Текст книги "Жиголо и жиголетта"

Сомерсет Моэм
Жиголо и жиголетта

***

В баре было людно. Сэнди Весткот выпил пару коктейлей и теперь почувствовал, что хочет есть. Он взглянул на часы. Скоро десять, а он был приглашен к обеду на половину десятого. Ева Баррет всегда опаздывает, как бы не пришлось ему просидеть голодным еще целый час. Он опять решил заказать себе коктейль, обернулся к бармену, и в это время к стойке подошел человек.

– Хэлло, Котмен, – сказал Сэнди, – выпьете со мной?

– Пожалуй, не откажусь, сэр.

Котмен был красивый мужчина лет, вероятно, около тридцати, маленького роста, но такой ладный, что это впечатление скрадывалось, в элегантном двубортном смокинге, пожалуй, чуть зауженном в талии, и с галстуком-бабочкой, определенно великоватым. У него были густые вьющиеся черные волосы, зачесанные со лба назад и блестящие до лоска, и большие жгучие глаза. Выражался он очень интеллигентно, но выговор у него был простонародный.

– Как Стелла? – спросил Сэнди.

– Отлично, сэр. Она любит немного полежать перед выступлением. Говорит, это успокаивает.

– Я бы и за тысячу фунтов не взялся повторить ее фокус.

– Да, уж конечно. Кроме нее, этого никто не может, то есть, понятно, с такой высоты и если воды всего пять футов.

– В жизни не видывал такого жуткого зрелища.

Котмен хмыкнул. Он счел это высказывание лестным.

Стелла была его женой. Правда, ныряла и рисковала жизнью она, но пламя придумал он, а ведь именно пламя так нравилось публике и принесло их номеру такой шумный успех. Стелла прыгала в воду с шестидесятифутовой высоты, а вода была в резервуаре, имевшем, как он только что упомянул, глубину всего пять футов. Перед самым ее прыжком на воду выливали немного бензина, Котмен поджигал его – пламя взмывало кверху, и она бросалась вниз, прямо в огонь.

– Пако Эспинель говорит, что у них в казино никогда еще не было такой приманки для публики, – сказал Сэнди.

– Я знаю. Он говорил, что они продали в июле больше обедов, чем обычно в августе. И все, он говорит, благодаря нам.

– Ну, вам, я надеюсь, тоже довольно перепадает.

– Да как сказать, сэр. У нас ведь контракт. А мы, конечно, не могли знать, что будет такой успех. Но мистер Эспинель поговаривает о том, чтобы оставить нас еще на месяц. Так вот, откровенно скажу вам: на прежних условиях или вроде того он нас, больше у себя не увидит. Да мне только сегодня утром прибыло письмо от одного агента – нас зовут в Довилль.

– Вон пришли мои друзья, – сказал Сэнди.

Он кивнул Котмену и отошел. Из дверей выплыла Ева Баррет в сопровождении остальных гостей, которые ждали ее в вестибюле. Всего с Весткотом было восемь человек.

– Я так и знала, что мы найдем вас тут, Сэнди, – сказала она. – Я не опоздала?

– Только на полчаса.

– Спросите всех, кому какой коктейль, и пошли обедать.

Когда они подошли к стойке, где теперь уже почти никого не было, так как публика перебралась на террасу к обеденным столикам, проходивший мимо Пако Эспинель остановился, чтобы поздороваться с Евой Баррет. Пако Эспинель был молодой человек, который промотал свои деньги и теперь зарабатывал на жизнь тем, что устраивал зрелища для привлечения в казино посетителей. В его обязанности входило быть любезным с богатыми и знатными. Миссис Челонер Баррет была американка, вдова и обладательница огромного состояния; она не только щедро угощала знакомых, но также играла. А ведь в конечном-то счете все эти обеды и ужины и два эстрадных номера в придачу существовали только для того, чтобы публика расставалась со своими деньгами за зеленым столом.

– Найдется для меня хороший столик, Пако? – спросила Ева Баррет.

– Самый лучший. – Его глаза, красивые, черные аргентинские глаза, выражали восхищение обильными стареющими прелестями миссис Баррет. Это тоже полагалось по должности. – Вы уже видели Стеллу?

