Текст книги "Воды Дивных Островов"

Глава VI
Здесь рассказано об одеждах Заряночки

Высока и стройна ныне милая Заряночка; загаром позлащены её обнажённые ноги там, где не прикрывает их жалкое серое рубище и ещё более жалкая нижняя сорочка, что и составляют все её одежды, кроме как в непогоду; тогда, правду сказать, к облачению девушки добавляется плащ из козьих шкур. Колдунье дела не было до того, во что одевается её служанка; да и Заряночку не настолько это заботило, чтобы отважилась она навлечь на себя гнев госпожи, обратившись к ней с просьбой.

Но как-то раз однажды по весне, когда ведьма пребывала в лучшем расположении духа, нежели обычно, ибо день стоял погожий и тёплый, хотя февраль только-только ещё близился к концу, Заряночка, краснея и стыдясь, робко попросила об одежде, что более пристала бы женщине. Колдунья же, оборотившись к ней, угрюмо молвила: «Тьфу, дитя! – это ещё на что? Нет тут мужчин, и некому на тебя заглядываться. Я ужо сама позабочусь, чтобы к должному времени сделалась ты холёной да ладной. Но послушай-ка! Ты девчонка сноровистая; возьми оленью шкуру, что висит вон там, да пошей себе башмаки на ноги, ежели хочешь».

Так и поступила Заряночка, и скроила башмачки, подогнав их по ноге; но, пока сшивала она кожу, пришла девушке в голову новая причуда. Совсем недавно попались ей под руку шёлковые нити разнообразных оттенков; и вот унесла она шёлк, и башмачки, и иголку в лес, и устроилась под огромным раскидистым дубом, где частенько сиживала, и радостно принялась расшивать мягкую оленью кожу. Немало времени потребовалось Заряночке; и на следующий день вернулась она к вышиванию, и ещё на следующий, и ещё много дней подряд трудилась девушка над башмачками, как только выдавалась у невольницы свободная минутка, и однако же далеко оставалось работе до завершения.

И вот однажды утром ведьма, расхаживая по дому, глянула на ноги пленницы и раскричалась: «Что, до сих пор боса, словно курица? Или испортила ты добрую оленью шкуру и осталась без обуви?» «Нет, госпожа, – отвечала Заряночка, – но башмаки не вовсе ещё готовы». «Покажи мне, что есть», – велела ведьма.

Заряночка отправилась к крохотному своему сундучку и принесла башмачки не без робости, ибо не знала, как отнесётся госпожа к тому, что трудится служанка над обувью столь долго; только ли выбранит или ещё и накажет, ибо даже в те дни ведьма порою поднимала на девушку руку. Но когда хозяйка взяла башмачки и рассмотрела их и увидела, что вышиты по коже дубовые листья, и цветы, и кролики, и белки, она только улыбнулась Заряночке как-то мрачно и молвила: «Ну вот и выходит, что дурочка ты, раз тратишь своё время и моё на такие игрушки; и заслужила ты по справедливости хорошей порки. Однако поступаешь ты так согласно природе земных женщин, дабы украсить тело своё, а дальше – хоть трава не расти. И хорошо; ибо хочу я, чтобы поскорее проявилась в тебе женщина; ужо помогу я тебе принарядиться, раз обращаешься ты с иглой столь умело».

С этими словами направилась ведьма к тяжёлому сундуку и извлекла оттуда отрез зелёной ткани и ещё превосходного льняного полотна, и сказала Заряночке: «Возьми вот это, и пошей себе платье и новую сорочку, и ужо укрась их на славу, как свою новую обувку, ежели пожелаешь; вот ещё тебе в придачу». И вручила она девушке две горсти шёлковых и золотых нитей, и молвила: «Пока мастеришь ты себе франтовские наряды, мне, верно, ничего не останется, как взять на себя большую часть твоей работы. Однако кто знает: глядишь, и забредёт сюда кто-нибудь вскорости, и сочтёт пташку ещё краше благодаря ярким пёрышкам. Теперь ступай от меня прочь; я же примусь работать за двоих и размышлять о делах великой важности».

