещала забавному племяннику, и потому они решили, что им остается только готовиться в гувернантки или учительницы. Брэнуеллу исполнилось восемнадцать лет, пришла пора задуматься, какое ремесло или какую профессию ему избрать. Как и сестры, он хорошо рисовал и горел желанием стать художником. Было решено, что он поедет в Лондон учиться в Королевской академии художеств. Непонятно, поехал он или нет, хотя в энциклопедии «Британика» говорится, что поехал и там «месяц потакал самым экстравагантным желаниям», а потом вернулся домой. «Занятия живописью какое-то время продолжались в Лидсе, но можно предположить, что никаких заказов не было, и тогда он устроился учителем к сыну мистера Постлетуейта в Барроуин-Фернесс. Через десять месяцев он уже работал кассиром на железнодорожном вокзале Совербай-Бридж, а позднее – в Ладденден-Фут». Его отовсюду выгоняли из-за полного пренебрежения к своим обязанностям.

Тем временем Шарлотта вернулась в Роу-Хед уже как учительница и привезла с собой Эмили в качестве ученицы. Но Эмили так отчаянно скучала по дому, что даже заболела, и ее пришлось отправить домой. На ее место приехала Анна, отличавшаяся более спокойным и покладистым нравом. Но после трех лет преподавания здоровье Шарлотты пошатнулось – как ни старался мистер Бронте сделать из детей крепышей, они оставались болезненными и хрупкими, – и она вернулась в Хоуорт.

В то время ей было двадцать два года. Брэнуелл не только превратился в источник постоянного беспокойства для домашних, но еще и постоянно тянул с них деньги; и Шарлотта, как только ей стало лучше, почувствовала, что обязана пойти в гувернантки. Эта работа ей не нравилась. Дело в том, что ни она, ни сестры не любили детей, как и их отец.

«Мне трудно противостоять грубой фамильярности детей», – писала Шарлотта близкой подруге. Ей также претило находиться в подчиненном положении, и она все время была настороже, ожидая оскорблений. Как можно судить по письмам, она ждала, что ее будут просить, как об одолжении, делать то, что работодатели считают нормой. Она продержалась в гувернантках только три месяца и вернулась домой, однако через два года повторила попытку. На новом месте она освоилась и чувствовала себя лучше, чем на предыдущем, но тем не менее жаловалась подруге: «Никто, кроме меня, не скажет, как тяжело дается мне жизнь гувернантки: ведь никто другой не знает, как протестуют мой разум и вся моя природа против работы по принуждению». Шарлотта и раньше вынашивала мысль открыть с двумя сестрами свою школу, теперь она снова вернулась к ней; работодатели, люди, по-видимому, приличные и добрые, поддерживали в ней это стремление, но считали, что для успеха предприятия ей нужна необходимая квалификация. Она читала, но не говорила на французском, не знала немецкого, и потому решила, что ей необходимо ехать за границу и учить языки. Тетушка субсидировала проект, и Шарлотта в сопровождении сестры Эмили отправилась в Брюссель, где поступила в школу-пансионат Эгера. После десятимесячной учебы их отозвали в Англию: тяжело заболела тетя. Вскоре она умерла, оставив те небольшие деньги, которыми владела, трем сестрам, лишив наследства Брэнуелла за недостойное поведение. Теперь денег хватало на то, чтобы привести в исполнение давно вынашиваемый план по открытию собственной школы, но у старика отца быстро падало зрение, и было решено открыть ее при церковном доме. Однако Шарлотта не считала себя хорошо подготовленной к новой роли, и потому приняла приглашение месье Эгера вернуться в Брюссель и преподавать в его школе английский язык. Анна работала гувернанткой, а Эмили осталась дома. Шарлотта провела в Брюсселе год, а по ее возвращении в Хоуорт три сестры подготовили рекламные проспекты будущей школы, и Шарлотта написала всем своим знакомым с просьбой рекомендовать их учебное заведение как можно большему числу людей. Но учеников не было.

Сестры с детства предавались литературным занятиям, и в 1846 году издали за свой счет книгу стихов под псевдонимами Каррер, Эллис и Экшен Белл. Издание обошлось им в 50 фунтов, но проданы были лишь две книги. Тогда каждая из сестер написала по роману: Шарлотта (Каррер Белл) – «Профессора», Эмили (Эллис Белл) – «Грозовой Перевал», Анна (Экшен Белл) – «Агнес Грей». Издательства, одно за другим, отвергали романы, лишь «Смит, Элдер и компания», возвращая Шарлотте рукопись «Профессора», приписали, что были бы рады рассмотреть другое ее произведение большего объема. Она как раз заканчивала новый роман и смогла выслать его еще до конца текущего месяца. Роман приняли. Он назывался «Джейн Эйр». К этому времени Эмили и Анна тоже нашли издателя по фамилии Ньюби, согласившегося напечатать их романы «на условиях, невыгодных для авторов», и они прочли корректуры еще до того, как Шарлотта отправила «Джейн Эйр» издательству «Смит, Элдер и компания». Несмотря на то что рецензии на «Джейн Эйр» были достаточно прохладные, читателям роман понравился; более того, он стал настоящим бестселлером. Тогда мистер Ньюби попробовал убедить публику, что «Грозовой Перевал» и «Агнес Грей», которые он издал вместе в трех томах, тоже написал автор «Джейн Эйр», но это не возымело никакого действия, а некоторые критики назвали эти произведения ранними и незрелыми пробами пера Каррера Белла.

Это было в 1848 году. А теперь вернемся в не столь далекое прошлое: в 1842 году Брэнуелла пригласили в качестве домашнего учителя в семью мистера Эдмунда Робинсона, богатого священнослужителя, у которого в свое время работала гувернанткой Анна. Жена мистера Робинсона, пожилого инвалида, была значительно моложе его, и Брэнуелл влюбился в эту женщину, старше его на семнадцать лет, и она ответила ему взаимностью. Об их отношениях пишут так деликатно, что невозможно понять, были или нет они любовниками. Но как бы там ни было, их разоблачили. Брэнуеллу отказали от дома, и мистер Робинсон приказал ему «никогда не пытаться впредь видеть мать его детей, не появляться в доме, никогда не писать и не говорить с ней». Брэнуелл «буйствовал, бесновался, клялся, что не может без нее жить; упрекал женщину в том, что она остается с мужем. Молился, чтобы больной муж поскорей умер и они все-таки были счастливы». Брэнуелл всегда много пил, а теперь еще стал принимать и опиум. Однако похоже на то, что ему удалось как-то связаться с миссис Робинсон, и после нескольких месяцев разлуки они встретились в Харрогейте. «Говорят, она хотела бежать с любимым, готовая лишиться всего, но именно Брэнуелл предложил еще немного потерпеть». Письмо с известием о смерти мистера Робинсона пришло совершенно неожиданно: «Как полоумный, он пустился в пляс по церковному двору – так он любил эту женщину», – рассказал кто-то биографу Эмили.