– Конечно. Три раза. Никогда в жизни не видела ничего страшнее.

– Сэнди вот приходит каждый день.

– Я хочу присутствовать при трагической развязке. Рано или поздно она неизбежно разобьется насмерть, и мне было бы жаль проморгать это событие.

Пако рассмеялся.

– У нее такой успех, мы думаем продержать ее еще месяц. Все, что мне нужно, – это чтоб она не убилась до конца августа. А дальше уж ее дело.

– О господи, неужели мне придется еще и весь август каждый вечер питаться форелью и жареными цыплятами? – ужаснулся Сэнди.

– Сэнди, вы чудовище, – сказала Ева Баррет. – Ну пошли, пора: я умираю с голоду.

Пако Эспинель спросил у бармена, не видал ли он Котмена. Бармен ответил, что тот пил здесь недавно с мистером Весткотом.

– Если зайдет еще, передайте, что он мне нужен на два слова.

На первой ступеньке лестницы, ведущей на террасу, миссис Баррет задержалась ровно настолько, чтобы женщина-репортер, маленькая, изможденная, с неаккуратной прической, успела подойти к ним с блокнотом в руке. Сэнди шепотом сообщил ей имена приглашенных. Компания собралась типичная для Ривьеры. Английский лорд со своей леди, оба долговязые и тощие, готовые обедать со всяким, кто согласен кормить их бесплатно, – эти двое еще до полуночи будут пьяны как сапожники. Сухопарая шотландка с лицом перуанского идола, выстоявшего натиск бессчетных бурь на протяжении десяти столетий, и ее муж, англичанин. Биржевой маклер по профессии, он имел тем не менее бравый вид и грубоватые замашки простодушного добряка и оставлял впечатление такого чистосердечия, что вы больше жалели его, чем себя, когда он – исключительно из особого к вам расположения – давал вам совет, и вы же, следуя ему, оказывались в дураках. Еще здесь присутствовали одна графиня-итальянка, которая не была ни итальянкой, ни графиней, зато прекрасно играла в бридж, и русский князь, питающий серьезные намерения сделать миссис Баррет княгиней, а покуда спекулировавший шампанским, автомобилями и полотнами старых мастеров.

В этот вечер в казино был объявлен бал, столики на террасе стояли плотно сдвинутые, и, пережидая, пока кончится танец, миссис Баррет сверху вниз смотрела на тесную толпу танцующих с выражением, которому ее короткая верхняя губа придавала презрительный оттенок. А за террасой лежало море, спокойное и немое. Музыка кончилась, метрдотель, любезно улыбаясь, поспешил навстречу, чтобы провести Еву Баррет к столику. Она величаво прошествовала вниз по ступеням.

– Отсюда нам будет отлично видно, – заметила она, усаживаясь.

– Я люблю сидеть у самого резервуара, чтобы можно было разглядеть ее лицо, – сказал Сэнди.

– А что, она хорошенькая? – спросила графиня.

– Не в том дело. Главное – это выражение ее глаз. Ей каждый раз бывает до смерти страшно.

– Не верю, – сказал биржевой маклер, которого все величали «полковник Гудхарт», хотя откуда у него воинское звание, оставалось тайной. – Уверяю вас, все это не более как фокус, то есть на самом деле здесь риска ни на грош.

– Да что вы! Она ныряет с такой высоты, и воды так мало, надо вывернуться с молниеносной быстротой, как только она коснется воды. А не успеет – неизбежно ударится головой о дно и сломает шею.

– Вот именно, старина, – сказал полковник. – Фокус. Тут и спорить нечего.

– Ну, если здесь нет риска, тогда и вообще смотреть не на что, – заявила Ева Баррет. – Продолжается все какую-то минуту. И если на самом деле она не рискует жизнью, то это – величайшее надувательство наших дней. Что же получается: мы приходим сюда по стольку раз, а тут все, оказывается, сплошной обман?

– Как и все в нашей жизни, уж можете мне поверить.

– Ну что ж. Кому и знать, как не вам, – сказал Сэнди.

Возможно, что полковник и уловил в его словах оскорбительный намек, но виду, во всяком случае, не подал. Он довольно засмеялся.