И кто же обрадовался, как не Заряночка; она порозовела от нежданного счастья, и опустилась на колени, и поцеловала ведьме руку, а затем пошла себе в лес со своей бесценною ношей, и трудилась под заветным дубом день за днём, ни одного не пропуская: либо там, либо в доме, ежели непогодилось. Случилось всё это в середине марта, когда распевали птицы, на боярышнике распускалась молодая листва, так что казалось, будто бледно-зелёные облака легли между могучими серыми стволами дубов и каштанов; а у озера только что пробившийся из-под земли луговой шафран открывал бутон за бутоном. Но вот закончился март, а за ним и апрель, а девушка всё ещё работала себе, весьма тому радуясь; и вот май стал клониться к концу, и на склоне холма прямо перед взором Заряночки пышным цветом расцвели колокольчики.

На всё это время ведьма предоставила Заряночку самой себе и не поручала ей никакой тяжёлой работы в поле или по дому, но всё исполняла сама; однако неразговорчивой сделалась она с девушкой и порою поглядывала на неё грозно. И вот как-то вечером, когда Заряночка возвратилась из леса, ведьма подступила к ней и уставилась прямо в лицо ей, и сказала вдруг: «Не затаила ли ты в сердце желания бежать от меня прочь и меня покинуть?»

Страх острой болью пронзил сердце Заряночки при этих словах, и вспыхнули её щёки, а в следующее мгновение все краски сбежали с её лица, однако девушка вымолвила-таки: «Нет, госпожа моя, нет в моём сердце такого желания». Ведьма окинула её свирепым взглядом и молвила: «Ежели попытаешься бежать и не удастся тебе, то пожалеешь ты об этом только раз, зато на всю жизнь; а что не удастся тебе, так иначе и быть не может». На этом умолкла колдунья, а затем добавила более мягко: «Потерпи да поживи со мною ещё немного, а впоследствии найдутся у тебя причины радоваться, и очень скоро уже».

Ничего более не сказала ведьма в тот раз; но речи её ранили душу девушки; и ещё долго после того Заряночка ощущала гнетущее бремя страха, и не знала она, как вести себя перед колдуньей. Но дни шли себе за днями, и ничего не происходило, и на сердце у девушки полегчало; по-прежнему трудилась она над сорочкой и платьем, и работа близилась к концу. Платье украсила искусница розами и лилиями; от кромки юбки в самой середине полотнища поднималось высокое дерево, а по обе его стороны мордочками друг к другу застыли лани. Сорочку же на груди и вдоль края изящ-но расшила она веточками да бутонами. Июль перевалил за середину, и дни стояли ясные и жаркие.

Глава VII
О приключении Заряночки в лесу

Однажды отправилась девушка в лес и устроилась под заветным дубом, а место это находилось слишком далеко от приозёрного луга, чтобы возможно было разглядеть оттуда вышивальщицу; в чаще же никого не ожидала встретить Заряночка, кроме кроликов и белок, что, правду сказать, весьма к ней привыкли и ничуть гостью не боялись, так что даже подходили к её руке и играли с нею, когда девушка их подзывала. По этой причине, и поскольку день стоял до крайности жаркий, она сбросила свою незамысловатую одежду, дабы насладиться сполна тенистой прохладой, и случайным дуновением ветерка, и ласковым прикосновением трав к самому телу. Так сидела она и шила, прикрытая лишь полою зелёного платья, что расписывала иглою, словно кистью.

Дело близилось к полудню; пока же сидела девушка под дубом, поглощённая своим занятием, склонив голову над вышивкой, донёсся до неё лёгкий шелест, словно бы кто-то направлялся прямо к ней. Заряночка не придала тому значения, полагая, что это бродит, должно быть, дикая лань. Но вдруг услышала Заряночка, как кто-то негромко произнёс её имя. Задрожав всем телом, девушка вскочила на ноги, полагая сперва, что ведьма пришла за нею; однако ещё более испугалась вышивальщица, когда увидела, что стоит перед нею некто в образе юной женщины, обнажённой, как и она сама, только бёдра незнакомки охватывал венок из дубовых листьев.