– Да уж кое-что я знаю, это точно, – согласился он. – Держу ухо востро, меня так просто не проведешь.

Резервуар находился в конце террасы, а позади него поднималась, поддерживаемая подпорками, необычайно высокая лестница с маленькой площадкой наверху.

Сыграли еще несколько танцев, а потом, как раз когда за столом Евы Баррет ели спаржу, музыка смолкла и лампы потускнели. На резервуар направили прожектор. В сияющем кругу стоял Котмен. Он поднялся на несколько ступенек и остановился.

– Леди и джентльмены, – выкрикнул он громко и отчетливо, – сейчас вы увидите удивительнейший номер нашего столетия. Мировая чемпионка по прыжкам в воду, мадам Стелла, прыгнет с шестидесятифутовой высоты в озеро пламени глубиной в пять футов. Это никому еще не удавалось, и мадам Стелла согласна заплатить сто фунтов всякому, кто отважится попробовать. Леди и джентльмены, имею честь представить вам мадам Стеллу!

На широкой лестнице, ведущей на террасу, появилась маленькая фигурка, быстро пробежала к резервуару и поклонилась аплодирующей публике. На ней был мужской шелковый халат и купальная шапочка. Худое лицо загримировано, как для сцены.

Графиня-итальянка навела на нее лорнет.

– Даже не хорошенькая, – высказалась она.

– Фигура красивая, – сказала Ева Баррет. – Сейчас увидите.

Стелла выскользнула из халата и отдала его Котмену. Он спустился вниз. Она постояла еще минуту, глядя на публику. В зале было темно, ей видны были только расплывчатые белые лица и белые манишки. Она была замечательно сложена – маленькая, длинноногая, узкобедрая. Купальный костюм едва прикрывал ее тело.

– Вполне согласен с вами насчет фигуры, Ева, – сказал полковник. – Не очень развитые формы, конечно, но вы, женщины, я знаю, теперь считаете, что в этом вся соль.

Стелла начала подниматься по ступенькам, прожектор следовал за ней. Казалось, лестнице нет конца. Ассистент вылил на воду бензин. Котмену подали горящий факел. Он подождал, пока Стелла добралась до самого верха и стала на площадке.

– Готово? – крикнул он.

– Да.

– Allez!

С этим возгласом он сунул в воду горящий факел. Вспыхнуло пламя, языки устрашающе взметнулись ввысь. В тот же миг Стелла прыгнула. Она мелькнула молнией – прямо в огонь, который погас, едва она скрылась под водой. Еще секунда – и она выскочила из резервуара навстречу грому, целой буре аплодисментов. Котмен набросил на нее халат. Она все кланялась и кланялась. Аплодисменты не стихали. Заиграла музыка. Сделав на прощание плавный жест рукой, она сбежала по ступенькам, пробралась между столиками и скрылась за дверью. Включили свет, и официанты, словно спохватившись, засуетились со своими подносами.

Сэнди Весткот вздохнул, разочарованно или облегченно – он и сам не знал.

– Шикарно, – сказал английский вельможа.

– Явное надувательство, – повторил полковник с чисто британским упорством. – Готов поспорить на что угодно.

– Не успеешь оглянуться, как уже все кончилось, – сказала супруга английского лорда. – Право же, за свои деньги можно бы ожидать большего.

Деньги-то, конечно, были не ее. Она своих денег никогда не платила. Графиня-итальянка перегнулась через стол. Она говорила по-английски свободно, но с сильным акцентом.

– Ева, дорогая, кто эти удивительные люди, вон за столиком возле двери, которая под балконом?

– Умора, а? – отозвался Сэнди. – Я прямо глаз от них отвести не могу.

Ева Баррет взглянула туда, куда указывала графиня, и русский князь, который сидел спиной к тому столику, тоже обернулся.

– Невероятно! – воскликнула Ева. – Нужно спросить у Анджело, кто это такие.

Миссис Баррет принадлежала к числу женщин, которые знают по именам метрдотелей во всех лучших ресторанах Европы. Она велела официанту, наливавшему ей вино, прислать к ней Анджело.

Действительно, то была очень странная пара. Они сидели одни за маленьким столиком. Они были очень стары. Он, высокий и грузный, с целой шапкой белых волос, большими мохнатыми белыми бровями и огромными белыми усами, напоминал покойного короля Италии Умберто, но только вид имел гораздо более королевский. Сидел он идеально прямо. На нем был фрак, белый галстук и воротничок, из тех, что уже лет тридцать как вышли из моды. С ним была маленькая старушка в черном атласном бальном платье с большим декольте и затянутая в талии. На шее у нее висело несколько ниток цветных бус. Сразу было видно, что на ней парик и притом плохо пригнанный – сплошные кудряшки и локончики цвета воронова крыла. Лицо у нее было грубо размалевано – ярко-синяя краска под глазами и на веках, брови неестественно черные, на щеках по пятну очень красных румян, а губы фиолетово-пурпурные. Кожа висела на лице глубокими складками. У нее были большие и смелые глаза, и она метала от столика к столику взоры, исполненные живого интереса. Она разглядывала все вокруг, то и дело указывая на кого-нибудь своему спутнику. Вид этой четы среди модной публики, среди мужчин в смокингах, женщин в легких платьях светлых тонов, был настолько фантастичен, что глаза многих были устремлены в их сторону. Однако это, видимо, ничуть не смущало старушку. Чувствуя, что на нее смотрят, она начинала лукаво поднимать брови, улыбаться и играть глазами. Казалось, она вот-вот вскочит и поклонится, прижав ручку к сердцу.

Анджело поспешил подойти к выгодной клиентке, какой была Ева Баррет.

– Вы желали меня видеть, миледи?

– Ах, Анджело, нам просто до смерти интересно узнать, кто эти удивительнейшие люди там за столиком, возле двери?

Анджело оглянулся и тут же принял сокрушенный вид. Всем своим лицом, движением плеч, поворотом спины, жестом руки, быть может даже подергиванием пальцев на ногах он как бы и подсмеивался и оправдывался.

– Прошу вас, не взыщите, миледи. – Он, разумеется, знал, что у миссис Баррет не было титула (точно так же, как он знал, что графиня-итальянка не была ни итальянкой, ни графиней и что английский лорд никогда не платил за себя сам, если это мог за него сделать кто-нибудь другой), но он знал также, что такое величание не было ей неприятно. – Они очень просили, чтоб я дал им столик, им непременно хотелось увидеть, как ныряет мадам Стелла. Они когда-то сами выступали. Я, конечно, понимаю, это не такая публика, какая бывает в нашем ресторане, но им во что бы то ни стало хотелось, у меня просто не хватило духу им отказать.

– Ах, но ведь они сплошной восторг. Они мне страшно нравятся.

– Это мои старинные знакомые. С ним мы земляки, – метрдотель снисходительно усмехнулся. – Я сказал, что оставлю за ними столик при условии, если они не будут танцевать. На это уж я, понятно, пойти не мог, миледи.

– Ах, а мне бы ужасно хотелось поглядеть, как они танцуют.

– Всему есть предел, миледи, – важно произнес Анджело.

Он улыбнулся, поклонился еще раз и отошел.

– Глядите! – воскликнул Сэнди. – Они уходят.

Смешная старая чета уже расплачивалась. Старик встал и набросил на плечи своей супруге большое боа из белых, но не слишком чистых перьев. Она поднялась. Он подал ей руку, держась очень прямо, и она, такая маленькая рядом с ним, засеменила к выходу. У ее черного атласного платья был длинный шлейф, и Ева Баррет (которой было уже за пятьдесят) взвизгнула от восторга.

– Поглядите-ка, я помню, моя мамочка носила такие платья, когда я ходила в школу.

Забавная пара все так же рука об руку прошла по просторным залам казино и остановилась у двери. Старик обратился к швейцару:

– Будьте добры сказать нам, как пройти в артистическую. Мы хотим засвидетельствовать свое почтение мадам Стелле.

Швейцар оглядел их критическим взглядом. С такими людьми не обязательно быть особенно вежливым.

– Ее там нет.

– Разве она уже ушла? Я думал, что в два часа она выступает еще раз?

– Правильно. Они, наверно, в баре сидят.

– По-моему, худого в том не будет, если мы заглянем туда, Карло, – заметила старушка.