Незнакомка, что теперь подошла совсем близко, улыбнулась девушке и проговорила голосом нежным и ласковым: «Ничего не бойся, Заряночка, ибо думаю я, что ты найдёшь во мне друга; а на то похоже, что очень скоро друг тебе весьма понадобится. А кроме того, вот что скажу тебе, – продолжала она с улыбкой, – раз уж я не боюсь тебя, не след и тебе меня пугаться». Отвечала Заряночка, тоже улыбаясь: «Правда это, что не страшна ты с виду ничуть». Незнакомка рассмеялась от души и молвила: «Так не славно разве, что повстречались мы в лесной чаще? И обе мы – словно обласканные землею дети. Так не сыграть ли нам в игру?» «В какую игру?» – вопросила Заряночка. Молвила дева в венке из дубовых листьев: «А вот в какую: сперва ты расскажешь мне, какою кажусь я твоему взору, раз уж ты меня испугалась; когда же закончишь ты, я тебя опишу».

Молвила Заряночка: «Для меня это куда как непросто; не с чем мне сравнить тебя, ибо, ежели не считать твоего появления, никого-то я не видела, кроме госпожи моей, той, что живёт в Доме у Воды». – «Ладно же, – отозвалась незнакомка, – тогда я начну и первая расскажу тебе, какова ты, и наставлю, как вести речь касательно меня. Но ответь, доводилось ли тебе когда-либо видеть себя в зеркале?» – «Что это за вещь?» – переспросила Заряночка. «То полированный кружок из стали либо другого светлого металла, – пояснила лесная дева, – что воспроизводит правдиво облик стоящего перед ним».

Отвечала Заряночка, закрасневшись при этих словах: «Есть у нас в доме широкое латунное блюдо, и, помимо прочих дел, возложена на меня обязанность полировать его и начищать; однако не удаётся мне начистить блюдо так, чтобы сумела я разглядеть себя в нём толком; и всё же…» – «Что такое?» – переспросила лесная дева. Отозвалась Заряночка: «Я скажу тебе, как только сыграешь ты свою роль до конца».

Рассмеялась незнакомка и молвила: «Хорошо же; теперь я стану твоим зеркалом. Вот какова ты: стоишь ты передо мною статной и стройною девушкой, немного хрупкой, как подобает твоим семнадцати зимам; там, где тело твоё открыто солнцу, как, скажем, шея, и руки, и ноги ниже колен, – там позлащено оно загаром оттенка самого приятственного, в прочих же местах кожа твоя так нежна и чиста, так ласкает взгляд белизною, словно играет на ней лучистый солнечный блик, исполняющий обещания земли. Руки твои и плечи округлятся и похорошеют ещё больше, едва минует ещё лет пять, однако милее, чем сейчас, едва ли станут, столь крепки они и безупречны, как есть. Грудь твоя невысока, как и пристало девушке столь юной, однако достаточно полна; и никогда не станет прекраснее, нежели сейчас. Изящна посадка твоей головы, что венчает высокую, замечательной формы шею, позлащённую солнцем, как уже сказала я ранее. Волосы твои каштановые, однако скорее отливают золотом, нежели темны; и ага! – теперь, когда ты их распустила, спадают мягкой волною по обе стороны высокого чистого лба и до плеч, и не кончаются у пояса, однако не скрывают твоих колен, и статных стройных ног, и крепких, чётко очерченных ступней и лодыжек, что столь же отражают душу твою и сердце, и столь же послушны и проворны, как запястья твои и ладони, и во всём им под стать. Перейдём же к лицу твоему: ниже чистого лба находится соразмерный нос, не велик и не мал он, с изящно вырезанными ноздрями; глаза твои серы, словно у ястреба, но добры и серьёзны, ничего в них нет свирепого либо обманного. Ага! – вот теперь, когда ты опускаешь взгляд, лицо твоё столь же прекрасно, как и с открытыми глазами, столь гладки и нежны эти веки, опушённые длинными, густыми ресницами. Распахнуты широко посаженные глаза твои, и никто не скажет, будто не можешь ты посмотреть людям в лицо. Щёки твои в один прекрасный день станут тенётами для неосторожного; однако не так округлы они, как предпочли бы многие, но не я, ибо трогательны они несказанно. Изящно выточена та маленькая впадинка, что пролегла от носа до губ, и мила на диво, и больше силы заключено в ней, нежели в ласковом слове. Губы твои самой правильной формы, однако скорее тонки, нежели полны; не всем это понравилось бы, но мне по душе, ибо вижу я в том свидетельство твоей отваги и дружелюбия. Воистину тот, кто изваял точёный твой подбородок, замыслил создать шедевр, никак не менее, и преуспел в задуманном. Велико искусство задумавшего тебя; знать, желал он, чтобы всяк, кто поглядит на тебя, дивился глубине твоих мыслей, разумности твоей и доброте. О, девушка! – верно ведь, что помыслы твои неизменно глубоки и серьёзны? Однако мне по крайней мере известно, что чисты они, и искренни, и прекрасны.

Друг мой, когда появится у тебя зеркало, кое-что из этого ты и сама увидишь, однако не всё; а когда появится у тебя возлюбленный, многое ты услышишь, однако опять-таки не всё. Но вот подруга твоя сумеет поведать тебе всю правду, ежели, конечно, будут у неё глаза, как у меня; однако же ни один мужчина не успеет рассказать тебе всего этого, как охватит его любовь и обратит его речи в сумасбродство любви и безумие желания. Итак, я свою роль сыграла и поведала тебе, какова ты; теперь твоя очередь рассказывать про меня».

Некоторое время Заряночка стояла молча, раскрасневшаяся и смущённая, то и дело окидывая застенчивым взглядом свою фигуру там, где удавалось ей себя рассмотреть. Но вот, наконец, заговорила она: «Чудная подруга, я бы исполнила твою волю, однако же неискусна я в речах, ибо поговорить доводится мне нечасто, разве что с птицей да с диким зверем, а они не могут научить меня человеческому языку. Однако скажу я вот что: странно мне слышать, как зовёшь ты меня прекрасной да милой, ибо госпожа никогда мне ничего подобного не говорит, да и вообще никак не отзывается о моём облике, разве что в гневе, а тогда это: «Дрянь!» – и «Мешок с костями!» – и «Когда же проявится в тебе женщина, тощий ты эльф?»» Незнакомка рассмеялась по-доброму этим словам, и протянула руку, и погладила девушку по щеке. Заряночка поглядела на неё весьма жалобно и молвила: «Но теперь должна я принять твои слова на веру, ибо ты так добра ко мне и при этом сама столь прекрасна. Послушай: ведь сердце моё преисполнилось радости при мысли, что и я хороша собою и, стало быть, похожа на тебя. Ибо вот ещё что скажу я тебе: ничего не встречала я ни в лесу, ни в поле, что красотою могло бы сравниться с тобою, на мой неискушённый взгляд; ни фритиллярии* близ устья нашего ручья, ни ивовые ветви, что овевают Зелёный Остров, ни дикая кошка, что резвится на поляне, не замечая меня; ни белая лань, что поднимается из травяных зарослей поглядеть на своего оленёнка; ничего из того, что растёт и движется. Однако вот ещё что должна я сказать тебе, а именно: всё, что сказала ты мне о моем обличии, – всё то же самое, ежели не считать чудных твоих слов, от которых на глаза у меня наворачиваются слёзы, – всё это повторила бы я о тебе. Погляди-ка! Вот я беру прядь твоих волос и прикладываю её к своим, и невозможно отличить, какие – чьи; мягкая волна локонов прильнула к чистому твоему лбу, как сказала ты о моём; серые, словно у ястреба, глаза твои широко посажены, и заключена в них глубокая задумчивость и бесконечная нежность, как молвишь ты про меня; соразмерен точёный нос твой; и щёки твои чуть впалые, а прелестные губы немного тонки, а округлый твой подбородок столь безупречно изваян, что лучше и не сделаешь. А о теле твоём скажу я то же, что и ты о моём, хотя сдаётся мне, этим рукам довелось потрудиться больше, нежели твоим. Но погляди-ка! – вот стоят рядом твоя нога и моя; и рука твоя словно бы часть моего тела. Стройна ты и хрупка, и едва ли не худощава; думается мне, госпожа и тебя обозвала бы мешком с костями. Кто ты? Уж не родная ли моя сестра? Уж как бы мне того хотелось!»