– Хорошо, дорогая, – ответил он, налегая на раскатистое «р».

Они медленно поднялись по широкой лестнице и вошли в бар. Здесь не было никого, кроме помощника бармена и одной парочки, сидящей в креслах в углу. Старушка сразу же отпустила локоть мужа и засеменила к ним, еще издали протягивая обе руки.

– Здравствуйте, милочка. Я сижу там и чувствую, что просто непременно должна поздравить вас, ведь я тоже англичанка. И потом я сама выступала. У вас отличный номер, моя милая, вы заслужили этот успех. – Она повернулась к Котмену. – А это муж ваш?

Стелла поднялась из кресла и с застенчивой улыбкой смущенно слушала говорливую даму.

– Да, это Сид.

– Очень приятно, – сказал он.

– А вот это мой, – сказала старушка, легонько поведя локтем в сторону своего беловолосого спутника. – Мистер Пенецци. На самом-то деле он граф, а я по всем правилам графиня Пенецци, но мы теперь опускаем титул, с тех пор как кончили выступать.

– Может быть, вы выпьете с нами? – предложил Котмен.

– Нет, нет, позвольте нам угостить вас, – затрясла головой миссис Пенецци, опускаясь в кресло. – Карло, закажи.

Подошел бармен, и после небольшого совещания были заказаны три бутылки пива. Стелла пить отказалась.

– Она никогда ничего не пьет до второго выступления, – объяснил Котмен.

Стелла была маленькая хрупкая женщина лет двадцати шести, со светло-каштановыми волосами, коротко подстриженными и завитыми, и серыми глазами. Она подкрасила губы, но румян у нее на щеках почти не было, она казалась бледной. Ее нельзя было назвать красивой, но у нее было нежное, аккуратное личико. Одета она была в простое вечернее платье из белого шелка. Принесли пиво, и мистер Пенецци, человек, очевидно, не очень разговорчивый, сделал несколько больших глотков.

– А вы с чем выступали? – вежливо спросил Котмен.

– Миссис Пенецци устремила на него взгляд своих живых, густо подведенных глаз и обратилась к мужу:

– Скажи им, кто я, Карло.

– Женщина Пушечное Ядро, – провозгласил он.

Миссис Пенецци радостно заулыбалась и по-птичьи быстро перевела взгляд с Котмена на Стеллу. Оба с недоумением глядели на нее.

– Флора, Женщина Пушечное Ядро, – повторила она.

Она так явно рассчитывала поразить их, что они просто растерялись. Стелла озадаченно взглянула на своего Сида. Он поспешил на помощь.

– Это, верно, было еще до нас.

– Конечно, до вас. Ведь мы ушли со сцены как раз в тот год, как умерла покойница королева Виктория. Наш уход тоже вызвал целую сенсацию. Вы наверняка слышали обо мне. – Но на их лицах ничего не обозначилось; голос ее зазвучал жалобно: – Но ведь у меня был потрясающий успех. Я в старом «Аквариуме» выступала, народ туда валом валил. Все самые блестящие люди приезжали меня смотреть. Принц Уэльский, да и вообще, кого там только не было. Весь город обо мне говорил. Правда, Карло?

– Благодаря ей в «Аквариуме» целый год были полные сборы.

– Это у них был самый эффектный номер за все время. Я вот не так давно взяла и поехала представилась леди Де Бат. Знаете, Лили Лэнгтри? Она тогда здесь жила. Так она меня прекрасно помнила. Она сказала, что видела меня десять раз.

– А что вы делали? – спросила Стелла.

– Мною выстреливали из пушки. Поверьте, это была настоящая сенсация. А после Лондона я объездила со своим номером весь мир. Да, моя милая, теперь я женщина старая, не спорю. Мистеру Пенецци вот семьдесят восемь лет исполнилось, да и мне уже за семьдесят, но когда-то мои портреты были расклеены по всему Лондону. Леди Де Бат сказала мне: «Дорогая моя, вы были такой же знаменитостью, как и я». Но ведь знаете, какая у нас публика, увидят что-нибудь хорошее, так восторгаются, да только подавай им все время новенькое, а то им надоедает и они перестают ходить. Так будет и с вами, моя милая, так было и со мной. Это никого не минует. Но у мистера Пенецци всегда была голова на плечах. Он сызмальства артистом. В цирке. Он был шталмейстером, когда я с ним познакомилась. Я тогда выступала в акробатической труппе. Акробаты на трапеции, знаете? Он и сейчас еще видный мужчина, но посмотрели бы вы на него тогда: в русских сапогах и бриджах, в облегающем сюртуке со шнурами по всему переду, щелкает своим длинным хлыстом, а лошади у него скачут по арене круг за кругом, – я красивей мужчины в жизни не видывала.