Тогда обратилась к Заряночке та, что казалась её отражением, и молвила, ласково улыбаясь девушке: «Что до сходства нашего, это ты верно сказала: так мы схожи, словно бы отливали нас в одной форме. Но не сестра я тебе по крови, нет; и упрежу тебя сразу же, что я не из рода Адамова. А что я такое, это долгая история, и сейчас недосуг её рассказывать; однако ты можешь называть меня Абундией*, как я зову тебя Заряночкой. Правда и то, что не всякому покажусь я в прелестном твоём обличии; однако не пугайся и не почитай меня такою же, как госпожа твоя; потому что какова я сейчас, такою я для тебя останусь навсегда».

Отозвалась Заряночка, в тревоге на неё глядя: «Да, да; и ведь увижу я тебя снова, правда? Иначе так горько мне придётся, что лучше бы мне и вовсе не привелось с тобою встретиться». «Всенепременно, – отвечала Абундия, – ибо и сама я очень хочу видеться с тобою почаще. Но сейчас следует тебе немедленно отправиться домой, ибо ныне госпожа твоя в прескверном расположении духа и сожалеет, что подарила тебе зелёное платье, и задумала наказать тебя, как только сыщет повод».

Тогда под приветливым взглядом подруги оделась Заряночка, едва сдерживая слёзы. И молвила девушка: «Абундия, сама видишь: нелегко мне приходится; дай же мне добрый совет».

«Дам, – отвечала хозяйка леса. – Когда возвратишься домой, в хижину, притворись весёлой да порадуйся, что платье твоё почти готово; и будь к тому же до крайности осторожна. Ибо, думается мне, ведьма скорее всего полюбопытствует, что ты видела в лесу, и тогда, ежели дрогнешь ты или изменишься в лице, колдунья заподозрит о том, что произошло, а именно, что ты кого-то повстречала; тогда придёт ей в голову допросить тебя розгой. Но ежели не оробеешь ты и не подашь виду, тогда сомнения её немедленно развеются, и перестанет она злиться, и сделается с тобою помягче, и оставит в покое. Таков мой первый наказ, и касается он дня сегодняшнего; а вот тебе и второй, для тех дней, что не пришли ещё. Ты замыслила бежать от ведьмы; так ты и поступишь однажды, хотя, может статься, горько пожалеешь о содеянном; ибо ведьма хитра, и зла, и проницательна, однако правда и то, что не вовсе ненавидит тебя. Ты, верно, заметила, что никак не препятствует она тебе бродить по здешним лесам; и это потому, что колдунья знает, как знаю я: не здесь лежит для тебя дорога к спасению. Потому запомни: водным путём и не иначе суждено тебе отправиться в земли людей. Может, это и покажется тебе чудом; однако так оно и есть, и, вероятно, я смогу сказать тебе больше, когда будет время. Теперь же выслушай последние слова моего наказа. Ежели часто станешь ты приходить в лес, мы, надо полагать, ещё не раз столкнёмся друг с другом; но ежели я тебе понадоблюсь и захочешь ты увидеться со мною немедленно, – приходи сюда, и разведи костёр, и запали волос с моей головы, и я появлюсь; вот тебе прядь моих волос; теперь, когда ты одета, достань-ка нож из сумки да отрежь локон».

Так и поступила Заряночка, и спрятала прядь волос в суму; на том подруги расцеловались и обнялись; и Заряночка отправилась своим путём домой, к хижине, Абундия же вернулась в лес, туда, откуда пришла.

Глава VIII
О Заряночке и ведьме

Как предсказала Абундия, так с Заряночкой и случилось, ибо она вернулась домой лёгкой поступью, прикидываясь весёлой, разрумянившись, так что показалась ещё прелестнее и милее, чем обычно. Ведьма оглядела её с сомнением и несколько минут не отводила мрачного взора, а затем молвила: «Что это нашло на тебя, служанка моя; с чего бы это глядишь ты столь уверенно?» – «Ничего на меня не нашло, – отвечала Заряночка, – просто радуюсь тому я, что на дворе лето, а главным образом доброте твоей и твоему дару, и ещё тому, что почти закончила я работу над платьем, и очень скоро уже чудесные эти наряды заколышутся вокруг моих бёдер». И девушка подняла платье на вытянутых руках, и расправила юбку, и воистину вышивка была загляденье.