Мистер Пенецци ничего не сказал, но задумчиво покрутил свои огромные белые усы.

– Ну и вот, как я сказала, он не из тех, кто без толку швыряется деньгами, и, когда нам не могли больше устроить ангажемент, он говорил: «Давай перестанем выступать совсем». И правильно: ведь если ты первая звезда в Лондоне, после этого обратно в цирк на простую работу не вернешься, а мистер Пенецци ведь граф, ему надо о своем достоинстве помнить, – вот мы и уехали сюда, купили дом и открыли пансион. Мистер Пенецци всегда об этом мечтал. Мы уже тут тридцать пять лет как обосновались. И дела у нас шли неплохо, только вот последние года два-три, как случился кризис, стало похуже, да и клиенты теперь пошли совсем не те, что были, когда мы только начинали, все им чего-то надо: то подавай электричество, то водопровод в комнатах, а то вовсе бог весть что. Дай им нашу карточку, Карло. Мистер Пенецци сам стряпает, и если когда-нибудь вам захочется настоящего домашнего уюта вдали от дома, вы теперь знаете, где его найти. Я люблю артистов, и у нас с вами будет о чем поговорить, моя милая. Я так считаю, кто был артистом, тот всегда артист.

Вернулся старший бармен, отлучавшийся поужинать. Он увидел Сида.

– Мистер Котмен, вас искал мистер Эспинель, хотел непременно вас видеть.

– Вот как? А где он?

– Поищите, он где-то здесь.

– Ну мы пойдем, – сказала миссис Пенецци, поднимаясь. – Заходите к нам как-нибудь позавтракать. Я бы показала вам мои старые фотографии и газетные вырезки. Подумать только, вы даже не слышали про Женщину Пушечное Ядро! Да я была настоящая достопримечательность, все равно как лондонский Тауэр!

Миссис Пенецци не обидело, что эти молодые люди даже не слышали о ней. Ее это просто забавляло.

Они распрощались, и Стелла снова опустилась в кресло.

– Сейчас допью пиво, – сказал Сид, – и пойду узнаю, что нужно Пако. Ты здесь останешься, детка, или подымешься к себе?

Она сидела, крепко сжав кулаки. На вопрос она не ответила. Сид взглянул на нее и поспешно отвел глаза.

– Эта старушенция просто прелесть, – жизнерадостно продолжал он. – Вот комичное создание! А ведь она нам, кажется, правду рассказала. Хотя трудно поверить, ей-богу. Представить себе, что лет этак сорок тому назад за ней весь Лондон бегал. А она-то думает, что ее и теперь помнят, вот забавно. Никак в толк не могла взять, что мы о ней даже и не слыхали.

Он снова взглянул на Стеллу, украдкой, чтобы она не заметила, что он на нее смотрит. Она беззвучно плакала. Слезы катились по ее бледному лицу.

– Ты что, девочка?

– Сид, я не могу прыгать сегодня второй раз, – всхлипнула она.

– Да почему же?

– Я боюсь.

Он взял ее за руку.

– Ну, нет. Я тебя хорошо знаю, – сказал он. – Ты самая храбрая женщина в мире. Выпей-ка бренди, это тебя подбодрит.

– Нет, от этого только хуже будет.

– Нельзя же обманывать ожидания публики.

– Подлая публика! Скоты, только и знают что нить и объедаться. Сборище болтливых болванов, которым некуда деньги девать. Видеть их не могу. Им наплевать, что я жизнью рискую.

– Конечно, они ищут сильных ощущений, я не спорю, – в замешательстве сказал он. – Но ведь ты знаешь не хуже моего, что риска тут нет, если только не терять самообладания.