Колдунья презрительно фыркнула, и окинула девушку грозным взглядом, и проворчала: «Тоже мне бёдра! Мешок с костями! Соломинка ты жалкая! Ишь, голова у неё кругом идёт от собственной красоты, а ведь понятия не имеет, что такое пригожая женщина. Право же, начинаю я думать, что никогда ты не выровняешься, но останешься тощим эльфом на всю свою жизнь. Похоже, неразумно я поступила, позволив тебе даром потратить три-четыре месяца, когда бы работать тебе, как рабыне, пристало, ибо ни для чего иного, кроме как для рабской работы, не сгодишься ты».

Заряночка понурила голову и покраснела, однако улыбнулась краем губ и слегка покачалась из стороны в сторону, как колышется ветка ивы под порывами утреннего ветерка. Но ведьма взирала на девушку так угрюмо и злобно, что, искоса взглянув на госпожу, почувствовала невольница, как обрывается у неё сердце, и едва не изменилась в лице; однако совладала-таки со страхом.

Тогда рявкнула ведьма: «Была ли ты в лесу нынче?» – «Да, госпожа», – отозвалась девушка. Вопросила ведьма свирепо: «Что ты там видела?» Отвечала Заряночка, поднимая взгляд, с видом невинным и чуть испуганным: «Госпожа моя, видела я медведя, и преогромного, как брёл он через прогалину». – «А ты, конечно, не захватила ни лука со стрелами, ни ножа, – отозвалась ведьма. – Быть тебе битой, чтобы не забывала: жизнь твоя принадлежит не тебе, а мне». – «Нет, нет, прошу тебя, не гневайся! – воскликнула девушка. – Я далеко стояла, в самом конце, и не погнался бы зверь за мною, когда бы и заметил: не было в том опасности». Сказала ведьма: «Видела ли ещё чего?» – «Да, – отвечала Заряночка, разражаясь слезами, что сделать было нетрудно, ибо сказалось в ней напряжение, вызванное надеждой и страхом. – Да, видела я мою белую лань с оленёнком, – совсем рядом они прошли; а ещё две цапли пролетели к воде прямо над моей головою; и…» Ведьма резко развернулась и молвила: «Рабыня! Не видала ли ты нынче в лесу женщины?» – «Женщины? – переспросила Заряночка. – Какой такой женщины, госпожа моя? Уж не появилась ли в доме гостья и не отправилась ли прогуляться в лес?»

Ведьма внимательно присмотрелась к пленнице и припомнила, как та дрогнула и смешалась на днях, когда обвинили её в желании бежать; теперь же на лице у девушки читалось только изумление и ни следа растерянности, страха или вины, – так показалось колдунье. Потому ведьма поверила рассказу и успокоилась отчасти, и гнев оставил её, и заговорила она с Заряночкой приветливо, и молвила: «Теперь, служанка моя, когда я тебя выбранила, скажу тебе, что недаром отдыхала ты эти месяцы, ибо и в самом деле стала ты более похожа на женщину и весьма выровнялась да округлилась. Однако же сенокос долее ждать нас не станет, и послезавтра надо бы нам взять в руки косы. Когда же всё будет сделано, можешь заниматься на свободе своим зелёным платьем, или чем захочешь, пока пшеница не поспеет; а тогда поглядим. Что скажешь на это?»

Заряночка подивилась отчасти словам столь милостивым, однако не сильно; ибо в сердце её проснулась отныне хитрость, способная противостоять коварству ведьмы; потому опустилась девушка на колени, и расцеловала ведьме руки, и молвила: «Нечего мне сказать, госпожа, кроме того разве, что благодарю тебя снова и снова за теперешнюю доброту твою ко мне; отрадно мне будет работать для тебя на сенокосе либо где пожелаешь».

И в самом деле, столь легко сделалось у девушки на душе оттого, что спаслась она от руки ведьмы на этот раз, а тем паче оттого, что появилась у неё подруга такая добрая да милая, как лесная дева, что сердце Заряночки потянулось и к госпоже тоже, и готова была девушка полюбить и её.