– А я совсем потеряла самообладание, Сид. Я разобьюсь.

Она слегка повысила голос, и он быстро оглянулся на бармена. Но бармен был занят чтением газеты и не обращал на них внимания.

– Ты не представляешь себе, как это все выглядит сверху, когда смотришь оттуда, с площадки. Честное слово, я сегодня думала, я потеряю сознание. Не могу я прыгать сегодня второй раз, слышишь? Ты должен избавить меня от этого, Сид.

– Если ты смалодушничаешь сегодня, то завтра тебе будет еще труднее.

– Нет, не труднее. Меня доконало, что нужно прыгать по два раза, и это бесконечное ожидание. Пойди к мистеру Эспинелю и скажи ему, что я не могу давать по два выступления за вечер. У меня нервы не выдерживают.

– Он никогда на это не согласится. Все их доходы от ужинов держатся на тебе. В это время люди только затем и приходят, чтобы поглядеть на тебя.

– Ничего не поделаешь. Говорю тебе, я больше не могу.

Он помолчал. По ее бледному лицу все еще катились слезы, и он видел, что она быстро теряет над собой власть. Он уже несколько дней чувствовал что-то неладное и беспокоился. Пытался избежать этого разговора. Он смутно понимал, что лучше будет, если она не выразит словами то, что чувствует. Но он беспокоился. Потому что он ее любил.

– Эспинель все равно хотел меня видеть, – сказал он.

– Что ему надо?

– Не знаю. Я скажу ему, что ты не можешь давать больше одного выступления за вечер, и посмотрим, что он на это ответит. Ты меня здесь подождешь?

– Нет, я пойду к себе наверх.

Десять минут спустя он вошел к ней возбужденный, торжествующий, широко распахнув дверь.

– У меня для тебя отличные новости, дорогая. Они оставляют нас еще на месяц и будут платить вдвое.

Он подскочил к ней, чтобы обнять и поцеловать ее, но она его оттолкнула.

– Должна я прыгать сегодня второй раз?

– Боюсь, что да. Я пробовал было договориться только на одно выступление в день, но он и слушать не захотел. Говорит, это совершенно необходимо, чтобы ты прыгала во время ужина. И право же, за двойную-то плату дело стоит того.

Тут она бросилась на пол и разразилась целой бурей слез.

– Не могу я, Сид, не могу! Я разобьюсь насмерть.

Он сел подле нее на пол, поднял ее голову, он обнял ее и ласково погладил.

– Возьми себя в руки, детка. Не можем же мы отказаться от такой суммы. Подумай только, этого хватит нам на целую зиму, и можно будет ничего не делать. Да и осталось-то всего каких-нибудь четыре дня в июле, а потом – только один август.

– Нет, нет, я боюсь. Я не хочу умирать, Сид. Я люблю тебя.

– Я знаю, детка, а я люблю тебя. Да я, с тех пор как мы поженились, ни разу не взглянул на другую женщину. У нас еще никогда не было таких денег и никогда больше не будет. Ты же знаешь, как это бывает, сейчас у нас бешеный успех, но ведь он скоро пройдет. Надо ковать железо, пока горячо.

– Неужели ты хочешь, чтобы я умерла, Сид?

– Глупенькая. Ну что бы я делал без тебя? Нельзя так распускаться. Не забывай о собственном достоинстве. Ведь ты мировая знаменитость.

– Как Женщина Пушечное Ядро, – подхватила она с горьким смехом.

«Проклятая старуха», – подумал он.

Он знал, что она была последней каплей. Досадно, что Стелла так ко всему этому отнеслась.

– Она открыла мне глаза, – продолжала Стелла. – Ну для чего они по стольку раз приходят и смотрят, как я прыгаю? Надеются, а вдруг им повезет и они увидят, как я разобьюсь насмерть. Я умру, а через неделю они забудут даже, как меня звали. Вот она какая, твоя публика. Я все поняла, когда увидела эту размалеванную старую куклу. О Сид, как я несчастна! – Она обвила руками его шею, прижалась щекой к его щеке. – Не уговаривай меня, Сид. Я не могу прыгать второй раз.

– Сегодня не можешь? Если ты в самом деле так сегодня расстроилась, я скажу Эспинелю, что тебе стало дурно. Думаю, один раз сойдет.

– Не сегодня, а вообще. Никогда.

Она почувствовала, что он чуть-чуть отстранился от нее.

– Ты не думай, Сид, я не капризничаю. Это не сегодня ко мне пришло, это назревало уже давно. По ночам я заснуть не могу, все думаю об этом, а как только задремлю, мне снится, что я стою на верхушке лестницы и смотрю вниз. Я сегодня едва смогла на нее подняться, так я дрожала, а когда ты поджег бензин и крикнул «allez!» меня словно что-то не пускало вниз. Как прыгнула, сама не знаю. Помню только, что уже стою внизу, а кругом все хлопают. Сид, если бы ты любил меня, ты бы не заставлял меня идти на такую муку.

Он вздохнул. У него и у самого глаза были мокры от слез, потому что он преданно любил ее.

– Ты ведь знаешь, что это для нас означает. Прежняя жизнь. Марафоны и все такое.

– Что угодно, только не это.

Прежняя жизнь. Они оба помнили ее. Сид с восемнадцати лет был танцором-жиголо; он был очень хорош собой, смуглый, похожий на испанца и горячий; старухи и пожилые женщины охотно платили за то, чтобы потанцевать с ним, и он никогда не сидел без работы. Из Англии его забросило на континент, и здесь он и остался, кочуя из отеля в отель – зимой на Ривьере, а летом на водах во Франции. Жилось неплохо, их обычно было двое-трое, и они вместе снимали где-нибудь дешевую комнату. Вставать они могли поздно, чтобы только успеть одеться к двенадцати часам, когда надо было являться в отель и танцевать с толстыми женщинами, которые хотели похудеть. После этого до пяти они были свободны, а потом снова приходили в отель и садились за столик все втроем, поглядывая по сторонам, всегда готовые обслужить желающих. У них были свои постоянные клиентки. Вечером они переходили в ресторан, и администрация кормила их вполне приличным обедом. В перерыве между блюдами они танцевали. Можно было неплохо заработать. Обычно от тех, с кем они танцевали, они получали от пятидесяти до ста франков. Иной раз какая-нибудь богатая дама, потанцевав со своим жиголо два или три вечера подряд, давала ему даже целую тысячу. А иной раз пожилая женщина предложит провести с ней ночь, и тогда ты получаешь за это двести пятьдесят франков. И всегда оставалась надежда, что какая-нибудь старая дура потеряет голову, и тогда можно было рассчитывать на платиновое кольцо с сапфиром, портсигар, что-нибудь из одежды и часы-браслетку. Один из товарищей Сида женился на такой, она годилась ему в матери, но зато подарила ему автомобиль, давала деньги на игру, у них была красивая вилла в Биаррице. То были хорошие времена, когда денег у всех было хоть отбавляй. Потом наступил кризис и больно ударил по их профессии. Гостиницы пустовали, и редко кто готов был платить за удовольствие потанцевать с красивым молодым человеком. Все чаще и чаще случалось, что Сид за целый день не зарабатывал себе даже на выпивку, и не раз уже бывало, что какая-нибудь жирная старуха весом в тонну имела наглость заплатить ему десять франков. Расходы его не сократились, – надо было хорошо одеваться, иначе управляющий отелем делал замечание, уйму денег стоила стирка, а сколько белья ему было нужно, со стороны и не представишь себе; потом ботинки, на этих полах ботинки прямо горели, а нужно было, чтобы они выглядели, как новые. И еще он должен был платить за комнату и завтрак.

Именно в это время он встретился со Стеллой. Было это в Эвиане, где сезон оказался просто катастрофическим. Она приехала из Австралии. Здесь она давала уроки плавания. Кроме того, она замечательно владела искусством прыжков в воду и по утрам и после обеда демонстрировала его перед публикой. На вечера она была ангажирована на танцы в отель. Они обедали вдвоем в ресторане за отдельным столиком в стороне от посетителей, а когда оркестр начинал играть, танцевали, чтобы увлечь публику своим примером. Но часто никто не соблазнялся, и они танцевали одни. Ни ему, ни ей платные партнеры почти не подвертывались. Они влюбились Друг в друга и к концу сезона поженились.